Текст книги "Очень женская проза"

Автор книги: Виктория Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Жертва

По меньшей мере четыре человека предупредили о том, что он ее ищет. По меньшей мере десятерым она «по секрету» рассказала о том, что собирается о нем написать. По меньшей мере полгорода знали о назревающем конфликте – его развязки ждали со дня на день.

Она завалилась на кровать, подвинув телефон поближе – на случай, если он позвонит. Пятый день в этом дурацком городе, и уже абсолютно нечего делать – только ждать.

Она обошла всех, кто хоть что-то мог сказать о нем, хорошее или плохое. Старо как мир: негодяем и душегубцем его называют обиженные, отлученные от кормушки, отцом родным величают приближенные, особо настаивая на определениях «крепкий хозяйственник» и «свое дело знает». Эти «крепкие хозяйственники» ей хорошо знакомы, чуть не в каждом регионе сидит по крепкому хозяйственнику, все мудры и опытны, а страна все нищает и нищает.

Итак, легенда проста: журналистка столичной газеты прибывает в регион, чтобы лично убедиться в бесчинствах, творимых местным руководством, и рассказать всю правду возмущенной общественности страны. Это легенда для бедных.

Для нее важно другое. Местный царек, отец родной всему региону – старый, уставший человек с гибкой спиной. Он ничего не решает. Тот, кто решает за него, не числится среди первых лиц здешней администрации – советник царька, не более. Серый кардинал местечкового разлива.

На фиг никому не нужно в Москве разбираться в этой иерархии. Просто есть заказ – дискредитировать кардинала, а через него и царька за три месяца до региональных выборов.

План примитивен, а потому может сработать. О том, что она находится тут и собирает свежие сплетни, кардинал был извещен в первый день ее приезда. Некие люди уже связывались с ней, намекали на бесперспективность работы, советовали бросить эту затею – она отвечала вежливо: «Не думаю, что должна это с вами обсуждать». Она ждала звонка кардинала.

Четыре дня прошло. Впору было самой прорываться на встречу с ним. Если сегодня не позвонит – придется так и сделать, хотя это будет намного хуже. Он должен сам ее найти.

Тихо капает вода в ванной. Номер люкс обставлен с жалкой претензией на презентабельность, а кран неисправен, дверца шкафа заедает, на вешалке в прихожей оборваны почти все крючки. Сегодня ей сообщили, что кардинал попросил номер ее телефона. Как в детской страшилке – девочка, девочка, гроб на колесиках уже въехал в твой город и ищет твою улицу!..

Телефон зазвонил. Сердце заколотилось. Она выдержала паузу – второй звонок, третий, – включила на диктофоне «record», сняла трубку и ответила лениво:

– Слушаю…

– Здравствуйте! – Незнакомый голос, низкий, бархатный и тоже с ленцой, вызвавшей у нее улыбку – долго ли репетировал? – Меня зовут Андрей Афанасьевич Гвоздецкий… – Голос эффектно умолк.

– И что? – довольно натурально удивилась она.

– Бросьте, – улыбнулся Гвоздецкий. – Имя вам знакомо.

– Допустим…

– Не мешало бы встретиться.

– Возможно.

– Давайте сегодня. Как со временем?

Она помолчала, будто припоминая, как у нее со временем.

– Ну, сейчас я занята… И буду занята, наверное, до шести. С шести до половины седьмого у меня как раз будет окно.

– И все-то в делах, все-то в заботах! – насмешливо посетовал собеседник. – Думаете, толк от этого будет?

– Думаете, я буду на это отвечать? – огрызнулась она. Гвоздецкий вздохнул.

– Может, у меня на работе? – предложил он.

– Нет.

– Почему?

Потому, хотелось ответить ей, что я прекрасно знаю, как работают в твоем кабинете глушилки, там ничего не запишешь, микрофоны ловят лишь плотный гул помех.

