Текст книги "Мелисандра"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
– Только не вспоминайте о своей хозяйке в Плимуте, – попросила она мисс Пеннифилд. – Меня это печалит, а я хочу радоваться. Расскажите лучше о счастливых днях. Они же у вас наверняка были.
– О да, знавала и я веселые времена, – улыбнулась мисс Пеннифилд. – И самые радостные – это Рождество, когда украшали костел. Мистер Данесборо, возглавлявший наш приход, был чудесным человеком. Но когда я была совсем маленькой, наша семья переехала в другое место. Поселились мы неподалеку от Сент-Мартина. Нашим викарием стал мистер Форорд Мичелл… Каждое Рождество мы украшали костел венками из лавра и остролиста, а потом обходили дома, и жители давали нам по шесть пенсов на праздничный ужин. Впрочем, вы не из наших мест и о такой традиции не знаете. Мы заходили во все большие дома, расположенные по обоим берегам реки… Приходили сюда, к Ли, к Кевералам, Морвалам и Бреям. Затем шли в Тренант-парк, Треворджи и Вест-Норт. Один мастер подарил нам резной кубок. Мы украсили кубок цветами утесника и стали ходить с ним за подношением. Пили из него пиво, пели здравицу хозяевам, а те давали нам шестипенсовики.
На лице мисс Пеннифилд заиграла улыбка, и она тонким, пронзительным голосом пропела:
Хозяин с хозяйкой, двери отворяйте, в день Христова Рождества золотые короба счастья принимайте![13]13
Здесь и далее перев. стихов С. Рожновой.
[Закрыть]
Как мы тогда шутили, смеялись, шалили! Как мы радовались! Мазали сажей лица, наряжались Бог знает во что, танцевали в поле и звали привидения. И веселыми были не от вина или сидра. Какие это были счастливые времена! А великая страстная пятница? В тот день каждый брал по ножу и шел на берег. Там взрослые забивали бычков или баранов, мы резали туши на куски, клали в сумки и несли домой. После этого начинался пир. Нет, все-таки самое безудержное веселье приходилось на первый день мая. Или нет, на День святого Иоанна – двадцать четвертое июня. Мы шли в лес и разводили там костры. Нет, нет, в мае все-таки было лучше. В тот день все веселились до полуночи, потом отправлялись на ближайшие фермы, где нас угощали молоком, сладким творогом со сливками или сытным пирогом. Иногда подносили шафрановый бисквит и даже легкую выпивку. Ферморы никогда нам не отказывали, чтя старый обычай – угощать в эту ночь всех, зашедших на огонек. Да и привидения могли бы рассердиться, если бы кто-то нарушил эту вековую традицию. Потом мы всю ночь танцевали на открытом воздухе. Танцы исполнялись только старинные. Ой, это надо было видеть! В ту ночь молодые не только ели, пили, танцевали, играли в увлекательные игры, но и занимались любовью. Нет, нет, я от парней бежала как черт от ладана. Еще мистер Данесборо, а он был мудрейшим человеком, перед нашим отъездом предупреждал моих родителей о тех жутких нравах, которые царят в той округе, куда мы направлялись. Так что девушки, идя на гулянье, брали с собой свистки и, если парни к ним приставали, начинали громко свистеть. Знаете, многие ребята пытались воспользоваться темнотой и затащить меня в укромное местечко, но я, несмотря ни на что, так и осталась девственницей.
Сказав это, мисс Пеннифилд снова громко расхохоталась. Настроение ее не испортилось и после того, как мисс Каролина, принимая от нее готовое платье, недовольно скривила рот.
После того как повеселевшая мисс Пеннифилд ушла, Мелисанда загрустила. «Как все плохо! – подумала она. – Теперь придется стать портнихой!» Тут же девушка представила себя старой, как мисс Пеннифилд, женщиной с усталыми от постоянного шитья глазами. «Но если я покину этот дом, куда же мне ехать?»
Но долго предаваться унынию Мелисанда не умела. Она прошла на кухню и спросила, нельзя ли ей поужинать сегодня со всеми вместе. Мистер Микер выразил по этому поводу сомнения – в домах, в которых он служил до Тревеннингов, ни компаньонки, ни гувернантки со слугами за одним столом не сидели. Однако миссис Соади, услышав просьбу мамзель, расплылась в улыбке.
