Текст книги "Такси для ангела"

Автор книги: Виктория Платова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3
Через полтора часа после убийства

…Никто не знает, сколько часов мы проведем в этом странном доме.

Я даже не уверена, что стылый ночной пейзаж за окном – реальность. Реальность, а не заставка к передаче, которая никогда не будет снята. Ради нее Аглая приехала сюда… Нет, черт возьми, нужно смотреть правде в глаза. Не ради передачи. Таких передач у нее был не один десяток. Она просто не могла отказать себе в удовольствии посидеть на бутафорском троне Королевы Детектива.

И ей это удалось. Почти удалось.

Устроиться на самом краешке и поднять бокал, в котором уже била хвостом ее смерть.

Смерть, которую констатировал случайный холоп случайного человека. Ровно полтора часа назад. Ровно полтора часа назад Ботболт поднялся, отряхнул брюки и бесцветным голосом произнес:

– Никакого врача не нужно. Она мертва.

* * *

…Несколько мгновений все переваривали страшную новость.

– Мертва? – переспросила Минна.

– Мертва? – переспросила Tea.

– Мертва? – переспросила Софья.

– Sie ist tot?! <Она мертвая? (нем)> – сдавленным шепотом произнес Райнер-Вернер.

– Мертва, надо же! – Дашка истерически хихикнула. – Мертва.

– Что значит – “мертва”? – Режиссер Фара сделал шаг в сторону тела Аглаи и тут же в суеверном ужасе отступил. – Что значит – мертва?! Да убери же ты, наконец, эту чертову камеру, Петя!..

Все это время камера ни на секунду не выключалась, вот оно что!

Чиж с трудом отклеил от лица глазок видоискателя. Судя по его застывшим зрачкам и сомнамбулической улыбке на лице, он так до конца и не понял, что же произошло. Камера – во всем была виновата камера. Для камеры не существовало грани между реальностью и воплощением реальности. Любой попавший в объектив человек становился персонажем. А персонажи могут только выйти из кадра, но никак не умереть. По-настоящему.

– Какой ужас! – совсем по-женски всхлипнул самец Райнер-Вернер. – Это сердце, да?

Вопрос застал все общество врасплох.

– Может быть, – сказала Минна.

– Конечно же, сердце, – сказала Tea.

– Скорее всего, – сказала Софья. – Кто бы мог подумать… А выглядела такой здоровой…

– Она действительно мертва? – Дарья уже взяла себя в руки.

– Посмотрите сами – Ботболт пожал плечами.

– Посмотрю.

Теперь это снова была та самая Дашка, которую я знала тысячу лет: целеустремленная, волевая и несгибаемая. Она решительно двинулась к распростертому на полу телу; так же решительно она двигалась к глянцевым страницам модных журналов. И заполняла причитающиеся ей колонки жесткоструктурированными аналитическими сплетнями.

Но стоило только Дашке приблизиться к Аглае, как Ксоло, скулившая до этого совершенно абстрактно, набросилась на нее с самым конкретным желанием оттяпать половину подбородка.

– Убери эту дуру, – зло бросила мне Дарья. – Или вы не знакомы? С собакой и ее хозяйкой? Ты, я смотрю, не очень огорчена…

Аглая мертва, а я совсем не выгляжу огорченной. Неужели это правда?

Правда. Правда.

Господи ты боже мой, разве можно огорчаться по поводу торнадо? Тайфуна? Землетрясения в восемь баллов по шкале Рихтера? Разве можно огорчаться по поводу наступления ледникового периода, пересыхания Мирового океана, массовой гибели звезд в галактиках № 45, 67 и 89?..

Огорчаться можно только по поводу порезанного пальца. И лишь до тех пор, пока порез не скроется в крошечном молочно-белом сугробе пластыря. Примерно такой же пластырь устроился сейчас на указательном пальце Tea. Но кто такая Tea? Самая заурядная мулатка, прижившая с десяток квелых книг от бородатых анекдотов. И кто такие Минна с Софьей – даже пластыря на пальце у них нет!

Аглая – совсем другое дело.

Аглая – звезда.

Звезда, и галактики № 45, 67 и 89 еще будут оспаривать друг у друга право считаться местом ее гибели… Так разве можно огорчаться по этому поводу?

