Текст книги "Дочь адмирала"

Автор книги: Виктория Федорова

Соавторы: Фрэнкл Гэскел
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Знаю, – ответила Зинаида, – и все же для тебя я это сделаю. Быть стукачом – мало чести. Это мой вечный грех. Я присмотрюсь к американцам на своем этаже и постараюсь найти такого, кому можно доверять и кто поможет тебе.

Зоя расцеловала ее.

– Ты добрая женщина.

Провожая Зинаиду, она предупредила:

– Не забудь, Вике ни слова. Она до сих пор не знает, кто ее отец.

ИРИНА КЕРК

Когда Ирина Керк узнала, что для работы переводчиками на Торгово-промышленной выставке в Москве требуются американцы, владеющие русским языком, она предложила свои услуги и была принята в числе других ста претендентов. Для человека, ощущавшего духовную связь с Советским Союзом, но никогда там не бывавшего, это было даром свыше.

Родители Ирины, подобно многим другим русским, покинули Россию после революции. Она родилась в Китае, в Харбине, и выросла в семье, где все говорили по-русски, а кроме того, знала английский, французский и немного итальянский.

Ее мать и отец, журналист по профессии, развелись, после чего Ирина с матерью поселились вместе с дедом по материнской линии, русским адмиралом, превратившимся в Китае в кладбищенского сторожа. Под впечатлением рассказов дедушки Ирина прожила детские годы в полной уверенности, что придет день, и в России, захваченной большевиками и коммунистами, произойдет еще одна революция, и страной снова станет править царь, и тогда они тоже вернутся домой. Когда в 1941 году началась война, Россия стала проявлять интерес к русским, проживающим в Китае: в кинотеатрах показывали русские фильмы, в магазинах продавались пластинки с записями русских песен. Начала вещать на русском языке новая радиостанция.

У Ирины сохранились воспоминания, как девочкой она копила монетки, чтобы посмотреть такие фильмы, как «Фронтовые подруги», «Музыкальная история» и другие, в которых играла Зоя Федорова.

В 1946 году она вышла замуж за американского моряка и уехала из Китая. Молодые обосновались на Гавайях и со временем у них родилось трое детей. Но семья распалась. Ирина работала в Гавайском университете, когда в 1959 году на русскую кафедру поступила бумага, разъясняющая, какие сведения о себе должны сообщить лица, желающие принять участие в работе Торгово-промышленной выставки. Из числа принятых двадцать пять получили назначение гидами-переводчиками частных промышленных фирм, а остальные семьдесят пять – переводчиками правительственных организаций. Ирина стала работать в частной компании «Пепси-Кола».

На стендах «Пепси-Колы» демонстрировался процесс изготовления напитка, и, пока русские девушки раздавали пробные бутылочки, Ирина и ее американские коллеги вели беседы с русскими посетителями. «Пепси-кола» интересовала их мало. Гораздо больше их интересовало все, что касалось Соединенных Штатов, и с десяти утра до десяти вечера, когда выставка закрывалась, Ирина без устали отвечала на их вопросы.

Она присутствовала в зале, когда шли так называемые «кухонные дебаты» между тогдашним вице-президентом Ричардом М. Никсоном и Никитой Хрущевым, и именно на ее долю выпало переводить их для собравшихся репортеров.

Ирину Керк поселили на пятом этаже гостиницы «Украина». Как и все другие постояльцы гостиницы, она постоянно имела дело с дежурными по этажу, которые работали посменно – двадцать четыре часа в смену. Они сидели за столиками неподалеку от лифта в красных фирменных платьях с синими шарфиками, принимая ключи от тех кто уходил из номера, и вручая их тем, кто приходил. От их внимательного взгляда ничто не ускользало. Ирине показалось, что одна из них, по имени Зинаида, настроена вполне дружелюбно.

Подходил к концу август 1959 года. Еще два дня, и Ирина должна была уехать домой. Каково же было ее удивление, когда, отдавая ей ключи от номера, Зинаида отвела ее в сторонку и пригласила к себе на обед. Ирина с радостью приняла приглашение. Получить приглашение в русский дом было событием из ряда вон выходящим.

Ирина спросила, можно ли ей привести с собой соседку по номеру.