– А никто из господ об этом не узнает. А потом, разве не мамзель решать, где ей питаться? – сказала кухарка, помня, что сегодня на ужин она испекла свой самый вкусный пирог.
Миссис Соади кое-что слышала об изысканной французской кухне и решила доказать маленькой мамзель, что в Корнуолле еда ничуть не хуже. В этом ей должен был помочь ее фирменный пирог и свиной пудинг. «Не забыть поставить на стол цветы», – подумала кухарка.
За ужином миссис Соади усадила Мелисанду справа от себя.
– У нас сегодня за ужином гостья, – радостно объявила она, когда все собрались за столом. – Так что ведите себя прилично.
– Нет, нет! – воскликнула Мелисанда. – Я не хочу причинять вам никаких неудобств. Ведите себя так, будто меня здесь нет. Говорите о чем угодно. Я попросилась за общий стол не для того, чтобы подслушивать ваши разговоры. Я буду только есть, есть и есть.
Раздался громкий смех, и все разом повеселели. Восторженными возгласами присутствующие встретили миссис Соади, которая, заглянув ненадолго в кладовку, принесла бутылку своего лучшего вина, настоянного на пастернаке.
– Я слышала, что французы обожают вино, – сказала кухарка, – и нам не следует забывать, что сегодня за нашим столом французская мамзель. Теперь, дорогая, для начала отведай этого вина. А в пироге я запекла маленькие сардинки, обжаренные в масле и приправленные лимонным соком. Такое кушанье, как у нас говорят, не стыдно подать даже родственникам испанского короля. Мистер Микер, пододвиньте-ка нам блюдо с пирогом… Ага, спасибо. У нас, мамзель, каждый накладывает себе в тарелку и наливает в стакан столько, сколько хочет. Полная демократия!
– Это замечательно! – радостно воскликнула Мелисанда.
Поначалу в присутствии компаньонки слуги вели себя скованно, но потом их смущение прошло и они оживленно заговорили. На этот раз предметом их об суждения стала молоденькая служанка Пег, которая влюбилась в рыбака с западного причала, но никак не могла привлечь его внимание. Бедная девушка готова была обратиться за помощью к белой колдунье и хотела узнать у миссис Соади, как ей поступить. В таких делах лучшей советчицы, чем миссис Соади, в округе не было.
– Белая колдунья? – удивленно переспросила Мелисанда. – А кто это такая?
Все молчали, так как по праву старшей юной француженке должна была ответить миссис Соади. И кухарка не заставила себя долго ждать:
– Дорогая, это такая ведьма, но, в то же время, ведьмой ее назвать никак нельзя. Белая колдунья не летает на метле и с чертом никаких общих дел не имеет. Белые колдуньи – это добрые ведьмы, умеющие заговаривать бородавки. При встрече с ними не надо хвататься за пожарный багор и гнать их прочь. Ничего плохого людям они не делают. Наоборот, если к ним обратиться за помощью, то они обязательно посодействуют. Белые колдуньи снимают сглаз, отводят злых духов, лечат коклюш. Умеют даже готовить приворотное зелье, за которым так гоняются молодые девушки.
– Приворотное зелье?! – с горящим взором воскликнула Мелисанда. – С его помощью можно добиться взаимной любви! Это же замечательно! И белая колдунья способна такое зелье приготовить? Странно, почему тогда мисс Каролина…
Девушка запнулась. В кухне воцарилась гробовая тишина. Обычно слуги не стесняясь обсуждали дела своих господ, но сейчас оробели. Они не знали, можно ли делать это в присутствии компаньонки, ведь они ей не ровня.
Пег, Бет и все остальные слуги ждали, как в этой ситуации поведет себя миссис Соади или, по крайней мере, мистер Микер.
Мистер Микер решил проявить осмотрительность и промолчать, но миссис Соади, видимо разогретая настойкой на пастернаке, не упустила возможности раз вить свою любимую тему.
– Да, дорогая, ей бы не помешало обратиться к колдунье, – сказала кухарка.
Кровь прилила к щекам Мелисанды – если Каролина таким образом сможет влюбить в себя Фермора, то ей не придется покидать дом своего опекуна. Тогда она сможет и дальше сидеть за одним столом с этими милыми ее сердцу людьми.