"Огорчаться” – это совсем другая эмоциональная шкала…

– Заткни ей пасть, – снова прошипела Дашка. Я присела на корточки и тихонько позвала Ксоло:

– Ксоло, девочка, иди к Алисе… Иди, моя хорошая. Алиса тебя любит. Иди, иди сюда…

Спустя минуту несчастная Ксоло вняла моим мольбам. Скулить она не перестала, но, улегшись на брюхо, поползла ко мне. Я перехватила ее и прижала к груди. Еще никогда…

Черт, я, кажется, плачу..

Пока я прислушивалась к своим ощущениям, Дашка по-мясницки начала распоряжаться пространством вокруг Аглаи. И самой Аглаей.

Вернее, тем, что еще несколько минут назад было Аглаей Канунниковой, Королевой Детектива. Я даже не подозревала в своей подруге такого прозекторского хладнокровия. Если сейчас она вытащит из лифчика хирургический скальпель и вскроет грудину Аглаи, как банку томатов в собственном соку, – я не удивлюсь…

Дарья приложила ухо к цветку в декольте, затем пристроила пальцы к голубоватой жилке на шее и, наконец, распялила Аглаино веко. Одно, а затем другое.

– Она мертва, – ровным учительским голосом отчеканила Дашка, делая ударение на каждом слоге: “Запомните, дети, как пишутся эти два слова. А теперь повторим все вместе, хором. И не забудем поставить восклицательный знак: “ОНА МЕРТВА!"

– Она мертва. Мертвее не бывает.

Это был сигнал. Сигнал стае воронья, заградительному отряду гиен, садово-огородному товариществу грифов-стервятников.

– Какое несчастье, – сказала Минна, приближаясь к телу.

– В голове не укладывается, – сказала Tea, приближаясь к телу.

– Нужно вызвать “Скорую”, – сказала Софья, приближаясь к телу. – Вы слышите меня, молодой человек?

Ботболт повел раскосыми глазами, но даже не сделал попытки сдвинуться с места. Напротив, присел на корточки рядом с задравшимся подолом Аглаиного платья и стал меланхолично собирать осколки.

– Не стоит этого делать, – раздался голос позади меня. Малокровный, анемичный голос. Этого голоса я никогда не слышала, а если и слышала, то напрочь забыла, кому он принадлежит. – Не трогайте осколки.

Храмовый служка при смокинге пожал плечами, но от осколков стекла все же отступил. А СС, ТТ и ММ синхронно повернули головы: кто это еще разговорился? Я последовала их примеру. Вместе с Дарьей, все еще не желавшей выйти из теплых ласкающих волн смерти Королевы.

За нашими спинами стоял Чиж.

Тот самый оператор “ПетяНоМожноЧиж”, бесплатное приложение к камере, бледная телевизионная спирохета, последний козырь режиссера Фары. Все это время он находился в тени своей всемогущей “SONY Betacam” – тени настолько плотной, что я даже не могла рассмотреть его как следует.

Хохолок на макушке, потрепанные джинсики, потрепанная жилетка с таким количеством карманов, что по ним можно было бы рассовать всю Лондонскую публичную библиотеку; потрепанные ботинки армейского образца и полное отсутствие физиономии. То есть, безусловно, что-то на этой физиономии присутствовало – при близком контакте там можно было обнаружить нос, рот и даже глаза. И все же, все же… Какими-то смазанными они были, какими-то совсем тусклыми. Без камеры Чиж смотрелся как сорокалетняя женщина без макияжа, как дом без окон, как павлин без хвоста.

Даже я со своей совсем не броской внешностью могла сойти рядом с ним за супермодель Клаудию Шиффер.

И вот теперь этот павлин без хвоста что-то пропищал. Малокровным, анемичным голосом:

– Не трогайте осколки.

– А в чем дело? – спросила Минна.

– Мы ведь не можем оставить все так, – сказала Tea.

– Пока не приехала “Скорая”, – сказала Софья.

– Пока не приехала милиция, – отбрил Чиж. – Пока не приехала милиция, не нужно трогать осколки.

Пожалуй, я ошиблась. Он оказался совсем не слабосильным, голос Чижа. И анемией он не страдал. Напротив, в нем было что-то вивисекторское, что-то заставляющее вспомнить лабораторные реторты, опыты на мышах и пункции плевральной полости.

