Текст книги "...из пены морской. Инверсионная теория антропогенеза"
Автор книги: Виктор Тен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 6. ВОЗНИКНОВЕНИЕ СОЗНАНИЙ. ВТОРАЯ ИНВЕРСИЯ
1. Парадокс устойчивого патологического состояния
Мы рассмотрели в общих чертах процесс превращения животного в Человека безумного. Не менее интересна вторая инверсия: превращение Человека безумного в Человека разумного. Для понимания этого процесса особую значимость имеют идеи школ В.И. Бехтерева и Н.П. Бехтеревой.
Сознание – это самосознание. Осознание самого себя является ядром духовного микромира. Самосознание появляется не сразу. Большинство людей начинают осознавать себя примерно с четырехлетнего возраста, и если до этого момента можно было говорить о младенце: «в мир пришел человек», то с этого момента уже можно добавлять: «человек разумный».
В нашем случае филогенетическое наследие отпечаталось не только в онтогенезе, как таковом. Разумеется, младенческое состояние психики в принципе тоже было бы интересно рассмотреть в качестве рекапитуляции первобытных состояний. Озарение самосознания у ребенка бывает настолько внезапно, что не может не заключать в себе момент диалектического снятия. Отсюда: на то, что было «до», можно смотреть как на противоположность того, что наступило «после»; во всяком случае, такая попытка была б интересна.
Однако нельзя зацикливаться на онтогенезе, как таковом. В соответствии с изложенной здесь концепцией, биогенетический закон должен преобладающе проявляться в другом: в патогенезе.
«На материале работ школы В.М. Бехтерева было выявлено, – пишет Б. Зейгарник со ссылкой на В. Белозерцеву, – как измененное самоощущение в ходе отражательной деятельности больного мозга порождает новую для субъекта деятельность – деятельность самовосприятия. Эта деятельность в связи с постоянством необычных чувствований и их особой значимости для человека становится смыслообразующей, ведущей в иерархии других видов деятельности. Больные забрасывают свои прежние дела и ни о чем не могут думать, кроме собственных необычных состояний и причин их возникновения» (4, с.56).
Эта деятельность самовосприятия, которая настолько занимательна, что отвлекает на себя все духовные способности психически больного человека, должна быть по своей природе зеркальной. Не случайно речь идет об отражении, продуцирующем «постоянство необычных чувствований».
До сих пор психология не могла быть самодостаточной дисциплиной, потому что в ее руках был только один конец. Все знали, что ядром сознания является самосознание; догадывались, что сознание по своей природе двойственно, что оно диалектично, но как оно стало возможно?! Ответ на этот вопрос подразумевал ответ на другой вопрос: где стояло то зеркало, в котором впервые отразилось расплывчатое «Я» пресапиенса, ставшее источником таких необычных чувствований, что все, бывшее до этого, было забыто? До сих пор это было непонятно и вот вам ответ: оно стояло рядом. Первичное «Я» отразилось в себе подобном, не выходя за пределы одного тела. Разумеется, настоящим человеческим «Я» оно стало только после обработки в тигле социума, но это уже другой вопрос, если хотите – третья инверсия, которая выходит за пределы данной работы.
Эта неистовая деятельность самопознания, проявляющаяся в патогенезе у психически больного человека, безусловно, имеет филогенетические корни. После третьей инверсии, когда социальное начало довлеть и требовать своей дани в виде соблюдения условностей общественной жизни, она – эта деятельность самовосприятия, полная необычных чувствований, – попала в разряд патологии наряду со многими другими видами первичной психической деятельности.
Понятие «устойчивого патологического состояния», широко используется психиатрами для обозначения самых разных форм хронического помешательства. Н.П. Бехтерева отметила его парадоксальность. «Устойчивое патологическое состояние – один из важнейших факторов адаптации организма к среде, процесс биологически положительный – играет в лечении роль осложняющего фактора, – пишет она. – Это один из многих парадоксов в диалектике проблем жизни, определяющих общие принципы здоровья, выживания, болезни и смерти!» (1, 81).
