Текст книги "...из пены морской. Инверсионная теория антропогенеза"
Автор книги: Виктор Тен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Индивид, абсолютно лишенный этого начала, подчеркнуто неинфантильный, навязчиво серьезный, менторски-«взрослый», – это не норма, а патология. Подобная особь – мизантроп, Собакевич, «человек в футляре» – была бы нормальной среди животных, но не среди людей. Когда «серьезный» человек упрекает всех и вся в том, что они «ведут себя, как дети», – следует вспомнить о предыстории человечества. Нередкий психотип зануды представляет собой рекапитуляцию той филогенетической стадии, когда наши предки являлись только животными в их «царстве необходимости» и никем более. И это тем более верно, что «человек в футляре» претендует на роль наставника, это его постоянная навязчивая идея, его комплекс, и это не случайно. Подсознательно он испытывает дискомфорт от своей недостаточности и пытается ее компенсировать. Являя собой филогенетически гораздо более отсталую форму, чем те взрослые «дети», те легкомысленные шалуны, которых он стремится поучать, он вынужден узурпировать более высокую ступень, чтоб никто не видел его онтической низости. Вечное менторство – это социальные «ходули» несчастного носителя самых примитивных архетипов. Все родовые филогенетические архетипы в индивидуальном развитии проявляются, как комплексы.
С другой стороны, среди людей распространена такая социальная болезнь, как инфантилизм. Надеюсь, читатели понимают, что в данном случае речь идет не о нормальной «детскости» и игривости взрослого человека, а о пороке, дорого обходящемся окружающим. Инфантильный человек не просто взрослое дитя, он всегда «анфан террибль» – «ужасное дитя». Психологи, социологи объясняют распространенность инфантилизма избыточной комфортностью воспитания, утверждая, будто данный порок является прямым следствием отсутствия забот и трудностей у маленького человека. Вряд ли с ними согласятся педагоги, работающие с юными девиантниками, которым не приходится жаловаться на излишний комфорт, а также сотрудники исправительных учреждений. Инфантильность в социальных низах – такое же распространенное явление, как и в верхах. Даже, пожалуй, более распространенное, т.к. «верхи» умеют корректировать пороки правильным воспитанием.
Многие массовые преступления, – кражи, грабежи, убийства – порождены инфантильной безответственностью преступников, а ведь их совершают, в основном, представители социальных низов. Даже следователи с телеэкрана говорят о многих из них, как о взрослых детях. Один документальный фильм из цикла «Криминальная Россия» врезался мне в память. Ион Продан убил в Петербурге, Москве и Подмосковье 89 человек. Следователь Генпрокуратуры рассказывал о том, что во время следствия, длившегося не один год, жестокий убийца вел себя, как ребенок. Например, охотно рассказывал об очередном убийстве за лакомство в виде банана. Его признали вменяемым и осудили, но даже с телеэкрана Ион производил впечатление «надутого» и обиженного ребенка. Подобное ощущение возникает очень часто, когда показывают преступников. Самая кошмарная жестокость часто является обратной стороной детской сентиментальности и ранимости.
Широко известна концепция Ломброзо о связи формы черепов преступников с их криминальными наклонностями. Уже и до меня писали о том, что черепа, особо выделенные Ломброзо, имеют признаки архаики. Так, для преступников характерны черепа с продольной выпуклостью макушки, которую можно рассматривать, как костный остаток гребня; черепа с выпуклыми надбровьями, похожими на рудименты надбровных дуг. К сожалению, статистика связи архаических форм черепов с психической инфантильностью отсутствует, но предположение о том, что связь есть, кажется довольно основательным. Во всяком случае, было бы интересно взглянуть на психотип «анфан террибль», как на рекапитуляцию филогенетического прошлого, – более продвинутого, чем психотип «футлярного человека», более близкого к нам, но тоже представляющего собой древний кошмар.
Кстати сказать, «футлярный человек» не менее склонен к преступлениям, чем «анфан террибль». Разница в том, что второй убивает вследствие безответственности или озорства, для него это продолжение игры, когда он «убивал» игрушечных солдатиков. «Футлярный человек» не просто убивает, он казнит. Кажется, Марсель Пруст сказал: страсть к порядку рождает потребность в убийстве. Яркий образчик подобного типа преступника явлен Агатой Кристи в романе «Десять негритят». Это безжалостный и совершенно уверенный в своей правоте судья, считающий, будто, сея вокруг себя смерть, он исправляет общество.