– Нет, нет, приходите одна, – поспешно ответила Зинаида.

Ирине показалось, что Зинаида чего-то испугалась.

Склонившись близко к Ирине, она повторила, сильно понизив голос:

– Приходите одна. И пожалуйста, никому не говорите, что я пригласила вас. Даже друзьям.

– Хорошо.

– Выйдите из гостиницы ровно в семь часов. Я буду стоять на противоположной стороне улицы. Упаси вас Бог показать, что вы меня знаете. Просто идите в том же направлении, что и я, только по своей стороне улицы.

Ирина согласилась.

Без пяти семь она уже стояла у входа в гостиницу. Ровно в семь на противоположной стороне улицы появилась Зинаида и, не останавливаясь, даже не глядя в направлении Ирины, проследовала дальше.

Ирина пошла за ней по своей стороне улицы, краем глаза глядя на нее и стараясь не выпускать из виду. В какой-то момент ей показалось, что она принимает участие в плохом детективном фильме. Она достаточно долго прожила в Москве, чтобы понять, что, приглашая к себе домой американку, Зинаида подвергает себя огромному риску, но ей и в голову не приходило, что за приглашением кроется нечто большее, чем обед.

Зинаида свернула с шумного проспекта в узенькую улочку. Ирина последовала за ней по другой стороне. Наконец дежурная по этажу вошла в темный подъезд. Ирина направилась следом, предварительно оглянувшись и убедившись, что улица пуста. Зинаида ждала ее на лестнице, между двумя пролетами, и провела в свою однокомнатную квартирку. Войдя, Ирина увидела миловидную блондинку и хорошенькую девочку лет одиннадцати-двенадцати с застывшим, напряженным лицом. При появлении Ирины блондинка поднялась. Что-то в ней показалось Ирине очень знакомым.

Зинаида представила их.

– Это Зоя Федорова и ее дочь Виктория.

Перед Ириной вновь возникло лицо из детства.

– Та самая Зоя Федорова? Актриса?

– Вы меня знаете? – воскликнула Зоя, одновременно обеспокоенная и довольная.

Ирина объяснила, откуда знает Зою. У актрисы, казалось, отлегло от сердца. Она подтолкнула Викторию вперед поздороваться с гостьей. Заглянув в бездонные зеленые глаза девочки, Ирина прочитала в них напряженную тревогу, столь странную для такого юного существа. Страдания или обостренное чувство одиночества? Не найдя ответа, она лишь сразу отметила, что девочка очень мало похожа на мать.

Обед прошел легко и непринужденно. Ирину удивило лишь одно: Виктория то и дело поглядывала на мать, словно ища ее одобрения. Зоя в ответ с улыбкой гладила ее по голове, и только после этого Виктория вновь принималась за еду. За весь обед она не произнесла ни слова.

После обеда Зоя велела дочери идти домой и заняться приготовлением уроков. Девочка беспрекословно повиновалась. Весьма церемонно поблагодарив за обед Зинаиду и неуклюже поклонившись Ирине, Виктория ушла.

Зоя помогла Зинаиде убрать со стола. После того, как был подан чай, заговорила Зинаида:

– Вы, наверное, понимаете, как мне хотелось пригласить вас на обед и как это непросто сегодня в России. Я хочу сказать, что вы американка, и...

Зоя наклонилась вперед.

– Зина моя самая близкая подруга. Этот обед она устроила ради меня. Мне необходимо было поговорить с тем, кому я могу полностью довериться.

И она рассказала Ирине о своей любви с Джексоном Тэйтом и о последовавших за этим годах тюрьмы.

– И вот теперь на сердце у меня очень тревожно: если со мной что-то случится, Виктория останется совсем одна. Не могли бы вы разыскать Джексона и сказать ему, что у него есть дочь. И еще, пожалуйста, передайте ему вот это.

Она протянула Ирине фотографию Виктории.

– Девочка что-нибудь знает о нем? – спросила Ирина.

Зоя мотнула головой.

– Нет. Она думает, что ее отец был летчиком, который погиб на войне. Я открою ей правду, если вы разыщете ее отца. Только тогда.

– Вы должны рассказать мне все, что знаете о Джексоне Тэйте, – сказала Ирина. – После стольких лет найти его будет совсем не просто.