– А я считаю, что никакой любовный напиток на этих господ не подействует, – заметил мистер Микер. – Магия перед ними бессильна.
– Легко понять почему, – резко произнесла миссис Соади. – Они ни во что не верят. Даже в привидения.
– Миссис Соади, а вы верите, что привидения существуют? – спросила Мелисанда.
– Конечно, моя дорогая. И они прекрасно ко мне относятся. Знают, из какой я благопристойной семьи. Однажды мы с сестрой отправились на болота. День был ясный, а потом вдруг все вокруг заволокло густым туманом. Я заблудилась там, где до меня еще никто не терялся. Можете себе представить мое состояние. Меня сна чала охватил ужас, но потом я вспомнила о привидениях и запела:
О, Джек Фонарик! О Джоан Мгла!
Или вы не видите, что я чуть жива?
Укажите дорогу, отведите домой.
Так смилуйтесь, смилуйтесь вы надо мной!
И вы знаете, – продолжила кухарка, – туман мгновенно рассеялся, и я сразу же нашла дорогу.
– О миссис Соади, спойте еще раз, – попросила Мелисанда. – О, Джек… О Джоан… Как там в этой песенке?
Кухарка вновь спела тот же куплет, а в третий раз детскую песенку затянули уже хором. Мелисанда пела со всеми вместе. Она старалась подражать их произношению, но у нее это так смешно получалось, что, закончив петь, все дружно засмеялись. Бедняжка Пег хохотала, пока не подавилась, Бет сделалась такой пунцовой, что лакею пришлось постучать ей по спине, а мистер Микер, когда, наконец, успокоился, пропустил еще стаканчик вина.
После того как Мелисанда всех так рассмешила, не которое напряжение, которое до этого испытывали сидевшие за столом слуги, разом исчезло.
Пег тотчас заявила, что непременно пойдет к колдунье, иначе Джим Подер, молодой рыбак, в которого она влюбилась, на нее никогда не взглянет. Миссис Соади посоветовала ей обратиться к Тэмсон Трекуинт, живущей в избушке, в глухом уголке леса, принадлежавшего Тревеннингам. По мнению кухарки, эта белая колдунья самая искусная из тех, к которым она обращалась.
– Помните, какие у меня были бородавки? А где они теперь? Можете меня внимательно осмотреть – ни одной не найдете. Так эта Тэмсон Трекуинт сказала мне: «Найди, моя милая, стручок с девятью горошинами. Выбрасывай из него по одной горошине и приговаривай: „Бородавка, бородавка, отсохни!“ И как только горошины сгниют, твои бородавки исчезнут».
– И они действительно исчезли? – удивленно спросила Мелисанда.
– Следа не осталось. Так теперь скажите мне – если это не белая магия, то что такое?
– Да, это магия, – подтвердила Пег. – А как насчет приворотного зелья, миссис Соади?
– Дорогая моя, пойдешь к Тэмсон, когда стемнеет. Колдуньи в дневное время бессильны.
– Удивительно, – прошептала потрясенная Мелисанда. – Это так… необычно. А Тэмсон никому не отказывает? А она захочет помочь… мне?
– К Тэмсон могут обращаться все, даже наша королева. Могу замолвить за тебя словечко. Я уже однажды просила ее помочь моей сестре.
– А кого бы вы хотели приворожить, мамзель? – поинтересовалась Пег.
Все вопросительно посмотрели на Мелисанду.
– Таким красивым личиком, как у вас, мамзель, можно приворожить любого мужчину, – заметил лакей.
– Что правда, то правда, – подтвердила миссис Соади.
– Вы так добры ко мне… И вы, и те, кто живет в го роде. Все такие добрые, – счастливо улыбаясь, сказала Мелисанда и развела руки, словно хотела обнять всех сидящих за столом. – Вы пригласили меня на ужин, угостили чудесным пирогом и напоили изумительным вином с пастернаком. А теперь с вашей помощью могу и любовный напиток попробовать.
