Текст книги "Дочь адмирала"

Автор книги: Виктория Федорова

Соавторы: Фрэнкл Гэскел
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

В другой раз они втроем отправились посмотреть фильм «Иван Грозный». Зоя и Мария рыдали навзрыд, а Джек заснул через пятнадцать минут после начала картины. Позже он объяснил им:

– По-моему, это какой-то бред – начинать фильм с показа умирающего человека. К тому же он все время пытается подняться, потом снова падает. Да в Соединенных Штатах такой фильм не выручил бы и десяти центов!

Зоя взглянула на него:

– Оказывается, вы большой знаток кино, да? Вот если бы вы снимали этот фильм, Иван носился бы у вас кубарем по всему свету. И всем было бы на него наплевать.

И чего это я вдруг так разозлилась? – спросила она себя. Не могла вовремя прикусить язык! По лицу Джека она поняла, что обидела его.

– Вы правы: наверное, всем, – ответил он и отвернулся.

Зоя положила ладонь на рукав его кителя.

– Кроме одной женщины, – тихо сказала она.

Он улыбнулся.

Зое часто приходилось участвовать по просьбе правительства в мероприятиях, призванных поднимать моральный дух народа в обстановке военного времени. Это мог быть театральный концерт, выступление перед ранеными в госпитале или концерт на фабрике. Джек не раз предлагал отвезти ее туда и обратно, но она каждый раз отказывалась.

– Это же днем. Вы в военной форме. Нехорошо.

– Я переоденусь в штатское.

Но Зоя продолжала отказываться:

– Зачем вам это надо, Джексон? Я расскажу несколько забавных историй, но вы их не поймете. Спою несколько песен. Так я могу спеть их вам и здесь.

Они были у нее дома.

– Просто я хочу быть с вами. Хочу быть частью вашей жизни.

Зою тронули его слова.

– Ладно, увидим, – говорила она.

На этот раз она уступила ему. Ей предстояло выступить в девять часов утра перед рабочими обувной фабрики. Его желание участвовать в ее жизни – вот что действительно тронуло ее. Он прав. Она может спеть для него и у себя дома, но это совсем другое. Она будет для него всего лишь его Зоечкой. Но, появляясь перед зрителями, она становится Зоей Федоровой. Он увидит ее и с этой стороны, почему бы и нет? Кому хуже от того, что они любят друг друга? Почему им нужно все время таиться? Что такое, в конце концов, обувная фабрика? Какие такие секреты в изготовлении обуви? К тому же фабрика находится в нескольких километрах от Москвы. Кто их увидит?

Джек заехал за ней в 7.30 утра. Прежде чем открыть дверцу, она обошла машину со всех сторон. Убедившись, что на машине нет специальных знаков, свидетельствующих о ее принадлежности американцу, она села в нее. Придирчиво оглядела Джека. Костюм, ботинки, кепка – отлично.

– Обещайте, что не промолвите ни слова, пока мы будем там, – попросила Зоя.

– Конечно. А что, если со мной кто-нибудь заговорит?

– Джексон, ни слова. Покажите на горло, как будто оно у вас болит. Все, что угодно, только не вступайте в разговор.

На фабрике их провели в огромный сарай, где должно было состояться представление. К ним присоединились певец из Московского оперного театра и аккомпаниатор. В одном конце сарая была сооружена временная сцена с загородками по бокам, из-за которых выходили на сцену исполнители. Зоя усадила Джека за одной из этих загородок, у края сцены, откуда он мог хорошо ее видеть. Там она и оставила его, а сама заговорила с аккомпаниатором и представителем фабричной администрации, которому поручили представить ее.

Джек наблюдал за ней. Хрупкой маленькой женщины, которую он любил, как не бывало. Та Зоя, на которую он сейчас смотрел, была поглощена своим делом, справляясь с ним блестяще. Она ни разу не оглянулась на него, никому его не представила.

Ровно в девять сарай заполнили рабочие.

Первым выступал оперный певец. Исполнив три номера, он спустился в зал и стал рядом с Джеком. Джек не разобрал ни слова, когда объявляли Зою, но, едва она появилась на сцене, раздался оглушительный топот ног.