– Не люблю бегать по кабинетам начальства.

– Хм… Где же тогда?

– Где-нибудь. В вашем городе есть приличный ресторан? Шесть часов – время ужина…

– Отлично. Значит, в шесть, скажем, у «Митяя». Она прикинула – да, вывеску «Митяя» видела в центре, найдет без проблем.

– Куда за вами заехать? – осведомился он.

– Сама доберусь.

– Бросьте! Холодно на улице, зима все-таки. Машина у меня теплая…

– В теплых машинах меня укачивает!

Ну да, подумала она, как же, сяду я с тобой в одну тачку, чтоб ты мне в сумку или в шубу «жучков» навтыкал!.. Гвоздецкий помешан на средствах слежения, и так уже третий день она не может выйти на связь с клиентом – телефон прослушивается, гостиничный номер – тоже, перед гостиницей дежурит серая «шестерка», «незаметно» сопровождающая ее во всех поездках… Дорвался бывший гэрэушник до дорогостоящих игрушек, региональная казна хоть и не шибко велика, а на «жучки» и топтунов хватает.

– Ух ты, какие мы несговорчивые! – восхитился Гвоздецкий. – Думаю, непросто будет с вами беседовать.

– Не хотите, не беседуйте, – ответила она равнодушно, уже понимая, что перебарщивает. – В шесть у «Митяя». Всего хорошего!

И первой повесила трубку.

Черт!.. Не надо было так выпендриваться! Поменьше надо было агрессии, поменьше. Гвоздецкий – человек с гонором, любит поорать и потопать ногами, но все же не дурак. Так, чего доброго, никакого крику не будет, а только ласковые увещевания. Расхорохорилась, дурочка, устроила словесное фехтование!..

Щеки горели. Она выключила диктофон – ничего путного записать не удалось. Взглянула на часы – начало пятого. Есть время привести себя в порядок и еще раз обдумать предстоящий разговор.

Подошла к зеркалу. Что вызывает у людей гнев? Противодействие им. Но одно дело, когда противодействует некая слепая сила, а совсем другое – когда реальная молодая женщина, да еще симпатичная. На красивых людей орать сложнее. Уродливое бесполое существо унизить куда проще. Значит, роковую красавицу вымучивать из себя не стоит.

Серые брючки, серый свитерок. Английский костюм за триста долларов пусть ждет следующей командировки. Стерла с ногтей лак, с лица – краску. Макияж занял минут сорок. Впрочем, макияжем это назвать трудно, скорее – театральный грим. Получилось то, что надо: некрасивая, наглая и тупая. Серая кожа, тусклые глаза. Смотреть противно.

Достала из сумочки фотографию. Вполне симпатичный мужик. Лицо серьезное, волевое, твердый подбородок, острый взгляд. Просто герой фильма про советских разведчиков! Даже как-то неловко с таким воевать. Постаралась вспомнить все, что о нем слышала.

Тридцать семь. Разведен. Жены или официальной любовницы не имеет. Интересно, почему. Впрочем, с таким характером да с такой внешностью постоянная спутница вряд ли ему нужна – он их, поди, каждый день меняет. Словом, козел.

Образование высшее – Московский Краснознаменный военный институт. В дипломе написано – военный переводчик. На самом же деле – специалист по агитации и пропаганде в тылу врага. Два иностранных языка, английский и арабский. Опыт работы за рубежом. Несколько лет в Главном разведуправлении. Господи, что он делает в этой дыре?!. Да, чужая душа – потемки…

Действует так, как учили. То есть – как в тылу врага. В каждом кабинете администрации края стоит «жучок». Лично проверяет все слухи, бытующие в администрации. Его стараниями сняты три зама губернатора. Сам же губернатор водворен четыре года назад на этот пост, опять же его, Гвоздецкого, стараниями.