Миссис Соади подождала, пока Пег, которая каждый раз заливалась смехом, едва только Мелисанда открывала рот, успокоится, и, посмотрев на мистера Микера, произнесла:
– Ну, мистер Микер, я думаю, что самое время открыть еще одну бутылочку. Сегодня особый день. Выпьем за здоровье нашей мамзель и будем надеяться, что любовный напиток, который Тэмсон Трекуинт даст ей, поможет обрести того, к кому у нее лежит сердце. А Пег тоже заполучит своего рыбака. Вот за это и давайте вы пьем.
Вдруг за столом воцарилась тишина. За разговорами они не заметили, как открылась дверь и в комнату вошла Уэнна. Она, должно быть, уже несколько минут стояла, прислонившись к ярко-зеленой двери, а никто и не подозревал о ее присутствии.
Мелисанда почувствовала на себе пристальный взгляд карих глаз. Они неистовым огнем прожигали ее мозг, словно Уэнна старалась извлечь оттуда то, что хотела знать.
– Вы так расшумелись… – сказала она. – Мне стало интересно, что тут происходит.
В присутствии Уэнны все слуги чувствовали себя скованно – даже миссис Соади и мистер Микер. Миссис Соади первой обрела дар речи:
– Не желаете ли присесть и отведать свиного пудинга? Корочка так и тает во рту. Пег, поставь, дочка, чистую тарелку, да стакан не забудь!
– Вино из пастернака?! – сказала Уэнна осуждающе.
– Это, можно сказать, первая проба, – пояснила миссис Соади. – Я отлила немножко, когда ставила бродить последнюю порцию. А сегодня вспомнила об этом и подумала, что вино уже как следует настоялось. Вот мы и решили попробовать.
Она знала: Уэнна – человек продажный и непременно перескажет мисс Каролине все, что не понравилось ей из услышанного. Да, челядь теперь ведет себя совсем не так, как при жизни прежней хозяйки. Впрочем, миссис Соади чувствовала себя уверенно. «Пусть мисс Каролина и злопамятна, – подумала кухарка, – мне уже сорок пять, да и фигурой напоминаю деревенский каравай, а господин Фермор не прижимает таких в темных уголках, чтобы потискать. Куда лучше для этого подходят Пег или Бет. Они обе бойкие девушки. И мне совершенно безразлично, насколько далеко они зашли – в доме или на лоне природы. Какой смысл их судить? Все одним миром мазаны. Вот насчет маленькой мамзели – не уверена. Но ясно как белый день, в ней есть что-то такое, что провоцирует мужчин. Уэнна подслушала о любовном зелье, а она никому спуску не дает, это всем известно. Может, маленькую мамзель предупредить?» Уэнна села за стол и спросила:
– Значит, мамзель не отнесли еду в ее комнату?
– Я сама попросилась сюда, – поспешила объяснить Мелисанда. – Мы прекрасно провели время. Гораздо приятнее делить трапезу с другими, чем есть в одиночестве. Я не из тех, кто довольствуется собственным обществом. Мне нравится слушать разговоры, смеяться… знать все, что происходит в доме. Я так много сегодня узнала!
– Никто из хозяев никогда не сидел за одним столом со слугами, – отрезала Уэнна. – Миссис Соади не даст соврать.
– Да, так и есть, – согласилась миссис Соади. – Но мы пригласили мамзель из чувства расположения, она здесь совсем чужая, не поймите нас превратно…
Мелисанда посмотрела на Уэнну и почувствовала, как ее окатило волной страха. Уэнна была похожа на смерть с косой, пришедшую на дружескую пирушку. Невзлюбив Мелисанду, она наверняка расскажет мисс Каролине, что видела ее здесь, а для хозяйкиной компаньонки сидеть за одним столом со слугами непростительно. А Каролина ухватится за этот повод, чтобы избавиться от Мелисанды. Компаньонка должна вести себя как леди. Это непререкаемое условие.
Осчастливить Каролину может только одно – уверенность, что Фермор любит ее, она будет довольна и перестанет придираться к Мелисанде. Ей просто необходимо приворотное зелье, но, судя по тому, что говорят об этом слуги, дворяне отвергают подобные возможности, потому, что в них не верят.
Итак, для Каролины приворотное зелье. А как быть с Уэнной? Ей-то чего не хватает?
Мелисанда не могла догадаться, но одно знала наверняка: Уэнна не оставит ее в покое.