Н.П. Бехтерева старается обходиться без упоминания традиционных нозологических форм, как-то шизофрения, паранойя, олигофрения... Для нас важно подчеркивание ею адаптационного значения УПС (устойчивого патологического состояния). И она совершенно справедливо отмечает парадокс, связанный с этим, потому что на той биологической основе, которая подразумевается в качестве филогенетического фундамента психики человека – будто «потихоньку-постепенно» из узкоспециализированного мозга обезьяны величиной с локоток образовался мощный универсальный инструмент мыслительной деятельности человека разумного (без перелома, превращения в «свое иное», отрицания отрицания), – остается ссылаться только на парадокс.
Именно тем, что психиатры в своей работе постоянно сталкиваются с необъяснимым парадоксами и можно объяснить высказывания вроде следующего: «Психиатрия знает только совокупность симптомов, происхождение их знает приблизительно, а механизма не знает совсем» (Гризингер, 6, с.9).
Устойчивое патологическое состояние, на мой взгляд, потому имеет такое адаптационное значение, что в филогенезе оно представляло собой именно адаптацию к изменению условий функционирования головного мозга в связи с тем, что функциональная асимметрия полушарий у наших предков приказала долго жить. Имея глубокие филогенетические корни, патологическое состояние чрезвычайно устойчиво и эта устойчивость становится при лечении осложняющим фактором. При такой интерпретации феномен УПС, отмеченный Бехтеревой, становится понятен и парадокс снимается.
Устойчивое патологическое состояние психики, т.е. хроническое безумие в самом широком смысле слова, берет начало в архаической форме адаптации пресапиенсов к изменившимся условиям функционирования их психики на стадии первой инверсии, а у людей проявляется, как рецидив. «Вспомнившись», оно пытается вернуть себе утраченные «права» и заместить собой нормальное самосознание. В таком качестве оно проявляется, как форма адаптации, что и затрудняет лечение.
Н.М. Белый отмечает, что все эти «Мани», «Кати», «Вити», будучи признанными по суду людьми, не имеющими личности, обладают при том очень яркой индивидуальностью, в которой безумие странным образом сочетается с инстинктивным здравым смыслом. Именно поэтому они не безлики, к ним легко прилипают клички, отражающие их странные индивидуальности. Они очень дорожат своими индивидуальностями.
Именно поэтому легче бывает вылечить «буйного», чем «тихого». Устойчивое патологическое состояние психики в большинстве случаев является не болезнью, равнозначной по последствиям соматическим заболеваниям. Болезнь не может быть способом адаптации, а психопатология в устойчивом состоянии, – может. В известном смысле это даже не заболевание, а эволюционный сбой, представляющий собой «соскальзывание» с той эволюционной горы, на которой зиждется шар сознания (вспомним аналогию с настольной игрой). И там, куда пришлось скатиться, в известном смысле легче жить. Точно так же на пути эволюции выигрывали те, кто скатывался в отстойник узкой специализации. Они выигрывали в онтическом комфорте, потому что для них облегчалась адаптация к тем условиям, которые имеют быть здесь и сейчас.
Задача врача заключается в том, чтобы «вкатить шар» обратно в гору, при том, что он не хочет катиться вверх и постоянно стремится скатиться в свой полуживотный уют. Можно представить себе, какой это Сизифов труд.
Теряя перспективы, «психохроники» не осознавали этого и были вполне счастливы. Человек без перспектив не может быть счастлив. Сознание – величина векторная, а устойчивое патологическое состояние психики – скалярная. Идиот не потому идиот, что не умеет читать и писать, а потому, что он счастлив в том, что нормальный человек с ужасом отвергает: в тупике без всяких перспектив. Однако сам идиот этого не понимает и подсознательно прикладывает усилия к тому, чтобы его не вывели из состояния устойчивого патологического равновесия. Он адаптирован, он приспособлен, он живет, даже не зная, что живет. И это, если хотите, высший комфорт. Ибо знание о жизни подразумевает параллельное знание о смерти.
Если бы УПС было болезнью, ни о какой адаптации не могло быть и речи. Болезнь – это нечто приобретаемое, устойчивое патологическое состояние представляет собой нечто восстановленное, является рекапитуляцией после-животного и не-до-человеческого. Это нечто такое, с чем вполне можно жить и если бы не современные представления о нормали, данная аномалия была бы высшей формой психики, чем она некогда и являлась. У животных в принципе не может наблюдаться УПС, потому что им нечего рекапитулировать, для них любая психическая аномалия – это болезнь, приводящая в конечном счете к гибели (например, бешенство). Только у человека может наблюдаться устойчивое патологическое состояние, как фактор адаптации к среде.