Создал полтора десятка фирм, постоянно получающих заказы от края на производство и поставку всякой дряни. Дрянь поставляется по ценам, завышенным в десятки раз, иногда же и вовсе не поставляется. Навар большей частью уходит лично Гвоздецкому, кое-что, конечно, и губернатору перепадает, и еще кое-кому, но это мелочи. За четыре года выкачал из края пару десятков миллионов. Не рублей.

Губер его, похоже, побаивается. Не сразу сообразил, с кем связался. А когда сообразил, поздно было – сдаст Гвоздецкого, значит, сам сядет. За нецелевое использование бюджетных средств. За взятки. Много за что – если Гвоздецкий заговорит.

А пока он молчит, все спокойно, и никакие ревизии ничего доказать не могут.

Что еще?.. Ах да: груб и несдержан. На этом, кажется, и погорел в ГРУ. На это и вся надежда. Ее предупреждали с затаенным ужасом – будет давить, будет угрожать, не стоит вам с ним встречаться… Нет уж, если будет угрожать – встречаться действительно стоит.

…Начало шестого. Она достала из сумки замшевый футляр, вынула блестящую серебристую машинку. Это, конечно, не из шпионского арсенала, но штучка достаточно компактная и надежная. Почти плоский квадратик чуть больше мини-диска.

Микрофон-петличка цепляется на бюстгальтер – там, где будет меньше всего заметен. Под свитером не видно вообще ничего. Главное, чтоб провода не размотались и не вылезли из кармана. Для этого она закрепляет их тремя булавками – на лифчике, на поясе брюк и в глубине кармана.

Брюки достаточно широки, чтобы рекордер остался в кармане незамеченным. Туда же кладется зажигалка – доставая ее, незаметно отжимаешь кнопку «пауза», и начинается запись. Она проверила рекордер – работает как зверь, пишет тишайший шепот с расстояния в десять шагов. Только бы в «Митяе» не орала музыка! Впрочем, шесть часов – время для ресторана раннее, публики еще нет, вряд ли кто-то будет врубать музыку на полную катушку. С микрофоном между грудей чувствуешь себя как-то по-особенному. Честное слово! Что-то вроде того, что в детстве чувствуешь, играя в казаков-разбойников. Маленькой она редко играла в такие игры, все чаще – в дочки-матери, как и положено тихой девочке.

Интересно, что будут делать с записью? Ей было сказано: твое дело – его разозлить, довести до угроз, все записать. Дальше мы разберемся сами, что делать с записью угроз, адресованных государственным чиновником независимой журналистке.

Господи, неужели еще кто-то верит в независимые журналистские расследования?.. То, что она сейчас делает, никакого отношения к журналистике не имеет. Да и вообще вся ее работа не имеет к этому отношения.

Подобный заказ она получила впервые. Обычно все проще – ей дают фактаж, она просто пишет статью, которую потом кто-то где-то размещает. Ее материалы появляются в ведущих изданиях под десятками псевдонимов. Все они сплошь разоблачительные, гневно повествуют о злоупотреблениях, издержках и пережитках. Нельзя сказать, чтобы все это было враньем – писать приходится на основании реальных документов, каждый факт перепроверяется десятки раз. Но то, что она пишет, и не совсем правда.

Вот Иванов, подлец и мерзавец, как следует из ее статьи. С этим поспорить трудно. Но кто бы из доверчивых читателей знал, что статью эту заказывал Петров – едва ли не больший подлец и мерзавец, чем в красках расписанный Иванов. Правда, если она вообще существует, это все вместе – вот, скажем, правда в том, что Иванов и Петров, два подлеца, на каком-то клочке суши наступают друг другу на ноги, пытаясь поделить деньги или власть, или и то и другое. А каждый сам по себе факт, будь он хоть трижды достоверным, никакая не правда, а вообще не пойми что.

…Без двадцати шесть. Она вышла на улицу, поймала такси, назвала адрес. Серая «шестерка» отъехала от крыльца гостиницы и двинулась следом.

