Текст книги "...из пены морской. Инверсионная теория антропогенеза"

Автор книги: Виктор Тен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 4. ПРЕДЫСТОРИЯ АНТРОПОГЕНЕЗА

1. Акродельфиды – наши непосредственные предки

Болотные лемуры, с наступлением вод Тэтиса терявшие свои лиманы, тростниковые и мангровые заросли, постепенно переходили на водно-земный образ жизни, а потом на водный с периодическим возращением на землю для отдыха и деторождения.

Пришло время, когда им стало тяжело возвращаться на сушу и тогда начался процесс, который называется «эволюция археоцет». Начались гидростатистические и гидродинамические приспособления, о которых говорилось выше. Самым важным приспособлением к обитанию в водной среде животных, дышащих легкими, стала функциональная асимметрия полушарий, т.е. два автономных мозга в одной мозговой капсюле.

Однажды все эти замечательные адаптации начали создавать проблемы для археоцет. Проблемы, связанные с неуклонной, происходившей на протяжении всего кайнозоя, регрессией Тэтиса. До наших дней дожили далеко не все.

Палеонтологам известны три семейства ископаемых археоцет: сквалодонтиды, дельфиниды и акродельфиды. Расцвет всех трех форм падает на миоцен. В настоящее время два семейства – сквалодонтиды и акродельфиды – известны только в качестве ископаемых. От дельфинид произошли современные дельфины и косатки.

Между тремя семействами зубатых археоцет имеются солидные различия, касающиеся прежде всего строения зубного аппарата. Зубной аппарат сквалодонтид был очень специфичен: у них, как у акул, имелись, в дополнение к челюстным, еще и щечные зубы. У дельфинид щечные зубы отсутствовали, их зубной аппарат развивался в другом направлении: в сторону гомодонтизации. У дельфинид резко выросло количество зубов в сравнении с наземными млекопитающими, но спецификация зубов была утрачена. Не стало поверхностей, предназначенных для пережевывания пищи и дробления моллюсков, и клыков. Все зубы у дельфинид (а также у современных зубатых китов) – резцы. Дельфины не способны пережевывать пищу, они рвут добычу и тут же глотают. С такими зубами можно быть только результативным морским хищником, потребление растительной пищи и панцирных моллюсков исключено.

Наибольший интерес для нас представляют акродельфиды, имевшие гетеродонтный аппарат во рту. В отличие от своих гомодонтных родичей, акродельфиды имели не только резцы, но и зубы с плоскими площадками. Общее количество зубов было не увеличенным в сравнении с наземными животными. К сожалению, данных о точном количестве зубов у акродельфид мне найти не удалось, находки ископаемых археоцет вообще редки (море разъедает кости). Известно, что у наземных млекопитающих обычное число зубов три-четыре десятка. Т.е. речь идет о количестве зубов, сравнимом с тем, какое имеет человек (данные о зубном аппарате даются по Мчедлидзе, – 53).

Гетеродонтность акродельфид говорит о том, что они пережевывали еду, а это можно было сделать либо на мелководье, приняв вертикальное положение, либо на берегу. Они занимали экологическую нишу, которую оставили дельфиниды и сквалодонтиды, устремившиеся в морские пучины. Скорее всего, нашими предками являлись акродельфиды, ибо они имели преимущественные возможности для возвращения к наземному образу жизни, когда Тэтис начал усыхать, превращаясь в цепь изолированных морских бассейнов. Один из последних останцов некогда великого океана – Аральское море – исчез на наших глазах. Осталось почти ничего: Средиземное, Черное, Азовское моря и Каспий.