Уэнна постучала в дверь кабинета. Ей было известно, что сэр Чарльз терпеть не может, когда его отвлекают, и меньше всего хочет видеть ее. Она и сама не питала к нему особого расположения. Но ей наплевать.
– Войдите! – отозвался сэр Чарльз.
Он сидел на своем неизменном месте – в кресле за столом у окна, откуда мог любоваться садом и видеть, как Мелисанда гарцует на лошади. На той самой лошади, на которой, по мнению Уэнны, она не имела права сидеть. Разве слуг обучают верховой езде? Почему же для нее делают такое исключение? Уэнна знала ответ на этот вопрос. Она давно подметила симпатию и снисходительность, которые появлялись в его взгляде, когда он смотрел на Мелисанду, – некое тайное удовольствие от того, что девушка живет в его доме. Считалось, что она служанка, но почему-то пользовалась такими привилегиями, какие служанкам и не снились. И скоро, совсем скоро не только Уэнна, но и другие заметят это.
– Мне нужно поговорить с вами, хозяин, – сказала служанка. – Это переходит всякие рамки. Барышня, что вы привезли сюда в качестве компаньонки мисс Каролины…
Взгляд сэра Чарльза неожиданно стал холодным и полным едва сдерживаемого гнева, но Уэнна стояла на своем, мысленно подбадривая себя: «Господи, мисс Каролина скоро выйдет замуж, и я уеду с ней. Я сумею защитить ее от греховных помыслов человека, женой которого она собирается стать. Появятся детишки, как две капли воды похожие на мисс Каролину…»
– Вы говорите о мисс Сент-Мартин? – переспросил он.
– Именно о ней, сэр Чарльз. Думаю, вам следовало бы знать, что она совершенно не подходит на роль компаньонки вашей дочери, мисс Каролины.
– Ничего подобного. Мисс Сент-Мартин наилучшим образом подходит… наилучшим.
– Она опускается до общения с челядью, сидит с ними за одним столом и выпивает. Вчера я спустилась в помещение для слуг и обнаружила всех под хмельком… И это ее рук дело, потому что ничего подобного раньше не случалось. Она их к этому склонила, ведь они пили за здоровье мамзели!
Казалось, губ сэра Чарльза коснулась легкая улыбка, словно он одобрял подобное поведение Мелисанды, сочтя ее умницей. «Стыд какой! – подумала Уэнна. – Сам притащил в дом такое позорище, да еще считает, что прав!»
– У нее очень общительный характер. Девушка воспитана не на английский манер. Нет ничего плохого в том, что она обедала со слугами. Ведь ей приходится есть в одиночестве, и, вероятно, время от времени она скучает по обществу. Похоже, ее все любят… и не только слуги… Полагаю, вам следует учесть, что она не англичанка…
– Утром она катается верхом с мистером Фермором и мисс Каролиной, а вечером пьет со слугами вино из пастернака! Так нельзя, хозяин!
– Вы должны понять: девушка воспитывалась в монастыре. А там слуг не было. Монахини были для нее и слугами и друзьями одновременно. Поэтому-то она и не понимает сословных различий так, как мы с вами.
– Я в этом ничего не смыслю, но одно знаю: мисс Каролине не следует относиться к ней как… как к своей сестре.
Удар попал точно в цель – сэр Чарльз смутился. Теперь у Уэнны не осталось никаких сомнений. Она ощутила себя ангелом отмщения. Он заплатит за те несчастья, которые принес ее дорогой мисс Мод. Заплатит за убийство мисс Мод – да, это было убийство! Если бы он, вместо того чтобы размышлять о написанном на непонятном языке письме, подумал бы о мисс Мод, которая может схватить простуду, она была бы жива до сих пор!
И Уэнна снова почувствовала горе утраты.
Как она ненавидит этого старого греховодника! И не успокоится до тех пор, пока эту девчонку не выбросят вон из дому. То, что она находится здесь, – пренебрежение к памяти мисс Мод. Возможно, сэр Чарльз специально подстроил все так, чтобы госпожа простудилась, а он смог привезти эту вертихвостку в дом, не отвечая на вопросы той, которая имела полное право задать их ему.
Как только эта мысль пришла Уэнне в голову, она обрела уверенность, зная, что попала в точку.
