Текст книги "Мой мир"

Автор книги: Виктор Гребенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава V. ПОЛЕТ

Тихий степной вечер. Медно-красный диск солнца уже коснулся далекого мглистого горизонта. Домой выбираться поздно – задержался тут я со своими насекомьими делами и готовлюсь ко сну, благо, во фляжке осталась вода и есть противокомариная «Дэта», которая здесь очень нужна: на крутом берегу солоноватого озера великое множество этих надоедливых кусак. Дело происходит в степи, в Камышловской долине – остатке бывшего мощного притока Иртыша, превратившегося из-за распашки степей и вырубки лесов в глубокий и широкий лог с цепочкой вот таких соленых озер.

Жители озер Камышловской долины: жучок-вертячка, клопик-гребляк, личинка стрекозы (нападает на комариных личинок), плавунец, личинка веснянки, личинки ручейников (в домиках). Взрослые ручейники – на предыдущей странице.

А на цветном рисунке – радужница.

Безветренно – не шелохнется даже травинка. Над вечерним озером мелькают утиные стайки, слышится посвист куликов. Высокий небосвод жемчужного цвета опрокинулся над затихающим степным миром. Как же хорошо здесь, на приволье!

Устраиваюсь у самого обрыва, на травянистой лужайке: расстилаю плащ, кладу рюкзак под голову; перед тем как лечь, собираю несколько сухих коровьих лепешек, складываю их рядом в кучку, зажигаю – и романтичный, незабываемый запах этого синего дымка медленно расстилается по засыпающей степи. Укладываюсь на свое нехитрое ложе, с наслаждением вытягиваю уставшие за день ноги, предвкушая еще одну – а это выпадает мне нечасто – замечательную степную ночь.

Голубой дымок тихо уносит меня в Страну Сказок, и сон наступает быстро: я становлюсь то маленьким-маленьким, с муравья, то огромным, как все небо, и вот сейчас должен уснуть; но почему сегодня эти кажущиеся «предсонные изменения» размеров моего тела какие-то необычные, уж очень сильные; вот к ним добавилось нечто новое: ощущение падения – будто из-под меня мгновенно убрали этот высокий берег, и я падаю в неведомую и страшную бездну!

Вдруг замелькали какие-то всполохи, и я открываю глаза, но всполохи не исчезают – пляшут по жемчужно-серебристому вечернему небу, по озеру, по траве.

Появился резкий металлический привкус во рту – будто я приложил к языку контакты сильной батарейки. Зашумело в ушах; отчетливо слышны двойные удары собственного сердца.

Какой уж тут сон!

Я сажусь и пытаюсь отогнать эти неприятные ощущения, но ничего не выходит, лишь всполохи в глазах из широких и нерезких превратились в узкие четкие не то искры, не то цепочки, и мешают смотреть вокруг.

И тут я вспомнил: очень похожие ощущения я испытал несколько лет назад в Лесочке, а именно в Заколдованной Роще!

Пришлось встать и походить по берегу: везде ли здесь такое? Вот здесь, в метре от обрыва – явное воздействие «чего-то», отхожу в глубь степи на десяток метров – это «что-то» вполне явственно исчезает.

Становится страшновато: один, в безлюдной степи, у «Заколдованного Озера»… Собраться быстренько – и подальше отсюда. Но любопытство на этот раз берет верх: что же это все-таки такое? Может, это от запаха озерной воды и тины? Спускаюсь вниз, под обрыв, сажусь у воды, на большой комок глины. Густой сладковатый запах сапропеля – перегнивших остатков водорослей – обволакивает меня словно в грязелечебнице. Сижу пять минут, десять – ничего неприятного нет, впору где-то здесь улечься спать, но тут, внизу, очень сыро.