5. Следы педоморфоза в строении человека
Последний довод в пользу неотении, как физиологической основы становления человека, возможно, самый важный, потому что основан на данных морфологии. Дело в том, что анатомические признаки мозгового черепа человека, отражающие «адаптацию к речевой деятельности (угол изгиба основания черепа) и прямохождению (положение большого отверстия)», судя по онтогенезу, являются неотеническими. Читай: данная анатомия стала возможна, благодаря ретардации, задержки в состоянии детскости и закрепилась в итоге педоморфоза.
Авторы приведенной выше цитаты в докладе на IV Международном конгрессе по интегративной антропологии, именуют эти признаки строения человеческой головы «традиционно относимыми к неотеническим» (63, с. 140; выделено мной, – B.T.). Доклад был посвящен противоречию, которое существует между традиционными представлениями о филогенезе человечества и бесспорными данными об онтогенезе. Положение большого отверстия черепа и угол изгиба основания черепа являются чрезвычайно важными признаками сапиентности. Если большое отверстие черепа будет расположено, как у собаки, ходить вы сможете только на четвереньках, потому что речь идет о креплении головы к туловищу. Вот как формулируется противоречие:
«Те признаки, которые могут рассматриваться как филогенетически-примитивные – малая степень изгиба основания черепа и приближающийся к «положительному» угол большого отверстия – одновременно могут рассматриваться как онтогенетически-продвинутые. И наоборот» (63, с. 140).
Что из этого всего следует? Во-первых, это очередное опровержение симиальной концепции, которая во многом опирается на биогенетический закон Геккеля (ему же принадлежит также первое научное обоснование симиализма). Получается, что мы должны отказаться либо от биогенетического закона, либо от симиализма. Но биогенетический закон имеет более широкое применение, чем теория антропогенеза. Он подтверждается на примерах развития других животных. Отказавшись от него в применении к человеку, придется говорить о чуде рождения, а не об эволюции. Вопрос о происхождении человека выпадет из череды закономерностей.
Подход может быть один, а именно: несоответствие представлений о филогенезе человечества тому, что демонстрирует онтогенез, должно рассматриваться, как проблема теории антропогенеза, а не общей теории эволюции.
Филогенетически-примитивные признаки, – это те черты, которые, как полагают ученые-симиалисты, должны были наблюдаться у «предков человека» – диких обезьян, четвероногих и неговорящих, – и которые были изжиты в процессе развития рода. Ход этого исторического прогресса, по идее, должен быть отражен в развитии эмбриона современного человека.
В случае со строением мозгового черепа гипотеза о развитии человека из обезьяны «мало-помалу» не подтверждается. Здесь все с точностью «до наоборот». На ранних стадиях развития эмбриона современного человека его череп имеет признаки более «продвинутого» Horno sapiens, чем рожденный человек. Поздние стадии онтогенеза демонстрируют, наоборот, примитивизм. Это удивительный факт.
Противоречие снимается, если принять во внимание изначальность прямохождения и речевой деятельности. Говоря о речевой деятельности, имевшей место быть до того, как человек стал разумным, т.е. до появления вида Homo sapiens, я имею в виду не речевое общение индивидов, а внутреннюю речь. Она, на мой взгляд, предшествовала речевому общению, как социальному явлению. Внутренняя речь появилась раньше общения и раньше человека. Вначале было слово, а потом человек, – говорится в Библии.
Прямохождение берет начало в том изменении положения задних конечностей, которое произошло после адаптации наших (и дельфиньих) наземных предков к водной среде, когда ноги заняли положение, параллельное телу. Неотенические детеныши археоцет изначально опирались на две ноги в своих мелких заводях, в тех садках, где проходило их детство под охраной родителей, которые не допускали в свой «родильный дом» морских хищников, а наземным хищникам он был недоступен. Потом происходил метаморфоз в дельфинид, потом он перестал происходить.