Видимо, она рассказывала забавные истории или анекдоты, перевоплощаясь при этом в персонажей этих историй, во всяком случае, бурный смех зрителей не смолкал ни на минуту. Потом она представила своего аккомпаниатора, и он заиграл популярную и очень любимую русскими песенку «Синий платочек». У Зои было несильное чистое сопрано. Закончив песню, она жестом попросила зрителей подпевать ей и запела песню с начала. Конец ее выступления потонул в буре оваций.

Она талантлива, подумал Джек, он и не воображал, посмотрев картины с ее участием, что она настолько талантлива. И хотя она так ни разу и не взглянула на него, Джек ощутил ту особую теплоту, которая исходила от нее, завораживая аудиторию.

Аккомпаниатор сошел со сцены с той стороны, где сидел Джек; Зоя стояла на сцене одна, высоко подняв голову, под грохот аплодисментов, которым, казалось, не будет конца.

– Хороша, не правда ли? – произнес аккомпаниатор.

Джек только улыбнулся.

– Нет ли у вас сигареты?

Джек, кивнул. Он сунул руку в карман пиджака и, не доставая пачки из кармана, вытащил две сигареты в надежде, что молодой человек не заметит, что они американские. Одну он протянул ему, зажег спичку, дал прикурить и закурил сам. Аккомпаниатор поблагодарил, Джек в ответ кивнул головой.

Зоя закончила длинный монолог, аккомпаниатор затушил сигарету об пол сцены и сунул окурок в карман. Он вернулся на сцену – Зое оставалось исполнить заключительный номер. Сойдя со сцены, они задержались, оживленно разговаривая и время от времени поглядывая на Джека.

Зоя вместе с аккомпаниатором и представителем фабричной администрации прошла мимо Джека, не глядя на него, и направилась прямо к тому месту, где стояла машина. Джек подошел к машине с другой стороны и сел за руль. Он ждал, пока Зоя поблагодарит аккомпаниатора и попрощается с представителем администрации. До тех пор пока они не миновали фабричные ворота и не выехали на шоссе, она сидела молча. И вдруг расхохоталась.

– Я чуть не умерла, когда увидела, что с вами разговаривает Саша.

– И я тоже. Но что тут смешного?

Зоя снова покатилась со смеху.

– Знаете, что он мне сказал? «Когда я попросил у него сигарету, он не произнес ни слова. Сначала я подумал, что он глухонемой. А потом поглядел на него внимательнее и испугался. Стоит, словно аршин проглотил, костюмчик иностранный, сигарета и та американская. Признаюсь, Зоя Алексеевна, со страху я было не хотел ее брать. Должно быть, большой начальник. Из самой верхушки партийной. А уж как поглядел на меня, скажу я вам, и при этом ни слова. Кто он такой, Зоя?»

Она снова залилась веселым смехом.

– Так что же вы ему ответили?

Зоя прижала ко рту палец и с таинственным видом оглянулась вокруг:

– Что мне не позволено об этом говорить.

Джек посмотрел в зеркало заднего вида. Машин не было.

– Идите ко мне, – сказал он и свернул на обочину дороги. Они поцеловались.

Но она тут же испуганно отстранилась от него:

– Пожалуйста, Джек, не надо. Нас могут увидеть. У нас это не принято... на глазах у всех.

Джек улыбнулся.

– В этом нет ничего плохого, Зоечка. – И добавил по-русски: – Я вас люблю.

Зоя растерялась. Пристально глядя на него, она спросила:

– Вы понимаете, что сказали, Джексон?

– Да. – И он повторил сказанную фразу.

Зоя покачала головой:

– Вы хотели сказать, что я вам нравлюсь. А сказали, что любите.

– Я понимаю, что сказал. Я действительно люблю вас, Зоя.

Она взяла его руку и поцеловала.

– Я тоже люблю вас, Джексон.

Атмосфера в городе накалялась все больше. Победу ждали со дня на день. Сколько еще могут продержаться немцы? Казалось, над каждой улицей гудят невидимые электрические провода, излучая заряды мощной энергии.

Зоя решила устроить особый вечер. На этот раз ей удалось достать мяса еще до того, как она пригласила на обед Джексона. Не очень большой кусок баранины, но зато настоящая баранина. Обед будет на славу.