– Я знаю о нем очень мало, – пожала плечами Зоя. – Он служил в американском флоте. У него на рукавах были золотые нашивки. Во время войны он был прикомандирован к вашему посольству в Москве.

– В каком звании он был в то время? Он никогда не упоминал, в каком штате живет?

– Нет, – покачала головой Зоя. – А если и упоминал, я не помню. Но на рукавах у него были золотые нашивки. Уверена, их было больше одной.

– Хорошо, – сказала Ирина. – Как только я вернусь домой, я пошлю запрос в военно-морское министерство. Они должны знать. Но как мне сообщить вам об этом?

– Только не пишите мне, – торопливо сказала Зоя. – Лучше Зине на адрес гостиницы.

Она взглянула на Зину, словно спрашивая разрешение.

– Пожалуй, можно, – сказала Зинаида. – Вы ведь так долго жили у меня на этаже. Но только открытку. Письмо может вызвать подозрение. Пишите лишь в том случае, если найдете его. Напишите, что по дороге домой заехали в Париж. Париж вам очень понравился, но Москва – больше. Думаю, администрации гостиницы ваше послание придется по вкусу. А мы будем знать, что вы его отыскали.

Ирина согласилась. Когда пришло время уходить, Зоя предложила немного проводить ее. Зина была против. Американцев бывает так легко узнать по одежде. Но Зоя настаивала. Она будет осторожна.

На улице Зоя, оглядевшись по сторонам, сунула Ирине в руку клочок бумаги.

– Что это? – спросила Ирина.

– Мой адрес и номер телефона. Если вы снова приедете в Москву, пожалуйста, свяжитесь со мной.

Ирина смутилась.

– Но мне показалось, что вы не хотите этого.

– Писать не надо, – сказала Зоя. – Но если вы когда-нибудь будете здесь, зайдите ко мне. Если меня не будет, значит, она предала меня.

– Зинаида? Ваша лучшая подруга?

– Только ей знать – так это или нет. – Зоя печально улыбнулась, беспомощно разведя руками. – Я до конца ей не доверяю.

Как только показались огни проспекта, Зоя попрощалась и ушла.

А Ирина Керк через несколько дней вернулась на Гавайи.

Она тут же направила письмо в Вашингтон, округ Колумбия, в Министерство военно-морских сил США:

Господа,

Буду вам безмерно признательна, если вы сообщите мне адрес Джексона Тэйта. В 1945 году он, будучи морским офицером, был прикомандирован к американскому посольству в Москве. Его прежнее и нынешнее звания мне неизвестны.

Искренне ваша,

Ирина Керк.

Ответа она не получила. Прождав месяц, она написала снова, не зная, куда обратиться дальше. И снова не получила ответа. После этого она еще несколько раз, иногда с интервалом в несколько месяцев, писала в Министерство военно-морских сил Все ее письма остались без ответа.

Прошло время. То ли работа в университете, то ли проблемы с воспитанием троих детей стали причиной того, что вечер, проведенный в квартире Зинаиды, постепенно отошел на задний план.

ДЖЕКСОН ТЭЙТ

К 1959 году Джек Тэйт уже девять лет как был в отставке. Он принял решение уйти в отставку сразу после того, как его перевели из Терминал-Айленда в Аламеду, штат Калифорния, на должность командира военно-воздушной базы.

10 марта 1949 года он стал контр-адмиралом Джексоном Роджерсом Тэйтом. Что и говорить, это его обрадовало, но не более того. Джек Тэйт всегда был в ладу с логикой и никогда не выплескивал наружу своих эмоций. Звание контр-адмирала он принял не как признание своих заслуг, скорее, как личное достижение – результат многолетних трудов. В конце концов, далеко не каждому дано начать службу в военно-морских силах матросом второго класса, а закончить контр-адмиралом.

К тому же у Джека не было никаких иллюзий относительно своего нового назначения. Вряд ли оно многим пришлось бы по душе. Джек сам выбился наверх и никогда не принадлежал к военно-морской элите. А тех, кто получал высокие звания, не будучи выпускником военно-морской академии в Аннаполисе и частью истеблишмента, такое назначение вряд ли могло порадовать.

