355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Смоктий » Свадебный рэп » Текст книги (страница 10)
Свадебный рэп
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 00:24

Текст книги "Свадебный рэп"


Автор книги: Виктор Смоктий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Операция «Черный эдельвейс»

Ночь Саша провел в полицейском участке, на жесткой скамье, листая какой-то старый порнографический журнал без обложки. Он чувствовал, что влип в довольно скверную историю, самую скверную, которая может случиться с человеком в цивилизованном обществе, – он попал в тюрьму вместо настоящего убийцы, и теперь правосудие употребит всю мощь своего иезуитского аппарата, разобьется в лепешку, но докажет, что он виноват, что это он убил бедолагу солдата в электричке, а может быть, привесит ему еще какие-нибудь нераскрытые до сих пор убийства. Саша несколько раз попросил у дежурного полицейского воды, но тот не обратил на него никакого внимания, словно это говорил не человек, а звенели на ветру китайские колокольчики. Полицейские ели, смотрели телевизор, разговаривали, кто-то куда-то уезжал, потом возвращался и с хохотом что-то рассказывал своим товарищам.

Часам к пяти утра жизнь в участке замерла, и вдруг все изменилось буквально в мгновение. Из Парижа пришел факс, что задержанного русского, который выдает себя за одного из учредителей фонда Гугенройтера, Александра Кузнецова, необходимо срочно доставить в Париж. Зазвенели телефоны, патрульные машины тут же съехались со всего города, каждому хотелось сопровождать такого преступника в столицу, где, вполне возможно, придется рапортовать об обстоятельствах его задержания самому министру. Наконец с большим трудом, в результате сложной запутанной интриги, экипаж сопровождения был собран.

Надев бронежилеты, каски и взяв автоматы с тройным боезапасом, команда погрузилась в полицейский автобус с зарешеченными окнами и хотела уже отправляться в Париж, но вовремя вспомнила про заключенного.

После ночного ливня над землей стлался туман, сквозь который едва пробивались лучи утреннего низкого солнца. Полицейский автобус двигался в золотистой дымке тихо и плавно, словно он был прогулочной подводной лодкой. Из тумана выплывали причудливые тени, которые, приближаясь, приобретали черты то огромного рефрижератора, то придорожного рекламного щита, то дерева.

Ранняя утренняя дорога убаюкала полицейских, некоторые откровенно спали. Даже водитель боролся с дремотой, осторожно ведя машину поближе к бровке, чтобы не вылететь случайно на встречную полосу, и на почтительном расстоянии от ехавшего впереди грузовика, чтобы успеть притормозить, если на дороге что-то случится, а в таком тумане это бывает сплошь и рядом. По обочине тихо проплыл знак «Внимание! Сужение дороги»; передний автомобиль зажег красные фонари, сигнализируя, что он тормозит, и остановился.

Водителю полицейской машины тоже пришлось остановиться, потому что он не мог объехать грузовик, который закупорил дорогу. Нетерпеливо посигналив и невольно разбудив товарищей, водитель выбрался из машины посмотреть, чем вызвана задержка, и тоже растворился в тумане. Прождав почти пять минут, за ним послали молодого капрала, но тот тоже бесследно исчез. Полицейские, оставшиеся в машине, не на шутку встревожились, в машине воцарилась напряженная тишина.

Позади полицейского автобуса остановилась большая черная машина, крытая тентом. Из ее кузова на дорогу выскочили какие-то военные, вооруженные автоматами. Они быстро построились в две шеренги и побежали вперед мимо изумленных полицейских. И было чему изумляться: в петлицах солдатских мундиров даже в тумане можно было различить серебристый блеск двух эсэсовских молний. На солдатах были короткие и широкие немецкие сапоги, темно-зеленые мундиры с черепом на рукаве, и вооружены солдаты были «шмайсерами», находившимися на вооружении в гитлеровской армии во Вторую мировую войну. Уж полицейские как-нибудь да разбираются в оружии!

Две шеренги пробежали мимо автобуса, в котором сидел Саша, совершенно не заинтересованный тем обстоятельством, что в наше время на дороге Франции появились солдаты какой-то эсэсовской части. Полицейские озадаченно переглянулись, вывели Сашу из автобуса и, раздираемые любопытством, тоже двинулись вслед за взводом эсэсовцев.