Кроме того, она достала билеты в цыганский театр «Ромэн». Ему понравится. Они давали «Цыганского барона» Штрауса. Там все понятно, даже на русском, а музыка просто восхитительная. Она улыбнулась самой себе, вспомнив, как на прошлой неделе несчастный Джексон украдкой поглядывал на свои часы все время, пока шла опера «Евгений Онегин». Какие муки он претерпел ради нее! Но даже словом не обмолвился, что терпеть не может оперу. Правда, никогда и не говорил, что любит ее. А двумя днями позже он пригласил ее в Большой театр на «Лебединое озеро». Больше всего ее поразило, что он сумел достать билеты. Для русских это не так-то просто, хотя иностранцам вроде бы легче. Ей показалось, что ему понравился балет, хотя полной уверенности у нее не было. Почудилось ли ей или он на самом деле испытал какую-то неловкость, когда танцовщики появились на сцене в трико?

Но сегодняшний вечер будет целиком посвящен Джеку. От своей приятельницы-американки Элизабет Иган она даже узнала, как приготовить тушеную баранину, хотя рецепт не произвел на нее особого впечатления. Из баранины можно приготовить блюда и повкуснее. Но этот вечер был для него.

Попробовав готовое блюдо, она пришла к выводу, что чего-то в нем не хватает, но чего? Мяса маловато, догадалась она, но тут уж ничего не поделаешь. А может, такое оно и должно быть на вкус? Кто ее знает, эту американскую еду.

Когда мясо попробовал Джек, он рассмеялся.

– Бог мой, где вы научились готовить тушеную баранину по-ирландски?

– По-ирландски? – изумилась Зоя. – А не по-американски?

Джек попытался объяснить ей, что тушеная по-ирландски баранина может считаться американским блюдом, но у него был слишком небольшой запас русских слов, а у нее слишком небольшой запас английских. Ей довольно было и того, что баранина ему понравилась.

Джек никогда не слышал о цыганском театре – этот театр и впрямь не принадлежал к числу самых известных в Москве, – и когда она назвала его – «Ромэн», он подумал, что его ждет представление, герои которого выступают в римских тогах. Он удивился, почему, решив доставить ему удовольствие, она выбрала именно этот театр.

– Мы идем на «Юлия Цезаря»?

Они стояли перед обшарпанным зданием театра, в которое входили не очень многочисленные зрители.

Зоя растерянно спросила:

– Почему «Юлий Цезарь»? Ведь это... – Она сверилась со словарем. – Это же «Цыганский барон» Иоганна Штрауса.

– Тогда почему вы назвали его «Романский»?

– Не «Романский», а «Ромэн». То есть цыганский. – Она покачала головой. – Ох уж эти американцы, – изумленно добавила она.

Пока шел первый акт, на улице начался снегопад. Когда они вышли в антракте из зала, белая пелена уже накрыла тротуары. Большинство зрителей осталось в фойе, а они вышли на улицу, где можно было спокойно поговорить.

– Уже апрель, – заметил Джек. – Когда-нибудь снег здесь перестает идти?

– Скоро будет прекрасно, – ответила Зоя. – Вот увидите.

Им обоим сюжет штраусовской оперетты показался предельно глупым, хотя Зоя искренне оплакивала любовь Софи к Баринкаю. Но музыка понравилась. И когда они уселись в машину, оба громко запели штраусовский вальс, а Зоя еще и прихлопывала над головой руками, словно отбивая ритм на тамбурине. Если не считать двух полукружий на переднем стекле, очищенных «дворниками», они были отгорожены от внешнего мира занавесом густого снега. На город, казалось, опустилось тяжелое белоснежное покрывало. Джек был рад что на улице мало машин, – автомобиль то и дело заносило. Но в качестве дома он его вполне устраивал. Плохо ли?

Зоя напевала вальс из оперетты по-русски.

– О чем в нем речь? – спросил Джек.

Зоя перевела ему довольно примитивно:

– Он цыган, совсем бедный, но очень, очень счастливый.

– Он что, идиот? – засмеялся Джек.

Зоя сделала вид, что обиделась:

– Джексон!

– Ладно. Я постараюсь написать что-нибудь получше.

Зоя всплеснула руками:

– Джексон, вы пишете стихи?

Он пожал плечами:

– Случается. Так, пустяки.

