Текст книги "Дочь адмирала"

Автор книги: Виктория Федорова

Соавторы: Фрэнкл Гэскел
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Мамуля и мать Сергея Надя вместе учились в институте. Но из Нади актрисы не вышло. Поняв, что ей не хватает для этого таланта, она поступила на юридический факультет и стала адвокатом. С отцом Сергея она разошлась вскоре после рождения сына.

Спустя много лет ей понравился один из фильмов, где я играла. Увидев в титрах мою фамилию, она вспомнила свою подругу Зою, и ее осенило, что я могу быть ее дочерью. Недолго думая, она позвонила мамуле, их дружба возобновилась, а я познакомилась с Сергеем.

Надя знала о моих ссорах с Ираклием. Если не ошибаюсь, во время одной из них она даже была у нас дома. Как бы то ни было, она узнала, что наш брак распался, и, наверно, уже тогда выбрала меня для своего сына. Ума не приложу, отчего ей взбрело это в голову, поскольку она оказалась типичной матерью-собственницей, которая меньше всего хотела расставаться со своим единственным сыночком.

Сергею было двадцать девять лет, он был светловолосый, голубоглазый, с фигурой американского футболиста. Архитектор по профессии, он принадлежал к совсем другому, чем мой, миру. Этот мир, столь непохожий на эмоциональный мир актеров, отличал спокойный, деловой подход ко всему. Наверное, в какой-то мере именно это и привлекло меня к нему – контраст между ним и Ираклием.

На меня большое впечатление произвели ум и образованность Сергея. Он владел немецким и английским так же свободно, как русским. Он был начитан, имел на все собственные суждения и был со мной внимателен и нежен. Он познакомил меня со своими друзьями, я водила его на наши вечеринки. Мне все это нравилось, уж очень непохожи были его и мои друзья. Я не приняла во внимание тогда одной существенной детали: наши два мира никогда не объединялись. Мы и не пытались их объединить.

Резонно предположить, что неудачный брак чему-то научил меня. И все же, когда Сергей подарил мне кольцо с бриллиантом, я приняла подарок, зная, что не люблю его. Физически он был мне абсолютно безразличен. Но я относилась к нему с большим уважением, чувствовала себя с ним спокойно и уверенно. Наверно, эти-то свои чувства я и приняла за любовь.

И все же одно я усвоила твердо: у меня появился панический страх перед замужеством. Я не хотела новой неудачи. И хотя я переехала к Сергею, в шестикомнатную квартиру, где они жили вдвоем с матерью, я решительно заявила, что оформлять брак не желаю. Пока что не желаю – мне нужно время. В его квартире хватало отдельных комнат, и его мать никогда не врывалась к нам, как когда-то мамуля. Но жить с Надей оказалось нелегко. Поначалу меня это забавляло. Человек, с которым я жила, полностью доверял мне, а его мать – нет. Это она выбрала меня для своего сына, а посему преисполнилась решимости пресечь любые попытки отнять меня у него. Вскоре я убедилась, что, когда мне звонили, она поднимала отводную трубку и подслушивала разговоры. Не однажды я замечала, что она выходит из дому вслед за мной с намерением проследить, куда я иду и с кем встречаюсь. Не то, чтобы ее заботила моя репутация. Нет, ее заботила лишь репутация ее сына. Женщине, близкой ее сыну, надлежит быть безукоризненной во всех отношениях и жить только его жизнью, и она, Надя, сделает для этого все, что в ее силах.

Сергей, однако, вполне спокойно принял наш образ жизни.

– Я и правда не хочу выходить замуж, – объяснила я ему. – Хватит и того, что я живу с тобой. Я твоя, и я счастлива.

Он принял мои условия, и мы и впрямь были счастливы. Наш образ жизни устроил, по-моему, и мамулю. Во всяком случае, если у нее и были какие-то сомнения, я не припоминаю ни одного худого слова, услышанного от нее. Она ведь тоже еще не забыла Ираклия.

А Сергей уповал на то, что со временем я изменю свое отношение к браку. И не только потому, что любил меня, сюда примешивались еще и карьерные соображения – для его карьеры будет лучше, если он женится. Наш уговор привнес в его досье маленькую черную отметинку.