В первом периоде кайнозойской эры, в палеогене, Тэтис был все еще велик, но в ряде областей, относящихся к центральной части этого океана, на месте открытого водного пространства появились шхеры. Нынешние Альпы, Карпаты, Большой и Малый Кавказы, хребет Эльбурс, Копет-Даг, Гималаи, – эти и ряд других географических областей, где ныне возвышаются горы, являли собой весьма живописные ландшафты. Бесчисленные, изрезанные бухтами острова; хорошо прогреваемые отмели; укромные нерестилища; теплые ключи, – и эта благодать посреди океана простиралась на тысячи километров. Само собой разумеется, здесь развились богатейшие флора и фауна простейших, моллюсков и всех тех, кто питается простейшими, моллюсками и водорослями. В свою очередь, те привлекали хищников, в том числе археоцет.

Особенно привлекательными были эти шхеры для акродельфид, которые, судя по гетеродонтному зубному аппарату, обожали именно эту еду. Плоские зубы использовались не только для жевания, но и для раскалывания мелких моллюсков. Этот прием известен с глубокой древности. Плоские зубы для разгрызания панцирей моллюсков и ракообразных имели пллакодонты, жившие задолго до акродельфид (44, с.74).

К тому же, в отличие от дельфинид, акродельфиды предпочитали мелководье. Это были обитатели шельфовой прибрежной зоны. Для того, чтобы поесть, им надо было плыть на мелководье, где водились в огромном количестве моллюски и где была возможность время от времени принимать вертикальное положение, чтобы прожевать пищу. Скорее всего, у акродельфид имелся не только гетеродонтный зубной аппарат, но и конечности.

Черепа ископаемых акродельфид тоже отражают их какую-то сугубую историю на поздней стадии развития.

Выше говорилось о том, что черепа всех археоцет в процессе адаптации к исключительно водному существованию приобрели треугольную форму. И вдруг эта идеальная для жизни в воде форма (идеальная тем, что позволяет иметь дыхало сверху) начала преформироваться незадолго до исчезновения акродельфид.

«Среди акродельфид, – пишет Г. Мчедлидзе, – можно выделить ряд форм, отражающих отдельные ступени сплющивания черепа, но, будучи полностью вымершей группой, и акродельфиды не дают представления об относительно поздних этапах филогенетических изменений черепа одонтоцет» (53, с.ЗО).

Можно предположить, опираясь на это высказывание, что у поздних акродельфид начал плющиться гребень, который играл положительную роль до тех пор, пока ранние акродельфиды занимали во время движения и отдыха горизонтальное положение. Вертикальная стойка (а она гораздо более выгодна, когда кормишься на мелководье моллюсками) сделал гребень излишним.

Можно представить себе этих существ. Я представляю их себе в виде небольших дельфинов типа афалин с длинными, ловкими передними конечностями и короткими, но мощными задними; с коротким и сильным хвостом и круглой (точнее, подокруглой) головой на шее, почти сросшейся с туловом. Они прекрасно плавают, но могут забраться на скалу или нависшее над водой дерево. Если Р. Гольдшмидт был прав, когда говорил о «многообещающих монстрах», то акродельфиды, несомненно, являлись ими.

В неогеновом периоде, примерно 17 млн. лет назад, начался главный геосинклинальный этап. Огромная широтная геосинклиналь активизировалась, начиная с Запада. Появились Пиренеи, Альпы Несколько позже – Карпаты, Кавказ, Гималаи. Как тогда выглядела среда обитания археоцет? Мгновение в геологическом времени растягивается на миллионы лет. Так, на главном геосинклинальном этапе ныне находится территория Индонезии (кстати, являя собой тот островной тип, какой некогда являли собой древние территории Альп, Кавказа и Гималаев).

Территория Зондских островов представляет собой восточный конец той огромной геосинклинали, которая была заполнена Тэтисом. Орогенный процесс, начавшись с Запада, на Востоке оказался незавершенным до сего дня. Земная кора здесь чрезвычайно активна, но люди живут, почти не замечая этого.