– Не думаю, что это сердце, – сказал Чиж и деловито бросил Дашке:

– Отойдите от тела.

Дарья подчинилась.

Сменив ее на посту № 1, Чиж принялся деловито обнюхивать, ощупывать и осматривать Аглаю. Потом так же деловито переключился на осколки.

СС, ТТ и ММ сбились в отару, Райнер-Вернер повис у меня на плече, а Дашка демонстративно отбыла к шахматам.

– Никто не утверждает, что это обязательно сердце! – топнула ногой Tea.

– Вот именно. Никто не утверждает, – топнула ногой Минна. – Может быть, это астма. Острый приступ, а под рукой не было никаких лекарств…

– Такое иногда случается при астме, – топнула ногой Софья. – Моя собака умерла от астмы. И тоже внезапно. Почти как дорогая Аглая. Я очень страдала…

– Все дело в том, что у нее не было никакой астмы. – Неужели это мой собственный голос звучит так спокойно? – И сердце у нее было здоровым. Она была абсолютно здоровым человеком.

Все три писательницы посмотрели на меня со скрытой ненавистью.

– Абсолютно здоровых людей не бывает, – выступила от лица триумвирата Софья. – Абсолютно здоровые люди уже давно лежат в могилах…

…Беглое обследование длилось не более пяти минут, после чего Чиж самым будничным голосом произнес:

– Она не умерла.

– Жива? – спросила Минна.

– Жива? – спросила Tea.

– Неужели жива? – переспросила Софья.

– Она не умерла. – Чиж затряс хохолком на затылке. – Ее.., отравили.

Через секунду раздался грохот падающих шахмат, приправленный Дашкиным гомерическим смехом. Этим смехом ознаменовалось начало очередного акта драмы:

Райнер-Вернер икнул, Ботболт поскреб безволосую щеку, а метрессы приблизились к Чижу и опекаемому им телу Аглаи вплотную.

– Что значит – “отравили”? – Минна, кряхтя и охая, опустилась на пышно взбитые подушки коленей.

– Когда это ее отравили? – Tea последовала примеру Минны, не издав при этом ни единого звука.

– Отравили чем? – Софья, хрустнув коленными чашечками, присоединилась к остальным.

– Я думаю – это цианид. – Чиж уселся на паркет и подпер голову ладонью. А потом обвел взглядом всех троих.

– Бред. – Минна покраснела.

– Полный бред. – Софья побледнела.

– Чушь собачья, – резюмировала Tea, сразу же перевоплотившись из цивилизованной мулатки в дикую, угольно-черную африканку племени кокофу.

– Если быть совсем точным – цианистый калий. – Определенно, Чиж поставил перед собой задачу довести присутствующих до умоисступления.

Я поверила Чижу сразу, хотя он и не думал приводить доказательства своей версии. Да и кто такой Чиж, чтобы иметь право на версию?!

Но я поверила. И все потому, что на моих руках дрожала собака Аглаи Канунниковой – породы ксолоитц-куинтли. И все потому, что я знала об Аглае гораздо больше, чем все остальные. И все потому, что я знала об Аглае гораздо больше, чем сама Аглая. Во всяком случае, о том, что предшествовало трагедии.

Бледно-восковой брат чайной розы появился неспроста. Он взял доверчивую Аглаю под локоток, шепнул на ухо анекдотец, пообещал мороженое, чертово колесо и поцелуй в последнем ряду на последнем киносеансе – он даже залез к ней в декольте. А потом подвел к самому краю смотровой площадки и столкнул вниз. Лицом в смерть.

«БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!»

Никто не видел этой записки. Никто, кроме меня. И человека, ее написавшего. Одна только мысль о том, что этот человек может находиться здесь, совсем рядом, и безнаказанно предаваться мыслям о совершенном злодеянии, обдала меня жаром. О, если бы можно было вскрыть все имеющиеся в наличии черепные коробки! В какой-нибудь из них я бы наверняка обнаружила эти самые слежавшиеся сладостные мысли об этом самом злодеянии.

Вот только в какой именно?..

– Цианистый калий? Да вы с ума сошли! – хихикнула Минна.