– Джексон... Мой американский Пушкин.

Машина въехала во двор ее дома. Он помог ей выйти и, обняв за талию, закружил под падающим снегом в вальсе, музыка которого их заворожила. Зоя прижала руку к его губам и испуганно посмотрела на дом. Можно ли с уверенностью сказать, что за ними никто не наблюдает?

Поднявшись наверх и войдя в переднюю, он помог ей снять пальто.

– Кофе? – спросила она.

Джек отрицательно покачал головой:

– Наверно, не стоит задерживаться. Уж очень сильный снег. Могу и не добраться до дома.

– И что тогда вы будете делать? – вскользь спросила Зоя. Налив в чайник воды, она зажгла газ.

– Скорее всего, придется провести ночь в машине. Не бросать же ее посреди улицы.

– Ни в коем случае, Джексон. Вы можете замерзнуть.

– Видимо, другого выхода нет.

Она стояла лицом к плите, спиной к нему.

– Наверно, лучше оставить машину до утра там, где она стоит.

Он подошел к ней.

– Не спорю, так действительно будет лучше.

Он положил руки ей на плечи, и, обернувшись,

она оказалась в его объятиях. Их поцелуй был долгим и нежным. Протянув руку, он за ее спиной выключил газ.

Глаза слипались, но он боролся со сном. Никогда в жизни не повторится этот первый, чудесный и бесценный миг, ему не хотелось терять его. Рядом с собой он ощущал тепло ее тела, его рука лежала на ее мягком плече. Зоя. Зоечка. Она пошевелилась, и он вдохнул аромат ее духов. Они были очень русскими и чересчур пряными, но это были ее духи Их аромат останется с ним на всю жизнь. И всегда будет воскрешать в памяти ту ночь, когда они были вместе в мире безмолвия и белизны.

В ушах звучали звуки знакомого вальса. Его исполнял один-единственный музыкант где-то высоко-высоко в царившем над миром мраке. Он почувствовал, что должен пойти туда. Музыка звала его, и он ступил в непроглядную темь, которая по мере того, как он шел, растворялась, светлела, обретала краски. Он заснул.

Зоя осторожно приподнялась, высвободив его руку. Не то еще отлежит ее. Она переложила руку поудобней. На какое-то мгновение дыхание у него пропало, но тут же возобновилось, стало ровным и глубоким. Она вгляделась в его лицо. Во сне у него сделалось наивно-простодушное выражение, какого прежде она никогда не видела. Она протянула руку и кончиками пальцев коснулась его коротко остриженных волос. В них уже кое-где виднелась седина. О мой Джексон, подумала она, как же долго мы жили на этой земле друг без друга! Представить только, нужно было начаться мировой войне, чтобы мы соединились. Иногда даже зло рождает добро. Но война скоро кончится...

Мысли ее смешались. Война скоро кончится. И что тогда? Останемся ли мы после этого вместе? Да, конечно же, да, но как? В какой стране? В его? В моей?

Она заставила себя перестать об этом думать Зоя Федорова, сказала она себе, на эту ночь, только на одну эту ночь перестань быть русской бабой, по натуре своей привыкшей превращать радость любви в горе. Радуйся этой ночи и всем последующим за ней ночам и не заглядывай так далеко вперед. Все будет хорошо. Так или иначе, но все уладится. Мы с Джексоном позаботимся об этом.

Осторожно, чтобы не разбудить его, она снова легла рядом и прижалась к нему, чтобы почувствовать его близость.

– Мой американец, – прошептала она и закрыла глаза.

Ночью снегопад прекратился. Из окна им было видно, что снега навалило не так уж много, с улицы Горького доносился шум машин.

– Наверно, я мог бы добраться до дому, – заметил Джек.

Зоя посмотрела на него.

– Но я очень рад, что не сделал этого, – улыбнулся он.

Зоя ответила печальной улыбкой:

– Не шути со мной, Джексон. Я не очень хорошо понимаю шутки.

Он поцеловал ее в нос и пошел бриться. Она сидела за столом, пила кофе и искоса поглядывала па него.

– Надо будет принести тебе новые лезвия, – сказал он. – Это совсем затупилось.