Вот эта филогенетическая картина и отражается в онтогенезе человека, в развитии его эмбриона. Как мы видим, инверсионной теории антропогенеза оказалось под силу объяснить то, что симиальной концепции непосильно даже усвоить.
В таком случае все становится на свои места, биогенетический закон обретает свои права, но «обезьянья» концепция летит при этом в тартарары (интересно было бы узнать, что самому Геккелю было дороже).
Интригует фраза из доклада группы ученых, о том, что признаки изменчивости мозгового черепа, отражающие адаптацию к речевой деятельности и прямохождению, «традиционно» относятся к неотеническим. Перед нами морфологическое подтверждение того, что без учета педоморфоза трудно растолковать, как появился морфологический тип человека.
Глава 5. ЗАРОЖДЕНИЕ СОЗНАНИЯ ПЕРВАЯ ИНВЕРСИЯ
1. Конец функциональной асимметрии полушарий
Нобелевский лауреат Р. Сперри писал о мозге современного человека: «Каждое полушарие имеет как бы отдельное собственное мышление» (3, с.111).
Физиологической основой возникновения сознания является автономия полушарий, которая могла достаться человеку в наследство только от археоцет. Социальный фактор, прежде всего общение, не менее значим, но уже на втором этапе развития сознания, во время второй инверсии. Преобладающее влияние социальный фактор приобрел еще позже.
Первотолчком послужил переход от чисто водного образа жизни, когда археоцеты спали в море, используя эффект функциональной межполушарной асимметрии, к водно-земному образу жизни. Обмеление водоемов заставило «вспомнить» тот филогенетический этап, когда предки археоцет жили и отдыхали на суше, возвращаясь в море только для добывания еды.
Отдых на суше, – в скальных гротах, на плавучих островках, которых много на мелких водоемах, в тростниках, на крупных камнях и т.д., – привел к тому, что оба автономных мозга получили возможность в одно и то же время спать и в одно и то же время бодрствовать. Они начали функционировать в одном ритме.
Теперь представим себе последствия функциональной симметрии двух автономных мозгов одного животного, которая пришла на смену функциональной асимметрии. Неотеническая форма археоцет столкнулась с мощным психопатогенным фактором: с полным нарушением межполушарного баланса. Это была настоящая революция в психике животных: «верхи» не могли управлять по-старому; «низы» – органы движения и чувств «не знали» кому подчиняться, чьи команды выполнять.
Известно, что сон – это небездеятельное состояние. Представим себе животное, которому одновременно снятся два разных сна. Образы пересекаются, вступают в невозможные связи, конфликтуют друг с другом и так изо дня в день. Из сна в сон. Животное «сходит с ума». Бодрствование не приносит ему избавления от ночных кошмаров. Два мозга продолжают «познавать» друг друга, раздирая психику на части и вновь собирая ее из осколков. Психика животного становится калейдоскопической.
Известно, что мозг растет у человека во сне. Почему? Очень просто. Мускулы растут благодаря тренировкам. Мозг «качается» и накачивает массу именно во сне, во время и посредством напряженного внутреннего диалога.
Что значит сознание? Это Со-Знание. Во всех языках понятие «сознание» подразумевает «что-то с чем-то». Это как бы двойное знание в одном. И это не случайно. Со-Знание – это знание двух автономных интеллектов друг о друге и через друг друга – о себе самих, когда оно выступает, как самосознание. Это подразумевает открытость, пластичность, взаимозаменяемость. Только так и могло появиться «Я»: когда другое мое «Я» вознамерилось меня каким-либо образом задеть и поэтому было вынуждено дать мне, то есть себе определение. Два мозга, подобно двум малолетним братьям-близнецам, ощутили себя сущими тогда, когда впервые крепко повздорили. На смену неощущаемому тождеству с миром пришло осознание индивидуальности, а вслед за ним – осознание того, что необходимо както налаживать отношения.