Забираюсь на верх обрыва – прежняя история! Кружится голова, снова «гальванически» кислит во рту, и будто меняется мой вес – то легкий я невероятно, то, наоборот, тяжелый-тяжелый; в глазах снова разноцветно замелькало…

Непонятно: было бы это действительно «гиблое место», какая-то нехорошая аномалия – не росла бы тут, наверху, вот эта густая трава, и не гнездились бы те самые крупные пчелы, норками которых буквально испещрен крутой глинистый обрыв – а я ведь устраивался на ночлег как раз над их подземным «пчелоградом», в недрах которого, конечно, великое множество ходов, камер, личинок, куколок, живых и здоровых.

Так в тот раз я ничего не понял, и, невыспавшийся, с тяжелой головой, ранним летним утром – еще не взошло солнце – подался в сторону тракта, чтоб на попутке уехать в Исилькуль.

В то лето я побывал на Заколдованном Озере еще четыре раза, в разное время дня и в разную погоду. К концу лета пчелы мои разлетались тут в невероятном количестве, доставляя в норки откуда-то ярко-желтую цветочную пыльцу – одним словом, чувствовали себя прекрасно. Чего не скажешь обо мне: в метре от обрыва, над их гнездами – явственный «комплекс» неприятнейших ощущений, метрах в пяти – без таковых…

И опять недоумение: ну почему же именно тут чувствуют себя прекрасно и растения, и эти пчелы, гнездящиеся здесь же в великом множестве, так что обрыв испещрен их норками, как не в меру ноздреватый сыр, а местами – почти как губка?

Не так давно Камышловка была широким полноводным притоком Иртыша, протекавшим рядом с Исилькулем. Теперь вместо реки – огромный лог с редкой цепочкой иссыхающих озер, со свалками на склонах, и еще сюда планируют провести канализационный сток…

Разгадка пришла много лет позднее, когда пчелоград в Камышловской долине погиб: пашня подступила к самому обрыву, который из-за этого обвалился, и теперь там не только ни норки, ни травинки, но и огромная гнуснейшая свалка. У меня осталась лишь горстка старых глиняных комков – обломков тех гнезд – с многочисленными каморками-ячейками. Ячейки были расположены бок о бок и напоминали маленькие наперстки, или, скорее, кувшинчики с плавно сужающимися горлышками; я уже знал, что пчелы эти относятся к виду Галикт четырехпоясковый – по числу светлых колечек на продолговатом брюшке.

Вот она, открывшая мне Чудо: пчелка Галиктус квадрицинктус (галикт четырехпоясковый).

На моем рабочем столе, заставленном приборами, жилищами муравьев, кузнечиков, пузырьками с реактивами и всякой иной всячиной, находилась широкая посудина, наполненная этими ноздреватыми комками глины. Потребовалось что-то взять, и я пронес руку над этими дырчатыми обломками. И случилось чудо: над ними я неожиданно почувствовал тепло… Потрогал комочки рукой – холодные, над ними же – явное ощущение тепла; вдобавок появились в пальцах какие-то неведомые мне раньше толчки, подергивания, «тиканья».

Схематический разрез гнезда галиктов близ самой глубокой его части. Внизу – обломки гнезд, положенные дырочками вверх, дают особенно сильное излучение.

А когда я пододвинул миску с гнездами на край стола и склонил над нею лицо, ощутил то же самое, что на Озере: будто голова делается легкой и большой-большой, тело проваливается куда-то вниз, в глазах – искроподобные вспышки, во рту – вкус батарейки, легкая тошнота…

Я положил сверху картонку – ощущения те же. Крышку от кастрюли – будто ее и нет, и это «что-то» пронзает преграду насквозь.

Следовало немедленно изучить феномен. Но что я мог сделать дома без каких бы то ни было физических приборов? Исследовать гнездышки помогали мне сотрудники многих институтов нашего ВАСХНИЛ-городка [13]13
  ВАСХНИЛ в бывшем СССР – Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. ВАСХНИЛ-городком по сей день называют в обиходе Краснообск, городок сибирских ученых-аграрников под Новосибирском.


