Текст книги "Свадебный рэп"

Автор книги: Виктор Смоктий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Битвы при Каннах

Подписание купчей на оставшийся пакет российских долгов было назначено на день открытия кинофестиваля в Каннах: ведь поручитель Лени и Саши перед международными банками был кинокритик, и он не хотел пропускать судьбоносное для кино событие ради чьих-то патриотических поползновений. Поэтому всем заинтересованным сторонам пришлось приехать в перенаселенный на время фестиваля город и пару дней потолкаться в перевозбужденной толпе.

Но Леня и Саша не возражали, поскольку, как и всякие нормальные люди, тоже хотели увидеть живьем звезд мирового экрана, а где можно их увидеть в таком количестве, как не в Каннах?

Знакомство со звездами началось с поездки в лифте с пьяным в дым Депардье. Тот хотел выйти через зеркальную стену лифта, но Леня вовремя развернул звезду к открывшимся дверям, за что получил благосклонную улыбку и визитку какой-то журналистки, которую Депардье выудил из кармана вместе с мятыми проспектами кинофирм. На своем этаже они встретились со Шварценеггером, который, будучи приглашен на роль доктора Живаго, не расставался с белым халатом, стетоскопом и бородой, которую (для русского колорита) ему порекомендовал отрастить режиссер.

Вообще с того момента, как наши герои появились в Каннах, их не оставляло впечатление, что они являются персонажами какого-то фильма, в котором, кроме них, играют еще и Вуди Аллен, огромный, как гора, с неизменной «гаваной» в зубах, Том Кидман и Николь Круз, а в сцене «Ужин в гостинице», повторяющейся каждый вечер, им подыгрывают в качестве массовки изнеженный, как лотос, Ван Дамм, длинноногая блондинка Були Голдберг, воинствующий хам Питер Фальк, эссеист и культовый теоретик кино новой сентиментальности Жан-Поль Бельмондо, изящный парадоксалист, полная противоположность самому себе Ален Делон, суперзвезда Сьюзен Камелот, демонический Денни де Вито, Джин Дос Пассос и, наконец, парочка крикливых, но ужасно милых уродов – Боб Уиллис и Джереми Мур.

Голова шла кругом от знакомых лиц и имен. Звезды были уставшие и сосредоточенные, перешагнув двери лифта или идя по коридору к своему номеру, они сбрасывали маску победителей и становились обычными людьми, возвращающимися с очень тяжелой, хотя и любимой работы.

Сама процедура подписания должна была произойти в президентском номере на третьем этаже. Саша и Леня, привыкшие в последнее время к такого рода процедурам, уже не волновались, как в первый раз, когда они даже перепутали места своих подписей и подписали один экземпляр за Банк международной кооперации и стабилизации. И хотя это вызвало у всех только улыбку, ребята твердо решили больше подобных ляпов не допускать, потому что неизвестно: вдруг эти документы могут быть признаны по суду ничтожными? За свои деньги еще и судиться придется с той же Россией, как это приходится делать швейцарской фирме «Нога».

Коротая время до подписания договора, друзья присели за столик открытого кафе перед гостиницей на набережной Круазетт. Здесь во время фестиваля шла постоянная работа: сценаристы встречались с режиссерами, те, в свою очередь, – с продюсерами; как пираньи, сновали туда-сюда папарацци, молодые актрисы в пяти шагах от столиков кафе, уже на берегу моря, грациозно обнажали грудь. Никто из участников этой тусовки не знал, кого он точно знает, а кого – нет (вдруг их познакомили на вчерашнем банкете?), поэтому все на всякий случай здоровались со всеми.

Так сделали и Саша с Леней, сказав традиционное «morning» двум российским режиссерам, расположившимся за соседним столиком. Те им ответили.

– Это еще что за хари? – спросил один из них, бородатый, вполголоса, надеясь, что Саша с Леней – иностранцы и русского не понимают.

– А черт их знает? Видишь, аккредитация, значит, фестивальные, – ответил другой режиссер, что с усами.

– Я тебе сколько хочешь этих аккредитаций нашлепаю. Вон доллары при помощи ксероксов цветных делают – ни за что отличить от настоящих не могут.

– Сейчас и настоящие-то делают – смотреть противно, – сказал, морщась, усатый.

– А ты и не смотри... – мудро посоветовал бородач.

– Да, не смотри, – тяжело вздохнул усатый. – Взял минералку, а она, паскуда, как стакан вина стоит. Сэкономить хотел... лучше бы выпил.

– Неужели после вчерашнего не воротит? – удивился бородач.