Поднявшийся ветерок начал разгонять туман, и Саша увидел множество людей, военных и гражданских, которые группами стояли у обочины дороги, на небольшой поляне. Противоположный край этой поляны резко уходил вниз, в лощину, заросшую орешником. Откуда-то из впереди стоявших машин эсэсовцы пинками и тычками автоматов в спину гнали растерянных людей в растерзанной одежде. Когда их подвели к немецкому офицеру, сидевшему в открытой черной машине, тот небрежно махнул в сторону орешника. Пригнанных гражданских эсэсовцы разделили на две группы, одну из которых повели на край поляны, к ореховым кустам. Людям завязали глаза, и пулеметчик, удобно расположившийся посреди поляны, тут же скосил их длинной щеголеватой очередью. И тут Саша понял, что под кустами лежат не жертвы дорожного происшествия, как ему показалось вначале, а расстрелянные.

В сторону Саши и его охранников направились два гитлеровских автоматчика. Полицейские, сопровождавшие Сашу, стояли в растерянности, совершенно не зная, что предпринять в этой ситуации, не предусмотренной никакой служебной инструкцией. Один из автоматчиков попросил у полицейских прикурить, и они протянули ему три зажигалки. Кивком поблагодарив, автоматчик жестом показал, что хочет увести Сашу. Полицейские довольно решительно запротестовали, вероятно, предполагая, что это киносъемки, но когда солдат выпустил из своего «шмайсера» очередь по земле у самых ног полицейских, те сразу присмирели и под прицелом второго «шмайсера» сложили оружие. Уходя, Саша оглянулся на них: они стояли, потупив взгляд и подняв руки в двойном фашистском приветствии.

Саша шагал впереди фашиста и смотрел по сторонам, пытаясь найти ключ ко всей этой фантасмагории. Он не предполагал, что ему суждено умереть от фашистской пули в конце двадцатого века, когда появилось много чего другого, отчего можно загнуться гораздо вернее. Но откуда взялись фашисты – или это очень громоздкий, убедительный, но все-таки бред?

Все разъяснилось, когда его подвели к офицеру в машине. В оберштумбани т. д. Саша узнал Фаренгейта, лицо которого перечеркивал грубо наклеенный шрам. За рулем сидел сам губернатор острова Кремль-2 Арчибальд-младший и, соскучившись по атмосфере съемочной площадки, руководил по уоки-токи арестами и расстрелами, замечая наметанным глазом, кто халтурит, и делая выговор расстрелянным, которые, устав лежать в одной позе, начинали шевелиться. Смешно было слышать отборный русский мат от эсэсовского офицера.

Фаренгейт протянул Саше бутылку пива и пригласил в автомобиль.

– На этой машине сам Геринг ездил, – с непонятной гордостью сказал он. – Все, – скомандовал Фаренгейт Арчибальду, – сворачивай лавочку. Линяем.

– Всем спасибо, – объявил Арчибальд в уоки-токи. – Деньги за работу уже на ваших счетах.

Когда машина Геринга проезжала мимо полицейских, Фаренгейт не удержался и весело подмигнул им. Через пятнадцать минут Саша, уже нафоршмаченный снотворным, сидел в двухместной «сессне», которой было разрешено лететь по специальному эшелону для американских бомбардировщиков.

Полицейские дружно собрали фоторобот главного эсэсовца, которого они видели в машине, и через несколько секунд раздумий компьютер вывел на экран портрет фашистского генерала с красивым мужественным лицом, перечеркнутым шрамом. Это был главный диверсант рейха Отто Скорцени.

– Проклятые боши опять хозяйничают во Франции, – проворчал пожилой уборщик, вытряхивая в черный пакет окурки из пепельницы.

Он еще мальчишкой пережил фашистскую оккупацию ипомнил беспомощный страх и ненависть, испытанные им,

когда в ответ на убийство фашистского велосипедиста партизанами боши взяли в их деревне пять заложников, несколько дней продержали их в подвале кафе и после все-таки расстреляли у стены деревенского кладбища.

Застенки Кремля, или Узник без совести

– Он приходит в себя, – доложил Лене Фаренгейт, еще не снявший так понравившийся ему эсэсовский мундир. – У нас все готово.

– Пойдем, – вздохнул Леня, готовя себя к очень неприятной, но необходимой процедуре дознания.

Саша, сам того не ведая, а может быть, ведая (что еще хуже), поставил мир на грань катастрофы. Та относительная стабильность, которой удалось добиться после неожиданного для Америки и России перехода фонда Гугенройтера во владение Лени и Саши, могла рухнуть в любую секунду, поскольку Леня не имел права распоряжаться активами и пассивами фонда в одиночку. Если бы эта ситуация затянулась еще на несколько часов, бесхозный фонд мог бы стать причиной конфликта между ведущими странами мира, втайне желавшими приютить осиротевшую финансовую империю. Поэтому так быстро и удалось организовать международное шоу с фашистами.