Однако Джек воспринял его совершенно спокойно. Он славно послужил флоту, его службу оценили и по достоинству вознаградили. И это закономерно и справедливо. Все правильно. Он отдал флоту более тридцати лет жизни, а флот дал ему возможность прожить эту жизнь так, как ему хотелось. Ни о каких чувствах не могло быть и речи ни с той, ни с другой стороны.

Адмирал Тэйт тщательно обдумал свои перспективы. База в Аламеде – это огромная ответственность, новые каждодневные заботы, не последняя из которых – большое количество штатских служащих, требующих к себе особо тактичного и предупредительного отношения. А прикинув, что его пенсия после отставки будет составлять семьдесят пять процентов от будущей зарплаты, Джексон решил, что надо быть последним идиотом, чтобы тянуть тяжелую лямку всего лишь за двадцать пять процентов.

В 1950 году Джек Тэйт вышел в отставку. Купив штатскую одежду, он немедля собрал всю форменную морскую и сжег ее. Он никогда не уподобится старикам, которые, с трудом втиснувшись в форму, щеголяют в ней по праздникам. Сентиментальные воспоминания о славных морских деньках хороши либо наедине с самим собой, либо в узком кругу самых близких друзей. Все остальное – бессмысленный, никому не нужный спектакль. Перед ним открывался новый жизненный путь, и было самое время вступить на него.

Джек принял приглашение своего старого друга по морским странствиям Эрла Стенли Гарднера и отправился погостить к нему в Калифорнию, в Байю. Он и думать не думал, сколько там пробудет, да теперь это уже было и неважно. Он свободен, и его никто нигде не ждет.

К его удивлению, Байя ему очень понравилась, и он задержался там на целых полтора года, исколесив на джипе специальной конструкции вдоль и поперек все окрестности. Потом он сменил несколько работ, изъездив по своим обязанностям все Соединенные Штаты. Какое-то время он подвизался в фирме под названием «Экспонирование морских судов», потом в сан-францискской компании, занимавшейся производством переносных радаров и подводных сонаров. После этого он какое-то время работал в корпорации «Вестингауз» в Балтиморе, штат Мэриленд.

Когда военно-морское министерство переслало ему первое письмо Ирины Керк, он прочел его и тут же выбросил. Письмо ни о чем ему не говорило, а женщину по имени Ирина Керк он, насколько помнит, никогда не встречал.

За долгие годы службы он получал немало писем от людей, которых либо вовсе не помнил, либо встречи с которыми были столь мимолетны, что он не считал нужным им отвечать. К счастью, в министерстве не заведено давать адреса. Они просто пересылали почту по назначению, предоставляя адресату поступать по собственному разумению.

Он получил еще несколько писем от неизвестной ему Ирины Керк, но, как и прежде, все их повыбрасывал. Кто бы она ни была, размышлял он, с военно-морским флотом она наверняка не связана. Если хочет, пусть изложит в письме свое дело. Так он хотя бы узнает, что ей надо.

А ей что-то было надо. Это очевидно. Быть может, она вдова морского офицера, прознавшая, что он тоже вдовец, и решила подыскать себе нового мужа. В прошлом он получил несколько таких писем.

Да, кто бы ни была эта Ирина Керк, ему это все неинтересно. Он не любопытен.

Последняя работа, вынуждавшая его постоянно курсировать между Флоридой и Вашингтоном, была в компании, занимавшейся проблемой тяжелых песков. Когда она ему надоела, он ушел и переехал в Вирджиния-Бич, штат Вирджиния, где жил его сын, отставной морской капитан Хью Джон Тэйт [2] 2
  При крещении Хью Джон Тэйт получил имя Хью Джон Спанн, Он был сыном Хелен Спанн, второй жены Джексона Тэйта. Восхищение отчимом и его морской карьерой побудило Хью взять фамилию Джека. Со временем Джек усыновил его.
  Ни Ирина Керк, ни Джексон Тэйт так и не смогли вспомнить имени мужчины, работавшего в американском посольстве, и имена человека из Южной Каролины.


[Закрыть].