Один раз в пятьдесят-сто лет из моря восстанет новый островок; изменится береговая линия; пронесется цунами; извергнется вулкан, например, Кракатау. На месте горы Кракатау образовалась морская лагуна. Лет через тысячу благодаря медленному извержению магмы, вновь вырастет гора, закроет жерло, накопится энергия и произойдет взрыв. Последнее извержение состоялось столетие назад, а люди о нем уже забыли. Живут, как ни в чем не бывало, приглашают туристов. Если человечество доживет до того времени, когда на месте Зондских островов встанет огромный горный хребет, оно «заметит» данный процесс не более, чем заметило исчезновение Аральского моря, которое усохло за какие-то тридцать лет. Еще в семидесятые годы мой старший брат работал там в пароходстве. Если б Арал исчез в один день – была б мировая сенсация. За тридцать лет нас приучили к мысли об усыхании моря и, когда его на самом деле не стало, большинство из нас даже не заметили.

Наши предполагаемые предки акродельфиды имели много времени для того, чтобы возвратиться на сушу из моря и освоиться на суше. Фактически это весь миоцен длительностью 14 миллионов лет, а, возможно, также часть олигоцена. В последнем случае временной запас еще значительнее – около 20 млн. лет. Более чем достаточно, если учесть, что антропологи в свое время за какие-то 0,7 млн. лет из обезьяны «сделали» человека. Последний ископаемый акродельфид имеет возраст 5 млн. лет. Примерно такой же возраст имеет первый ископаемый гоминид.

2. Неотения и педоморфоз

Наиболее вероятный вариант ароморфоза, который хотелось бы предложить в качестве дискуссионного, я вижу в контексте консервации развития археоцет на какой-то стадии развития.

Речь идет о том, что имело место развитие по типу педоморфоза.

В таком случае возможны три варианта. Первый и второй: предки человека представляли собой неотеническую форму дельфинид или акродельфид; третий вариант, – акродельфиды и есть способные к размножению дети дельфинид.

В таком случае становится понятно, почему они исчезли. Исчезновение сквалодонтид, например, объяснимо вполне: те пытались занять ту экологическую нишу, которую уже давно занимали многочисленные акулы, и не выдержали конкуренции. Акулы более быстроходны. Археоцеты, как говорилось выше, из-за «взрывного» роста мозговой капсулы (которая выросла, чтобы вместить второй мозг) потеряли «рыбью морду», а вместе с ней и скорость в воде.

Сыграл свою роль, видимо, и такой фактор, как усыхание Тэтиса. Что касается акродельфид, то им – при их пристрастии к обрывам и отмелям – сокращение акватории было в определенный момент «на руку». Они ж исчезли. Почему? Скорее всего, акродельфиды не исчезли, а продолжились в нас.

Данные биологии говорят о том, что у дельфинид вполне могла быть неотеническая форма. Это связано с особенностью деторождения у зубатых китов, которая – особенность – называется «обратный ход новорожденных».

У современных дельфинов новорожденные выходят из материнского чрева хвостом вперед. Дельфинихи рожают в море при непременном участии и помощи своих родственниц и подруг, играющих роль «повивальных бабок». Их задача – вытолкнуть дельфиненка наверх, чтобы он мог глотнуть воздуха. Обязательное участие «повитух» говорит о том, что роды в воде для дышащих легкими дельфинов все еще опасны, хотя «обратный» ход новорожденных способствует их выживаемости.

«Обратный» ход новорожденных дельфинов представляет собой чрезвычайно сложное гидростатистическое приспособление, не менее сложное, чем мозговая асимметрия. У всех наземных млекопитающих дети выходят из матки головой вперед. Это обеспечивает значительную выживаемость при длительных родах. У большинства хищников, имеющих возможность рожать в достаточно комфортной обстановке и при этом не истощенных, смертность при родах практически отсутствует. У зубатых китов, хорошо обеспеченных пищей (они – самые эффективные хищники моря, практически не имеющие конкурентов), рожающих в защищенной среде (безопасность роженицы самоотверженно и эффективно обеспечивает все стадо) высокий процент смертности новорожденных. При затяжных родах дельфиненок задыхается в чреве, не успевая выйти. Это расплата за такое эволюционное приспособление, как «обратный» ход.