Имеются удивительные различия между мозгами ребенка и взрослого человека (кстати сказать, кроме тезиса, который я сейчас доказываю, эти различия подтверждают неотению и педоморфоз). Н.П. Бехтеревой «пришлось наблюдать... случай повторных операций на левом полушарии по поводу злокачественной опухоли у ребенка. В результате было последовательно удалено практически все левое полушарие, причем речь, утрачиваемая после каждой операции, последовательно восстанавливалась. Даже не предположительно, а вполне утвердительно можно сказать, что утрачиваемые функции восстанавливались за счет правого полушария, хотя первоначально речевые зоны развивались у этого мальчика, судя по результатам первых операций, как и у большинства людей, слева» (1, с. 53).
Данный факт подтверждает также и опыт Лешли, о котором мы писали, и вывод, следующий из него: клетки мозга, избежавшие специализации, являются универсальными, и это их достоинство, а не порок.
Мозг взрослого человека не обладает подобной пластичностью. В нем существуют постоянные устойчивые связи, которые затрудняют восстановление утраченных функций на новой тканевой основе. Удаление левого полушария у взрослого человека делает его инвалидом, не умеющим говорить, не воспринимающим чужую речь.
Детская пластичность мозга наших предков (ибо они являлись неотеническими существами) сыграла огромную роль, когда между двумя автономными мозгами началась «разборка» по вопросу доминирования. Скорее всего, именно эта разборка вызвала тот «сдвиг по фазе», который являлся отличительной чертой первых индивидов на Земле.
2. Многоликая шизофрения
Этот сдвиг, подобно всем другим значимым, переломным моментам филогенеза, оставил свой след в индивидуальном развитии. Сейчас это, разумеется, воспринимается, как патология. Речь идет о распространенном синдроме расщепленного сознания, а в качестве нозологической формы, в качестве системного заболевания, – о шизофрении.
«Среди психических заболеваний, относимых к большой психиатрии, – пишет известный детский психиатр М.И. Буянов, – наибольшее внимание привлекает к себе шизофрения, – особая душевная болезнь, проявления которой самые разнообразные: тут могут быть и бред, и отсутствие тяги к общению, и катастрофическое снижение волевой активности. Как только не называли шизофрению, какие только метафоры не использовали! В частности, мышление больного шизофренией сравнивали с оркестром без дирижера, книгой с перепутанными страницами, машиной без бензина... Интерес к этой болезни вызван многими причинами. Во-первых, ее происхождение неизвестно (подчеркнуто мной, – В. Т.), а то, что не изучено, всегда привлекает к себе особое внимание. Во-вторых, шизофрения – это идеальная модель для изучения общих закономерностей клиники и лечения всех других душевных расстройств. В-третьих, шизофрения, как многоликий Янус, как хитрый хамелеон, принимает каждый раз новое обличье» (2, с.42).
Термин «шизофрения», предложенный Э. Блейлером, означает «расщепление психики». В последнее время психиатры склоняются к мнению, впервые высказанному еще в начале 20 в. Крепелином, что т.н. «раннее слабоумие» тоже представляет собой шизофрению. «Вся беда заключается не столько в наличии шизофрении, – пишет М. Буянов, – сколько в том, что, пока ребенок болен, его мозг функционирует вполсилы, ребенок не усваивает необходимую информацию, он мало умеет, хотя временами знает много. Потом болезнь проходит, а признаки отставания в интеллектуальном развитии уже выходят на первый план. Поэтому некоторые из таких пациентов кажутся не больными, перенесшими приступ шизофрении, а умственно отсталыми, т.е. олигофренами. Это явление выдающийся советский детский психиатр Т.П. Симеон назвала «олигофреническим плюсом» (2, с.45).
Многоликость шизофрении настолько непостижима, что французская школа психиатрии вообще отказалась от нозологического подхода. Там возобладал синдромологический подход к диагностике и лечению. В настоящее время синдромологическое направление является преобладающим в мире, за исключением Германии и России. Психиатры других стран считают, что доискиваться до нозологии и ставить диагнозы «шизофрения», «паранойя», «олигофрения» – эта деятельность имеет не больше смысла, чем искать имена дьявола. В принципе, это и в самом деле похоже на средневековое изгнание бесов, когда лекари-монахи спорили у постели больного, какой бес в него вселился: Люцифер ли, Вельзевул ли... Имя им легион. Они считали, что, правильно определив имя дьявола, смогут назначить верное «лечение»: бить, жечь, или топить больного. В зависимости от способа лечения душа несчастного могла попасть в ад или в рай, а о бренном теле никто не заботился.