– Конечно, воротит, столько кислятины никогда не пил. – Организм режиссера вспомнил все и содрогнулся. – Но этот прокатчик, помнишь, он после картины все кругами ходил, пристал: «Я, говорит, вас с миллионершей познакомлю. Она без ума от вашей картины». Ну, я и пошел. У нее, знаешь, три или, нет, четыре комнаты с видом на море. Вон, – усатый беспомощно оглянулся, не зная, в какой стороне он был вчера, – там ее дом, – показал он на приглянувшееся ему здание, которое на самом деле было представительством фирмы «Феррари».

– Да я помню, – уверенно подтвердил бородатый, – я же тоже там был. Хорошо еще, что у тебя ничего не украли. Столько рвани всякой на фестиваль набежало! У Лехи в прошлом году паспорт прямо в ресторане из пиджака вынули. Говорят, карманники со всей Европы съехались, я карточку на груди теперь ношу, – показал бородатый кожаный мешочек на груди и отхлебнул утреннего пива.

– И проститутки, вон, смотри, – указал усатый на пляж, где под блики фотокамер раздевались старлетки, – что вытворяют!

– Это нормально, – успокоил его бородатый, – ты у нас в Серебряном Бору давно не был. Там почище шоу можно увидеть. Вообще, я считаю, пока обнаженная женщина вызывает у тебя интерес, все нормально. И пусть раздеваются где хотят, я не против. Хуже, когда мужики у тебя начинают интерес вызывать. Говорят, это от пресыщенности созревает в обществе такая нравственная и эмоциональная ситуация. Когда всего много, то и созревает. Похоже на правду, – посмотрел он вокруг, – пресыщенности хватает. Как ты думаешь?

– Хай! – услышали они приветливый женский голос.

– Хай! – растерянно сказал усатый, приподнимаясь со стула и целуя в подставленную щеку платиново-пшеничную загорелую молодящуюся женщину с йоркширским терьером на руках.

– Как вы? – перевел бородатый ее участливый вопрос. – После вчерашнего?

– Прекрасно, – с неподражаемой лживостью в голосе сказал усатый, невольно пародируя героев американских фильмов, которые на вопрос «как вы?» отвечают «файн» даже с оторванной головой. – Кто это? – изумленно спросил он бородатого, когда женщина, покачивая бедрами, прошла дальше.

– Твоя миллионерша, – больше его удивился бородатый, – не узнал, что ли?

– Вчера она вроде другой была, красивее. И моложе, – озадаченно пожал плечами усатый.

– Просто вина было хоть залейся. Ты сам вчера как молодой прыгал. По-вьетнамски чего-то заговорил.

– Это у меня студенты во ВГИКе вьетнамцы были, вот и нахватался, а когда выпью, из меня это лезет, – зная за собой этот грех, объяснил усатый. – Сегодня Михалков утром со мной не поздоровался.

– Фильмы надо нормальные снимать, тогда тебе наплевать будет, здоровается с тобой Михалков или нет. Четверть зала сидело, и те до конца фильма слиняли. Это уметь надо умудриться такую нудятину снять. Попал по блату на фестиваль, так уж не выегивайся. Пей, отдыхай.

Вот вчера ты правильно себя вел – и сам отдохнул по полной программе, и народ повеселил. Даже Александр Сергеевич в конце предложил за тебя тост.

– А кто это? – обнаружил в очередной раз провалы в памяти усатый.

– Это, – бородатый поднял вверх указательный палец, – большой человек.

– А-а-а, – смутно стал вспоминать усатый, – он мне чего-то все про гомиков говорил.

Саша и Леня давно уже напряглись.

– Окучил он тут двоих, взял в оборот, они теперь по его команде российские долги скупают, а потом их России подарят. Ему за это орден, а лохов этих, гомиков, – уточнил бородач, – в автокатастрофе или как-нибудь по-другому. Крутой мужик. А вот, кстати, и он. Александр Сергеевич! Пожалуйте к нам! – окликнул Достоевского бородач.

– Спасибо, друзья, – радостно ответил тот, – но совершенно нет времени, опаздываю.

Тут он увидел Сашу и Леню, которые смотрели на него с нескрываемой ненавистью.

– Авпрочем... – Александр Сергеевич вмиг просчитал провал своей миссии и решил идти напролом, еще не зная толком, что он сделает и скажет.