– Я полагаю, – сказал сэр Чарльз, помедлив всего какое-то мгновение, – мне лучше знать, что хорошо для моей дочери, а что – нет.
«Хочешь сказать, для твоих дочерей! – мысленно упрекнула его Уэнна. – Ну да, они обе его дочери. Только одна – ребенок моей милой мисс Мод, а другая – плод греха блудницы вавилонской. О мисс Мод, пусть у меня руки отсохнут, если я не отомщу ему за все то зло, что он вам причинил!» – поклялась она.
– Думаю, эта барышня принесет в наш дом одни неприятности, – сказала она. – У меня такое предчувствие. Точно такое же, какое было перед тем, как мисс Мод навсегда нас покинула. Я уверена. Всегда чувствую такие вещи.
Сэр Чарльз немного смягчился, вспомнив, как Уэнна была преданна Мод. Воспоминания о Мод всегда смягчали его сердце. Он чувствовал вину за то, что забыл взять ее шаль, хотя убеждал себя, что к ее смерти это не имело никакого отношения. Она всегда прихварывала, а доктора пророчили ей скорую смерть.
– Отправьте ее отсюда, хозяин, – не унималась Уэнна. – Отошлите, пока ничего не случилось… ни чего ужасного.
Сэр Чарльз был изумлен такой настойчивостью служанки. «Она просто суеверная старуха, – подумал он. – Разве в этой стране не все старухи суеверны? Они воображают, что их сглазили, все время поджидают неприятности».
– Вы вздор несете, Уэнна! – резко возразил он. – Конечно же, я никуда не отошлю девушку. И будьте же милосердны! Мелисанда так молода и резва. Я рад, что она учится ездить верхом. Она давала мистеру Холланду уроки французского, поэтому нет ничего предосудительного в том, что он в свою очередь обучает ее верховой езде. Вы пристрастны к Мелисанде, потому что Каролина проводит с ней слишком много времени.
Уэнна отвернулась, бормоча что-то себе под нос.
– Уэнна! – сказал сэр Чарльз почти просительно. – Будьте добрее к этой девушке. Не противьтесь ее присутствию в доме только из-за того, что она нравится Каролине все больше и больше. Помните: ей несладко придется, если я отошлю ее отсюда.
– Я свое слово уже сказала, хозяин, – продолжала упорствовать Уэнна. – У меня предчувствие.
Выходя из хозяйского кабинета, она подумала с издевкой: «Нравится Каролине! Как бы не так! За то, что пытается увести у нее Фермора, отнять, как отняли у меня мою милую мисс Мод, ее мать! И если я не вмешаюсь, свершится еще одно преступление. Я все, сделаю, чтобы этого не произошло. Я еще увижу Мелисанду мертвой, пусть она и твоя дочь – вопиющее доказательство твоего греха и позора!»
Они ехали в Лискеард. Их было четверо: Джон Коллинз, сын главы местного охотничьего общества, который подружился с Фермором, Фермор собственной персоной, Каролина и Мелисанда.
Каролина сердилась. «Что за абсурд! – думала она. – Зачем нам нужна Мелисанда? Это Фермор все устроил. Кажется, только двое людей намерены обращаться с Мелисандой как с дочерью хозяина дома – мой отец и Фермор».
Мелисанда сидела верхом на лошади – маленькая и соблазнительная. Сэр Чарльз подарил ей наряд для верховой езды, в котором она сейчас красовалась. «Если Мелисанде придется сопровождать Каролину, она должна быть прилично одета», – настаивал он. Джон Коллинз, как и многие соседи, считал Мелисанду бедной приживалкой, дальней родственницей по линии сэра Чарльза. А что еще он мог думать, если к барышне относятся соответствующим образом? Никакая обычная компаньонка не имела подобных привилегий. Пусть люди думают так, вряд ли благоразумно их переубеждать. «К счастью, – размышляла Каролина, – поскольку я все еще в трауре по матери, мне не часто приходится появляться на людях». Каролина чувствовала, что в противном случае Мелисанде присылали бы приглашения, и ей пришлось бы от них отказываться под вымышленными предлогами.