Как приятно, думала она, когда вместе с тобой завтракает мужчина. Она смотрела, как напрягаются мышцы его руки, когда он водит по щеке бритвой. Славно! Он мурлыкал мотив вальса из «Цыганского барона».

Внезапно Джексон обернулся.

– Послушай-ка, – сказал он и запел низким голосом:

Я твой янки-капитан, Ты российская звезда Буду век любить тебя И расставшись навсегда.

Он подождал, как она отреагирует. Он был уверен, что она расхохочется.

– Ну как?

Ее лицо погрустнело.

– Это ты сам сочинил, Джексон?

Джек кивнул:

– Я же говорил тебе, что не очень силен по части поэзии.

– Очень славно, – сказала она и отвернулась, пытаясь скрыть бежавшие по щекам слезы.

Джек подошел к ней:

– В чем дело? Я-то думал, что рассмешу тебя.

Зоя покачала головой:

– Прости меня, может, я не понимаю.

Он сел рядом. У него на лице еще оставались следы мыльной пены.

– Не понимаешь чего?

– Последних слов. Выходит, ты уезжаешь?

Джек обнял ее.

– Ты же знаешь, я никогда не уеду без тебя, Зоечка.

– Но ты сказал: «Расставшись навсегда».

Джек вытер с ее щек слезы и приподнял подбородок, чтобы заставить ее посмотреть ему в глаза.

– Мне нужна была рифма к слову «звезда», только и всего. Я хотел сказать, что всегда буду любить тебя.

– Придумай другую рифму, Джексон.

Он подумал немного:

– Хорошо, тебе нравится эта больше? «Буду век любить тебя, но с сигарой – никогда».

Она улыбнулась:

– Гораздо больше.

Джек поцеловал ее.

– Глупышка.

Он вернулся в ванную смыть с лица мыльную пену. Умывшись, он снова запел тот же вальс, но уже по-новому.

– Отныне это наша песня, Зоя. Разве не трогательная?

– Мне нравится, – ответила она.

Когда он сел за стол, собираясь пить кофе, Зоя сказала:

– Джексон, скажи мне правду. Что с нами будет?

– Ты о чем?

– Ведь когда кончится война, ты уедешь.

Мгновение поколебавшись, он ответил:

– Начнем с того, что она еще не кончилась.

– Но вот-вот кончится, – сказала Зоя.

Джек взял ее руку, лежавшую на столе:

– Да, с Германией. Но еще остается Япония. Моя страна находится в состоянии войны с Японией. Твоей стране тоже предстоит в нее вступить.

– А потом? Пожалуйста, ответь, Джексон.

Он покачал головой:

– Дорогая, пока не знаю.

Зоя кивнула, глаза ее снова наполнились слезами.

– Ты уедешь. И забудешь меня.

– Нет, я вовсе не то хотел сказать. Я просто хотел сказать, что еще не знаю, как все будет, потому что пока еще не думал об этом. Мы ведь с тобой тоже еще ни о чем не говорили.

– А ты хочешь говорить? Скажи мне правду, Джексон.

Он подошел к ней, заставил встать и обнял.

– Конечно, я буду говорить об этом. Я не хочу терять тебя, Зоя. Больше всего меня беспокоит не то, как нам быть вместе, эту проблему мы как-нибудь решим, а моя любовь к тебе. Я не очень уверен, что любовь – моя стихия. У меня за спиной два неудачных брака, и это путает меня. Я люблю тебя сильнее, чем какую-либо другую женщину в своей жизни, и я не хочу причинить тебе боль.

Зоя прижалась головой к его груди.

– Ты не можешь причинить мне боль. Только если покинешь меня.

Он поцеловал ее в макушку.

– Я не покину тебя.

Они простояли не шелохнувшись несколько минут. Потом он высвободился из ее рук.

– Разве только чтобы пойти на работу.

Она смотрела, как он надевает китель и пальто.

– Ты вернешься вечером?

– Да, но только после ужина. Придется появиться в посольстве и принять участие в какой-то формальной церемонии. Я приду между семью и девятью и буду в форме, поэтому мы никуда не пойдем, останемся дома.

Зоя проводила его до двери:

– Ужин приготовить?

Он поцеловал ее:

– Перехвачу что-нибудь там.

Вечером он вернулся, сияя довольной улыбкой.