Чтобы подобное не повторялось в дальнейшем, все ведущие ложи мира категорически порекомендовали Лене получить от Саши твердые гарантии его желания руководить фондом.

Для получения твердых гарантий в подвале Кремля-2 было все готово: в мангале, заменившем традиционную пыточную жаровню, на углях лежали раскаленные добела щипцы, пассатижи, тавро с надписью «осторожно, точные приборы», рядом находилось еще несколько машин для пыток, в срочном порядке переделанных из спортивных тренажеров фирмы «Кеттлер». Александр Сергеевич, без пиджака, со сдвинутым от жары вбок галстуком, изредка окроплял раскаленный инструмент минеральной водой, чтобы тот не перегревался и вызывал болевой шок должной силы. По опыту Достоевский знал, что перекаленный инструмент просто убивает нервные окончания, в то время как нормальный, горячий инструмент вызывает оптимально невыносимую боль. Некоторые его сокурсники в подобных случаях использовали еще и перегретое масло, но это вызывало увечья в виде труднозалечиваемых язв, ничего по сути не добавляя к правдивости показаний, добытых во время пыток.

Обнаженный по пояс Саша висел на дыбе, что-то мыча опухшими растрескавшимися губами. Глаза его были полуоткрыты. Александр Сергеевич и Фаренгейт, так и не снявший эсэсовский мундир, выражали нетерпение приступить к пыткам, хотя они совсем не знали, чего необходимо добиться от Саши столь свирепыми методами.

Леня задумчиво обошел все пыточные приборы, потрогал их, проверил, как крутятся колеса и ходят штанги, перебрал раскаленные предметы, хватая их предусмотрительно поданной Александром Сергеевичем кухонной рукавицей, и, взяв в руки огромный длинный бич, сказал изменившимся глухим голосом:

– Оставьте нас одних.

– Помилуйте! – воскликнул Александр Сергеевич. – Вы что же, сами изволите их расспрашивать? Позвольте хотя бы помочь, у меня есть опыт...

– Нет, спасибо, Александр Сергеевич, это мой долг, и я выполню его до конца, чего бы мне это ни стоило, – отрешенно сказал Леня. – Оставьте нас.

Фаренгейт и Александр Сергеевич покинули каземат.

– В случае чего мы рядом, за дверью, – напоследок предупредил Фаренгейт, подняв кулак в антифашистском приветствии.

Леня сел в садовое кресло напротив дыбы и отпил боржоми, которым Александр Сергеевич поливал щипцы.

– Пить, – прошептал Саша.

– Успеется, – жестко сказал Леня. – Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Фонд подвесил! Ну, фонд – хрен с ним, он и без нас проживет, но ты меня подставил. Да и себя тоже. Ты разрушил самое святое – иллюзию, что мы с тобой как одно целое.

– Идите вы все, – прохрипел Саша, – гомики.

– Понятно, сказать в свое оправдание тебе нечего. Значит, ты не хочешь быть мультимиллиардером? – спросил Леня, наматывая на кулак длинное тело бича.

Саша попытался плюнуть, но из пересохшего рта вылетела только жалкая капля, которая повисла на подбородке, и тогда Леня нанес первый удар. Тело Саши дернулось.

– Будешь мультимиллиардером, скотина? – прошипел Леня со злобой.

Саша отрицательно помотал головой.

Леня снова послал бич волной, которая, достигнув тела Саши, обвилась вокруг него.

– Будешь мультимиллиардером, скотина? – повторил Леня.

Саша застонал, но снова отрицательно мотнул головой.

– Саш, это не разговор, – попытался найти подход к заупрямившемуся другу Леня, – ты отсюда выйдешь только главой фонда, или нас обоих закопают по очереди: сначала тебя, потому что я тебя запорю, потом меня, потому что без тебя я ноль, ничто. Ну?! – крикнул он. – Будешь мультимиллиардером, скотина? – спросил Леня в очередной раз, но, заметив какое-то движение друга, только щелкнул бичом вхолостую.

Саша раскрыл глаза и сплюнул на подбородок сукровицу:

– Черт с тобой, уговорил, буду мультимиллиардером...

Леня секунду подумал и бросил в мангал бумагу, которую должен был подписать Саша. Лене достаточно было устного согласия друга.