Ей никогда не приходилось видеть тех, о ком она пишет. Писать о совершенно незнакомом человеке все-таки проще, чем о том, которого узнал лично. А вдруг Гвоздецкий окажется настоящим обаяшкой? В голову лезли совершенно непрофессиональные мысли.

Нет, Гвоздецкий скорее всего обыкновенный вор. Человек, ворующий из регионального бюджета довольно большие деньги. Это факт. Но материал об этом заказан человеком, о котором смело можно сказать то же самое. Заказчику надо растоптать Гвоздецкого, занять его место, поставить вместо одного пластилинового губернатора другого. В чем же тогда смысл? Убрать одного вора – затем, чтоб на его место вскарабкался другой?..

Она посматривала в зеркало заднего вида. Серая «шестерка» куда-то запропастилась.

– Что вы там все высматриваете? – спросил таксист. – Что, «хвоста» боитесь?

Пошутил, называется.

– А чего его бояться? – в тон ответила она. «Шестерка» вынырнула наконец из-за громоздкого джипа и снова пристроилась в хвост такси. Слава Богу, а то уже она волноваться начала: не случилось ли чего с хваленой наружкой?

«Митяй» оказался достаточно близко, подъехали без десяти шесть. Лучше было бы отъехать подальше и подождать в машине, но «шестерка», уже не скрываясь, почти приперла такси к крыльцу ресторана. Ничего не оставалось, как пройти внутрь.

Она выбрала столик – так, чтобы видеть вход в зал. Рекордер был включен, оставалось лишь нажать на «паузу», чтоб он заработал. Это можно будет сделать, когда появится Гвоздецкий. Музыка слышалась едва-едва, помех для записи не будет. Рассеянно просматривая меню, она повторяла про себя вопросы, которые обязательно следовало ему задать. Дурацкие вопросы. И затея дурацкая. С чего она взяла, что в полупустом ресторане, где слышно почти каждое слово, он позволит себе распалиться, дойти до угроз? Может, придется самой ему нахамить, вызвав ответную реакцию?

Она вдруг подумала, что будет, если она, сделав нужную запись, расскажет ему об этом. Можно будет ее продать – за большую сумму, чем та, что предложил ей заказчик. Что после этого сделает с ней заказчик? Да ничего. Она – шестерка, с такими не связываются. Не предложат другой работы, только и всего.

От первого брака у Гвоздецкого есть сын, уже почти взрослый. Говорят, он о нем заботится. Видятся часто, недостатка в папином обществе и папиных деньгах мальчик не испытывает. Ей было шесть лет, когда развелись ее родители. После развода отец только однажды приезжал к ней, привез игрушек, конфет, сводил в кафе-мороженое – больше она его не видела. Какое-то время платил алименты, потом перестал. Ей стало обидно, что гад Гвоздецкий оказался лучшим отцом, чем ее собственный.

А что будет, если просто ничего не записывать? Не подставлять человека, и все тут? Не то чтобы она вдруг воспылала приязнью с Гвоздецкому, просто интересно было. Ей заплатят, но ровно половину. Этого не хватит, она хотела отложить немного, заплатить за квартиру, пора бы и раскошелиться на новые ботинки…

А что, интересно, случилось бы, встреть она Андрея Гвоздецкого при других обстоятельствах? Скажем, он сам бы ее нанял – например, поработать против ее нынешнего заказчика. Или просто встретились бы они случайно вот в этом ресторане, вот в этом городе, куда она приехала бы совсем по другим делам.

Он почти красавец. Говорят, высок ростом. Хорошо сложен. Голос чудесный – ей всегда важно было, какой у мужчины голос. Неглуп, образован, обеспечен. Наверное, она попросту бы в него влюбилась, вот так.