[Закрыть]. Но, увы, приборы не реагировали на них нисколько: ни точнейшие термометры, ни регистраторы ультразвука, ни электрометры, ни магнитометры. Провели точнейший химический анализ этой глины – ничего особенного. Молчал и радиометр…

Зато руки, обычные человеческие руки – и не только мои! – явственно ощущали над гнездовьями то тепло, то как бы холодный ветерок, то мурашки, то тики, то более густую, вроде киселя, среду; у одних рука «тяжелела», у других будто что-то подталкивало ее вверх; у некоторых немели пальцы, сводило мышцы предплечья, кружилась голова, обильно выделялась слюна.

Сходным образом вел себя пучок бумажных трубок, сплошь заселенных пчелами-листорезами. В каждом тоннеле помещался сплошной ряд многослойных стаканчиков из обрезков листьев, закрытых вогнутыми круглыми – тоже из листьев – крышечками; внутри стаканчиков – шелковые овальные коконы с личинками и куколками. Я предлагал людям, ничего не знающим о моей находке, подержать ладонь или лицо над гнездовьем листорезов, и все подробно протоколировал. Результаты этих необычных экспериментов вы можете найти в моей статье «О физико-биологических свойствах гнездовий пчел-опылителей», опубликованной в третьем номере «Сибирского вестника сельскохозяйственной науки» за 1984 год. Там же приведена и формула открытия – краткое физическое объяснение этого удивительного явления.

Гнездовье пчел-листорезов: пучок бумажных трубок, сплошь заполненных зелеными стаканчиками, сработанными из листьев. Чем больше заселений – тем ощутимее излучение.

«Отталкиваясь» от пчелиных гнезд, я натворил несколько десятков искусственных «сотов» из пластика, бумаги, металла, дерева, и оказалось, что причина всех этих непривычных ощущений – никакое не «биополе», а размеры, форма, количество, взаиморасположение полостей, образованных любыми твердыми телами. И по-прежнему организм это чувствовал, а приборы «молчали».

Назвав находку эффектом полостных структур – ЭПС, я усиленно продолжал и разнообразил опыты, и Природа продолжала раскрывать мне свои сокровенные тайны одну за другой…

Оказалось, что в зоне действия ЭПС заметно угнетается развитие сапрофитных [14]14
  Сапрофитные организмы – питающиеся мертвыми останками растений.


[Закрыть] почвенных бактерий, дрожжевых и иных грибков, прорастание зерен пшеницы, меняется поведение микроскопических подвижных водорослей хламидомонад, появляется свечение личинок пчел-листорезов, а взрослые пчелы в этом поле ведут себя намного активнее, и работу по опылению растений заканчивают на две недели раньше.

7 декабря 1983 г., Новосибирск. Пшеница по G2 зёрна. Опыт: под ячеистой структурой. Справа – контроль.

Равноотстоящие группы микроскопических хламидомонад быстро смазываются многополостной структурой, названной «Хрональным дикобразом Гребенникова» в книге А. И. Вейника «Термодинамика реальных процессов» (Минск, «Наука и техника», 1991 г.). Там же подробно описаны и разъяснены разработки и других авторов, земных и «инопланетных», в том числе различные НЛО.

Оказалось, что ЭПС ничем не экранируется, подобно гравитации, действуя на живое сквозь стены, толстый металл, другие преграды.

Оказалось, что если переместить ячеистый предмет на новое место, то человек ощутит ЭПС не сразу, а через несколько секунд или минут, в прежнем же месте остается «след», или, как я его шутя назвал, «фантом», ощутимый рукою через десятки минут, а то и спустя месяцы.

Оказалось, что поле ЭПС убывает от сотов не равномерно, а окружает их целой системой невидимых, но иногда очень четко ощутимых «оболочек».

Оказалось, что животные (белые мыши) и люди, попавшие в зону действия даже сильного ЭПС, через некоторое время привыкают к нему, адаптируются. Иначе и быть не может: нас ведь повсюду окружают многочисленные большие и малые полости, решетки, клетки – живых и мертвых растений (да и наши собственные клетки), пузырьки всяких поролонов, пенопластов, пенобетонов, сами комнаты, коридоры, залы, кровли, пространства между деталями пультов, приборов, машин, между деревьями, мебелью, зданиями.

Полости между непонятными до сих пор выростами на теле насекомых оказались специальными волновыми «маяками». В центре – наш сибирский жук-носорог.