– Цианистый калий даже в аптеках не продается, – хохотнула Tea.

Софья же, наплевав на вялые протесты Чижа, ухватилась за осколок, в котором еще поблескивали капли шампанского, и приблизила его к лицу.

– У вас больное воображение, молодой человек, – надменно бросила она спустя некоторое – совсем непродолжительное – время. – Если даже предположить… Просто предположить, что причиной смерти, как вы утверждаете, явился цианистый калий…

– Он, родимый, – с готовностью подтвердил Чиж.

– Тогда куда делся запах, а? Сильный запах горького миндаля?

– Вот именно – горького, – поддержала Софью Минна.

– Вот именно – миндаля, – поддержала Минну Tea.

– Какой же цианистый калий без сильного запаха горького миндаля? Это, простите, как… – Софья даже щелкнула пальцами. – Это как Буало без Нарсежака!..

– Вот именно. Как А. Вайнер без Г. Вайнера. – Tea по примеру Софьи тоже щелкнула пальцами.

А Чиж перевел взгляд на толстуху Минну: что-то она скажет? Давай, Минна, припечатай самонадеянного юнца!

Но детективные тандемы кончились. Прощелыга-мулатка увела последний прямо из-под носа неповоротливого эсминца “Майерлинг”, и Минна впала в легкую задумчивость.

– Ну, а вы как думаете, дорогая Минна? – хором спросили Tea и Софья.

Минна по-лошадиному фыркнула мясистым носом: все равно отвечать придется.

– Я думаю, что цианистый калий без сильного запаха горького миндаля – это все равно что Хемингуэй без кошек… – выдохнула она.

– Вот видите? – Софья снова повернулась к Чижу. – Надеюсь, против Хемингуэя вы ничего не имеете?

– – И против кошек тоже, но это дела не меняет. Запах все равно присутствует, просто он не такой сильный. Не особенно выраженный… Словом, совсем необязательно, чтобы от цианистого калия за версту несло горьким миндалем. Выдумка это. Таких вот.., с позволения сказать, мастеров детектива…

Если бы Аглая была жива, она послала бы Чижу воздушный поцелуй – летучий, как синильная кислота.

– Что это значит – “с позволения сказать”?

– То и значит. Ваше невежество когда-нибудь вас погубит. Консультировались бы со специалистами, дамы, прежде чем расписывать ужасы отравления.

– А вы специалист? – Софья с сомнением уставилась на хохолок Чижа.

– Я химик по первому образованию. К тому же посещал факультатив по ядам.

Некоторое время дамы молчали.

– У меня в книгах только горло перерезают. И распинают на кресте. Или живьем в землю закапывают, на худой конец. – Минна оказалась самой нестойкой. – А больше ни-ни. Никаких отравлений!

– У меня тоже никаких. – Tea сочла за лучшее присоединиться к Минне и лишний раз не нервировать дипломированного специалиста. – Если вы, конечно, читали Теодору Тропинину, молодой человек. Смерть от маникюрной пилочки как минимум. Или в пасти крокодила – как максимум…

– Вот только не надо делать себе дополнительную рекламу, дорогая Tea. – Софья недовольно поджала губы. – “Если вы читали Теодору Тропинину”!.. Люди сами разберутся, что им читать. А если горький миндаль отпадает… И если вы, как говорите, химик… Какие у вас есть основания предполагать, что это цианистый калий, голубчик?

– У кого-нибудь есть нож? – спросил бледнолицый оператор-оборотень. – И салфетка?

Нож тотчас же нашелся у Ботболта. Ему стоило только отогнуть полу смокинга – и на свет божий явился внушительного вида тесак с костяной, украшенной орнаментом ручкой. Ботболт, не говоря ни слова, почтительно протянул тесак Чижу.

В следующий момент Чиж полоснул ножом себе по пальцу. И подставил под капающую кровь салфетку. На белой ткани сразу же расплылось красное пятно. Все, с облегчением забыв о трупе, уставились на салфетку.

– Есть еще добровольцы?

– Предлагаете нам сделать харакири? – Tea поморщилась. – В знак цеховой солидарности с покойной? Учтите, читатель нам этого не простит…

– Только ради чистоты эксперимента… – начал оправдываться Чиж.