Теперь же ей придется подзуживать его, нарываясь на хамство и угрозы. Выслушивать, изображать испуг. Придется отдать заказчику диск с записью и получить взамен хрустящие зеленые бумажки. Потом скорее всего придется писать материал о негодяе Гвоздецком. Заказчик сам разместит это в какой-нибудь газетке, приплатив редакции за «политическую подоплеку» статьи.

Она вздохнула, посмотрела на часы. Без двух минут шесть. Он должен быть пунктуален – все-таки бывший военный. Через две минуты он придет. Она сидит тут как дура со своим раскрашенным, как у дуры, лицом. Тоже мне, Мата Хари.

Лучше бы она выведала у Гвоздецкого какую-нибудь страшную тайну. Для этого сначала надо войти в доверие. Может быть – влюбить его в себя. И даже – Бог ты мой! – переспать с ним. Для этого надо быть коварной обольстительницей, роковой красавицей, порочной до мозга костей. Да, эта роль ей, пожалуй, нравилась больше. Но – ничего не поделаешь, приходится выполнять ту работу, за которую платят. Спрос, будь он неладен, рождает предложение.

Ровно шесть. Она опустила руку в карман, готовясь включить рекордер, впилась глазами в дверной проем.

Никого.

Говорят, Гвоздецкий – неплохой пианист. Это как-то не вяжется с военным образованием, но само по себе довольно симпатично. Ее всегда восхищали люди, способные извлечь из рояля нечто большее, чем собачий вальс. У пианистов – красивые руки. Интересно, как в человеке уживаются полонезы Огинского и страсть к воровству бюджетных денег?..

Шесть ноль две. Никого.

Странно, что он все-таки опаздывает. С другой стороны, в непунктуальности есть что-то человеческое., Люди, никогда никуда не опаздывающие, внушают ей страх – люди они, в конце концов, или раз и навсегда заведенные машины, никогда не сбивающиеся с ритма?..

Шесть ноль пять.

Господи, как же глупо сидеть вот так в пустом ресторане с микрофоном между грудей и ждать красивого мужика с единственной целью – поскорее его подставить и получить за это деньги!..

Шесть ноль семь.

– Вы будете делать заказ? – осведомился официант.

Она оторвала взгляд от дверей зала.

– Нет.

Лицо официанта выразило удивление.

– Человек, которого я ждала, не пришел, – пояснила она. – Скажите, я могу от вас позвонить?

– Телефон там, – ответил официант, теряя к ней всякий интерес.

Она набрала номер телефона:

– Это я… Добрый вечер. Плохо. Он не явился. Нет, вряд ли. Вряд ли, говорю, придет. Да, конечно, я помню… До встречи.

Она быстро оделась, вышла на улицу, пошла прочь от ресторана с этим дурацким названием. Отойдя шагов на десять, услышала за спиной скрежет тормозов.

Серый «БМВ» остановился у крыльца «Митяя». Высокий мужчина в сером пальто выскочил из машины и, на ходу взглянув на часы, торопливо вбежал в ресторан. Она постояла немного, глядя ему вслед, и пошла себе дальше, раздумывая, когда теперь подвернется следующий заработок и хватит ли его на новые ботинки. Серая «шестерка» тихо тронулась следом.

Девочка с персиком

Лето стояло сухое, теплое, очень славное.

Как-то раз, возвращаясь с работы, я особенно долго ждала автобус. Народу на остановке было прилично, от нечего делать я принялась всех разглядывать. Было там, помнится, несколько таких же, как я, теток с кошелками, какое-то мужичье, трое женщин с целым выводком детей, который галдел и роился вокруг своих мамаш, причем трудно было определить, кто именно какой дамочке принадлежит. Я прикидывала так и сяк, мысленно приставляя говорливым попутчицам то одного, то другого. Детки были чистенькие, нарядные, собравшиеся, видимо, с нарядными же мамами для какого-нибудь культурного мероприятия. Одна из девочек, лет семи-восьми, стояла в сторонке, в детской возне не участвовала и ела персик. Она стояла спокойно, как взрослая, молча ела свой персик, на вид чрезвычайно спелый, но ни руки, ни праздничное белое платье не были испачканы его соком. Очень аккуратная девочка.