Даже если нозологический диагноз и ставится, современные врачи все равно лечат синдромы, т.е. такие симптомокомплексы, которые образуют устойчивую клиническую единицу. Поэтому статистика в психиатрии имеет весьма относительное значение. Синдромы учесть возможно, а вот нозологические формы – те самые имена дьявола – ускользают. И если я здесь скажу, что наиболее массовым заболеванием психики, имеющим устойчивые начала в геноме человека, является шизофрения, – никакая медицинская статистика не сможет опровергнуть данное утверждение. Напомню еще раз, что шизофрения – это ничто иное, как «расщепление психики». Позволю себе еще одну цитату во имя избежания голословности:
«Из-за того, что шизофрения многолика и носители этой болезни не похожи друг на друга, многие психиатры стремятся более жестко определить ее границы, выделяя ядерные (истинные) формы этой болезни и отличая их от других форм, весьма условно относимых к шизофрении. Другие психиатры, напротив, расширяют границы этой болезни, относя к шизофрении все случаи нервно-психической патологии (подчеркнуто мной, – В. Т.)... проблема эта очень сложная, малоизученная и противоречивая, как и все проблемы, находящиеся на стыке биологического и социального в человеке» (2, с.44).
Итак, шизофрения находится на стыке биологического и социального в человеке. Многоликость ее простирается от бредоподобного фантазирования до аутизма, полного ухода в себя. Еще одним признаком шизофрении является синдром двойника, когда человеку кажется, будто он раздвоился. Шизофренический бред и аутизм также связаны с расщеплением психики. Больной воображает себя кем-то другим. В 1923 г. французские психиатры Капгра и Ребуль-Лашо, изучая больных с манией преследования, заметили, что эта мания всегда сопровождается симптомом двойника, когда человеку кажется, будто он сам либо кто-то из близких раздвоился. Немецкий психолог Э. Кречмер впервые еще в начале 20в. высказал предположение, что подобные состояния психики являются филогенетическим наследием человечества и представляют собой рекапитуляцию досознательных форм психики. Мнение отечественных психиатров, что шизофрения находится на стыке биологического и социального в человеке, подтверждает этот тезис.
Здесь следует вспомнить то, что выше говорилось о гипнозе и гипнотическом состоянии, а именно: гипнотический трансфер представляет собой филогенетическое наследие, которое объясняет не сам гипноз, а отсутствие его. В состоянии гипноза сознание человека раздвоено. Люди, подвергавшиеся гипнозу, вспоминают, что все происходило как бы не с ними. Мы сохраняем единство сознания благодаря трансферу «на другого», который постоянно осуществляется в подсознательном.
У всякого «Я» всегда есть «Не-Я», только поэтому «Я» есть «Я». Понятие «собственность» является производным от «Я». Обратите внимание: оно имеет смысл, только тогда, когда граничит с другой собственностью другого «Я». Если нет собственности другого, нет и моей собственности. Впрочем, отсылаю к своей ранней книжке, где понятия «Я» и «собственность» рассмотрены подробно (64).
Психика человека подобна магниту, который, сколько б он не претерпевал дроблений, всегда имеет два полюса. Она внутри-себя диалектична и являет собой тождество противоположностей.
Психика пресапиенсов, которых я бы выделил в особый род «человек безумный», была многолика, как шизофрения. Разборка двух претендентов на доминирование внутри одной особи в худшем случае приводила к гибели, в лучшем – оканчивалась очередной маленькой победой кого-то одного, которая наследственно закреплялась (напомню, что шизофрения тоже передается по наследству). В конце концов, сформировалось хрупкое единство, основанное на частичном разделении функций при доминировании одного полушария, – левого в большинстве случаев. Единство настолько хрупкое, что «Я» постоянно требует от «Не-я» сигналов, подтверждающих подчинение. Это и есть внутренний трансфер, в который вмешивается гипнотизер. Сеанс гипноза удается тогда, когда гипнотизеру удается настроиться на «волну», на которой осуществляется трансфер и отождествиться с доминирующим субъектом. В таком случае второе «Я» (или «Не-я») будет вынуждено выполнять все его команды, а гипнотизируемый будет ощущать это так, как будто все происходит не с ним. И это, в самом деле, так, ибо его личность, его доминирующее, его ответственное «Я» узурпировано гипнотизером, а его команды выполняет несамостоятельный «Не-я».