В Вирджиния-Бич Джек получил письмо от своего друга Трэвиса Флетчера, который вел в Индии дела Фонда Лоуэлла Томаса, занимаясь размещением беженцев из Тибета. Флетчер счел Джексона подходящей кандидатурой и предложил Джеку заменить его на этом посту. Флетчер писал:

Эта работа не сулит тебе больших денег, но ты будешь выполнять крайне важную, на мой взгляд, миссию. У тебя будет номер с кондиционером в гостинице в Дели, конторы в Гонконге и в Афганистане. Однако большую часть времени тебе придется проводить в горах.

Поглядев на карту, Джек понял, что горы – это Гималаи. Он поразмышлял над сделанным ему предложением и подумал: «А почему бы и нет?» Жизнь в Вирджиния-Бич успела ему наскучить, там он немного встряхнется. Он написал Флетчеру, что предложение это кажется ему интересным.

Но незадолго до того, как принять окончательное решение, он познакомился с Хейзл Калли, вдовой, которая занималась строительством домов на принадлежащих ей землях. Крошечного росточка, чуть больше полутора метров, с огненно-рыжими волосами – такова была Хейзл, которую все любовно называли Хейзи.

Джек стал часто встречаться с Хейзи, и теперь предложение Флетчера представилось ему в несколько ином свете. Он проявил к нему интерес, потому что жизнь его была пуста. Поскольку она больше не казалась такой уж пустой, работа в Индии потеряла свою привлекательность.

ВИКТОРИЯ

Жить с мамулей было чудо как хорошо. Летом, когда мне пошел тринадцатый год, я поехала с ней на Украину, где шли съемки ее фильма. Не могу утверждать, что я уже тогда решила стать актрисой, но мне очень нравилось бывать вместе с ней на съемочной площадке, хотя очень скоро часами сидеть на одном месте показалось мне занятием весьма утомительным.

Мне гораздо больше нравилось убегать на улицу и играть с мальчишками. Не знаю почему, но девчонки и их игры меня нисколько не занимали. Грубые, неотесанные мальчишки нравились мне куда больше.

В то лето я стала взрослой. По счастью, это произошло дома. Я больше смутилась, чем испугалась, но когда рассказала об этом мамуле, она только рассмеялась и, обняв меня, объяснила, что все это абсолютно нормально.

И хотя мамуля не готовила меня к этому событию, она отлично справилась с ситуацией. Она даже рассказала мне немного о сексе, конечно не все, но вполне достаточно. Как бы то ни было, тогда ее слова не вызвали у меня особого интереса, может быть, потому, что я была в ту пору чрезмерно замкнутой и одинокой.

Не помню, как относилась к этому мамуля. Сама она была необычайно общительна. Всегда ее вспоминаю в окружении людей. Где бы мы ни жили, к нам всегда приходили бесконечные гости. Я уходила спать, а они допоздна засиживались за беседой. Часто я засыпала под их смех и разговоры, смысла которых не понимала.

Но кое-какие обрывки я улавливала, и они нередко ставили меня в тупик.

Вспоминаю одну женщину, которая пришла к нам в гости.

– Виктория? Не очень-то распространенное имя в России, – сказала она мамуле.

А другая гостья, потрепав меня по щеке, добавила:

– Она обещает стать очень хорошенькой, вот только совсем не похожа на русскую девочку. – И обе засмеялись.

Когда мне исполнилось лет четырнадцать или пятнадцать, я напрямик спросила мамулю:

– Это правда, что мой папа был летчиком и погиб во время войны?

Она удивленно посмотрела на меня.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что не могу понять: я родилась в январе сорок шестого года, а война кончилась в мае сорок пятого. Чтобы родить ребенка, тебе надо было быть беременной девять месяцев. Выходит, мой папа должен был погибнуть в самом конце войны. Может быть, в самый последний день. Так?

Мамуля улыбнулась.

– Я смотрю, ты стала совсем взрослая, Вика. Наверно, пришло время для взрослого разговора.

Мы сели за стол. Мама взяла меня за руку.

– Может, до тебя дошли какие-нибудь сплетни?

Я мотнула головой:

– Нет. Но я постоянно слышу твои разговоры с подругами, иногда они говорят какие-то странные вещи. Вот я и задумалась.

Мамуля кивнула.

– Я не говорила тебе прежде, боялась, что ты не поймешь. Но сейчас, мне кажется, ты готова узнать правду.