– У меня для тебя сюрприз. Не только ты воруешь еду на приемах. – И, вытащив из кармана пальто завернутый в салфетку пакет, вывалил перед ней набор разных закусок.

Рассмеявшись, Зоя захлопала в ладоши. Потом попробовала один из крошечных сандвичей и скривилась:

– Что это?

Джек откусил кусочек.

– Наверно, это начиненная чем-то консервированная ветчина. Может, пикулями.

– А что это такое – пик... – Она не могла выговорить слово.

Он объяснил. Зоя поглядела на сандвич.

– И это вы едите у себя в Америке?

– Только на приемах. Да и то не на всех.

Зоя с явным неудовольствием доела сандвич.

– Ну что ж, придется привыкать.

Они заговорили о планах на будущее.

– Понимаешь, – сказал Джек, – когда падет Германия, мне, наверно, придется на какое-то время покинуть тебя. Остается война в Японии, и я надеюсь, что меня направят туда. Как-никак я все еще служу во флоте.

Зоя кивнула.

– И еще надо получить развод. С этим не будет никаких проблем. Мы еще раньше обсуждали этот вопрос с Хелен и пришли к полному согласию. Развод состоится сразу после моего возвращения домой, и тогда мы сможем пожениться.

У нее на глаза навернулись слезы.

– Что случилось? Что я не так сказал? – недоумевал Джек.

Зоя улыбнулась сквозь слезы.

– Ничего не случилось. Просто ты еще ни разу прежде не говорил о женитьбе.

Джек поцеловал ее.

– Вот видишь, Зоечка, я же говорил тебе, что любовь – не моя стихия. Конечно, я хочу жениться на тебе. Ты пойдешь за меня замуж?

Зоя коснулась его щеки.

– О да, Джексон.

Она пошла на кухню и вернулась с бутылкой вина, которую он принес в тот первый вечер, когда пришел к ней на обед. Бутылка была еще не совсем пуста. Они чокнулись и выпили. Вино оказалось уже с кислинкой. Выпили молча, но Зоя подумала это плохой знак.

– Джексон, – сказала она, – если ты поедешь в Японию, ты ведь можешь уже не вернуться в Москву.

– Тогда ты приедешь ко мне в Штаты.

Зоя улыбнулась про себя. Ну до чего ж он наивный, этот ее американец.

– А если я не смогу?

Джек подумал о том, что русские всегда найдут повод для беспокойства.

– Зоя, наши страны союзники. Между нами хорошие отношения. Почему нам могут запретить соединить свои жизни? Мы ведь не сделаем ничего, что причинило бы вред какой-либо из наших стран.

Они живут так свободно, подумала она, что, очутившись в стране, где нет свободы, уже не замечают этого.

– Да, да, – проговорила она.

Взяв ее руку, он поцеловал ее.

– Послушай, давай не будем волноваться раньше времени. Если случится, что возникнут проблемы, тогда будем волноваться. Я знаком с очень влиятельными людьми в моей стране, они помогут нам. А сегодня давай лишь примем решение.

– Хорошо, – согласилась она, но на сердце у нее было тяжело.

– Я не могу сказать тебе, где мы будем жить в Соединенных Штатах, – продолжал Джек. – В конечном итоге это зависит от того, на какую базу направит меня морское ведомство. Она может находиться где угодно, от Нью-Йорка до Калифорнии.

– Но я же русская, – сказала Зоя. – У меня здесь карьера.

– Ты можешь быть актрисой и в Америке, – возразил Джек. – У меня много знакомых в Голливуде, они помогут тебе. А как моя жена ты получишь американское гражданство.

– Но я люблю свою страну. Почему бы тебе не поселиться здесь, Джек?

– По одной причине: я не смогу жить в твоей стране. Я даже не понимаю твоего правительства. К тому же моя карьера целиком и полностью связана с военно-морским флотом Соединенных Штатов. Я посвятил ему всю свою жизнь и не могу вот так просто взять и отказаться от всего этого. Даже если бы я захотел, я не мог бы начать все сначала в военно-морском флоте России. А ты можешь – в американских фильмах.