Но Надя с нашим уговором никак не желала мириться. По какому такому праву досье ее сына запятнано? Разве брак с ее сыном – не величайшее счастье для любой женщины? Что со мной происходит?

Я никогда не умела противиться давлению. После пяти месяцев совместной жизни с Сергеем и нажима Нади я сдалась. Быть может, Надя права. Действительно, что со мной происходит? Я вполне счастлива с Сергеем, у нас прекрасные отношения. Мы пошли в загс и официально зарегистрировали наш брак. Это произошло в 1971 году.

Думаете, Надя изменила свое поведение? Ничуть не бывало. Единственным положительным результатом нашей женитьбы был приезд Надиного брата Анатолия. Удивительно милый, приятный человек, он понимал нас с Сергеем и прекрасно видел, что творит его сестра. Но она и его ни в грош не ставила.

– Разве тебе понять, каково быть матерью? – кричала она. – Да и где тебе, если ты никогда не был женат!

Он только посмеивался над нею:

– Как будто замужество прибавило тебе хоть каплю ума.

В 1971 году мне выпало счастье вновь встретиться на съемочной площадке с Мишей Богиным, тем самым режиссером, который пригласил меня на фильм «Двое». Новый его фильм назывался «Про любовь», и я исполняла в нем роль женщины-скульптора, которая не желает поступаться своими идеалами и играть роль любящей жены и матери, отведенную женщинам той поры.

Казалось бы, Надиному самолюбию должно было льстить, что ее невестка – киноактриса, которой предсказывают блестящее будущее. Но, по-моему, она считала, что я использую свою работу лишь как предлог для того, чтобы уклониться от исполнения супружеских обязанностей. И хотя дальше ворот путь на студию был для нее закрыт, она по-прежнему шла следом за мной по улицам и подслушивала мои телефонные разговоры.

В перерывах между фильмами Надя с Сергеем так услаждали мою жизнь, что, казалось, они поставили себе целью вконец испортить меня роскошью. Домработница приносила мне завтрак в постель, хотя я неоднократно говорила Наде, что люблю завтракать за столом. В промежутках между съемками Надя старалась предугадать практически каждое мое желание, лишь бы я не выходила из дому. Мало-помалу я стала ощущать себя эдакой птичкой в клетке. Я потолстела и обленилась, все чаще и чаще прикладывалась днем к подушке – отдохнуть от утренних хлопот, в которых не принимала ровным счетом никакого участия.

Но даже не принимая в расчет Надю, моя жизнь с Сергеем как-то не складывалась Он работал над диссертацией и не очень был склонен выходить вечерами из дому. А уж если мы и шли куда-нибудь в гости, то непременно к его друзьям. Я понимала Сергея, да и друзья его были со мной предельно вежливы и дружелюбны, но нам не о чем было друг с другом разговаривать. Я ничего не смыслила в научных проблемах, которые их занимали, а потому лишь улыбалась, произнося время от времени ничего не значащие фразы.

У моих же друзей Сергей по большей части молчал. Ему было явно неуютно среди завсегдатаев мира театра и кино. Его молчание всех угнетало.

И все же самой большой проблемой было постоянное вмешательство Нади в наши дела. После одного особенно неприятного эпизода, связанного со слежкой за мной, она избрала новую тактику. Теперь она взяла на вооружение тему детей. Каждый вечер за ужином она подводила разговор к нашему будущему ребенку. Почему мы не заводим ребенка? Сергею нужно стать отцом, пока он еще молод. Что за будущее ждет нас и ради чего мы работаем, если не ради ребенка? И хотя я в довольно резких выражениях объяснила ей, что еще не готова стать матерью, а Сергей меня поддержал, Надя продолжала свою широкую агитационную кампанию в пользу будущего внука.

В конце концов я объявила Сергею и его матери, что сыта всем этим по горло. А поскольку мамуля к этому времени переехала в новую, более просторную квартиру на Кутузовском проспекте, я перебираюсь к ней.

– И я с тобой, – заявил Сергей.

Что я могла ответить? Мне было приятно, что Сергей поддерживает меня, но, по правде говоря, я не очень бы убивалась, если б он остался со своей матерью. Я понимала: где бы мы ни поселились, Надя, пока я с Сергеем, всегда будет для нас источником больших проблем.