Она ела персик, не спуская с меня глаз. Такие большие, такие серьезные глаза под густой челкой, такая милая девочка. Я улыбнулась ей, но она продолжала молча и бесстрастно меня разглядывать.

Нет, не разглядывать – глаза ее оставались неподвижны. Вот почему я подумала, что она слепа. Я спросила ее беззвучно, потому что на шумной улице за десять шагов она не могла меня услышать – не буду же я через всю остановку кричать чужому ребенку, – я беззвучно спросила ее так, чтобы она могла понять по губам: «Вкусно?» Девочка никак не отреагировала.

Бедный ребенок! Бедный слепой ребенок! Это солнце, эта яркая листва, разноцветные одежды города – ничего этого не было в ее мире вечной темноты! Я отвернулась, чтобы вытереть слезы.

Дети скакали вокруг своих мам, не обращая ни малейшего внимания на слепую девочку, как будто ее не было вовсе. Я не могла оторвать от нее взгляд, я смотрела на нее в упор, пока вдруг не поняла, что она все-таки меня видит, что она тоже смотрит на меня. Я сделала несколько шагов в сторону, и точно – ее взгляд последовал за мной. Я порадовалась чудесному прозрению ребенка, но этот немигающий взгляд начал меня раздражать.

За время моих офтальмологических опытов все три мамаши со своим выводком куда-то делись, очевидно, уехали на подошедшем автобусе. Девочка, значит, была не их. А чья? Я покрутила головой в поисках потенциального родителя, но ничего подходящего не нашла. Эта девочка ничья, сама по себе девочка, которая ждет автобус и кушает персик.

В это время подошел мой номер, я полезла туда и сразу оказалась у заднего окна. Автобус тронулся. Девочка стояла на остановке и смотрела мне вслед.

С мыслями о том, какими невоспитанными, хотя и аккуратными, и красивыми бывают чужие дети, и о том, что мои собственные мальчишки, возможно, вот так же разъезжают безнадзорно и пялятся на прохожих, – с этими мыслями я благополучно доехала до дому. Свернув во двор, я вдруг увидела белое платьице, ровно срезанные густые волосы и детскую руку, держащую загорелый плод. Я, конечно, долго брела со своими авоськами, и девочка вполне могла меня догнать на подошедшем автобусе – кто же не знает, что они ходят именно так: ждешь, ждешь, а потом появятся целых три штуки, – она вполне могла и перегнать меня на последнем пешеходном отрезке.

Мальчишки мои никуда не ездили, сидели дома и ждали меня. И муж меня ждал, и целая гора немытой посуды, и немалая куча мелких дел.

Дела я переделала, мы поужинали, посмотрели телевизор. Перед сном муж вышел на балкон покурить, я пошла следом, чтобы рассказать, что будет аванс, что на этот аванс обязательно надо купить младшему кроссовки и что сегодня на остановке я видела странного ребенка.

Он курил, облокотясь на перила, и я облокотилась рядом. Во дворе было уже тихо, темно, и только на качелях раскачивалась девочка в белом платье, светясь в темноте. «Это, наверное, она, – сказала я. – Вон там, на качелях». Он тоже посмотрел, но без очков ничего не увидел. Мы еще немного постояли, белое платьице продолжало раскачиваться, потом мы пошли спать.

На следующий день я снова увидела девочку на остановке, потом недалеко от конторы, в которой я служила. Она была все в том же белом платье, очень чистенькая и хорошенькая, и снова ела персик. Я решила, что ее семья, вероятно, недавно переехала в наш двор, потому что раньше я эту девочку у нас не видела, значит, раньше ее не было – не заметить этого ребенка нельзя. А в районе конторы она, видимо, учится или ездит туда, за тридевять земель, на какую-нибудь гимнастику или хоровой кружок. И она, видимо, болеет чем-нибудь таким, от чего народная медицина советует персики, – вот мама и дает ей на дорогу.