2. Синтез сознания
Вторая инверсия должна была сопровождаться морфологическими изменениями, смысл которых должен был заключаться в сближении двух «автономий» одной ЦНС, из которых вначале должна была образоваться «конфедерация», потом «федерация», потом унитарное «государство» и даже деспотат. О «тирании» приходится говорить, памятуя о том трансфере, который обеспечивает единство нашей психики, а источником его является деспотическая требовательность доминирующего «Я».
«Полушария обмениваются информацией через скопление нервных волокон, называемое мозолистое тело» (41, с. 120).
Мозолистое тело является главной кортикальной комиссурой. Оно наличествует у всех млекопитающих, за исключением самых низших представителей класса. Плотность волокон, составляющих этот сгусток, одинакова у животных и человека, а вот их число чрезвычайно вариабельно. В связи с одинаковой плотностью волокон можно судить о степени развития мозолистого тела по площади сечения. У ежа оно 1,85 мкм2, у крысы 4-5 мкм2, у человека 753 мкм2. Общее число нервных волокон в мозолистом теле мозга человека достигает астрономической цифры 200-350 миллионов (Блинков, Глезер, – 7, с.222).
Еще немного анатомии. Выше говорилось о том, что в последнее время морфологи пересматривают традиционные представления об архитектонике мозга, которые базировались раньше, в основном, на иерархии нейронов. Считалось, что уровень сложности устройства самих нервных клеток и дендритных систем является основным показателем уровня интеллекта. Начиная с Лешли, начался пересмотр старых представлений, источником которых являлся лабораторный микроскоп.
Специалисты начали говорить о том, что самым «отчетливым признаком уровня развития животного» является «величина соотношения саггитальных сечений мозолистого тела» при том что, плотность волокон, образующих мозолистое тело «примерно равна у человека и животных (400 тысяч в 1 мкм сечения)» (7, с.222).
Немалую роль в пересмотре старых представлений сыграла психология, изучавшая поведение животных, а также этология, особенно развившаяся во второй половине 20 в. Практика, являющаяся, как известно, критерием истины, показала неистинность лабораторных классификаций. Сложность нейронов зачастую отражает не уровень интеллекта, а их – нейронов – узкую специализацию, совершенно не влияющую на интеллект. Наступило время следующих заявлений «узких» специалистов-мозговедов:
«Внутренняя структура неокортекса в целом является более единообразно построенной, чем предполагали раньше, и отличие в цитоархитектонике и функциях коры мозга отражает специфику организации связей» (7, с.224).
Или: «антропогенетическая перестройка мозга касалась прежде всего обогащения и качественной реорганизации систем связей» (8, с.113).
Делаем вывод: уровень интеллекта определяется не специализацией нейронов, а их общим количеством и качеством связей. Процесс становления сознания человека – это прежде всего развитие системы связей на уже имеющейся клеточной базе.
Вновь встает вопрос: как подобное развитие могло осуществиться на базе обезьяньих мозгов? Ни одна обезьяна, включая антропоидов, которых, впрочем, не существовало в то время, когда начался антропогенез (следовательно, мы имеем право привлекать только низших обезьян) не имела достаточной клеточной базы для развития такой комиссуры, какую имеет человек. Это было бы все равно, что к старой ЭВМ с объемом 20 килобайт приделать интерфейс современного компьютера: ничего б не было.
Еще раз повторю: из всех животных, живших на планете к моменту начала антропогенеза только дельфины имели «избыточный» мозг, потому что они имели два мозга, а не один. Для развития разума не хватало только мощной комиссуры, системы связей.
Заключение специалистов-неврологов, сделавших вывод о том, что в историческом плане, в плане реконструкции процесса становления сознания, надо говорить не о росте массы мозга, а о развитии связей на имевшейся клеточной базе, – это заключение полностью меняет подход к проблеме антропогенеза. До сих пор бытовал подход, который исходил из массы серого вещества и уровня специализации клеток. Прогресс в развитии мозга понимался, как постепенное накопление нервных клеток по мере превращения обезьяны в человека и их специализации «мало-помалу». Оказывается, что это неправильный подход: необходимая масса серого вещества была набрана давно, еще до начала сапиентации, а что касается специализации нервных клеток, то это вообще не вопрос антропогенеза. Сапиентация – это развитие внутренней комиссуры мозга.