Мы прожили у мамули чуть больше месяца, как вдруг мне позвонили из Ленинграда, пригласив сниматься в новом фильме. В тот момент, когда я почувствовала, что гораздо больше хочу уехать, чем остаться с Сергеем, я поняла, что нашему браку пришел конец. Я сказала мамуле:

– Мне плевать на его блестящее будущее, на его престижную работу и на все остальное. Я хочу быть свободной.

Мамуля покачала головой.

– Не понимаю тебя, Вика. Чего в конце концов ты хочешь? Никого лучше Сергея тебе никогда не найти. Он тебе идеально подходит. Неужели ты бросаешь его только из-за матери?

– Нет. Даже без нее наш брак все равно обречен. Просто я не люблю его.

– Ну ладно, – сказала она. Подойдя ко мне, она сжала руками мою голову. – Что же такое произошло с тобой, Вика, за те годы, что меня не было рядом? Сможешь ли ты когда-нибудь полюбить?

– Конечно, смогу, – ответила я, но ее вопрос напугал меня. Мне почудилось, что где-то внутри меня что-то сжалось, как от холода. Тот же вопрос я не раз задавала себе и сама. Мне двадцать пять лет, У меня за спиной уже два неудачных брака. Усилием воли я постаралась выбросить этот вопрос из головы. Точно болезнь, о которой не хочется думать.

Когда я объявила Сергею, что уезжаю в Ленинград и больше к нему не вернусь, он сказал:

– Я буду тебя ждать.

Пока меня не было, он перебрался обратно к матери. Спустя два или три месяца после моего возвращения из Ленинграда он позвонил мне. У меня было вполне достаточно времени, чтобы подумать о нашей совместной жизни. Что-то я все же утратила, уйдя от него. Он хороший, порядочный человек, и, кто знает, приложи я чуть больше усилий, может, мне и удалось бы наладить нашу жизнь? Вот почему на его вопрос, не вернусь ли я к нему, дав ему еще один шанс, я ответила согласием.

Когда я вошла в квартиру, дядя Анатолий даже прослезился и крепко меня обнял Надя поцеловала в щеку и извинилась за прошлые прегрешения. Но пока она говорила, я внимательно следила за ее лицом. Оно оставалось бесстрастным, в глазах не было подлинной теплоты, а говорила она так, словно декламировала выученный наизусть текст.

Как только я вошла в комнату, где мы с Сергеем жили после женитьбы, я почувствовала комок в горле, а руки мои похолодели. Мне казалось, шкафы, стол, стулья вот-вот двинутся на меня, навалятся и придавят. Прикрыв дверь, Сергей подошел ко мне. Он обнял меня, а я едва сдержала крик. Высвободившись из его объятий, я сказала:

– Пожалуйста, не надо, Сергей. Может быть, завтра, но не сейчас. Сейчас я не могу. Мне надо во всем разобраться.

Ту ночь мы спали рядом, точно два солдата в тесной походной палатке. Сергей спал, а я большую часть ночи пролежала без сна, уставившись в потолок.

К утру я поняла, что наш брак не спасти, по крайней мере мне. Слишком много тяжелых воспоминаний было связано с этой комнатой, с этой квартирой. Я сказала Сергею, что это не его вина. Просто все кончилось, и мне бы сразу следовало понять это, не возвращаясь сюда.

Это была расплата: я ведь хорошо помнила те чувства, которые испытывала к нему в самом начале. Я не любила Сергея. Что толку было поддаваться уговорам, какой он замечательный человек и отличный муж?

Мы развелись в 1972 году. Тот тяжкий вопрос – смогу ли я полюбить кого-нибудь? – я постаралась задвинуть далеко-далеко, в глубины сознания, убедив себя, что по горло сыта замужествами. У меня хорошая карьера, много друзей, я пользуюсь успехом. Когда-нибудь придет любовь и ко мне, но не теперь. Теперь у меня есть дела поважнее.

Какое-то время я с радостью наслаждалась свободой. И только мысль об отце печалила меня. Где он? Почему не приезжает повидать меня? Почему не пишет? И самый страшный вопрос: почему не хочет меня знать?