Она рассказала мне все, всю историю их любви с самого первого дня, и то, как отца выслали из страны и как ее из-за любви к нему посадили в тюрьму. В ее рассказе их любовь представлялась мне прекрасной.

– Так мы никогда и не поженились, я и твой отец, потому что нам не позволили быть вместе. Но мы очень любили друг друга, и нам очень хотелось, чтобы у нас была ты.

Я не произнесла ни слова. Не потому, что испытала сильное волнение, а потому, что была захвачена ее рассказом.

Мамуля посмотрела на меня с беспокойством.

– Ну как, Вика? Можешь ты меня понять?

Я поцеловала ее.

– Конечно.

И засыпала вопросами об отце. Какой он? Высокий? Какого цвета у него глаза? Наконец мамуля не выдержала.

– Если хочешь увидеть отца, встань перед зеркалом и внимательно всмотрись в себя. Увидишь его.

Я кинулась к зеркалу. На меня смотрела девочка – чересчур высокая, тощая, кожа да кости, с тоненькими руками и ногами. Я стала сравнивать свое лицо с лицом мамули – ясно, что те черты, которые я не нашла у мамули, достались мне от папы. Зеленые глаза, темные волосы, широкие скулы. И рост – мой отец, должно быть, тоже высокий.

Я подбежала к мамуле.

– Дай мне посмотреть его фотографию.

– У меня ничего нет, все пропало, – сказала она. – После ареста все конфисковали.

– Но что-то должно же было остаться у тебя от отца. Что-нибудь?

– Нет, ничего. Хотя подожди, – сказала она, приложив руку ко рту, – одна вещица осталась.

Подойдя к письменному столу, она стала рыться в ящике.

– Вот, – сказала она, – он принадлежал ему.

И протянула мне электрический фонарик с красно-черным верхом.

– Видишь, написано «Сделано в США»? Это его фонарик. Он забыл его здесь. И это все, что у меня осталось.

Я взяла фонарик и прижала к груди, словно в нем сохранилось что-то от папы. Фонарик, конечно, не работал. Батарейки давным-давно сели, а новых, годившихся для американского фонарика, в России было не найти. Но это был его фонарик, вот что главное. Что-то, принадлежащее моему отцу, перешло ко мне.

Фонарик стал моим талисманом. Я могла смотреть на него часами, мысленно представляя себе его в руке отца. Воображение уносило меня еще дальше, и вот уже отец, красивый и высокий, стоял передо мной, крепко сжимая в руке фонарик.

– Когда-нибудь я встречусь с ним, – сказала я мамуле.

Она фыркнула.

– Не глупи, Вика. Мы даже не знаем, где он, да и жив ли вообще.

– Я разыщу его, вот посмотришь.

Мамуля положила руки мне на плечи.

– Послушай, Вика. Все это очень серьезно. Я понимаю, что тебе хотелось бы увидеть отца. Это естественно, но это невозможно. То, что ты говоришь, очень опасно. Это может принести тебе массу неприятностей.

– А мне плевать!

– Вика, он старше меня. Не исключено, что он уже умер. Все эти годы я ничего не слышала о нем; я знаю только его имя. А этого так мало.

Я спросила, что она имеет в виду.

– Помнишь тот вечер, когда мы обедали у Зинаиды? Там еще была американка, ее звали Ирина Керк?

У меня остались от того обеда весьма смутные воспоминания.

– Я попросила ее разыскать твоего папу. Она обещала. Сказала, если найдет, пришлет весточку. Я не получила от нее ни слова.

Я расстроилась. Если уж американка не смогла найти отца, как я могу надеяться разыскать его из России? И все же я попытаюсь. Тем или иным путем, но попытаюсь. Он жив. Я достаточно настрадалась за свою короткую жизнь. Господь не дал бы мне узнать о его существовании, если бы он уже умер.