Наступил сентябрь, и висевший в воздухе туман, который сгущался по мере подъема в гору, бриллиантовыми каплями оседал на кустах, придавая свежесть кистям дикой калины, бархатистость ягодам терновника. С соцветий диких фуксий у дороги фестонами свисала паутина.
Тишину нарушало только цоканье копыт и крики чаек, скорбные, как всегда, в это время года.
Каролина бросила через плечо взгляд на Мелисанду, которая, казалось, всегда была безудержно жизнерадостна. Вот и сейчас она радовалась туману, который у окружающих вызывал одно лишь уныние.
Они ехали по двое: Фермор рядом с Мелисандой, Джон Коллинз – с Каролиной. Каролина слышала, как Фермор подшучивал над Мелисандой, а та радостно хохотала.
Джон Коллинз пространно рассуждал о том, что надеется в скором времени снова увидеть Каролину на приемах, и выражал надежду встретиться с ней на псовой охоте. Им всем ее так не хватает, уверял он.
Каролина с раздражением почувствовала, что Джон жалеет ее, видя, как неприятно ей удовольствие, которое двое едущих впереди находят в обществе друг друга. Она совсем не слушала Джона Коллинза – ее внимание было приковано к Мелисанде и Фермору.
– Туман сгущается, – заметила Мелисанда.
– На вересковых болотах он будет еще плотнее, – сказал ей Фермор.
– А что, если мы заблудимся в тумане?
– Вас унесут пикси.[14]14
Пикси – в английской мифологии разновидность эльфов.
[Закрыть] Их появятся сотни. Они окружат вас кольцом и – крибле-крабле-бумс! Чую английскую кровь… Нет, нет, эту маленькую мамзель, как называют ее в этих краях…
Каролина не удержалась и вставила:
– Мадемуазель Сент-Мартин, мистер Фермор ничего не смыслит в подобных вещах. Он ведь не корнуоллец, поэтому потешается над нашими легендами. А его попытка сымитировать местный диалект крайне неудачна.
– Это не совсем верно, Каролина. Я вовсе не потешаюсь. Я боюсь эльфов, пикси и прочих представителей племени духов. Я склоняю голову, когда прохожу мимо лачуги старой Тэмми Трекуинт из страха, что он меня сглазит.
– Тэмсон Трекуинт не делает таких вещей! – воскликнула Мелисанда. – Она добрая ведьма, занимается так называемой белой магией и не причиняет людям зла. Она может заговорить бородавки, вылечить лающий кашель… или дать приворотное зелье.
– Интересно… – оживился Фермор. – Но у меня нет ни бородавок, ни кашля, значит…
– Мне о ней рассказывала миссис Соади, – поспешно перебила его Мелисанда. – Ой, знаете, миссис Соади из приличной семьи, хоть у нее и слабоумная сестра.
– Какую ерунду болтают слуги! – прервала ее Каролина. – Им не следовало бы говорить вам подобные вещи.
– Но мне нравится их слушать. Это так здорово! Одно удовольствие! Подумать только – добрая ведьма живет совсем рядом! В мире столько всего интересного, не правда ли?
Фермор слегка наклонился к ней:
– Юной леди всегда есть чему поучиться, но Каролина имела в виду – и я с ней совершенно согласен, – что миссис Соади не из тех, у кого вам следует учиться, и не важно, из какой она семьи и насколько необычная у нее сестрица.
– Но я учусь при каждом удобном случае. У разных людей можно научиться разным вещам.
– Видишь, Каро, – сказал Фермор, – Мелисанда мудрее нас с тобой. В своей жажде знаний она ни одной чаши не оставляет неиспитой.
– В этих краях бытует множество преданий, мадемуазель Сент-Мартин, – вступил в разговор Джон Коллинз. – И особенно суеверны слуги, так что вы не должны судить по ним обо всех нас.
– Если уж на то пошло, – возразил Фермор, – корнуолльцы все как один суеверны… все как один! Мы с вами, мадемуазель, родом не из здешних мест, причем я еще больше чужестранец, чем вы. И все равно скрестим пальцы, тогда пикси не осмелятся к нам прикоснуться. – И он запел громким мелодичным тенором:
Уже берега Алан-Уотер снегом заметены.
У дочки мельника с жизнью счеты уже на нет сведены.