А потом мою жизнь целиком заполнил Коля. Все самое тяжелое, что выпало на мою долю до встречи с ним, было сущим раем по сравнению с теми годами, которые я прожила с Колей. Они оказались для меня куда более губительными, чем все невзгоды и несчастья Казахстана.

ИРИНА КЕРК

1973 год оказался знаменательным для доктора Ирины Керк, ныне профессора кафедры русской литературы Коннектикутского университета. Именно в этом году ей предстояло восстановить связи между всеми действующими лицами истории «Федорова – Тэйт».

Незадолго до того она приступила к работе над книгой «Люди русского Сопротивления», в которую включила интервью, взятые ею у русских диссидентов. Книгу предполагалось опубликовать в 1975 году. Среди тех, у кого она брала интервью, оказался некий специалист по международному праву. Вряд ли у нее были хоть малейшие основания полагать, что он знаком с русскими актерами. Вскоре после этого интервью ей предстояла поездка в Россию. Ирина и сама не знала, как все произошло. Уже стоя в дверях, она интуитивно спросила:

– Вы случайно не знакомы с Зоей Федоровой или ее дочерью, Викторией Федоровой?

– Как же, знаком, – ответил он. – Когда я еще жил в России, Виктория была замужем за моим другом, и я часто бывал у них.

Он даже помнил номер телефона, но все же поинтересовался:

– А почему вы хотите встретиться с ней?

– По личным мотивам, – тряхнув головой, ответила Ирина.

– Честно говоря, не советую вам этого делать. У Виктории серьезные проблемы по части алкоголизма. Я, конечно, и мысли не допускаю, что она сознательно предаст вас, но кто знает, что ей взбредет в голову в состоянии сильного опьянения? Сообразит ли она, если рядом случайно окажется агент КГБ? На вашем месте я бы постарался избежать встречи с нею.

Поблагодарив, Ирина тотчас решила не обращать внимания на его совет, хотя услышанная новость поразила ее. В последнюю их встречу Виктории было тринадцать-четырнадцать лет, мать отправила тогда девочку домой делать уроки. Еще раньше, посмотрев фильм «Баллада о любви», Ирина с изумлением поняла, что девочка стала взрослой женщиной. И вот теперь она вдруг узнает, что Виктория уже в разводе, да к тому же еще и стала алкоголичкой!

По прибытии в Москву она отыскала неподалеку от гостиницы телефонную будку и набрала Зоин номер. Ей ответил женский голос, резкий и нетерпеливый:

– Слушаю!

– Зоя?

– Нет дома, – отрезала женщина.

– А когда она вернется?

– Уехала на все лето. Кто говорит?

– А Виктория дома?

– Тоже нет. Кто говорит?

– Вы меня не знаете, – ответила Ирина, которую начал раздражать грубый тон женщины на другом конце провода. – Может, вы хотя бы передадите от меня несколько слов Зое?

– Ладно. Говорите.

Не зная, с кем она разговаривает, Ирина тщательно выбирала слова.

– Передайте, пожалуйста, Зое, что звонила ее приятельница, которую она не видела с пятьдесят девятого года и которая здесь не живет.

Голос стал мягче.

– Вы случайно не Ирина?

– Да.

– Простите меня. Я о вас все знаю. Я Зоина сестра, Александра, зашла к ним в гости. Я подумала было, что вы одна из этих ненормальных девиц, ее поклонниц, которые названивают днями и ночами. Я всегда отвечаю им, что никого нет дома и неизвестно когда будут. Пожалуйста, прошу вас, перезвоните через полчаса. Зоя пошла в магазин.

Когда Ирина позвонила снова, Зоя подняла трубку, едва прозвучал первый гудок. Должно быть, сидела у телефона.

– Ирочка?

– Зойка?

Связывающие их узы были настолько сильны, что обе с радостью отбросили формальности, что редко случается у русских.

– Когда я могу увидеть тебя? – спросила Зоя.

– Хоть сейчас.

– Прекрасно. В какой гостинице ты остановилась?

Ирина объяснила, и Зоя сказала, что будет ждать ее через десять минут возле гостиницы.