– Ну, давайте я. – Ботболт протянул ему открытую ладонь. – Ради чистоты…

Чиж как будто этого и ждал. Без всякой жалости (вивисектор и есть! последний романтик городского морга) он обрушился на дубленую кожу Ботболта – и на салфетке появилось еще одно пятно: такое же красное. А я-то думала, что непроницаемый, желтолицый бурдюк Ботболт набит войлоком и по жилам у него течет кобылье молоко!..

Бурятский стоик даже не поморщился. И не задал ни одного вопроса. Ни единого. В отличие от бывшей работницы прокуратуры Софьи Сафьяновой: задавать вопросы, в том числе и риторические, было ее основной профессией.

– Ну, и что вы хотите этим доказать?

– А вот что. Нагнитесь и посмотрите внимательно. Стараясь не менять положения тела, Чиж приподнял руку мертвой Аглаи и слегка отодвинул ее. И слегка повернул.

– Теперь видите?

Запястье мертвой писательницы было испачкано кровью. Очевидно, она упала прямо на осколок бокала, и тонкая ниточка вены оказалась перерезанной. Порывшись в кармане жилетки, Чиж извлек лупу, состряпанную из самого обыкновенного объектива, и поднес ее к руке Аглаи.

– Видите?

СС, ТТ и ММ по очереди приложились к увеличительному стеклу.

– Порезала руку при падении, – сострила Минна. – Ну и что?

– И вообще неудачно упала, – сострила Tea. – Ну и что?

– Может быть, это стоит классифицировать как попытку самоубийства? – сострила Софья. – Удавшую…

Никто не рассмеялся. Даже Дарья притихла.

– Все дело в цвете. – Чиж облизал порезанный палец. – Для сравнения: вот моя кровь, вот кровь уважаемого…

– Ботболта, – подсказала я.

– Уважаемого Ботболта. Цвет практически одинаков. А теперь сравните его с кровью покойной. Учтите, стекло задело вену, так что кровь по определению – венозная. То есть должна быть намного темнее. А она?

– А что – она? – Осведомленность какого-то выскочки от “SONY Betacam” стала заметно раздражать Софью.

– Сами видите. Ярко-алая.

Это была чистая правда: кровь мертвой Аглаи заметно отличалась от крови еще живых Чижа с Ботболтом. Она была гораздо более яркой. Нестерпимо яркой. Яркой до неприличия.

– И что это значит? – осторожно спросила Минна.

– Это значит, что произошло отравление цианидом. Цианид нарушил процесс усвоения кислорода. И кровь оказалась им перенасыщенной. Вот так. Таким образом обстоят дела.

Дела действительно обстояли хреново. СС, ТТ и ММ отползли от тела Аглаи, как от куска испорченного мяса, и разошлись в разные концы зала. Друг на друга они старались не смотреть. Чиж же остался на месте. Он протянул руку к лицу Аглаи и осторожно, кончиком мизинца, снял каплю слюны, застывшую в уголке рта.

– Вы уверены, что это.., яд? – спросила я. Только для того, чтобы что-то спросить, чтобы наполнить застывший воздух зала хоть каким-то звуком: даже поленья в камине притихли и перестали трещать, что было уж совсем противоестественно.

– Ну, на сто процентов я утверждать не могу… Но на девяносто девять… Вот если бы у меня под рукой оказался железный купорос… Я был бы уверен абсолютно. И потом, судороги… Локальные красные пятна на шее… Характерно окрашенная слюна. Не слюна даже, а кровавая пена. Совершенно ясно, что воздуха ей не хватило, и она задохнулась. Умерла от удушья. Это – один из самых ярко выраженных симптомов, и он тоже подтверждает… Словом, абсолютно классический, абсолютно хрестоматийный случай отравления цианидом.