Отсюда можно сделать вывод как о возможностях успеха в лечении гипнозом, так и о катастрофических неудачах. Лечение бывает успешным, если врачу удается разрушить устойчивую связь и вместо доминирующего «Я», принявшего патологическую форму, подставить другое «Я», вызванное из подсознания. В случае, если разорвать связь получается, а новую связь во главе с другим доминирующим «Я» создать не удается, надо говорить о провале лечения и даже о нанесенном больному вреде: ему придется жить с расщепленной психикой. Не случайно психиатры осторожно применяют гипноз. Можно сказать, что это радикальная операция на психике человека.
3. Первая инверсия: Анатомический аспект
Выше говорилось о том, что разговоры о дельфинах, как наших «братьях по разуму» прекратились после того, как исследования мозга зубатых китов показало «архаичность» его строения в плане недостаточно «высокой специализации» нейронов и отдельных структур. Мы пытались показать на грубом сравнении с электроникой, что за «примитивностью» может стоять универсальность и в таком случае, она – не примитивность, а аристократическая простота. Полупроводниковый диод в сравнении с электронной лампой тоже устроен просто и даже примитивно. В случае с дельфинами природа пошла по иному пути, чем в случае с большинством животных: во главу угла был поставлен принцип многообразия и разнонаправленности связей, а не развития специализации самих нейронов.
Специализация представляет собой более простой вариант. Современные опыты со стволовыми клетками показали, что важна основа, из которой можно получить, что угодно. Желая наглядно представить эволюцию в качестве настольной игры, не придется строить что-то, похожее на биллиард. Игра должна заключаться в том, чтобы прокатить шар по холмистой местности таким образом, чтобы он не скатился с вершин и перевалов, постоянно балансируя на грани. Внизу – ямы-ловушки, называющиеся «специализация». Скатился – игра «Эволюция» для тебя окончилась.
Именно поэтому в конечном мозге дельфинов присутствуют ретикулоподобные клетки, являющиеся активаторами связей и фильтровщиками импульсов. Не их ли прошлая деятельность лежит в основе тех элементов мозга человека, которые обеспечивают «туннельный эффект», отмечаемый Н.П. Бехтеревой? Функционально они более других клеток подходят на подобную роль в филогенезе.
Отмечая достижения науки, необходимо сказать, что в последнее время ученые открыто говорят об «относительной ценности традиционных критериев, по которым морфологи привыкли судить о степени структурной сложности коры. Как раз у дельфинов был найден целый ряд архитектонических и нейронных признаков, считавшихся до сих пор характерными для людей»... (выделено мной, – В. Т.).
А ведь мозг дельфинов называли «архаическим»!
Не завершаю пока цитату из книги Л.C. Богословской и Г.И. Полякова «Пути морфологического прогресса нервных центров у высших млекопитающих» (который – конец цитаты – интригующе интересен), чтобы в промежутке задать вопрос: как теперь быть с мозгом человека? Обращаюсь к антропологам-симиалистам, которые, подобно М. Урысону, призывают прекратить всякие разговоры о филогенетической родственности мозгов дельфинов и людей; которые даже возможности такой не допускают. Книга Богословской и Полякова вышла в 1981 г. Может быть, теперь следует мозг человека тоже признать «архаическим» по сравнению с мозгами обезьян, если «архаичен» мозг дельфина?
Завершаю цитату: «как раз у дельфинов был найден целый ряд архитектонических и нейронных признаков, считавшихся до сих пор характерными для людей с тяжелыми, обычно врожденными изменениями центральной нервной системы» (61, с. 148).