Стоя на улице и вглядываясь в прохожих в надежде увидеть знакомое лицо, Ирина засомневалась, узнает ли она Зою. Но тут она заметила, как все головы поворачиваются вслед идущей мимо женщине, а две молоденькие девушки бросились к ней и схватили ее за руки. Это была Зоя.

Они обнялись. Ирина ждала, что Зоя прежде всего спросит о Джеке Тэйте. Однако Зоя предложила:

– Поедем к Виктории.

– А где она?

– На даче, – и назвала место неподалеку от Москвы, которое русские, наверное из-за нескольких находящихся там невысоких холмов, прозвали маленькой Швейцарией. Ирина знала, что радиус ее передвижений, как туристки, ограничен сорока километрами, а до дачи все восемьдесят, а то и больше. Поскольку она продолжала и в России работать над книгой, ей очень не хотелось подвергаться риску быть высланной из страны.

– А нельзя позвонить Виктории и попросить ее приехать в Москву?

Зоя покачала головой.

– Там нет телефона, а завтра утром у меня начинаются съемки в новом фильме, остается только один день – сегодня.

Она выглядела такой огорченной, что Ирина решила рискнуть.

Всю дорогу, пока они ехали сначала на электричке, а потом на автобусе, Зоя ни разу не спросила о Джеке Тэйте. Это озадачило Ирину, но она решила, что Зоя соблюдает осторожность в присутствии сидевших рядом пассажиров.

Зоя рассказала о Виктории, о ее успехах в кино.

Ирина в свою очередь рассказала, что видела Викторию в «Балладе о любви» и с восхищением отозвалась о ее красоте и таланте.

Зоя просияла, как и всякая гордая своим ребенком мать. Но на ее лицо тотчас же набежала какая-то тень.

– Не исключено, что ты встретишься там с Колей. Уверена, что он все еще там.

– Коля? Кто это?

– Очень известный сценарист, – ответила Зоя. – Даже в институте преподавал.

– А почему он у вас на даче?

– Потому что Виктория живет с ним А почему живет – ума не приложу. Он намного старше.

Услышав горькие нотки в ее голосе, Ирина поняла, что Зое Коля не по душе.

– Может, она видит в нем отца?

– Отца? Ты о чем, Иришка?

Когда Ирина объяснила, что имеет в виду, она по Зоиной реакции сразу поняла, что попала в цель. Зоя была умна, и Ирине казалось, что она воочию видит, как, мучительно восприняв эту новую информацию, Зоя пытается упрятать ее поглубже в Душе.

Дача располагалась на берегу Москвы-реки. На террасе сидел какой-то человек, и Ирина сразу поняла, что это и есть тот самый Коля. Она была потрясена. Хотя Зоя и сказала, что он намного старше Виктории, мысленно она представляла себе мужчину лет тридцати-сорока. Но этому человеку было на вид далеко за пятьдесят.

ВИКТОРИЯ

Мне было лет двадцать шесть или двадцать семь, когда в моей жизни появился Коля. Впервые я встретила его задолго до того, наверное лет в восемнадцать. Кто-то познакомил нас на одной из вечеринок. Конечно же, я слышала о нем и раньше. Коля был – да и сейчас остается – одним из известнейших в России киносценаристов и славился своим великолепным чувством юмора. Потом я не раз сталкивалась с ним в институте, где он вел занятия. Но в те дни он был для меня лишь знаменитым сценаристом, и все. Прежде всего потому, что был на двадцать пять лет старше. Кроме того, он был членом Коммунистической партии, а значит, так или иначе проявлял интерес к политике. Меня же она никогда не интересовала. К тому же, по слухам, он попивал. Правда, я ни разу не видела его в институте пьяным, но уже само подозрение отталкивало меня от него.

После развода с Сергеем меня обуяло чувство страшной неуверенности в себе. Два развода. Это пугало. Была ли то моя вина или я выбирала не тех мужчин? От этого вопроса было не уйти, и я постаралась просто не думать об этом. Я полностью отдалась работе над фильмом и не пропускала ни одной вечеринки, куда бы меня ни приглашали Но стоило мне встретить человека, который мне нравился и которому, как мне казалось, нравилась я, – меня тотчас огорошивал все тот же проклятый вопрос. Имею ли я право?