Но, как всегда это бывало, его выручил слепой, дикий случай. На пляже вдруг раздался душераздирающий крик, и толпа хлынула к берегу. Побежали туда и почти все сидевшие под тентами кафе. На мокром песке, у самой кромки воды лежала девушка с перерезанным горлом. Вмиг примчалась полиция, тело окружили телеоператоры. Сквозь их плотный строй пытались пробиться зеваки с любительскими видеокамерами, но профессионалы стояли насмерть, и через них смог прорваться только человек в окровавленной рубашке. Он встал над телом и стал разбрасывать листовки, которые ветер разнес над толпой.

Взяли по листовке и Саша с Леней. Из листовки выяснилось, что на песке лежит вовсе не девушка, а кукла, играющая роль девушки в финале фильма «Duty free», ко – торый будет показан на фестивале сегодня после обеда. Человека, разбрасывавшего листовки и оказавшегося режиссером фильма, чуть не арестовали, но представитель дирекции фестиваля, правда, с большим трудом, отбил у полиции взвинченного и агрессивного мэтра.

Все это время, пока Саша и Леня наблюдали на пляже разворачивавшийся там очередной необходимый фестивалю как воздух скандал, и потом, когда они подписывали бумаги о покупке несметных долгов, Александр Сергеевич внимательно наблюдал за друзьями и вспоминал их полный ненависти взгляд в кафе. «Что это было?» – гадал он. Когда этот взгляд приобретет для него смысл?

Смутную тревогу у него вызвало соседство друзей с усатым режиссером и бородатым оператором, с которыми Александр Сергеевич вчера гулял у очень дорогой проститутки и, честно говоря, излишне разоткровенничался. Но за годы работы на советский режим у Александра Сергеевича выработалось стойкое чувство безнаказанности за свои дела и слова. Это чувство безнаказанности обеспечивалось мощным аппаратом, который работал в режиме строжайшей секретности, и горе было тому, кому Александр Сергеевич нечаянно или по прихоти выбалтывал служебные секреты. А выболтать иногда так хотелось... ведь в принципе это был обычный мужской треп о работе. Но реальная безнаказанность осталась в Советском Союзе, а сейчас существовало только призрачное ощущение безнаказанности.

Мина, заложенная Александром Сергеевичем под себя на вчерашней пьянке, рванула на пресс-конференции, собранной после подписания. На вопрос вопросов: а что они собираются делать с долгами России – Саша и Леня, глядя в упор на Александра Сергеевича, сказали, ЧТО ЕЩЕ НЕ РЕШИЛИ. Александр Сергеевич понял, что теряет ребят, теряет лицо, теряет доверие Начальника, может потерять работу, а то и жизнь. Самым ужасным следствием сказанного Сашей и Леней на пресс-конференции для Александра Сергеевича явилось то, что он безнадежно удалялся от денег фонда, терял над ними контроль и скорее всего уступал насиженное место старине Джеймсу.

И он был недалек от истины, даже сам не подозревал, как недалек. Александр Сергеевич был деморализован и не заметил, что официант, подававший шампанское после подписания, удивительно похож на Джеймса Джеймса-старшего: тот же рост, та же манера держаться, а главное – лицо. У официанта было лицо Джеймса Джеймса, а Достоевский на лицо-то и не посмотрел, передоверившись информации из Центра, что Джеймс Джеймс в это время из-за неудач с фондом отстранен от дел и сосет сопли на своем ранчо.

Александр Сергеевич был настолько уверен в окончательном успехе, что даже не думал о возможных контрходах Джеймса, а тот очень хорошо подготовился к Каннскому фестивалю и даже установил в президентском номере, где планировалось подписание, стол, который внешне был точной копией гостиничного, но на самом деле являл собой истинное чудо техники даже для нашего удивительного времени. Этот стол был сенсорным трехмерным сканером, запоминавшим все лежащие на нем документы. И эти документы, посланные через спутниковые антенны, имевшие в Каннах вид больших рекламных щитов, уже через три минуты еще теплыми копиями подписанных договоров ложились на стол генерального директора ЦРУ.

Пребывая в эйфории, генерал также совершенно упустил еще одну зловещую деталь, которая должна была насторожить его прежде всего. Это был один из флажков, стоявший на столе. Похожий на государственный флаг России, он имел внизу надпись «Кремль-2». В любое другое время Достоевский, натасканный на выявление политических двусмысленностей, мигом бы почувствовал «дружескую» руку Джеймса и нашел бы, что ответить забугорным коллегам-провокаторам, которые пытаются выхолостить глубокий патриотический смысл проводившейся акции. Может быть, даже сорвал бы подписание договора: например, взял бы бумаги и поджег их или выпрыгнул с ними в окно (всего лишь третий этаж, а внизу бассейн, он это все предварительно проверил).