– А при чем здесь железный купорос?! – Софья с прокурорской ненавистью посмотрела на гнусного, испортившего всю обедню Чижа. – При чем здесь какой-то железный купорос, если вы заявляете, что она отравлена! И намекаете на то, что это…

Закончить фразу она не решилась. Произнести вслух “убийство” означало бесповоротно испортить дивный зимний вечер. И не менее дивную зимнюю ночь, которая должна была прийти на смену вечеру. Теперь же на смену вечеру придет не дивная ночь, а вполне прозаичная шайка оперов. Оперы наберут понятых из соседней полусгнившей от пьянства деревеньки. Оперы будут топтать паркет грязными ботинками, сыпать пепел на восточные ковры и в кадки с пальмами; оперы будут уединяться с участниками трагедии в самых интимных местах особняка и стряпать бесконечные протоколы. И еще неизвестно, чем это обернется, потому что абсолютное алиби имеет только один человек – Аглая Канунникова.

Мертвая Аглая.

– Вы намекаете на то, что это… – Софья сделала вторую попытку. В рывке. Но штанга ей так и не покорилась.

– Если классифицировать отравление как убийство, то намекаю. – Бесстыжий Чиж находился с госпожой Сафьяновой в разных весовых категориях и поэтому легко справился со снарядом. С первого захода. – Нужно вызвать милицию.

– Подождите… – повысила голос Tea. – Почему мы должны верить какому-то сомнительному типу? И его сомнительным выкладкам?

– Вам-то чего бояться, дорогая Tea? – тотчас же отозвалась толстуха Минна. – По-моему, это ваш звездный час. Попрактикуетесь в даче автографов – какая вам разница, что подписывать: книгу или протокол?.. Говорят, у вас в наличии имеется двадцать вариантов подписи – на все случаи жизни.

– Вот именно – жизни! Но не… – мулатка скосила глаза на тело Аглаи.

– Никогда не поздно начать.

– Для меня – да. А в вашем почтенном возрасте поздно все. Даже соучастие в убийстве. – Tea, самая легкая, самая хрупкая из всех, легко перемахнула барьерчик с надписью “преступление” и теперь на всех парах неслась к финишу.

Черт возьми, они снова начали совать друг другу шпильки в мягкие места!.. В самое удачное время и в самом удачном месте, ничего не скажешь! Даже сидя на соседних электрических стульях, они будут поносить друг друга, даже стоя в одной очереди на гильотину!..

– Я не претендую на соучастие в убийстве. Уступаю это почетное право вам… – Минна ловко обошла Tea на повороте и первой разорвала финишную ленточку.

– Дамы, дамы! – Софья постучала ладонью по столу. – Думаю, сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений! В комнате находится тело.

– Если это тело, – бросила Tea. – Если это тело, а не мистификация. Вы уверены, что она нас не надула?

– В каком смысле?

– Она любит такие штучки. До последней страницы держит кукиш в кармане. Это ее обычная практика. Слова в простоте не скажет, от нормального, человеческого мотива преступления ее тошнит. Все норовит с подвывертом, с подвывертом, да еще и Фрейдом по башке бьет при первой же возможности.

Tea снова выдвинулась к лежащей на полу Аглае. Она присела на корточки перед телом и с влюбленной ненавистью посмотрела на него:

– Не на тех напали, дорогая Аглая! Поищите других ДУР.

– А может, уже начались съемки? – высказала предположение Минна.

– В сценарии подобного эпизода не было, – уточнила Софья.

– А кто же придерживается сценариев? – Tea явно не хотела покидать первый ряд партера. Напротив, она основательно расположилась в нем и теперь не спускала глаз с обездвиженного, чудовищно исказившегося лица Аглаи. – Сговорилась с режиссеришкой, возможно, даже заплатила ему, чтобы выставить нас идиотками. Все повернули головы в сторону режиссера Фары. Несчастный Фара стоял возле горки с посудой и все еще сжимал в руке бокал шампанского. У него был такой перепуганный вид, что мысль о сговоре отпала сама собой.

– Что скажете, Фараххутддин? – Сдаваться вот так, запросто, Tea не хотела. – Сколько получили от этой флибустьерки пера?

Фара съежился прямо на глазах и картинно, как в индийской мелодраме, заплакал. После подобных тягуче-глицериновых слез непременно должен следовать танец “Джимми, Джимми, ача, ача” – на фоне цветущей магнолии и Бенгальского залива.

– Оставьте человека в покое, – вступился за своего коллегу Чиж. – Человек-то здесь при чем? Вы меня просто поражаете! Она мертва, вы же сами видите! Какая уж тут мистификация?!