Это случилось на одной из вечеринок у моей подруги, актрисы. Неожиданно передо мной возник Коля. Сразу было видно, что он слегка пьян, но мне-то какое до этого дело? В конце концов, на то она и вечеринка. Он держал две рюмки, одну из которых протянул мне.

– Что там? – спросила я.

– А что еще бывает такого цвета? Конечно, водка.

Я попыталась вернуть рюмку.

– Для меня тут слишком много.

– Вы ведь пьете, правда? – Я кивнула. – Тогда выпейте. От нее вам станет только лучше. А напьетесь, что из того? Что с вами случится в эдакой-то толпе? За ваше здоровье!

Он одним глотком осушил рюмку. Я отпила из своей. Не успела оглянуться, как он подхватил меня под руку и потянул за собой в угол комнаты.

– Пойдемте поговорим.

С этого момента я стала собственностью Коли. Он умел подчинять себе женщин. Меня он подчинил целиком и полностью. Идите сюда, ступайте туда, пейте это.

Коля вовсе не принадлежал к числу красивых стареющих мужчин. Во всем его облике было что-то удивительно неряшливое. Но постепенно что-то в нем стало притягивать меня. Должно быть, действовала его бесконечная самоуверенность и непомерное чувство собственной значимости. Ничего общего с теплотой и терпимостью Сергея или собачьей преданностью Ираклия. Если и существовал на свете Человек, столь похожий на отца, порожденного моим воображением, то это был Коля. Он просто завладел мной, и я бездумно подчинилась ему.

– Садитесь сюда, – сказал он, жестом попросив двух женщин подняться с дивана. – Ну, а теперь поговорим. Видел ваш последний фильм.

– Он вам понравился?

– Сущая ерунда. И вы там отвратительны.

Как он посмел? Я решила уйти.

– Сидите, – сказал он, толкнув меня обратно. – А по-вашему, фильм хороший?

– Ну, наверно, не очень.

– Тогда откуда вам быть в нем хорошей?

Мне ничего не оставалось, как улыбнуться. Незаурядный дядечка.

Он подозвал кого-то, и нам принесли еще две рюмки с водкой.

– Допивайте ту, – сказал он, – и выпейте следующую. А я расскажу вам о подлинно великом кино.

Он очаровал меня, словно загипнотизировал, подавил своей чудовищной волей. К тому же начала действовать водка. Я забыла, что мы находимся в комнате, набитой людьми. Для меня существовал только Коля. К тому же мне безмерно льстило, что он выбрал именно меня. В мире российского кино его знали абсолютно все. Его считали гением, и я ни на секунду не усомнилась в этом. По крайней мере в тот вечер.

Я попыталась было отказаться от второй рюмки.

– Не надо, пожалуйста. У меня уже и так кружится голова.

– Водка делает волшебным окружающий мир. Да и потом я же тут, рядом. И помогу вам добраться до дому.

Я послушалась, а после этого в памяти осталось лишь одно: мы проговорили далеко за полночь, вернее, говорил один Коля.

Помню, он пытался силой войти в мамулину квартиру, но я воспротивилась. Помню еще, что он несколько раз поцеловал меня, облапив при этом, прежде чем мне удалось высвободиться и захлопнуть дверь перед его носом.

На следующее утро, едва я успела выпить чашку кофе, зазвонил телефон. Это был Коля. Он пожелал встретиться вечером. Я сказала, что иду в гости к друзьям. Он потребовал отказаться от приглашения, и я как последняя идиотка позволила ему себя уговорить.

Очень скоро я стала его собственностью, и он превратил мою жизнь в ад. Все мои проблемы он разрешал с помощью водки или коньяка. Я стала алкоголичкой. Я стала также его жертвой.

То, что поначалу более всего привлекло меня в нем – его безмерная самоуверенность, которая, как мне казалось, гарантировала мне спокойное существование в этом мире, – на деле обернулось тиранией, вконец сломившей меня. Не сомневаюсь, Коля любил меня, он не уставал твердить об этом, но его любовь превратила меня в его собственность. Я стала его достоянием. Отдав себя ему, я вскоре поняла, что отказалась от себя. Он говорил мне, что думать и как думать. Если я осмеливалась думать по-своему или ставить под сомнение высказанное им, он делался безжалостно жестоким, даже на людях.