Всего этого Александр Сергеевич не знал, все он проглядел, упустил – а то бы к девушке с перерезанным горлом присоединился бы пожилой мужчина с простреленной головой.

Черная метка

Каннское интервью сильно озадачило Москву. Там поняли, что треклятые долги, которые, казалось, были в руках, стали ускользать. Тревожила непонятная позиция Лени и Саши. Ситуацию запутывало то, что ребята не брали откат, а если человек не берет откат, значит, он замахивается на само мироздание. Очень опасная и чреватая всякими неожиданностями для Кремля ситуация. Решено было мягко разведать, чего они, собственно, хотят, какого хрена воду мутят.

Популярнейший ведущий российского телевидения Гауптвахтов прибыл на остров Кремль-2 на вертолете корабельного базирования завода Камова. Руководство телевидения просто умоляло Леню и Сашу дать интервью для высокорейтингового разговорного шоу Гауптвахтова «Чистосердечное интервью».

Люди любили смотреть эту передачу, потому что Гауптвахтов отличался редкой осведомленностью о собеседнике. Если, например, человек сидел в тюрьме по политическим мотивам, то Гауптвахтов мог процитировать отрывки из протоколов его допросов, а если хотел достать человека до печенок или, как говорят на телевидении, «опустить», то мог показать и подлинник доноса собеседника на своих товарищей. У ведущего было много подобных приемов, чтобы разговорить интервьюируемого, и передача получалась искренней и задушевной.

Сойдя на вулканические камни острова, Гауптвахтов прежде всего приказал оператору снять его на фоне стен Кремля-2 так, чтобы виден был океан. После этого Фаренгейт увел оператора и осветителя осваивать интерьер Георгиевского зала, где должна была протекать беседа, а Гауптвахтов наконец поздоровался с хозяевами острова.

– Да, хорошо вы тут устроились, – озадаченно сказал телевизионщик, – тут, пожалуй, и птурсами ничего не сделаешь, такие стены.

– Почему же, – возразил Леня, – если кумулятивными, да вон в то место...

– Куда-куда? – заинтересовался Гауптвахтов.

Леня показал под крышу Спасской башни.

– Там вся электроника, электросчетчик и стенка слабая, а в лоб лупить – пустое дело, там железобетон, армированный титановой сеткой, – махнул рукой Леня.

– Ты гляди, а я и не знал, – сказал Саша.

Гауптвахтов уважительно кивнул.

– Товарищ подполковник! – крикнул командир вертолета. – У нас только два часа, потом судно на патрулирование должно идти.

– Подполковник? – удивился Саша.

– Да это они так меня в шутку зовут, – смутился телеведущий. – Прилипло вот, уж сколько лет все «подполковник» и «подполковник», и не повышают, суки! – неизвестно кого обругал Гауптвахтов. – Сколько надо, столько и будет стоять! – зло крикнул он вертолетчику. – Бл..., ну и армия, распустились на... все, кому не лень, командуют!

Через четыре минуты они уже сидели в Георгиевском зале. Яркий голубоватый свет слепил ребятам глаза, а Гауптвахтов сидел в тени под лампами и задавал свои традиционно острые вопросы:

– Сейчас у вас в рукахдолговые векселя России, стоимость которых составляет без малого шесть годовых российских бюджетов.

– Откуда вы знаете? – спросил Леня.

– Я журналист, – гордо ответил телеведущий.

– Так в чем вопрос? – нетерпеливо спросил Саша, чувствуя подвох.

– Вы знаете, в каком состоянии находится российская экономика? В обществе растет нервозность и неуверенность в завтрашнем дне. Сейчас надо дать стране передохнуть. Неужели вы не хотите помочь Родине-матери, дать ей шанс на возрождение?

– А рожа не треснет? – с неожиданной злостью спро – сил Саша.

– У Родины-матери? – с патриотическим подвывом уточнил Гауптвахтов.

– Нет, у тех, кто эти деньги под Родину-мать занимал? – уточнил Леня смысл сказанного.

– Значит, не хотите пожертвовать выкупленные долги многострадальному Отечеству? – спросил Гауптвахтов строго, словно для занесения в протокол.

– Нет, – твердо ответили друзья.

– Ну, тогда смотрите, – сказал Гауптвахтов, отбросив всякий политес, после того как оператор выключил камеру.

– Это что, официальное предложение? – спросил Саша.

– Или угроза? – спросил Леня.

– Нет, что вы, я не уполномочен делать никаких официальных предложений, а тем более угрожать, я ведь всего-навсего журналист. – Гауптвахтов дал сигнал оператору, и тот снова включил камеру. – Мы знаем, что вас, Александр и Леонид, в свое время не приняли в пионеры. Может быть, отсюда у вас такая ненависть к России?