Оказалось, что «столб» или «луч» ЭПС сильнее действует на живое тогда, когда он направлен в противосолнечную сторону, а также вниз, к центру Земли.

Оказалось, что в сильном поле ЭПС иногда начинают заметно «врать» часы, и механические, и электронные – не иначе как тут задействовано и Время.

Оказалось, что все это – проявление Волн Материи, вечно подвижной, вечно меняющейся, вечно существующей, и что за открытие этих волн физик Луи да Бройль еще в 20-х годах получил Нобелевскую премию, и что в электронных микроскопах используются эти волны.

Оказалось… да много чего оказалось, но это уведет нас в физику твердого тела, квантовую механику, физику элементарных частиц, то есть далеко в сторону от главных героев нашего повествования – насекомых.

…А ведь мне удалось-таки сделать приборчики для объективной регистрации ЭПС, отлично реагирующие на близость насекомьих гнезд. Вот они на рисунке: герметические сосуды, в которых на паутинках наклонно подвешены соломинки и обожженные ветки – рисовальные угольки; на дне немного воды, чтобы исключить электростатику, мешающую опытам при сухом воздухе. Наводишь на верхний конец индикатора старое осиное гнездо, пчелиные соты, пучок колосьев – индикатор медленно отходит на десятки градусов… Чуда здесь нет: энергия мерцающих электронов обоих многополостных тел создает в пространстве систему суммарных волн, волна же – это энергия, способная произвести работу по взаиморасталкиванию этих предметов даже сквозь преграды, подобные толстостенной стальной капсуле (на фотографии). Трудно представить, что сквозь ее броню запросто проникают волны крохотного легкого осиного гнездышка, которое видно на снимке, и индикатор внутри этой тяжеленной глухой капсулы убегает от давно нежилого осиного гнезда порой на пол-оборота – но это так. Сомневающихся прошу посетить Музей агроэкологии под Новосибирском, где вы увидите все это своими глазами.

Сантиметровая стенка заземленной стальной капсулы – не помеха для «всепроникающего» ЭПС…

Там же, в Музее, стоит всегда действующий сотовый обезболиватель; каждый, севший на этот стул под футляр, в котором находятся несколько рамок с пустыми, но полномерными сотами медоносной пчелы (по-пчеловодному «сушь»), почти наверняка почувствует нечто через несколько минут (что именно, напишите мне, буду благодарен), а вот у кого болит голова – через считанные минуты простится с болью, во всяком случае, на несколько часов. Мои обезболиватели успешно применяются в разных уголках страны – секрета из своей находки я не делал. Излучение четко уловимо рукой, если ее ладонью вверх подносить снизу к футляру с сотами, который может быть картонным, фанерным, а еще лучше – из жести, с наглухо запаянными швами.

Сотовый обезболиватель.

Такой вот еще один насекомий подарок…

Вначале я рассуждал так: с медоносной пчелой люди имеют дело тысячелетия, и никто не пожаловался на что-либо неприятное, кроме, конечно, случаев, когда пчелы жалят. Подержал рамку с сушью над головой – работает! Остановился на комплекте из шести рамок. Вот и вся история этого в общем-то нехитрого открытия.

Совсем иначе действует старое осиное гнездо, хотя размер и форма его ячеек очень близки к пчелиным. Но здесь и существенная разница: материал ячей, в отличие от восковых сотов, более рыхлый в микропористый – это бумага (кстати, бумагу первыми изобрели осы, а не люди: скоблят старые древесные волокна и смешивают с клейкой слюной), стенки ячей много тоньше пчелиных, расположение и размер сотов – тоже иное, да еще и внешняя оболочка, тоже из бумаги, в несколько слоев, с промежутками между ними. Ко мне поступали сообщения об очень неблагоприятном воздействии нескольких осиных гнезд, построенных на чердаке. Да и вообще большинство многоячеистых устройств и объектов, обладающих сильно выраженным ЭПС, в первые минуты или часы на людей действуют далеко не благотворно; соты медоносной пчелы – одно из немногих исключений.