Сначала я пила потому, что он заставлял; потом – чтобы спастись от него этим единственно доступным для меня путем к спасению. Коле ничего не стоило сокрушить меня одним словом, но не было такой силы, которая могла бы сокрушить Колю. Он был напрочь лишен чувствительности.

Когда мамуля уехала на съемки, он перебрался к нам. Застав его по возвращении, она уже ничего не смогла сделать.

Коля еще спал в то утро, когда мамуля застала меня с рюмкой в руке – я пыталась с помощью водки унять дрожь в руках.

– Вика, что ты делаешь?

Я отвернулась и допила водку.

– Пожалуйста, мамуля, не надо. Это мне помогает.

– Это убьет тебя. Этот человек убьет тебя!

Я покачала головой.

– Он говорит, что любит меня.

– А ты его любишь?

– Теперь уж и не знаю.

Мамуля обняла меня.

– А твоя работа? С ней тоже все кончено?

– Конечно, нет. Когда снова начну работать, перестану пить.

– Надеюсь, – сказала мамуля.

Естественно, мамуля всей душой ненавидела Колю за то, что он со мной сделал. При виде его ее глаза загорались ненавистью. Если он делал попытку очаровать ее или просто перейти на дружеский лад, она поворачивалась и уходила Нечего и говорить, что Колю это ничуть не трогало. Его ничто не трогало. Мнение других людей о нем было ему глубоко безразлично.

Но меня отношение мамули к нему выводило из себя.

– Ты не даешь ему никакого шанса, – как-то сказала я ей.

Она холодно поглядела на меня.

– Шанса на что? Сделать пьяницу и из меня?

– Я не пьяница, – отрезала я.

– Не пьяница? Посмотри на себя в зеркало. Это не моя Вика.

Ее слова больно задели меня. Наверное, потому, что я и сама знала: это правда, но еще не готова была взглянуть правде в глаза. Проще было пропустить все мимо ушей.

– Он гений, мамуля. Ты ведь видела фильмы по его сценариям. Поговори с ним, послушай его – и сама поймешь.

Мамуля покачала головой.

– В тебе вся моя жизнь, Вика. Я люблю тебя. Но не твоего Колю. Я с удовольствием посмотрю его фильмы и буду смеяться до упаду. Но пусть он пишет свои сценарии где-нибудь в другом месте. И пусть он губит какую-нибудь другую женщину.

Ее отношение к Коле очень осложняло нашу жизнь, и, пытаясь снять напряжение, я пила еще больше.

Однако, когда мне позвонили, предложив роль в новом фильме, я приняла твердое решение не пить целую неделю, прежде чем появлюсь на студии. Чтобы войти в форму, я разработала целую систему подолгу лежала в горячей ванне, подолгу гуляла.

Первые два дня дались мне неимоверно тяжко. Безумно хотелось выпить, а Коля нисколько не старался облегчить мне задачу.

– Хочется выпить – пей. Жизнь слишком коротка, и в ней не так уж много удовольствий. Если это тебе в радость – пей.

Но я отказывалась.

Почувствовав себя физически чуть-чуть крепче, я с гордостью сказала мамуле:

– Видишь? Я же обещала бросить пить. Теперь тебе уже не назвать меня пьяницей.

Она обняла и расцеловала меня.

– Надеюсь, у меня больше никогда не будет для этого повода.

Но все оказалось гораздо сложнее. Теперь я волей-неволей смотрела на пьяного Колю трезвыми глазами. Казалось, человек, уверявший меня в своей любви, должен быть счастлив, увидев мои незамутненные глаза. Не тут-то было. Алкоголику Коле была ненавистна сама мысль, что я справляюсь с тем, с чем он не мог да и не хотел справляться. Мне кажется, это испугало его. Это был знак, что он теряет меня. Чувство собственника заговорило в нем во весь голос.

– Ты куда? – спросил он однажды утром, увидев, что я надеваю пальто.

– Погулять. Ты же знаешь.

– Никуда ты не пойдешь, – и он преградил мне дорогу к двери.