Великолепно! Вот мы и пришли к подтверждению догадки психолога Э. Кречмера, которую многажды пытались опровергать, но вновь и вновь возвращались к ней психологи и психиатры, – что врожденные болезни ЦНС являются рекапитуляцией древних форм психики и имеют филогенетическое значение. Опровержения, кстати сказать, были беспомощными. Пример – фундаментальный труд Б.В. Зейгарник «Патопсихология». Высказав свое негативное отношение к идее Кречмера, Зейгарник, имеющая огромный опыт работы в психиатрии, никак не опровергает ее, – ни логически, ни практически. В книге, имеющей такое обобщающее название, следовало бы привести хоть какую-то аргументацию ради полноты картины. Она отсутствует не потому, что авторитетный специалист Б. Зейгарник не владеет предметом. Скепсис в отношении идеи Кречмера не обоснован не только в ее книге, но нигде. Высказывается часто, не аргументируется ничем. И это, идя от противного, является доказательством истины.
Подведем итог. Идея Кречмера, на которую, в свою очередь, опирался Б. Поршнев в своей теории антропогенеза (правда, не упоминая Кречмера), имеет морфологическое подтверждение, но не в строении мозга обезьян, а в строении мозга дельфинов. С обезьянами Б.Поршнев потерпел сокрушительное фиаско и остается только сожалеть, что этот гениальный историк, являвшийся к тому же доктором наук в области психологии, не обратил свой взор в нужную сторону. Он гораздо основательней меня сумел бы обосновать инверсионную теорию антропогенеза, первенство в выдвижении которой, безусловно, принадлежит ему.
4. Общество безумных
Встает вопрос, каким образом смог выжить человек безумный, как биологический вид? Еще в 19 в. великий русский психиатр В.К. Кандинский заявил, что болезнь – это та же жизнь, только в измененных условиях. Если лягушка с отрезанной головой реагирует на неприятные раздражители, то тем более способен на реагирование человек с измененной психикой. У большинства больных инстинкт самосохранения развит даже в большей степени, чем у здоровых людей. Опыт войн показывает, что оставшиеся без надзора обитатели скорбных домов в большинстве случаев вполне способны к самовыживанию наравне с нормальными людьми. Более того, иногда они оказываются даже «хитрее» нормальных. У идиотов часто наблюдается «хитренький» прищур глаз и их не так-то просто бывает «провести на мякине», потому что они привыкли жить с опаской, что их обманут.
Н.М. Белый, работавший директором специнтерната для взрослых психохроников в самые трудные годы реформ, рассказывал мне об их потрясающей приспособляемости и нацеленности на выживание любой ценой. «Порой мне кажется, – говорил он, – что это не они дураки, а мы». Среди обитателей интерната были также люди с нормальной психикой. С ними, как ни странно, возникало больше психологических проблем, чем с психохрониками. Последние не напивались, не скандалили, не доводили друг друга до попыток суицида, не отбирали друг у друга пенсии и т.д и т.п. Почти все они, в отличие от т.н. «нормальных» охотно возились с живыми животными на подсобном хозяйстве, тогда как «здоровых» свиньи и телята интересовали только в виде мяса.
Н.М. Белый заметил такую особенность психохроников, как влюбчивость. Их склонность к общению далеко превосходила нормальную. Любой знак внимания со стороны, любое проявление доброты, они склонны воспринимать, как шаг к отношениям особой духовной близости. Побывав в интернате, я лично убедился в том, что все они поголовно, как женщины так и мужчины, по-детски влюблены в своего директора, которого ласково называли «Миколаич». Уверен, что каждому казалось, будто «Миколаич» особенно выделяет именно его и со своей стороны придает судьбоносную значимость этим духовным «двусторонним» отношениям. На самом деле этого, разумеется, не было и не могло быть. То, что «психи» воспринимали, как персональные знаки внимания, являлось проявлениями служебного долга и обычной человеческой доброты.
Кроме того, необходимо учитывать великое разнообразие самовыражений людей с измененной психикой. Перефразируя Л. Толстого, можно сказать: все здравомыслящие здравы одинаково, все ненормальные ненормальны по-разному. «Один параноик окажется признанным ученым, а другой – душевнобольным, – писал выдающийся психиатр П.Б.Ганнушкин, – Один шизоид – всеми любимый музыкант, поэт, другой – невыносимый бездельник» (4, с.69). Думаю, что естественный отбор способствовал выживанию людей первого, а не второго типа в то время, когда на Земле еще не было Человека разумного, а был Человек безумный.