Назначение глубоких ямок на покровах насекомых – создание защитного волнового поля. Осе-блестянке такая защита очень нужна: она подсовывает свои яйца в гнезда других ос и пчел…

А когда в шестидесятых годах в нашей исилькульской квартире жили шмели, я не раз наблюдал такое. Иной молодой шмелек, пробравшись через длинную трубку из улья к летку в форточке и впервые покидая дом, не очень добросовестно запоминал местонахождение летка и потом долго блуждал у окон не только нашего, но и соседнего, похожего на наш, дома. А вечером, устав и «махнув рукой» на неважную свою зрительную память, садился на кирпичную стену дома точнехонько против улья и пытался меж кирпичами «проломиться» напрямик. Откуда было знать насекомому, что именно тут, в четырех метрах от летка в сторону и полуторах метрах ниже, за толщей полуметровой стены – его родное гнездо? Тогда я терялся в догадках, теперь же знаю, в чем дело; не правда ли, удивительная находка?

А теперь вспомним Город Помпилов в Питомнике – когда эти осы-охотницы прямехонько возвращались не только в данную точку местности, но и в совсем другой пункт, куда был перенесен ком земли с норкой: там несомненно работал волновой маяк, создаваемый полостью гнезда.

И еще одну тайну открыли мне в те годы друзья-насекомые, связанные с цветками растений. Оказалось, что кроме цвета, запаха, нектара цветки, дабы привлечь своих крылатых опылителей, имеют подобный же волновой маяк, весьма мощный и тоже ничем не перекрываемый. Обнаружил я его рисовальным угольком – обожженной веточкой, водя ею напротив крупных колоколообразных цветков – тюльпанов, лилий, амариллисов, мальвы, тыквы: еще издали чувствовалось как бы торможение этого «детектора». Вскоре я находил цветок в темной комнате почти безошибочно с расстояния в один-два метра – но при условии, что его не смещали, так как на старом месте какое-то время оставалась «ложная цель» – уже знакомый нам «остаточный фантом». Я никакой не экстрасенс, и это получается буквально у каждого после некоторой тренировки; вместо уголька можно использовать дециметровый обломок стебля желтого соргового веника или короткий карандашик, тупая сторона которого должна смотреть на цветок. У иных же просто ладонь, или язык, или даже все лицо ощутят идущее от цветка «тепло», «холод», «мурашки». Как показали многочисленные опыты, более чувствительны к «цветковым» Волнам Материи дети и подростки.

Когда гусеница Гарпии принимает вот такую устрашающую позу, от хвостовой вилочки, быстро извивающейся, исходит весьма интенсивное излучение.

Эти крохотные – высотой меньше трех миллиметров – яички хищного травяного клопика редувия обнаружены биолокатором (стр. 112). Столь мощное поле – вероятно, защитное – излучалось системой микростерженьков на крышках. Не сгодится ли этот опыт людям? А из яиц вышли вот такие «детишки»…

Что касается подземно гнездящихся пчел, то «знание о ЭПС» им жизненно необходимо, во-первых, для того, чтоб при рытье новой галереи строительница не врубилась бы в гнездо к соседке, а еще издали обошла его. Иначе весь пчелоград, источенный пересекающимися норками, рухнет. Во-вторых, нельзя допустить, чтобы корни растений – а они, как мы знаем, способны сломать здание – не проросли бы в галереи и ячейки. И, не доходя нескольких сантиметров до ячей, корни останавливают рост или забирают в сторону, чувствуя близость пчелиных гнезд. Это наглядно подтвердилось в моих многочисленных опытах по прорастанию зерен пшеницы в сильном поле ЭПС по сравнению с контрольными зернами, развивавшимися при тех же температуре, влажности, освещенности: на снимках и рисунках видны и гибель корешков в опытной партии, и резкое отклонение их в сторону, противоположную моим «искусственным сотам».