– Коля, не глупи. Мне надо вернуть форму, на следующей неделе начинаются съемки.

Он рассмеялся.

– Если тебе не нужно по роли делать долгих пеших переходов, зачем тебе крепкие ноги?

Я попыталась отпихнуть его от двери.

– Пропусти меня!

Он толкнул меня так сильно, что я отлетела к столу и упала спиной на него.

– Ты и впрямь надумала погулять, Вика? Или тебя поджидает на улице какой-нибудь тип?

– Мне противны твои грязные подозрения!

Он пожал плечами.

– Так или иначе, ты никуда не пойдешь. Я не желаю, чтоб ты уходила.

Мы стояли лицом друг к другу. В руке он держал стакан. Я знала: когда стакан опустеет, Коле придется наполнить его снова.

Я сняла пальто и как бы ненароком положила его на стул возле двери. Потом села и, не обращая на него никакого внимания, сделала вид, что читаю журнал.

Не прошло и двадцати минут, как потребность в выпивке взяла свое.

– Послушай, налей-ка мне еще водки.

Я посмотрела на него.

– Я тебе не служанка. Хочешь выпить – налей сам. А ко мне не лезь.

Он что-то промычал. Я ждала. Наконец он отошел от двери. Когда он был на середине комнаты, я схватила пальто и выбежала из квартиры. Меня переполняла гордость: надо же, перехитрила Колю! Еще одно доказательство моей глупости: я даже не удосужилась подумать, что меня ждет по возвращении домой.

Как только я вошла в дверь, он обхватил меня так сильно, что я закричала от боли.

– Мне больно, Коля!

Он улыбнулся.

– Вот и хорошо. Теперь будешь слушаться.

Позднее я попыталась поговорить с ним.

– Почему ты так обращаешься со мной? Говоришь, что любишь, а ведешь себя просто ужасно. Ты знаешь, что в понедельник у меня начинаются съемки. И знаешь, какая это тяжелая работа. Мне надо хорошо выглядеть, хорошо себя чувствовать. Неужели ты не поможешь мне?

Он взял меня рукой за подбородок и приподнял его.

– Твое место рядом со мной, где бы я ни был Вот и все.

– Я же актриса, Коля.

Откинув голову назад, он расхохотался.

– «Я же актриса, Коля!» Ты так произнесла эти слова, как будто в них заключается какой-то смысл. Что такое актриса? Лицо и тело, которые меняют выражение и положение по указке других людей, произнося слова, которые придумывают и пишут тоже другие. Актриса – это заводная игрушка, которая исполняет чужие предписания, не более того.

– Возможно, ты прав, – сказала я, решив, что лучше согласиться, чем выслушивать одну из его бесконечных тирад.

Я снялась в фильме и весь съемочный период не притрагивалась к рюмке. Но сыграла я в нем не лучшим образом. Слишком часто, едва мне удавалось войти в роль, мое внимание отвлекал Коля, оказывавшийся где-то неподалеку, насмешливо, с видом собственника, поглядывавший на меня.

Когда съемки закончились и у меня не осталось поводов уходить куда-то из дому и от Коли, я снова начала пить.

На многие месяцы я погрузилась в пучину алкогольного безумия. В редкие минуты просветления я начинала понимать, что жизнь больше не подчиняется мне. Но взять над ней контроль пыталась лишь в тех случаях, когда мне предлагали роль. Стоило же мне вернуться обратно, в свой мир, – я чувствовала, что со мной все в порядке. Пока длился запой, Коля казался где-то далеко-далеко, а я оставалась одна в своем тихом, спокойном мирке в эпицентре бури. Я слышала его, но он был бессилен причинить мне зло. И хотя я видела огорченное лицо мамули, мне было просто невдомек, что, собственно, так ее беспокоит.

ИРИНА КЕРК

Когда Ирина и Зоя стали подниматься по ступенькам крыльца, мужчина подозрительно уставился на них.

– Это еще кто? – спросил он.

Зоя внутренне напряглась.

– Это наша приятельница, Ирина Керк. – Она повернулась к Ирине и с нескрываемым презрением прибавила: – А это Коля, о котором я тебе говорила.