– Я поверю в это только тогда, когда тело будет предано земле в присутствии как минимум двадцати свидетелей. – Tea было не так-то просто сбить с толку. Она призывно посмотрела на остальных корифеев жанра, как бы ища у них поддержки.

– А я бы и тогда не поверила. – Минна поправила брошь на пудовой груди. – Только после эксгумации с последующим анализом ДНК.

– Может быть, вскроем тело, чтобы убедиться окончательно? – подвела итог Софья. И выразительно посмотрела на тесак, который все еще держал в руках Чиж.

После этих слов ситуация в зале стала ощутимо отдавать сюрреализмом. Неужели не найдется ни одного здравомыслящего человека? Фара и Райнер-Вернер полностью деморализованы, то же самое можно сказать о Дашке, заслонившейся божками из набора начинающего шахматиста. О трех масскультовых стервятницах и речи не идет…

– Вскрывать тело будут судмедэксперты, – отрезал Чиж. – Это не ваша компетенция.

– Что касается компетенции, молодой человек… Я много лет проработала в прокуратуре. Я прошла все ступени… И готова провести дознание.

Огромный рот Софьи выгнулся – и снова все пространство вокруг нее искривилось. Пространство, находившееся теперь под прокурорским надзором. Софья моментально увеличилась в размерах, и в ее правой руке ослепительным светом блеснул меч законности. А в левой – звякнули весы правопорядка. Зрелище было таким завораживающим, что мне сразу же захотелось признаться во всех преступлениях человечества: от варварского распятия Христа до варварского истребления стеллеровой коровы. Подобное чувство, должно быть, испытали все присутствующие. Даже Чиж едва не выронил тесак перед суровой физиономией дознавательницы.

Но до признаний дело так и не дошло.

– Значит, говорите, прошли все ступени в прокуратуре? – съехидничала Tea. – От столовой на первом этаже до женского туалета на втором?

– И до бухгалтерии на третьем, – съехидничала Минна. – Кажется, вы там заседали последние пятнадцать лет, дорогая Софья?

– И даже не главным бухгалтером, – продолжала издеваться Tea.

– И даже не старшим экономистом, – продолжала издеваться Минна.

Дутая величина Софьи Сафьяновой лопнула как мыльный пузырь. Меч законности выпал из ее рук, да и весы правосудия значили теперь не больше, чем самый обыкновенный безмен. С килограммом маргеланской редьки на крюке.

– А работали вы ма… – подмигнула Софье Минна.

– А работали вы ши… – подмигнула Софье Tea.

– …нисткой, – хором закончили обе и подмигнули друг другу. – Машинисткой!!! Простой машинисткой, даже без среднего специального! Так что все вы врете в своих интервью!

Н-да… Если так пойдет и дальше, то мы узнаем много интересного.

– Да ладно, – огрызнулась Софья, усмирив беснующийся рот. – Сами-то… Минна Майерлинг, она же Мария Моисеенко, старший повар инфекционной больницы номер тридцать четыре. Уволена в 1992 году за систематические кражи продуктов!

Минна-Мария, не ожидавшая такой прыти от машинистки без среднего специального, почесала отроги груди и со слезой в голосе произнесла:

– А в 1993 году восстановлена. По суду.

– И снова уволена. – Tea с проворством блохи переметнулась через линию фронта. – Спустя месяц после восстановления. И не только за систематические кражи продуктов, но и за систематические кражи белья из прачечной больницы.

– Временные трудности, – пробормотала Минна.

– То-то вы харю… – подмигнула Минне Tea.

– То-то вы наели… – подмигнула Минне Софья.

– То-то вы харю наели на временных трудностях! – хором закончили обе и подмигнули друг другу. – Полнокровная вы наша! Кровушку с мясцом девать некуда, вот и пишете про вампиров и маньяков. И про бензопилы на бойнях!

– Да ладно, – огрызнулась Минна, нервно застегивая и расстегивая палехскую брошку. – Сами-то… Теодора Тропинина, она же Теодора-Эйприл-Вивиан-Октавия Мкамбе, внебрачная дочь гражданина Ганы, отрыжка Международного фестиваля молодежи и студентов…

– Пятьдесят седьмого года, – ввернула Софья.