Следует предположить (судя по уровню развития мозолистого тела современных дельфинов и человека; у дельфинов оно очень мало развито), что главное морфологическое содержание второй инверсии в процессе антропогенеза составило интенсивное развитие мозолистого тела, как главной комиссуры мозга.
Чрезвычайно развитый мозг дельфинов на порядок уступает человеческому из-за отсутствия того единства и того быстродействия, которое обеспечивают миллионы волокон мозолистого тела, этого уникального природного интерфейса. Но не только.
Огромное значение имеет также общий рисунок борозд неокортекса. Циркулярно-продольное расположение борозд у дельфинов отражает изолированность полушарий, радиально-поперечное у человека отражает их интерактивность. Эти перемены свершились также во время второй инверсии и были прямым следствием драматичного общения двух автономных структур психики археоцет после падения межполушарной функциональной асимметрии. Они – прямое следствие проникновения в зазеркалье друг друга, той «деятельности самовосприятия», которая некогда буквально поглотила наших безумных предков.
Отрицание отрицания, спиралевидность развития имеет в данном случае такой вид: нормальная психика животных, имеющих два мозга в одной черепной коробке (тезис) – психопатология, связанная с разрушением нормальной функциональной асимметрии полушарий (антитезис) – сознание (синтез).
Слово синтез в данном случае можно понимать буквально, как «соединение», как формирование нового качества без добавления новой материи, благодаря одним только связям. Морфологически синтез выразился в развитии и формировании глубоких и прочных взаимосвязей между двумя конфликтующими полушариями, превратившимися в единый орган управления организмом.
Сознание человека в буквальном смысле слова синтезировано, а не выращено «мало-помалу».
3. Место бессознательного в психике человека
Скорее всего, через мозолистое тело осуществляется внутренний трансфер, чем определяется локализация бессознательного в подкорке. Это тоже один из «туманных» вопросов психологии. Когда говорят о локализации бессознательного вне конечного мозга, «в подкорке», всегда всплывает вопрос: как могут столь сложные проявления психики локализоваться там, где им «невместно»? Мозг представляет собой чрезвычайно иерархическую структуру. Это связано с тем, что в процессе эволюции ничто, включаемое в понятие «мозг», никогда не пропадало. С мозгом природа избегала экспериментировать безоглядно, никогда не отказывалась от достигнутого, ничего не «сбрасывала с парохода современности». Она надстраивала более сложные структуры над архаическими, причем, всегда сверху.
Данное явление получило название «принцип дополнительности». В устах специалистов оно формулируется следующим образом:
«В мозге млекопитающих не наблюдается «отрицания» старых форм клеток, отделов и целых систем. В процессе эволюции они дополняются. Они не только не угнетаются развитием новых отделов мозга, но, напротив, стимулируются ими благодаря появлению новых связей, а, следовательно, и новых функций» (61, с.137).
Успешной эта архитектоническая деятельность глобальной эволюции могла быть, разумеется, при соблюдении строгой функциональной иерархии структур мозга.
«Загнав» бессознательное, которое зачастую бывает сложнее, чем осознаваемое, в подкорку, Фрейд в свое время поступил, как еретик от неврологии. Морфологам всегда было трудно согласиться с этим. Здесь и теперь этот парадокс, как и другие парадоксы функционирования психики, может быть разъяснен: «бессознательное» суще на переходе, а не в пресловутой «подкорке». Оно представляет собой «волну», проходящую по волокнам и существует, подобно фотону, только в движении. Остановка означает смерть. Смерть означает переход в другое состояние, что и происходит, когда волна достигает своей цели. В этот момент и происходит экспликация в ассоциативной коре.
Глава 7. РЕКОНСТРУКЦИЯ ОБЩЕЙ КАРТИНЫ АНТРОПОГЕНЕЗА
1. Средиземная колыбель человечества
Акродельфиды окончательно исчезли около 5 млн. лет назад. Отталкиваясь от этой даты, нижней границей антропогенеза следует считать время 6-7 млн. лет назад, что согласуется с последними данными о находках древних гоминид. Толчком к очеловечению морских млекопитающих послужил процесс, обратный тому, который привел предков акродельфид в море. Тех привела в море около 60 млн. лет назад трансгрессия Тэтиса, имевшая место в конце мелового периода. В течение всего неогена Тэтис неуклонно сокращался из-за происходивших то тут, то там поднятий земной коры.