Эксперименты по воздействию ЭПС на прорастающие пшеничные зерна. Расстояние между опытной (под «решетками») чашкой и контрольной – 90 сантиметров. В первом сосуде зерна почти погибли…

Излучатель ЭПС находился не сверху, а сбоку, и растущие корешки резко заворачивали в противоположную сторону.

Получалось, что между травами и пчелами там, на Озере, был издавна заключен этот союз – один из примеров высшей экологической целесообразности всего Сущего; и там же, в этой же точке земного шара, – другой пример безжалостного, невежественного отношения людей к Природе… Пчелограда теперь нет и в помине, и каждую весну густые потоки плодородного в прошлом чернозема стекают, между мерзких свалочных куч, вниз, к безжизненным круто-соленым лужам, бывшим в недавнем еще прошлом цепью озер, над которыми носились несметные стаи куликов и уток, на воде ярко-белыми точками виднелись лебеди, на широких крыльях реяли хищники-скопы. А у обрыва, источенного пчелиными норками, стояло гудение от сотен тысяч неустанных крыльев галиктов, которые открыли мне первую дверь в Неведомое.

Наверное, утомил я читателя всеми этими своими сотами-структурами-решетками… Для описания всех моих опытов потребовалась бы отдельная толстая книга, поэтому упомяну лишь вот что: в поле ЭПС у меня неоднократно давал сбои микрокалькулятор БЗ-18А, работавший на батарейке: то безбожно врал, то вообще не загоралось по нескольку часов его табло Воздействовал я на него осиным гнездом дополненным ЭПС от двух моих ладоней по отдельности эти структуры на ЭВМ не влияли.

Замечу, что кисти рук с их трубчатыми косточками фаланг, суставами, связками, сухожилиями, сосудами, ногтями – интенсивные излучатели ЭПС, могущие за пару метров запросто оттолкнуть соломенный или угольный индикатор моего приборчика, описанного выше. Это получается буквально у всех. Поэтому я твердо убежден, что никаких «экстрасенсов» нет, а точнее, все люди – экстрасенсы… А тех, что могут таким же вот образом, на расстоянии, двигать нетяжелые предметы по столу, удерживать их на весу в воздухе или «примагниченными» к ладони – гораздо больше, чем принято считать. Их же показывают по телевизору как некое чудо; попробуйте – и жду от вас писем!

Была такая старинная народная забава: человек сидит на стуле, а четверо его товарищей «выстраивают» над его теменем решетку из горизонтальных ладоней со слегка расставленными пальцами, сначала правые руки, выше – левые; между ладонями промежутки сантиметра по два; через десять-пятнадцать секунд все четверо, по команде, быстро вводят сложенные вместе указательный и средний пальцы под коленки и под мышки сидящему, и по команде же энергично подкидывают его вверх; время между «разборкой» решетки и подкидыванием не должно превышать двух секунд, и очень важна синхронность действий. В удачных случаях стокилограммовый дядя подлетает чуть ли не к потолку, а подкидывавшие утверждают, что он был легким как пушинка…

Как же так, спросит строгий читатель, ведь все это противоречит законам природы, и Гребенников проповедует мистику? Ничего подобного, никакой мистики, просто мы, люди, мало еще знаем о Мироздании, которое, как видим, не всегда «признает» наши, человечьи, правила, установки, приказы…

И осенила меня как-то мысль: уж очень похожи результаты моих опытов с насекомьими гнездами на сообщения людей, побывавших невдалеке от… НЛО. Вспомните и сопоставьте: временный вывод из строя электронных приборов; «фокусы» с часами – то есть со временем; невидимая упругая «преграда»; временное уменьшение веса предметов; чувство уменьшения веса человека; фосфены – цветные подвижные «картинки» в глазах; «гальванический» вкус во рту… Обо всем этом вы, несомненно, читали в «энэлошных» газетных и журнальных статьях – почти все это можно увидеть и испытать на себе в нашем Музее. Приезжайте!

Это вовсе не «микро-НЛО», а брачный полет пустынных мушек над камнем (наблюдение П. И. Мариковского).

Устройство гнезда ос Долиховеспила саксоника (обычных в Сибири) и отдельных ячеек.