Как считают палеобиологи, древние дельфиниды очень долго были вынуждены возвращаться на какие-то постоянные нерестилища (53, с.115). Такое эволюционное приспособление, как изменение положения младенца в матке, позволяющее рожать в глубоких водах, не могло свершиться в один миг. Кого археоцеты рожали – это тоже вопрос. Развитие эмбрионов дельфинов свидетельствует о том, что их отпрыски долго сохраняли руки, ноги и круглые головы на подвижных шеях, что делало их похожими на нас. Во всяком случае, дети дельфинид имели такой вид до тех пор, пока эволюция не изменила ход новорожденных на обратный, сделав возможным роды в глубоких водах. До тех пор, скорее всего, взрослые и детские особи дельфинид различались между собой внешне, как различаются взрослые и детские особи лягушек, стрекоз, саламандр. Выползая рожать на берег, археоцеты рожали существ, способных кормиться на берегу и на мелководье. Их дети были похожи на их далеких предков, когда предки дельфинид обитали в двух средах. Потом, пережив метаморфоз, выросшие археоцеты навсегда уходили в море.

Когда началась регрессия Тэтиса, многочисленные группы дельфинид в силу изрезанности ландшафта, начали попадать в ловушки: отдельные водоемы, не имеющие связи с океаном. Это были крупные внутренние моря, сравнимые по размерам с Каспием, которые сокращались, как шагреневая кожа на протяжении нескольких миллионов лет. Запертым археоцетам эволюция могла предложить только один выход: развитие по типу педоморфоза, через неотеническую форму. Второй выход – вымирание.

У многих животных наличествуют неотенические формы, в которых взрослые особи совершенно неузнаваемы. Например, у стрекоз, у лягушек. У лягушек рождаются лишенные конечностей «головастики», похожие на рыбок, у которых потом вырастают длинные конечности. Вполне можно представить и обратный процесс: метаморфоз взросления, сопровождаемый редукцией конечностей. Закономерность во всех случаях неотении такова: в новорожденных воспроизводится филогенетически более ранняя форма. У дельфинов (судя по онтогенезу) это должно было быть существо, похожее на человека. Половозрелые зародыши археоцет должны были походить на человека еще больше, чем зародыши современных дельфинов, потому что они находились ближе к исходной форме. Следует предполагать, что они не могли плавать с такой же скоростью, как сами археоцеты, но превосходили их в искусстве ныряния. Кстати сказать, именно такой способ «купания» является излюбленным для людей. Когда мы идем «купаться», мы идем нырять, а не плавать. Особенно это касается почему-то детей. Купание детей – это всегда ныряние. Даже умея плавать, они предпочитают нырять. В этом, как в любой мелочи нашего поведения в природном формате, тоже должен быть заключен какой-то эволюционный смысл, над которым стоит задуматься.

Известны случаи, когда, в силу изменения природных условий, развитие по типу педоморфоза начинает преобладать. Классический пример – аксолотль, обитающий в на юге Северной Америки. Долгое время аксолотли считались самостоятельным видом, пока не выяснилось, что это всего лишь половозрелые личинки амбистом. Аксолотли способны давать потомство, рожая таких же, как они сами. Коэффициент цефализации у них выше, чем у амбистом. Вообще более высокая цефализация в сравнении с родительской формой является закономерностью педоморфоза. Даже у людей дети имеют больше мозгов относительно массы тела, чем взрослые.

Причем, это не просто анатомический показатель. Дети гораздо смышленнее взрослых, они все – нераскрывшиеся гении. Бывают бесталанные взрослые, но не бывает бесталанных детей, это аксиома педагогики.