Средиземное море и Паратэтис в период антропогенеза
Эрогенные процессы на территории первобытного океана способствовали формированию очень благоприятного для развития высших форм жизни ландшафта на территории будущей Евразии. Обширные пространства мелководных бассейнов, буквально кишащих живностью, перемежались с живописными скалами и вечнозелеными островами, предоставляющими надежные убежища. Дно Тэтиса за десятки миллионов лет покрылось толстенным, в километры, слоем известняка и мела – останками панцирных моллюсков и рачков. Карстовые, а также вулканические явления определяли причудливый характер рельефа. Берега были изрезаны фиордами и гротами. Лагуны и лиманы были гораздо более теплыми, чем окружающие воды, хотя климат и в целом был намного теплее, чем ныне. Геотермальных источников на единицу площади было примерно столько, сколько сейчас в Исландии.
Удивительным образом природа выстроила высочайшую горную систему, как бы имея в виду защитить колыбель человечества от неблагоприятных природных факторов. Имею в виду альпийскую горную цепь: Пиренеи, Альпы, Карпаты, Балканы, Крым, Кавказ, Эльбурс, Копетдаг, Памир, Гиндукуш, Гималаи. Горы высятся полукруглой стеной, защищая от самых холодных северо-восточных ветров и собирая влагу, которую несли теплые юго-западные муссоны. Где именно под их защитой появился первый человек?
Эволюция акродельфид началась еще на пространствах мелеющего Тэтиса, от которого ко времени начала собственно антропогенеза остались два больших водоема: собственно Тэтис и Паратэтис. Тэтис располагался на территории Средиземного моря и сообщался с Атлантическим океаном, хотя периодически эта связь прерывалась. Паратэтис занимал место от венской котловины до Аральского моря. Азовское, Черное и Каспийское моря являлись его глубоководными впадинами. На севере Паратэтис доходил до середины Украины. С юга Паратэтис был ограничен горами Малой Азии и Малого Кавказа. Большой Кавказ являлся одним огромным островом; полуостровом были Карпаты. На том месте, где ныне текут в разных направлениях Кура и Риони, располагался широкий, в несколько десятков километров, морской пролив, соединяющий Каспий с западной частью Паратэтиса. Великие армянские озера являлись заливами Паратэтиса. Широкий пролив соединял две части Паратэтиса севернее Большого Кавказа на месте Кумо-Манычской впадины. Паратэтис временами соединялся с Тэтисом через Босфор (35, с.41).
Все горные системы были тогда гораздо выше, чем теперь, и защищали гораздо надежнее. Представьте себе Альпы, Карпаты или Кавказ, столь же высокие, как Гималаи, – под их защитой не были страшны никакие северные ветры.
Ища место, где впервые возгорелась искра человеческого безумия, предвестница разума, которая перечеркнула несвободу животного существования, мы должны выбирать между Средиземноморьем и Паратэтисом.
Прошлое Средиземноморья удивительно и трагично.
«В результате глубоководного бурения с судна «Гломар Челленджер» в 1970 г. был открыт средиземноморский мессинский эвапоритовый бассейн, простирающийся от Гибралтара до берегов Передней Азии Это большое событие в мировой геологии позволило пересмотреть уже, казалось бы, устоявшиеся представления о новейшем этапе развития средиземноморских бассейнов. Можно отметить, что ни один этап геологической истории в рассматриваемом сегменте Земли не является на сегодня объектом столь многостороннего изучения и дискуссий, как мессинское время во всем многоообразии свойственных ему процессов», – говорится в книге «Земная кора и история развития Средиземного моря. Результаты исследований по международным геофизическим проектам» (97, с. 108).
«Мессинский эвапоритовый бассейн площадью 2,5 млн. кв. км., – говорится там же, – вмещает в себя около 1,5 млн. куб. км. солей при их максимальной мощности в восточной части Средиземного моря до 3,5-4 км. По данным, полученным в Средиземноморье и увязанным с результатами глубоководного бурения в океане, продолжительность мессинского века определяется коротким интервалом – от 6,5-6,3 до 5,4-5,3 млн. лет – и, таким образом, составляет всего около 1 млн. лет» (97, с.108).