В конце концов они договорились, что будут жить по полгода в каждой стране. Это было единственным приемлемым для них решением, и при этом ни один из них не смел о нем думать, ибо, задумавшись хоть на секунду, они бы поняли, что решение это лишено всякого смысла. И все же они продолжали убеждать друг друга: ведь чудо уже одно то, что американский моряк и русская актриса полюбили друг друга. Был ли в этом смысл? Но если это оказалось возможным, то возможно и все остальное. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо.

Они услышали глухие раскаты орудийных залпов. Выглянув в окно, Зоя увидела огни салюта. Она включила радио. Джек не понял объявления, сделанного русским диктором. Он уловил лишь одно слово «Рузвельт». Зоя выключила радио. Она казалась потрясенной.

– Что случилось? – спросил он.

Она села рядом и взяла его за руку.

– Франклин Рузвельт. Он скончался.

Ей пришлось несколько раз повторить эти слова, потому что он, казалось, их не понимал. Он решительно тряхнул головой.

– Не может быть, это неправда. Очередная русская утка.

– Но они сказали...

Джек поднялся. По его лицу текли слезы.

– Я пойду, Зоя. Мне надо все узнать самому.

Джек ехал по необычно пустым улицам. Ничего странного, убеждал он себя. Москвичи услышали новость и поверили ей. Их реакция вызывает всяческое уважение. Но это неправда. Это не может быть правдой.

Охранник у американского посольства подтвердил печальное известие. Президент скончался в Уорм-Спрингсе от кровоизлияния в мозг.

Джек отъехал от посольства. Проехав квартал, он свернул к тротуару, выключил мотор и, уронив голову на руль, разрыдался. Его не покидало чувство, что он потерял очень близкого человека, такого же близкого, как отец, которого он почти не помнил Придя немножко в себя, он постарался вспомнить имя нового президента, но в памяти всплыло лишь смутное изображение человека в очках.

Лишь позже, вернувшись домой и почти засыпая, Джек вспомнил его имя. Гарри Трумэн. Он почти ничего не знал об этом человеке, разве что он из Миссури и когда-то владел магазином мужской одежды. О Боже, подумал он, почему Рузвельту было суждено умереть, когда так близок конец войны? Способен ли этот человечек в очках завершить его дело?

Две недели спустя, 9 мая 1945 года, в Москву пришел День Победы. Уже накануне вечером улицы заполнились народом, с площади на площадь перекатывались толпы охваченных нетерпеливым возбуждением людей. Джеку удалось поменять два блока сигарет на бутылку французского шампанского, которую он и захватил, отправляясь к Зое Они сидели у окна, глядя на веселящихся людей. Они громко хохотали, когда подвыпивший солдат обнял пожилую женщину, подметавшую тротуар. От возмущения она чуть не ударила его метлой.

Джек поднял бокал и произнес по-русски:

– Я тебя люблю, – тут же повторив эти слова по-английски.

– Я тебя люблю, Джексон, – сказала она тоже по-русски.

Они поцеловались. Он сжал руками ее голову.

– Маленькая девочка, – снова проговорил он по-русски, – вот кто ты такая. Моя маленькая девочка. Правильно я сказал? Я только-только выучил эти слова.

Зоя рассмеялась.

– Ты мое сокровище, Джексон. Эти слова я тоже только-только выучила.

Он снова наполнил бокалы.

– Я счастлив с тобой, Зоечка. Я хочу состариться рядом с тобой.

Они тихо сидели в темной комнате, впитывая удивительный покой и согласие.

Позднее он сказал, что не сможет остаться на ночь.

– Не исключено, завтра поступят специальные распоряжения. На всякий случай надо быть на месте. Но рано утром я заеду за тобой и мы вместе отпразднуем победу.

Буйное веселье охватило Москву. Тротуары не вмещали пешеходов, и скоро людские толпы перелились с тротуаров на проезжую часть улиц. Русские, обычно сдержанные и отнюдь не склонные проявлять свои чувства на людях, с восторгом праздновали победу. Джек добирался от Красной площади до Зонного дома почти час, хотя обычно это было минутным делом. Русские, увидев человека в американской военной форме, бросались к нему, останавливали машину, жали руку, а те, кому не удавалось пробиться, радостно улыбались, выкрикивая: «Американец!» и «Победа!». Он продвигался вперед черепашьим шагом, опасаясь, что в любой момент может услышать хруст костей под колесами.