Стокгольмское окно

И весь посвященный мир вздохнул с облегчением, узнав, что Сашина выходка – это не идейная или духовная позиция, а просто минутная слабость, вызванная отсутствием в организме необходимых веществ.

В Москве точно знали, каких веществ не хватало в организме ребят. Им не хватало баб, поэтому на очередном заседании мозгового центра разведки Начальник предложил срочно воспользоваться «стокгольмским окном», которое «открывалось» только в самых экстренных случаях, не терпящих никаких отлагательств.

Прибыв в Стокгольм на своем личном лайнере поздним вечером, Саша и Леня, по своему обыкновению, не стали тратить время на посещение мест традиционного сбора геев, а попрощались с охраной и удалились в свой номер, вывесив табличку «Просим не беспокоить».

Однако через несколько минут Сашу и Леню уже можно было увидеть в люльке мойщиков окон, которая бесшумно скользила вниз.

В поздний час, когда солнце уже село и начали сгущаться сумерки, от одной из пристаней Стокгольмского порта отчалил небольшой прогулочный катер. Вдоль фальшборта катера пробегали огоньки легкомысленной гирлянды, из динамика неслась разухабистая музыка, но в кают-салоне катера следов веселья не наблюдалось.

Два пассажира – Саша и Леня – были заняты каждый своим делом. Леня что-то выискивал в Интернете, кликая по клавишам навороченного ноутбука, а Саша, прихлебывая пиво, смотрел по телевизору футбольный матч.

– Хочешь, я тебе счет скажу? – спросил Леня.

– Откуда ты его знаешь? – удивленно откликнулся Саша.

– Матч по московскому времени провели, а показывают по европейскому. Все всё уже знают, – похлопал Леня по чемоданчику.

В каюту заглянул капитан катера и сказал:

– Приготовьтесь, господа. Через десять минут будем на месте.

Саша и Леня быстро разделись почти догола, оставив только плавки. Потом достали и надели шерстяное белье. После чего извлекли из шкафа костюмы для дайвинга, которые висели на плечиках, и надели их.

Тем временем шум двигателя катера стих, и послышался звук гулкого удара корпуса катера обо что-то металлическое.

– Мы на месте, – сказал появившийся капитан. – Если можно, быстрее, господа. Я не могу стоять здесь ни минуты, чтобы не дразнить пограничников.

Саша и Леня, шлепая ластами, подошли к борту. За ним качался бакен со ржавым круглым знаком, на котором поверх надписи по-шведски масляной краской по-русски было написано: «Ахо-хо не хо-хо?»

– Что здесь написано? – спросил Леня капитана, показав на бакен.

– Стоянка русским субмаринам запрещена.

– Это шутка? – удивился Саша.

– Нет, шведы с этим не шутят. Они верят в силу запретительных надписей. Сверим часы. Сейчас одиннадцать двадцать восемь. Буду на этом месте ровно через десять часов.

Саша и Леня подвели свои часы, махнули рукой капитану и перевалили за борт спиной вперед.

В непроглядной глубине светил какой-то огонек. Друзья поплыли к нему и через некоторое время уже плыли вдоль корпуса подводной лодки, на борту которой с трудом читалась надпись «Сентябрь».

Они приблизились к огоньку, который оказался фонарем в руках человека в таком же костюме, как у ребят. Поздоровавшись, человек жестом хозяина пригласил их заплыть в камеру шлюза.

Когда вода сошла и зажегся свет, Саша, Леня и подводник сняли маски.

– Добро пожаловать в наш релаксационный подводный центр, – тоном гида сказал подводник. – Здесь все к вашим услугам – фитоцентр, сауна, массаж, азартные игры, никотин, алкоголь, легкие наркотики и безудержный секс.

– Ближе к делу, у нас мало времени, – нетерпеливо велел Леня.

– Тогда вперед! – скомандовал подводник и открыл дверь внутрь подлодки.

Их встретил радостный женский визг, и аквалангисты сразу попали в атмосферу уже набравшей обороты оргии: кругом мелькали самые неожиданные части женских тел, гремела музыка, телеэкраны дублировали и умножали количество действующих лиц. Казалось, что в этой в общем-то небольшой каюте собралась тысяча визжащих и стонущих от вожделения вакханок.

Последнее, что успел сказать увлекаемый и раздеваемый женщинами Леня, показывая вверх:

– Ровно через десять часов.

– Есть, товарищ первый, – козырнул офицер и исчез за дверью.

Офицер крутанул запорный ворот и облегченно вздохнул, оказавшись по ту сторону переборки. Пройдя через несколько отсеков, где на своих боевых постах работали матросы и офицеры, он вошел в командный отсек.