Наверное, многие читатели будут удивлены, узнав, что неотения является чрезвычайно распространенным явлением в мире животных, а педоморфоз – одним из главных инструментов эволюции. Благодаря «детскому сексу» и задержке развития появились не только отдельные виды животных, но даже целые таксоны. Например, все насекомые представляют собой итог развития неотенических форм древних многоножек (82, c.20i). «Считается, что не только насекомые и некоторые другие группы беспозвоночных возникли путем неотении, но и некоторые группы позвоночных», – пишут в книге «Направление, скорость и механизмы прогрессивной эволюции» А.М. Зотин и А.А. Зотин (82, с.242).

«Явление неотении в случае измельчания вида или перехода его в неблагоприятные условия существования связано с трудностями борьбы за существование взрослых форм животных», – говорится в том же труде, а далее приводится закономерность: «Неотенические виды имеют преимущество при малых массах и недостаток – при больших по сравнению с предковыми формами» (82, с.242). Средняя масса людей меньше средней массы древних археоцет, причем, настолько, чтобы можно было считать людей их неотенической формой.

Распространенность неотении в качестве механизма прогрессивной эволюции связана с тем, что «неотения приводит к появлению животных с более высоким уровнем стандартного обмена по сравнению с предковыми формами» (82, с.241).

В настоящее время отдельные ученые-антропологи, например, Л. Больк и его сторонники считают, что без неотении происхождение человека понять и объяснить невозможно.

Разумеется, пребывая в плену симиальной концепции, они исходят из того, что человек является неотенической формой какой-то человекообразной обезьяны, скорее всего шимпанзе. Между мозгами антропоидов и мозгом человека такая пропасть, что заполнить ее представляется возможным только таким образом. У младенцев шимпанзе действительно более высокий коэффициент цефализации, чем у взрослых обезьян, но не намного.

Что касается ретардации, и, более широко – неотенической формы размножения, – то они возможны только у животных, ведущих универсальный водно-земной образ жизни. Среди наземных позвоночных животных случаи неотении неизвестны, во всяком случае, специалисты не приводят подобных примеров. Поэтому сторонники гипотезы, согласно которой люди являются неотеническими потомками шимпанзе, вынуждены в подтверждение ее приводить примеры с земноводными, которые в их устах звучат, как некорректные.

Наземные животные не могут позволить себе надолго задерживаться в детстве. У водно-земных животных возможностей продлить период детства больше настолько, насколько больше возможностей спастись от преследователей: в два раза. Обитание на границе двух разных ландшафтов обеспечивает возможность при минимальной затрате энергии в два раза эффективнее спасаться от естественных врагов.

3. Первородный грех педофилии

Когда большие группы дельфинид оказались заперты в границах внутренних водоемов Тэтиса, неотеническая форма археоцет оказалась более приспособленной к условиям изменившейся природной среды. Началась ретардация, которая зашла настолько далеко, что перешла в устойчивый педоморфоз – развитие по «детскому» типу. Дети дельфинид резвились в безопасных теплых заводях, занимаясь друг с другом «детским сексом», и не торопились взрослеть, приобретая сигарообразные массивные дельфиньи тела, которым негде было развернуться на мелководье. В сложившейся среде им было уютнее в эмбриональном теле с его ручками, ножками и головой, которой можно было вертеть, как хочешь.

Результаты многолетних наблюдений свидетельствуют о том, что феномен детской сексуальности в мире животных редок и наиболее развит у дельфинов.

«Результаты изучения половой активности у китообразных показывают, что накопление сексуального опыта начинается уже с детского возраста. Так, элементы полового поведения наблюдаются между матерью и ее детенышем. М. и Д. Колдуэлл упоминают о раннем проявлении полового поведения у афалин в неволе: попытки к совокуплению со взрослыми у малышей проявляются в возрасте нескольких недель. Молодые самцы спустя несколько недель после рождения пытаются спариваться с матерью» (60, с.50).