Когда он наконец добрался до нее, Зоя бросилась в его объятия. Он крепко и страстно поцеловал ее.

– Какой день! – воскликнул он. – Победа! Победа! Сегодня мы выйдем на улицу, и я останусь в своей форме.

Зоя рассмеялась:

– Сегодня все можно.

– Тогда пойдем, – предложил он. – В такой день нельзя сидеть дома.

Зоя дотронулась до его руки, указав куда-то вбок. На него исподлобья глядел маленький мальчик.

– Кто это? – спросил Джек.

– Это мой... – Зоя не знала нужного слова. – Это Юра, сын Александры. Он пришел, чтобы посмотреть на праздник.

– Отлично, – сказал Джек. – Заберем его с собой. – И он протянул мальчику руку. Мальчик отпрянул к стене.

Зоя подошла к нему и заговорила по-русски. Затем подтолкнула вперед и сказала:

– Он стесняется. Он никогда в жизни не видел американца.

Джек присел на корточки перед мальчиком.

– Я не кусаюсь, Юра.

Мальчик позволил ему взять себя за руку.

– Вот так-то, приятель, – сказал Джек. – Ладно, одевайся.

Хотя стоял май, было холодно даже в каракулевой шубке и шапочке. Когда они спустились во двор, Джек посадил Юру на плечи. Они заметили, что к дому идет сестра Зои Мария. Джек поцеловал ее в щеку, она густо покраснела и смущенно хихикнула. Они взяли с собой и Марию. Зоя села впереди, Юра с Марией сзади.

Как только они выехали на улицу Горького, Джек снял фуражку в надежде, что толпа не обратит внимания на американца, сидящего в машине, и это хоть сколько-нибудь ускорит их продвижение вперед Увы, надежда оказалась тщетной – узнав Зою, люди тут же брали машину в плотное кольцо.

Они решили побывать на площадях – на тех, конечно, до которых смогут добраться. На Красной площади, с которой они начали свою поездку, бушевало людское море, в которое каждую минуту вливались новые потоки людей. Ехать дальше было бессмысленно, и Джек стал подумывать – не бросить ли машину. Правда, он не был уверен, что им удастся далеко уйти и пешком. В какой-то момент им пришлось вовсе остановиться, пережидая, пока танцоры не закончат отплясывать какой-то неистовый танец.

Выбравшись с Красной площади, они стали очень медленно продвигаться к Манежной площади. Там Джеку с огромным трудом удалось припарковать машину, и они вышли на улицу. Им не пришлось сделать и нескольких шагов, как в толпе узнали Зою и люди ринулись к ней, выкрикивая ее имя. Два солдата подхватили ее и понесли на руках. Джека тоже подняли и обоих их перенесли и поставили на помост, обычно использовавшийся для концертов на открытом воздухе. Какой-то мужчина с аккордеоном заиграл русскую песню, и Зоя запела под аккомпанемент свиста и топота ног. Припев подхватила вся толпа. Когда Зоя кончила петь, началось сущее столпотворение. Джек метался из конца в конец крошечной сцены, потрясая над головой сцепленными руками, словно одержавший победу боксер.

– Америка! Россия! Дружба! Дружба! – выкрикивал он.

Люди карабкались на сцену, чтобы обнять их. Но тут снова заиграл аккордеонист, и Джек с Зоей оказались в диком водовороте стихийной пляски. Он крикнул ей:

– Надо спасаться отсюда, покуда мы целы.

Пока они добирались до машины, где их ждала Мария, крепко вцепившаяся в руку Юры, все норовили обнять и расцеловать их. Где-то по пути к ним присоединились какие-то две незнакомые Джеку женщины. Судя по тому, что одна была в платке, а другая в меховой шубке, Джек решил что одна из них русская, а другая-то ли англичанка, то ли американка.

И верно, второй оказалась Элизабет Иган, американская журналистка, хорошая знакомая Зои. Первой – костюмерша с Зоиной студии по имени Марина.

– Отлично, – сказал Джек, – все в машину. Трогаемся.

Чем дальше, тем все более опасной становилась езда. По улицам, не глядя вокруг, шло слишком много людей, опьяненных либо победой, либо водкой. Было решено завезти Юру домой к Александре. Мальчик устал от пережитых волнений и держался из последних сил, чтобы не заснуть.