Пока он пел, его веселый взгляд искал глаза Мелисанды. Каролина, поджав губы, подумала: «С чего это он? Да еще при мне! Неужели ему все равно? Или он хочет дать мне понять, что, когда мы поженимся, не ста нет и пытаться сохранять мне верность?»
Она начала беседовать с Джоном Коллинзом. Насколько счастливее сложилась бы ее жизнь, будь она обручена с молодым человеком вроде Джона! Он вырос в сельской местности, у него нет этих городских замашек, пусть он и не столь привлекателен, сколь Фермор, однако с ним Каролина была бы гораздо счастливее.
А Фермор все пел и добрался до конца песни, только когда они подъехали к окраине Лискеарда.
Она лежит и чиста, и прелестна у реки, как с милым вчера…
Но уже вьюгой в белое платье одета, на челе – зимы покрова…
Последние слова он пропел с притворным пафосом, и Мелисанда не сумела сдержать смех.
– Но это же так печально! – как бы себе в укор сказала она.
– Никогда не прощу себе, что так вас опечалил! – провозгласил Фермор. – Но это же просто песня. На самом деле никакой дочки мельника не было.
– Но дочек мельников много, – возразила Мелисанда. – Та, что в песне… она существовала только в воображении автора. А сколько девушек в реальности любили и умерли из-за любви? И эта песня о них.
– В любом случае девушка была глупой, – подвела итог Каролина. – Ей бы следовало знать, что солдат обманывает ее, и не верить его сладким речам.
– Но откуда она могла знать об этом? – изумилась Мелисанда.
– Да любой бы понял!
– А она вот не поняла.
– Так я и говорю – она глупа.
– Лично я считаю, – вставил Джон Коллинз, – она могла бы дождаться более подходящего времени года. Топиться, когда падает снег?.. Почему она не подождала до весны?
– Она же была так несчастна! Подождать до весны… Да она не могла больше жить! – горячо возразила Мелисанда. – До весны же было так далеко! А бедняжка так горевала… Какая ей разница, идет снег или нет!
– И жаркие же дебаты вызвала моя песенка! – усмехнулся Фермор.
– Неудивительно, если она предназначалась исключительно для того, чтобы предупредить глупеньких молоденьких барышень, которые слушают сладкие речи предателей! – заметила Каролина.
– Все, кто любит, говорят сладкие речи, – сказала Мелисанда.
– Удивительная предусмотрительность со стороны матушки-природы! – поддержал ее Фермор. – Как песенка дрозда или павлиний хвост.
– Но как молодой девушке отличить правду от лжи?
– Девушка, не способная этого сделать, должна отвечать за последствия, – отрезала Каролина.
– Я спою вам другую песенку, – объявил Фермор, – дабы показать, что опасаться следует не только молоденьким женщинам. – И без промедления он запел:
Семь старых цыганок на графском дворе, волосы распустив, пели:
«Оставь чертог на заре, чудесной воли вкуси!»
И зачарованно леди взяла имбирь горьковатый у них.
Вспыхнули грецким орехом глаза, подхватил ее табора вихрь!
Фермор продолжал петь о том, как граф приехал домой и обнаружил, что его жена ушла с цыганами, и едко пародировал графа, который просил графиню вернуться, а та отказалась.
Когда вернулся в поместье граф, его встретила тишина.
Грозил: «Нищета тебя ждет и грязь!» Молил: «Ты вернись, жена!»
Но что ей злато, что жемчуг его, угрозы, посулы счастья!
Ей стала воля дороже всего, ветров поцелуи, объятья…
Въезжая в город, все они смеялись – даже Каролина.
– Да здравствует покинутый граф! Спасибо ему за то, что развеял печаль по поводу безвременной кончины надоевшей всем дочки мельника! – воскликнул Фермор.
Молодые люди направились к постоялому двору, где накормили лошадей, пока сами отдыхали, прежде чем отправиться на конную ярмарку. Фермор хотел взглянуть на лошадей, а Джон Коллинз намеревался купить коня.
Они расположились в отдельной комнате, с посыпанным опилками полом. Девушка в милом чепце принесла им высокие кружки с крышками, наполненные корнуолльским элем. К элю были поданы горячие – только что из печки – пирожки, благоухающие луком.