Эволюция позаботилась о том, чтобы неотеническая форма смогла давать потомство, а мутагенный фактор, который постоянно в небольших дозах поступал в организмы наших предков благодаря потреблению моллюсков, закрепил «успех» эволюции. Вот так появилось тело человека. (О моллюсках и радиации вы сможете прочесть ниже).

О том, что мы представляем собой результат эволюции по типу педоморфоза свидетельствуют красноречивые факты. Например, детская сексуальность, – редкое явление среди животных. Каждый, кто вырос не в гордом одиночестве, а в детском коллективе, знает, что Фрейд в свое время сказал правду о явлении, о котором все люди стыдливо молчат. Дети очень склонны к разврату, причем, не только в виде онанизма, но и к более «продвинутым» формам. Зачастую они пытаются спровоцировать взрослых к развратным действиям с собой; многие осужденные «педофилы» являются жертвами подобных провокаций (хотя взрослые, конечно, всегда виноваты, – в том, что уступили). В детских коллективах практикуется сексуальное общение друг с другом. Существует даже младенческая сексуальность, связанная с плотским влечением к матери. Казалось бы, откуда это? Природой подобное поведение не предусмотрено, эволюция всегда исходит из самого необходимого, в данном случае необходимостью является продление рода.

Младенческая сексуальность не может повлечь продление рода. С одной стороны, это доказательство нашего происхождения от дельфинов. С другой стороны, мы не можем утверждать, что детская сексуальность среди дельфинов является таким же навязчивым феноменом, как и среди людей. Психоаналитики уверяют, что она играет ведущую роль в формировании личности. Почти все нетравматические и неврожденные патологии психики взрослых так или иначе коренятся в детской сексуальности. Что касается дельфинов, мы знаем, что среди них развит детский эротизм, но играет ли он в деле формирования психики такую же роль, как у людей, – этого мы не знаем.

Всеобщность детской сексуальности и ее роль «первой скрипки» в формировании нормальной или патологической личности человека говорит об огромном значении данного явления в филогенезе человечества; физиологическом значении, от которого ныне остался лишь «сухой остаток» психологического коррелята. Здесь я бы призвал вспомнить истинный в своей основе тезис гештальт-психологии, гласящий, что психика является сборным образом физиологии, хотя и не равна ей. Цельный художественный образ создается в фильме благодаря смене отдельных кадров, каждый из которых сам по себе не имеет никакого духовного значения, но это материальный субстрат духовного. Психика «снимает» физиологию, отрицая ее, но, в то же время, сама является ее «снимком», ее объемной голографией, стереоскопией ее бесчисленных личин, когда отдельных личин уже не видно и поэтому имеет место другое качество. Однако каждая личина, уйдя в небытие, оставляет свой след. Одно из самых значимых для формирования психики в онтогенезе последствий имеет детская сексуальность, физиологически сыгравшая огромную роль в становлении человечества. Не есть ли это тот самый «первородный грех», о котором говорится в Библии и который касается каждого человека, приходящего в мир? Грех, от которого не может избавить даже рождение методом неполового зачатия, даже рождение в пробирке; грех, тяжкие последствия которого мы, сами не осознавая того, искупаем всю жизнь.

Странным феноменом с биологической точки зрения выглядит явление, зеркальное по отношению к детской сексуальности, – педофилия. В этом мы, безусловно, превзошли даже дельфинов, не говоря о других животных: они детенышей не насилуют. В их мире есть детская сексуальность, но взрослая педофилия отсутствует.

Большинство людей-педофилов признаются психиатрами индивидами с нормальной психикой и только поэтому любители детского секса могут быть осуждаемы. Широкая распространенность педофилии, когда на каждого выявленного педофила приходятся тысячи невыявленных преступников, практикующих «детский» секс втайне, а на тех, в свою очередь, приходятся тысячи таких, которым мешают преступить роковую черту страх перед наказанием или моральные принципы, – это проблема не только криминальная.