– Его, его! – подтвердила Минна. – После окончания педучилища работала ночной воспитательницей в детских садах. Отовсюду уходила по ходатайству родителей. Дети жаловались на плохой сон, ночное недержание… Без аппетита ели. И вообще.., нервничали.

– А все почему? – подмигнула Tea Софья.

– А все почему? – подмигнула Tea Минна. – А все потому, что Теодора-Эйприл-Вивиан-Октавия Мкамбе пичкала детей страшилками на ночь.

– С-страшными страшилками! Отдай мое сердце!'! – хором закончили обе и подмигнули друг другу.

– А может, это и вправду сердце? – неожиданно возвысил голос Райнер-Вернер, до этого только икавший и отделывавшийся от реальности негромкими пуками и такими же негромкими междометиями. – Может быть, господин Чиж ошибается и фрау Канунникова скончалась от сердечной недостаточности?..

Напоминание о покойной было таким неуместным, что все три фурии посмотрели на немца с плохо скрытым неудовольствием.

– Эта от сердечной недостаточности не скончается, – сказала Минна.

– Эта сама кого хочешь до нее доведет, – сказала Tea.

– У нее вообще сердца нет, – подытожила Софья. – Приглашают тебя на передачу, месяц договариваются… Звонят через день. А потом – за сутки до эфира – задний ход. “Просим простить, у нас произошли подвижки в сценарии, надеемся на дальнейшее сотрудничество…” А иногда и отснимут уже – и родным раззвонишь, и близким, и знакомым… Сядешь смотреть – и что же?! Вырезали!

– Чикнули! – добавила Минна.

– Исполосовали! – добавила Tea. – Ножничками: клац-клац.

– С ее подачи! Вот так она перекрывает кислород, наглянка! – проскандировали все трое.

Тишина после столь бурного эмоционального всплеска наступила сразу же. Высказав все, что думают, о постылой конкурентке, милейшие женщины потянулись к выходу. Они были у самой двери, когда их остановил голос Чижа.

– Я бы на вашем месте никуда не уходил, – процедил Чиж. – Тем более что кислород перекрыли не вам. В данном конкретном случае.

Выводок писательниц остановился – как будто каждую из них хлестнули плетью. Или ударили по голове увесистым томом конкурентки – Не вам. А ей…

Софья, как человек, в не столь далеком прошлом имеющий отношение к прокуратуре, отреагировала первой:

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что если госпожа Канунникова мертва… Отравлена… И мы классифицируем отравление как убийство. То…

– То?! – переспросила Минна.

– То?! – переспросила Tea.

– То?! – переспросила Софья.

– То есть и убийца! – закончил Чиж и красноречиво перебросил тесак из правой в левую руку. – Вот так. Таким образом обстоят дела.

Если бы не Райнер-Вернер, я бы не удержалась на ногах. Если бы не диван, Райнер-Вернер тоже не удержался бы на ногах. Что еще оставалось после подобной сногсшибательной новости? Немец с размаху шлепнулся на упругие кожаные подушки, я с размаху шлепнулась на немца, Ксоло с размаху шлепнулась на меня – так мы и застыли. Если “убийство” было понятием абстрактным и могло относиться к чему угодно, то “убийца” было понятием конкретным и касалось каждого из нас.

Но прежде всего оно касалось Аглаи.

Еще совсем недавно Аглая была живой и здоровой, полной жизни, полной планов; она закончила новый роман, который просто призван был открыть новую страницу в ее творчестве. Ее обожали читатели, ее ненавидели конкуренты, ее домогались журналисты, по ней сохло телевидение. Полоумные Интернет-фанаты устраивали обсуждения канунниковских детективных ходов на форуме “СТРЕЛЯЙТЕ В ПИАНИСТА!” <Фильм Ф.Трюффо.>. Полоумные Интернет-фанатки обсасывали саму Канунникову на форуме “400 УДАРОВ” <Фильм Ф.Трюффо.>. Иногда они путали оба этих форума, и мне – среди длинных аналитических послании – приходилось вылавливать сентенции типа: “О боже! Я видела ее на книжной ярмарке, и она дала мне автограф. Какая же она милая, боже!!! Help me: существует ли в природе дезик “МЕА CULPA” (польз, героин, кн. “ИЗ ГЛУБИНЫ”)? Если да, то где его достать?!"