О том, что происходило в течение этого миллиона лет в Средиземноморье популярно изложил в своей книге палеогеограф Н. Ясаманов. «Во время т.н. мессинского кризиса в результате отсутствия притока воды и усиленного испарения произошло значительное возрастание солености и постепенное усыхание Средиземного моря. Ежегодно за счет испарения Средиземное море теряло более 3 тыс. кв. км. воды. При отсутствии связи с открытым океаном это вызвало сильное понижение уровня моря. На месте Средиземного моря появилась огромная ванна, уровень воды в которой был на несколько сот метров ниже уровня Мирового океана. Осушенная поверхность огромной пустыни была покрыта толстым слоем каменной соли, ангидрита и гипса.
Спустя некоторое время перемычка в виде Гибралтарского хребта, соединявшая Европу с Африкой, рухнула, воды Атлантики хлынули в чашу Средиземноморской впадины и довольно быстро заполнили ее. Благодаря большому перепаду высот между уровнем воды в Атлантике и поверхностью Средиземноморской низменности, напор воды в Гибралтарском проливе-водопаде был очень сильным. Пропускная способность Гибралтарского водопада в несколько сот раз превышала способность водопада Виктория. Через несколько десятков лет чаша Средиземноморской впадины вновь заполнилась» (98, с. 105).
Чаша Средиземноморья была закрыта с севера высоким альпийским поясом, поэтому столкновения холодных и теплых воздушных масс не происходило, а значит, дождевые тучи не образовывались. Из-за интенсивного испарения создавалась исключительно благоприятная для жизни атмосфера умеренно теплой бани.
В период антропогенеза подобная атмосфера была только в Средиземноморье.
Раньше подобная атмосфера должна была существовать на другом конце Тэтиса, – в Гималайской впадине, где сложилась примерно такая же, как в Средиземноморье, геологическая ситуация. Древние Тибетские горы защищали с севера саблевидную гималайскую впадину, представлявшую собой в конце мелового периода залив Тэтиса, а в эоцене – саблевидный пролив, который постепенно заполнялся осадочными породами с гор и с подошедшего вплотную с юга Индостана. Однако уже 17 млн. лет назад на месте впадины начали вставать Гималайские горы. Во всяком случае, такую абсолютную дату дают альпийские породы (т.е. породы времен альпийской складчатости) в Гималаях (30, с.248).
Думаю, что педоморфоз дельфинид начался около 20 млн. лет назад на пространстве южной части всего Тэтиса, неуклонно мелеющего, в шхерах, фьордах и лагунах начавшей свой подъем из океана великой горной цепи. В том числе – в Гималайском «заливе».
Предметными доказательствами являются находки именно вокруг Средиземного моря самых древних существ, отдаленно напоминающих человека. Это известный уже более 10 лет египтопитек древностью 10 млн. лет и недавно открытый экземпляр в Испании примерно такой же древности. О последнем стало известно по телевидению в то время, когда писались эти строки. Последняя строка сообщения звучала так: «ученые предполагают, что наш предок попал в Испанию из Африки». Непонятно: зачем делать такие далекие предположения на только что открытом материале? Складывается впечатление, будто авторы открытия панически «забоялись», как бы ученый мир не заподозрил их в такой ереси, как отрицание африканской прародины.
Позволю себе предположить, что плиоценовые питеки (египтопитек, испанский питек, а также давно известные рамапитек, сивапитек и самбуропитек), – это результаты развития акродельфид по типу педоморфоза. Рамапитек и сивапитек, обнаруженные на севере Индии – это «выходцы» из гималайской впадины, где на какое-то время сложились такие же условия, как в западной части Тэтиса. Их линии не имели продолжения.
Собственно об антропогенезе, на мой взгляд, надо говорить применительно к мессинию. Обратите внимание: возраст самых древних ископаемых гоминид полностью совпадает с периодом мессинской регрессии: 6,5-5,3 млн. лет. При этом надо учесть, что в течение по крайней мере половины этого срока, т.е. более полумиллиона лет, возникшая на месте Гибралтарского пролива перемычка создала невероятно благоприятные, сказочные климатическо-ландшафтные условия в Средиземноморье. Ученые уверяют, что «период иссушения Средиземного моря и формирования здесь мощной эвапоритовой толщи отвечает интервалу времени 0,5 млн. лет» (97, с. 108).