Существует мнение, высказываемое вполне серьезно и даже научно, что все педагоги, любящие детей, то есть хорошие педагоги, – латентные педофилы. Педагог – одна из самых массовых профессий. Это люди, которые влияют на общество больше всех и, как правило, являются прекрасными – если не сказать лучшими – гражданами. Педофильская порнография представляет собой бизнес с миллиардными оборотами. Если учесть, что потребителями ее являются в массе своей психически нормальные люди, – возникает вопрос о происхождении этой склонности, который надо ставить не как вопрос о психопатологии, а как вопрос о филогенезе. От какого прошлого мы отрекаемся, решительно пресекая все попытки эротического использования детей, причем, не только взрослыми, но также и детей детьми?

В настоящее время в понятие «сексуальные перверзии» включаются все отклонения от т.н. нормы. Подход неверный, потому что извращения в строгом смысле только тогда являются извращениями, когда извращается природа человека. Под понятие «перверзия» подходят, например, зоофилия, некрофилия, фетишизм, садизм; и совершенно не подходят педофилия и гомосексуализм. Они – не извращения, а преступления общественных норм. Это отношения, на которые общество на определенном этапе развития накладывает гласное или негласное табу. С точки зрения природы человека они являются нормой. История показывает, что они широко практикуются во всех обществах, недавно вышедших на арену исторического развития (например, в Древней Элладе), имея длительную традицию, которая тянется через всю первобытность.

Здесь встает законный вопрос – а откуда и каким образом они попали в практику первобытных людей? До первобытности был антропогенез. Выходит, что истоки этих явлений (из которых сейчас нас интересует только педофилия) следует искать там.

Роман В. Набокова «Лолита», который сам писатель считал своим лучшим произведением, часто не включают в издания его сочинений. Порнографическим этот роман, весь сочащийся великой нежностью, назвать нельзя. Ныне огромными тиражами публикуются и свободно продаются книги, в которых по-всякому смакуются любые сексуальные извращения. Все части тела, привлекаемые к сексуальному общению, именуются без обиняков и описываются в движении. Не последнее место занимает педофилия. Авторов подобных произведений именуют «культовыми», пишут о них, как «писателях века».

Набоков в данном литературном контексте – просто евангелист Лука. Однако с точки зрения общественной морали он более «преступил», чем, например, Коэльо или Мураками. Почему?

Одно дело – описать извращение «со смаком», который так любят обыватели. Показать извращение, как извращение. Общество охотно принимает эту грязь, неразборчиво, наспех перемешанную с «высокими материями», заимствованными у Достоевского или Шекспира. «Интеллектуалы» из числа среднего класса передают подобные книги друг другу со словами: «Там та-а-кое!».

Другое дело – показать любовь взрослого человека к нимфетке не как извращение, а как красивое, человеческое, а не монстратическое чувство без смакования элемента извращенности. Образованный обыватель никогда не простит две вещи. Во-первых, без смакования извращенности «не так интересно». Люди любят, чтобы им показали нечто «из ряда вон», щекочущее нервы и удовлетворяющее их собственную похоть. Во-вторых, показав педофилию, как красивое и высокое чувство, Набоков «опрокинул» общественную мораль, которая требует, чтобы педофилию считали извращением и ничем иным. Смаковать откровенные подробности педофильских отношений можно, а сказать, что подобные отношения могут быть высокими и красивыми нельзя.

Целомудренный Набоков более преступил, более ударил по общественной нравственности, чем писатель-порнографист, смакующий подробности тайной жизни педофила, каковые тайно может смаковать читатель, глотая слюни.