В тот же день я встретила девочку еще раз на остановке, потом во дворе, потом, на другой день, в очереди за хлебом. И каждый раз она была неизменно в белом платьице, которое у нее ничем не пачкалось. И каждый раз она ела персик и в упор смотрела на меня. Что-то такое было в ее глазах, взгляде, какая-то отрешенность, что ли, какая бывает в глазах вундеркиндов. Во всяком случае, у моих мальчишек ничего такого в глазах не было. Я поинтересовалась у моих сыновей насчет этой девочки, но мои сыновья ответили мне, что никакой такой девочки они во дворе не замечали и вообще никаких девочек не замечают, очень надо. Ну что ж, она была еще маленькая, а мои дети уже втихомолку покуривали и давно распрощались с детскими играми.

Она ни с кем не играла во дворе, эта девочка. Ни дети, ни взрослые не замечали ее. А я думала, что, может быть, она ездит каждый день к черту на кулички, чтобы по нескольку часов кряду сражаться с роялем на дому у какого-нибудь знаменитого педагога, или рисовать, или с недетским упорством штурмовать науки. Правда, у девочки в руках не было ни папки с нотами, ни сумки – вообще ничего не было, кроме персика.

Я встречалась с ней по нескольку раз в день. Она буквально вырастала на моем пути. Мне часто хотелось заговорить с ней, но всякий раз что-то мешало – то между нами проходили люди и она успевала скрыться, то я отвлекалась. Как-то раз я возвращалась с работы чуть раньше обычного, девочки на остановке не было. Я забеспокоилась. В последнее время я привыкла чувствовать себя немножко ответственной за чужого беспризорного ребенка, с которым Бог знает что может случиться в большом городе.

Слева, недалеко от остановки, оживленный перекресток. Когда загорается красный, ближняя к остановке сторона улицы относительно пустеет, на дальней же выстраивается длиннющая очередь автомобилей.

И вот я возвращалась с работы и стояла на остановке, когда зажегся на светофоре красный и с противоположной стороны улицы, ловко огибая тормозящие машины, побежала к остановке девочка в белом платье. Я замерла, глядя, как она лавирует между бамперами, пробираясь ко мне. Я закричала ей: «Стой!» – но она продолжала двигаться.

Ожидающие обернулись на меня, как будто они сами не видели девочку, бегущую среди машин. Никто из водителей не засигналил ей, никто не попытался остановиться. «Стой на месте!» – закричала я снова. Но девочка не слышала меня. Прямо напротив остановки, в нескольких метрах от тротуара, с ее ноги слетела сандалия, и девочка остановилась ее подобрать, а слева уже заворачивал потный, пыльный, огромный «икарус». Я рванулась к ребенку, чтобы выдернуть его из-под колес. Закричали люди, автобус уже тормозил, но двигался еще быстро и мощно. Я бы успела, но девочка с персиком вдруг кинулась в обратную сторону, и я за ней, и под визг и крик, под скрежет тормозов и вой клаксона налетел на меня горячий лоб автобуса. Откуда-то снизу выскользнуло небо и закружилось, останавливаясь, завораживая своим светом.

Это неправда, что в последний миг проходит перед вами вся ваша жизнь и лица близких людей. Ничего этого нет. Нет суеты вокруг обмякшего тела, нет лужи густой крови, растекающейся из-под затылка, нет боли, нет страха – только небо, наполняющее тебя светом.

И никто, никто из людей, сбежавшихся к моей смерти, никто из миллиардов живущих людей не видел и не мог видеть маленькой девочки в белом платье, девочки с персиком, позвавшей меня в это огромное, светлое, удивительное небо.