Ясно, что это был второй период мессиния. В течение первых 0,5 млн. лет берега и многочисленные острова этой природной теплой ванны представляли собой царство солнца и теплого тумана. Прекрасное укрытие для любой жизни и надежная колыбель для зарождения ее высших форм. Островов было гораздо больше, чем сейчас, потому что море неуклонно, хотя и медленно, мельчало. Количество островов исчислялось тысячами и десятками тысяч. Наконец, пришло время, когда соленость моря начала превышать биологически допустимые нормы. Благоприятные биоценозы сохранялись только в устьях рек, особенно в дельте Нила, который, теряя связь с морем, наводнял отдельное большое озеро. Вода в нем была, скорее всего, нормальной солености: осевшая на дне моря соль разбавлялась водой Нила. Дно Средиземного моря превратилось в топкий солончак, а потом в пустыню. Благодать обернулась экологической катастрофой. Земной рай превратился в гиблое место.
И все же можно уверенно говорить, что в мессинский период было и место для протекания процессов антропогенеза в тепличных условиях, и время. Ибо полмиллиона лет вмещают в себя ни много, ни мало 25 тысяч поколений людей. Если учесть педоморфоз, когда спаривание происходило задолго до достижения современного среднего возраста деторождения (20 лет), то в полмиллиона лет вместятся 30-35 тысяч поколений.
Природные условия Паратэтиса (французы именуют его «Лак-Мер», – «Озеро-Море») были иными. Он переживал периоды трансгрессий и регрессий, но никогда не пересыхал. Дело в том, что в него впадало много крупных рек (Дунай, Днестр, Днепр, Дон, Волга с Камой, Урал, Эмба, Сыр-Дарья и Узбой с многоводными горными притоками). Кроме того, над ним сталкивались теплые и холодные воздушные массы, что приводило к непрерывному формированию дождевых облаков. Паратэтис был холоднее Тэтиса (всего на несколько градусов теплее современного Черного моря), но условия жизни для организмов в нем были стабильнее. Он никогда не был похож на теплую парную ванну, а представлял собой нормальное южное море.
Стабильность хороша до определенных пределов. Она необходима узкоспециализированным организмам, которые погибают при любом изменении природных условий. Для существ, вставших на путь универсального развития, нестабильность является стимулирующим фактором. Медленное усыхание Средиземного моря вызывало сокращение ойкумены и ожесточенную борьбу за существование, в которой выживали сильнейшие и умнейшие, – тоже благоприятный фактор для антропогенеза. По мере усыхания моря гоминиды были вынуждены концентрироваться в тех местах, где еще сохранялись благоприятные условия для развития. Слабых убивали или изгоняли. В свою очередь, изгнанные старались следовать по караванным путям водоплавающих птиц. В основном, конечно, уходили в Африку, потому что там было теплее. Там их теперь и находят, каждый раз делая сенсацию из отбросов антропогенеза.
2. Прямохождение по морю и за моря
Мы можем себе представить картину медленного усыхания моря. На протяжении, скажем, 10 тыс. поколений гоминид береговая линия становилась все более и более изрезанной. Изрезанность берегов создавала идеальные условия для размножения рыб и моллюсков, а, значит, и гоминид. На протяжении следующих десяти тысяч поколений формировался шхерный ландшафт с неисчислимым множеством больших и малых островов, разделенных проливами, с береговой линией, изрезанной лагунами и фьордами. Настоящий земной рай для любых форм жизни. На протяжении следующих десяти тысяч поколений шхерный ландшафт постепенно переходил в лиманный. Глубоководные впадины оставались в отдельных местах, на огромных площадях уровень воды был человеку по грудь и менее того.
Совершая длительные переходы по мелководью, где плавание было затруднено, гоминиды укрепляли соответствующие мышцы ног, у них формировались суставы, приспособленные для прямохождения, а позвоночник при этом не страдал.
Только так и могло появиться прямохождение, которое вообще дается человеку очень тяжело. Двуногая локомоция является сложнейшим эволюционным приспособлением, для формирования которого необходимы были переходные этапы, какие-то облегченные варианты. Сойдя с дерева, кривоногая, коротконогая, плоскостопая обезьяна с непропорционально большим животом не могла сама пойти по земле. Даже если б ей ничто не угрожало, переход к прямохождению для обезьян невозможен физически.