И все же давайте задумаемся, – почему стал возможен этот роман? Почему о педофилии можно написать так, как невозможно написать о зоофилии или некрофилии, – нежно и пафосно? Художественная правда в чем-то выше научной. В художественном произведении, как ни странно, гораздо труднее лгать. Лживая поэзия невозможна по определению, а роман Набокова – это поэзия. Попытка создать подобное произведение на тему, например, любви к рогатой телушке, не вызовет ничего, кроме смеха или брезгливости. А ведь речь идет о двух формах того, что общество валит в одну кучу, именуя «сексуальными извращениями». Американский писатель Ивлин Во попробовал опоэтизировать некрофилию в романе «Незабвенная». Получилась тяжеловесная и скучная (невзирая на пикантные подробности) пародия на любовь.

Детская сексуальность и педофилия у людей представляют собой социальные пороки, содержащие в своей основе биологически-эволюционный фактор. Это не означает, что с данными явлениями не надо бороться всеми возможными средствами от педагогических до карательных. Наоборот, надо, ибо социальное представляет собой отрицание животного. Общество началось с этого отрицания и зиждется на нем. Человек непрерывно обязан делать над собой усилие, чтобы не поддаваться позывам, возвращающим нас в пережитое животное состояние. Не случайно в Библии говорится, что один раскаявшийся грешник дороже ста праведников. Это самое социальное изречение Завета, ибо человек становится социальным существом в непрерывной борьбе со своей животной природой. Стоит один раз дать слабину в этой борьбе – и она, как воронка Мальмстрема, затянет в свою пучину. Филогенетическое прошлое тяготеет над нашим настоящим и постоянно угрожает ему, ибо между человечески-социальным и животным нет и не может быть отношений покоя, это антагонистические отношения. Вспомним поршневскую инверсию «АВВА».

Возникает вопрос: если у животных вышеописанные явления отсутствуют, – чем объяснить их массовые проявления у психически нормальных людей? Детская сексуальность свойственна всем без исключения нормальным людям; педофилия многим; латентная педофилия – пусть меня казнят за правду – очень многим и не только учителям. Возможно, – большинству (благодарность прогрессивному человечеству за стойкое сопротивление этому древнему кошмару).

Не усматриваю иной возможности, кроме как объяснить детскую сексуальность и педофилию неотенией, лежащей в основе эволюции человека. Эволюция в свое время «подтолкнула» к этому наших предков, потому что в силу изменения природных условий неотенические особи перестали видоизменяться во взрослых дельфинид и возникла необходимость в «детском» сексе ради продления рода. Благодаря этому эволюционному приспособлению, неотеническая форма морфологически закрепилась и начала самостоятельное развитие, как отдельный вид, приведший в отдаленном будущем к появлению человека. Человек – это половозрелый зародыш не шимпанзе, а археоцет.

4. Человек играющий (homo ludens)

Еще одно доказательство педоморфоза – наше пристрастие к играм и к игровому поведению вообще, которое проявляется буквально во всех ситуациях. Философ и историк Й. Хейзинга (Нидерланды), изучив роль игрового поведения, призвал изменить название биологического таксона человека. «Homo ludens» («Человек играющий») вместо «Homo sapiens» («Человек разумный»), – вот так должен называться наш биологический вид по мнению Хейзинги. Взрослый человек в гораздо большей степени ребенок, чем взрослый волк или олень, или любое другое животное. Игривость, сравнимую с нашей, проявляют только дельфины в бассейнах, но у них это может быть замещением нормальной жизнедеятельности, поскольку игровое поведение подкрепляется едой. Казалось бы, домашние кошки и собаки, игривые в детстве, как все хищники, должны продолжать играть всю жизнь, постольку поскольку им, избавленным от добывания еды, больше делать нечего. Однако, повзрослев, они в значительной степени теряют интерес к игре. Люди испытывают необъяснимую тягу к игре всю жизнь. В романе «Игрок» Достоевского, который сам был рабом игры, фигурирует старая солидная женщина, которая в несколько дней проиграла в рулетку все свои немалые поместья. О чем говорит «игровая зависимость» человечества? Скорее всего, о том, что оно в своем развитии прошло через педоморфоз, в силу чего инфантильность является непременным компонентом сознания человека.