– С чего ты это взял? – спросил Саша, намеренно перейдя на хамское «ты».

– Ну как же? Долги России вы скупили, а отдавать их российскому правительству не желаете. Значит, у вас есть какой-то план относительно этих долгов. Может быть, вас почему-то не устраивает сегодняшнее правительство, и вы отдадите их другому?

– Будьте спокойны, – усмехнулся Леня, – и никакому другому тоже.

– Получается, – вкрадчиво произнес Гауптвахтов, как следователь, который загоняет обвиняемого неопровержимыми доводами в уголовную статью за изнасилование с отягчающими обстоятельствами, – что вы не долги купили, а настоящий контрольный пакет акций государства по имени «Россия»?

– Действительно, получается, – с загадочной усмешкой сказал Леня.

– Что получается? – не понял Саша.

– Что вы, – Гауптвахтов стал скандировать, словно диктовал машинистке, – как владельцы контрольного пакета, можете потребовать сменить менеджмент, то есть гавермент государства.

– Ни хрена себе! – не на шутку встревожился Саша.

– Надо будет – сменим, – решительно сказал Леня, – а то совсем перестали мышей ловить.

– Но можно же передать эти долги какой-то партии. Какой, например, партии вы доверяете? Чтобы она, победив на выборах, могла начать возрождение России с чистого листа? – подсказал Гауптвахтов еще один вариант приделать долгам ноги.

– Какое возрождение, какой чистый лист, господин Гауптвахтов? Что вы вешаете всем лапшу на уши?! – в сердцах крикнул Саша, как человек, уже настрадавшийся от возрождения малого бизнеса. – Долги – это же воздух, денег-то там нет, они уже давно украдены.

Гауптвахтов панически махал оператору, но тот, занятый подготовкой нового аккумулятора, их не видел, и камера продолжала работать.

– Апотом, с чего вы взяли, что долги – это плохо? – спросил Леня.

– Ну как же?.. – первый раз замялся Гауптвахтов. – Долги – это прежде всего зависимость...

– Правильно, – похвалил его за догадливость Саша, – а отсутствие долгов – независимость. Значит, тот, кто наделал эти долги... ну, господин Гауптвахтов, продолжите вашу же мысль. Значит, тот, кто наделал эти долги, сознательно шел...

– Достаточно, – остановил Сашу Леня, – господин Гауптвахтов давно уже знает ответ, он только сказать не может. Он же журналист.

– Так вот, пока долги у нас, Россия может считать себя независимой, – сказал Саша.

– А мы новых долгов наделаем, – с негодяйской ухмылкой парировал Гауптвахтов.

– Тогда мы эти предъявим к оплате, – быстро проговорил Леня.

– Чего же вы хотите? – спросил телеведущий. Он уже не обращал внимания, включена ли камера. Это говорило о крайней степени растерянности телевизионного зубра.

– Спокойствия для России, – сказал Саша.

– Врать тоже надо уметь, – облегченно вздохнул Гауптвахтов. – Зря стараетесь, камера-то выключена. – Он снова контролировал ситуацию. Дитя вражды и провокации, он искренне не понимал, как можно желать спокойствия в стране. На чем тогда бабки делать? И чем вообще тогда можно заниматься журналисту такого масштаба, как он? Чушь собачья!..

– Черная метка, – сказал Леня, глядя на удаляющийся за горизонт вертолет с Гауптвахтовым.

– В каком смысле? – спросил Саша.

– В том, что мы с тобой мудаки и позволили втянуть себя в историю с дыркой в голове в финале.

– Ну, Достоевский все-таки сучара. Эти в Каннах точно нашу судьбу предсказали, – в сердцах выругался Саша.

– Сами должны были думать, – самокритично заметил Леня.

– Мы же и думали дать России передышку, чтобы долги не тянули из бюджета жилы... Бли-ин, – дошло до Саши, – они ведь нам попытку государственного переворота шьют.

– Пока не шьют, но могут обвинить, Гауптвахтов же на это и намекал, – сказал Леня. – Видишь, как могут быть истолкованы наши идиотские благие намерения и поступки?

– А может, он от себя это говорил, свои мысли? – предположил Саша.

– Откуда у него свои мысли? Были бы свои, генералом был бы, а так все подполковник.

– Что же делать? – удрученно сказал Саша и с надеждой спросил Леню: – Ты чего-нибудь придумаешь?

Тот только пожал плечами и покачал головой: что, дескать, здесь придумаешь? Амба, Василь Иванович.