ИРИНА КЕРК

Летом 1962 года финансовое положение Ирины Керк, которая теперь жила в Блумингтоне, штат Индиана, и преподавала в университете, оказалось весьма плачевно. В Испании, на Мальорке, куда она приехала вместе с детьми, чтобы приняться за свой первый роман, жить было трудно. Она написала декану своего факультета, прося совета. В ответной телеграмме он предложил ей следующее: если удастся пристроить детей в какой-нибудь детский летний лагерь, а затем успеть в Копенгаген к рейсу самолета, на котором группа студентов их университета вылетает в Москву, то она может присоединиться к этой группе в качестве руководителя тура, что даст возможность ей вместе с детьми получить право на бесплатный перелет домой.

Москва была последним пунктом шестинедельного турне, в программу которого входило посещение восьми столиц других стран. Прибыв в Москву, Ирина обнаружила, что листок с Зоиным адресом и телефоном остался дома. Поскольку о телефонных справочниках в Москве знали лишь понаслышке, разыскать Зою не представлялось возможным. Правда, оставалась еще надежда на Зинаиду.

Ирина поднялась на пятый этаж гостиницы «Украина», как раз когда происходила смена бригад. Она сразу узнала двух дежурных по этажу, но Зинаиды среди них не было. Обе женщины тоже узнали Ирину и, казалось, обрадовались встрече, что облегчало ее задачу.

Переглянувшись, женщины уставились на Ирину. Они смотрели на нее тем особым, присущим только русским взглядом, значение которого Ирина поняла незамедлительно. Он означал: кое-что мы тебе скажем, но ты уж сама догадайся, что кроется за этими словами. Одна из них отвела ее в сторонку и шепнула:

– Зины здесь больше нет.

– Я и сама вижу, – сказала Ирина. – А где она? Мне бы хотелось повидать ее.

– Мы не знаем. Ее уволили на следующий день после вашего отъезда.

Внутри у нее похолодело. Хотя она могла поклясться, что никто не видел, как она входила и выходила из квартиры Зинаиды в тот вечер, значит, все-таки кто-то ее увидел. Должно быть, кто-то из КГБ. Арестовали Зину или просто уволили? Скорее всего, ей этого никогда не узнать.

Поблагодарив женщин, Ирина ушла из гостиницы. Она решила не разыскивать Зою. Если уж в КГБ прознали про обед у Зинаиды, поиски Зои ей очень навредят. Да и к чему эти поиски, если у Ирины нет совершенно никаких новостей о Джеке Тэйте? Ирина вернулась вместе со студентами домой.

Летом 1963 года она отправилась в Перу навестить подругу, которую не видела с детских лет в Китае. Накануне отъезда из Перу она сделала несколько прощальных звонков друзьям и знакомым. Одна из ее знакомых упомянула в разговоре вечеринку, на которой побывала накануне.

– Интересно было? – из вежливости спросила Ирина.

– Нет, чудовищно скучно.

Ирина рассмеялась.

– Но хоть кто-нибудь интересный там был?

– Пожалуй, да, был, но лишь тем, что работал в 1945 году в американском посольстве в России.

У Ирины бешено заколотилось сердце.

– Как его зовут? – воскликнула она, не узнав своего голоса.

– Ирина, что с тобой? – изумленно спросила приятельница. – Я не помню, как его зовут.

– Тогда скажи, как зовут хозяйку дома? И дай мне ее телефон!

Тут же набрав номер телефона, она описала хозяйке дома ее вчерашнего гостя.

– Да, да, – подтвердила та и назвала имя; совершенно Ирине незнакомое. На какое-то мгновение ее охватило отчаяние. Она так надеялась, что это был Джек Тэйт.

Она взяла номер телефона незнакомого человека и позвонила ему.

– Да, – ответил он. – Я помню Джека Тэйта.

– Пожалуйста, скажите, где он сейчас? Я повсюду разыскиваю его.

– Сожалею, но я уже много лет не виделся с ним. Ничем не могу вам помочь.

Видимо, он уже собирался повесить трубку.

– Ради Бога, я ищу его вот уже несколько лет. Может, вы посоветуете мне хоть что-нибудь?

Поколебавшись, он сказал:

– Я знаю одного человека в Южной Каролине, который, по-моему, до сих пор поддерживает отношения с Джеком.

И дал ей его имя и адрес.

Вернувшись домой, Ирина отправила письмо человеку, живущему в Южной Каролине, с просьбой сообщить адрес Джека Тэйта. Прождав ответа три месяца, Ирина пришла к выводу, что поиски Джека Тэйта окончательно зашли в тупик.