Везет же некоторым! Видят и «тарелки», и многие другие НЛО, к примеру, вот такие. А вот мне «не везет», хотя наблюдаю Небо чаще и дольше многих других.

Получалось, что я стою на пороге еще одной из тайн? Именно так. И снова мне помог случай, а точнее – мои друзья-насекомые. И снова пошли бессонные ночи, неудачи, сомнения, добывание недостающих материалов, поломки, даже аварии… А посоветоваться не с кем: засмеют, если не хуже… Но смею сказать тебе, читатель: счастлив тот, у кого более-менее нормально работают глаза, голова, руки – руки должны быть мастеровыми, умелыми! – и радость Творчества, даже не завершенного успехом, поверьте мне, куда выше и ярче, чем получение диплома, медали, авторского свидетельства.

Судите об этом по отрывку из моих рабочих дневников, конечно, обработанному для этой книги и поэтому сильно упрощенному и сокращенному; фото и рисунки помогут вам в восприятии и оценке написанного.

…Знойный летний день. Дали утопают в голубовато-сиреневом мареве; над полями и перелесками – гигантский купол неба с застывшими под ним пышными облаками. Они как бы лежат на огромном прозрачном стекле, и потому все низы у них выровненные, плоские, а верхние части облаков – так ослепительно освещены солнцем, что при взгляде на них приходится прищуривать глаза.

Я лечу метрах в трехстах над землей, взяв за ориентир дальнее озеро – светлое вытянутое пятнышко в туманном мареве. Синие колки причудливых очертаний медленно уходят назад; между ними – поля: вот те, голубовато-зеленые, – это овес; белесоватые прямоугольники с каким-то необычным, дробно-мельчайшим мерцанием – гречиха; прямо подо мною – люцерновое поле, знакомая зелень которого по цвету ближе всего к художественной краске «кобальт зеленый средний»; пшеничные зеленые океаны, что справа – более плотного, как говорят художники, оттенка, и напоминают краску под названием «окись хрома». Огромная разноцветная палитра плывет и плывет назад….

Меж полей и перелесков вьются тропинки. Они сбегаются к грунтовым дорогам, а те, в свою очередь, тянутся туда, к автотрассе, пока еще невидимой отсюда из-за дымки, но я знаю, что если лететь правее озера, то она покажется: ровная-ровная светлая полоска без конца и начала, по которой движутся автомашины – крохотные коробочки, неторопливо ползущие по светлой ленте.

По солнечной лесостепи живописно распластались разновеликие плоские тени кучевых облаков, тех, что надо мною – густо-синие там, где ими закрыты перелески, а на полях – голубые разных оттенков.

Сейчас я как раз в тени такого облака; увеличиваю скорость – мне это очень легко сделать – и вылетаю из тени. Немного наклоняюсь вперед и чувствую, как оттуда, снизу, от разогретой на солнце земли и растений, тянет теплый тугой ветер, не боковой, как на земле, а непривычным образом дующий снизу вверх. Я физически ощущаю густую плотную струю, сильно пахнущую цветущей гречихой, – конечно же, эта струя запросто поднимет – даже крупную птицу, если та раскроет неподвижно свои крылья, – орел, журавль или аист.

Но меня держат в воздухе не восходящие потоки, у меня нет крыльев; в полете я опираюсь ногами на плоскую прямоугольную платформочку, чуть больше крышки стула – со стойкой и двумя рукоятками, за которые я держусь и с помощью которых управляю аппаратом.

Общий вид гравитоплана в предрабочем положении (1990 год).

Фантастика? Да как сказать… Одним словом, прерванная рукопись этой книги два года лежала без движения, потому что щедрая и древняя Природа, опять же через моих друзей-насекомых, вдруг взяла и выдала мне еще Кое-Что, сделав это, как всегда, изящно и ненавязчиво, зато быстро и убедительно. И целых два долгих года Находка не отпускала меня от себя – хотя «освоение» ее, как мне казалось, шло стремительно. Но это всегда так: когда дело интересное, новое, – время летит чуть ли не вдвое быстрее.