Однако через несколько недель после этого она получила письмо со штемпелем Южной Каролины. Адресат приносил извинения за задержку ответа, объяснив ее весьма просто: он всего лишь затерял где-то ее письмо. Он сообщил ей последнее звание Джексона Тэйта и его адрес в Вирджиния-Бич, штат Вирджиния. Ирина тупо уставилась на листок бумаги. Ей с трудом верилось, что она держит в руках именно то, что так долго искала.

Когда дети легли спать, Ирина присела к столу и задумалась. Что ей написать адмиралу Тэйту? Если бы она хоть что-то знала о нем, все было бы гораздо проще. Женат он или нет? Есть ли у него дети? Открывает ли его жена почту? Как он отнесется к тому, что прошлое настигло его?

В конце концов она написала:

Дорогой адмирал Тэйт,

у меня есть для Вас информация личного характера. Если она интересует Вас, позвоните мне, пожалуйста, по этому телефону.

Искренне Ваша,

Ирина Керк.

Записка вышла что-то уж очень краткая, она и сама это понимала, но что еще могла она написать, не рискуя, что кто-то уничтожит письмо раньше, чем он его прочтет? Да и о существовании дочери не сообщишь вот таким образом. Чего доброго, она после этого и вовсе никогда о нем не услышит. Нет, пусть сам позвонит ей, ей необходимо услышать его голос, когда он узнает новость. Только так она поймет, заботит ли его вообще судьба Зои и их ребенка.

Когда раздался звонок, она сидела за обеденным столом с детьми.

Голос был низкий, с едва заметным южным акцентом. В тоне звучала непререкаемая властность.

– Говорит адмирал Тэйт. Вы мне писали.

На секунду она смешалась.

– Да, писала.

– Так в чем дело?

– Простите, адмирал, вы женаты?

В голосе зазвучали подозрительность и раздражение.

– Зачем вам это знать? И кто вы, собственно, такая?

Ирина уже полностью овладела собой.

– Сожалею, но вначале вы должны ответить на мой вопрос.

После некоторой паузы он ответил;

– Нет, не женат.

– Вам что-нибудь говорит имя Зоя? – спросила Ирина.

Она почувствовала, как у него на мгновение прервалось дыхание. Когда он вновь заговорил, голос звучал мягче.

– Очень многое.

– Я встречалась с Зоей. Она просила передать, что у вас в России есть дочь.

В трубке послышалось какое-то странное мычание. Когда он заговорил, в его голосе ей вновь почудились нотки недоверия.

– Как ее зовут?

– Виктория.

– Ответа не последовало. Ирина решила, что их разъединили.

– Адмирал Тэйт, вы меня слышите?

Он плакал.

– Простите меня, миссис Керк, поначалу я вам не поверил. Пожалуйста, расскажите мне все, что знаете.

Ну что ж, значит, он все-таки не железный. Но чем объяснить его слезы – потрясением или сентиментальностью? Хотя какое это теперь имеет значение?

– Послушайте, адмирал, мы далеко друг от друга, разговаривать на таком расстоянии очень трудно. Да и мои дети рядом, в комнате невообразимый шум. Обещаю написать вам подробнейшее письмо со всеми деталями, которые смогу припомнить. И у меня есть для вас фотография Виктории, я пришлю ее вам.

В тот же вечер она написала письмо Джеку Тэйту, вложив в него фотографию Виктории. На следующее утро она отправила письмо заказной почтой.

Двумя днями позже в два ночи в ее комнате зазвонил телефон. Это был Джек Тэйт, и ей показалось, что он в сильном подпитии.

– Айрин? – Он всегда будет называть ее только так.

– Да.

– Это Джек Тэйт. Простите, что звоню в столь поздний час, но вы единственная, кто все знает.

– Да? – Она подумала о своих детях и пожалела Джека Тэйта. Каково это, смотреть в шестьдесят пять лет на фотографию ребенка, знать, что это твоя Дочь, и понимать, что, скорее всего, ты никогда в жизни ее не увидишь?

– Вы, наверное, поняли, что я не совсем трезв. Передо мной фотография Виктории – она вылитая моя мать.