Светлое пятнышко степного озера уже заметно приблизилось, выросло, и за ним – шоссе с уже явственно различимыми отсюда, с высоты, коробочками автомашин. Автострада эта идет километрах в восьми от железной дороги, параллельной ей, и вон там, если хорошо приглядеться, можно увидеть опоры контактной сети и светлую насыпь железнодорожного полотна. Пора повернуть градусов на двадцать влево.

Парят белоголовые сипы. Из цикла «Воспоминания о Родине»

Меня снизу не видно, и не только из-за расстояния: даже при очень низком полете я большей частью совсем не отбрасываю тени. Но все-таки, как я после узнал, люди изредка кое-что видят на этом месте небосвода: либо светлый шар или диск, либо подобие вертикального или косого облачка с резкими краями, движущегося, по их свидетельствам, как-то «не по-облачному». Некто наблюдал «плоский непрозрачный квадрат размером с гектар» – может, это была иллюзорно увеличившаяся платформочка моего аппарата?

Большей же частью люди ничего не видят, и я пока этим доволен – мало ли чего. Тем более, что пока не установил, от чего зависит «видимость-невидимость». И поэтому сознаюсь, что старательно избегаю в этом состоянии встречаться с людьми, для чего далеко-далеко облетаю города и поселки, а дороги да тропки пересекаю на большой скорости, лишь убедившись, что на них никого нет.

В этих экскурсиях, для читателя несомненно фантастических, а для меня ставших уже почти привычными, я доверяю лишь им – изображенным на этих страницах друзьям-насекомым, и первое практическое применение этой моей последней Находки было, да и сейчас остается, энтомологическим – обследовать свои заветные уголки, запечатлеть их сверху, найти новые, неизвестные еще мне, Страны Насекомых, нуждающиеся в охране и спасении.

Увы, природа сразу поставила мне свои жесткие ограничения, как в наших пассажирских самолетах: смотреть-то смотри, а фотографировать нельзя. Так и тут, если не хуже: не закрывался затвор, а взятые с собою пленки – одна кассета в аппарате, другая в кармане – оказались сплошь и жестко засвеченными. Не получались на высоте и наброски местности: почти все время обе руки заняты, лишь одну можно на две-три секунды освободить. Так что с этим осталось почти по-прежнему: рисовать по памяти – хорошо, если это удается сделать сразу после приземления; хоть я и художник, а зрительная память у меня, сознаюсь, неважная…

Полет этот совсем не похож на то, что мы испытываем во сне – именно с такого сна я когда-то начинал эту книгу. И это не столь удовольствие, как работа, порою очень трудная и небезопасная: приходится не парить, а стоять; вечно заняты руки; в нескольких сантиметрах от тебя – граница, разделяющая «это» пространство от «того», внешнего, граница невидимая, но очень коварная; все это пока что достаточно неказисто, и мое творение отдаленно напоминает разве что… больничные весы. Но ведь это начало!

Кстати, кроме фотоаппарата у меня порой очень сильно барахлили часы, и, возможно, календарь: спускаясь, скажем, на знакомую поляну, я заставал ее, правда изредка, немного не соответствующей сезону, с «отклонением» примерно до недели в ту или иную сторону, а свериться здесь было не по чему. Так что перемещаться удается не только в пространстве, а – вроде бы! – и во времени. Утверждать последнее со стопроцентной гарантией не могу, кроме, разве, того, что в полете – особенно в начале – сильно врут часы: поочередно то спешат, то отстают, но к концу экскурсии оказываются идущими точно секунда в секунду. Вот почему я во время таких путешествий сторонюсь людей: если тут задействовано, вместе с гравитацией, и Время, то вдруг произойдет нарушение неведомых мне следственно-причинных связей, и кто-то из нас пострадает?

Опасения эти у меня вот от чего: взятые «там» насекомые из пробирок, коробок и других вместилищ… исчезают, большей частью, бесследно; один раз пробирку в кармане изломало в мелкие осколки, в другой раз в стекле получилась овальная дырка с коричневыми, как бы «хитиновыми» краями – вы видите ее на снимке;