Командир с красными от напряжения и бессонницы глазами вопросительно взглянул на вошедшего, который в своем гидрокостюме выделялся среди одетых по форме моряков.

– Ну как там? – спросил командир.

– Испытания должны быть закончены в 9.28.

– Понятно. Всем постам...

По лодке зазвенели зуммеры, и в отсеки понеслись дублированные команды, в ответ тут же послышались рапорты о готовности.

Ровно десять часов спустя Леня и Саша вынырнули из воды.

Когда они перевалили через борт, катер, сразу выйдя на форсаж, взял курс на Стокгольм. В это время в каюте ребята лениво содрали с себя резиновую шкуру и, не без сил от усталости, молча разошлись по душевым кабинам.

На пристань с борта катера Леня и Саша сошли в одежде портовых клерков с бумагами в руках.

На свой этаж гостиницы они поднялись в знакомой люльке мойщиков окон. Открыв окно, они вошли в свой номер и стали быстро переодеваться.

Разбирая халаты, Саша сказал капризным голосом:

– Опять мне розовый положили.

– Какая разница? – удивился Леня.

– Да, тебе почему-то всегда голубой кладут, а мне всегда розовый.

К ожидавшим в столовой телохранителям друзья вышли из спальни в длинных шелковых халатах – Саша в голубом, а Леня в розовом – и сели завтракать.

– А окошко ничего, – сказал загадочную для телохранителей фразу Леня.

– Надо только чаще его открывать и проветривать помещения, – добавил Саша, и оба они расхохотались.

Чем дальше, тем выше и быстрее

Позиции фонда Гугенройтера крепли. Неожиданно для всех Олимпийский комитет РФ поддержал инициативу своих подкомитетов, предложивших в экспериментальном порядке расширить программу Олимпийских игр несколькими видами спорта, «появление которых, – как было сказано в меморандуме, – продиктовало время». И самое удивительное, что Международный олимпийский комитет утвердил эти виды спорта в программе Олимпийских игр (конечно же, для начала – в экспериментальном порядке).

Естественно, национальные федерации других стран по этим видам спорта образоваться еще не успели, и на игры приехали любительские команды, которые на торжественном открытии Олимпиады прошли под флагом России. Флаг нес красавец богатырь, неоднократный чемпион Европы, мира и Олимпийских игр по критоми-кенской борьбе, майор внутренних войск службы пенитенциарных заведений, доктор педагогических наук Мощнов.

Девушка в униформе волонтера показала Саше и Лене их места. Друзья вышли из глубины VIP-ложи, и их встретила буря восторга. Люди аплодировали стоя, повернув лица в их сторону. Прожекторы бросили свои объекты и устремили свои киловатты и люксы на Леню и Сашу, отчего VIP-ложа засверкала, как драгоценная шкатулка.

Саша не мог сдержать слез восторга.

– Вот ради таких минут и стоит жить, – тихо сказал он Лене, не учтя, что в ложе установлены чувствительнейшие микрофоны, которые были включены в ожидании вступительной речи. Его слова были разнесены по трибунам японской акустикой, тут же переведены на шестнадцать языков – и вызвали новую волну восторга и энтузиазма. Назавтра все газеты, процитировав Сашу, отметили, что это была самая яркая и короткая речь за всю историю существования Олимпиады.

Юноша-волонтер подал Саше и Лене поднос с двумя бокалами шампанского. Поблагодарив юношу, друзья стали смотреть на гладь бассейна, где в подсвеченной ярко-голубой воде команда из шести мужчин демонстрировала сложную программу синхронного плавания, построенную на трагических мотивах произведений Малера и Стравинского.

Это не было традиционное синхронное плавание: спортсмены не повторяли движения друг друга, словно роботы-автоматы, как это принято у женщин, – каждая их композиция вырастала из воды, вспучиваясь мускулистыми телами, и на мгновение зрители улавливали то знакомые очертания «Граждан Кале» Родена, то характерную композицию скульптурной группы «Лаокоон и сыновья» родосских мастеров Агесандра, Атенодора и Полидора. Но монументальность композиций этой команды не была тяжеловесной и монотонной, ее живописной лепке были подвластны и мимолетные эмоциональные акценты. Так иногда в многофигурном ансамбле, вызванные к жизни музыкой Стравинского, мелькали знакомые певуче-текучие линии роденовских «Поцелуя» или «Весны».

Не дожидаясь финала выступления, Саша и Леня ушли из ложи, чтобы невольно не повлиять на решение судей, но по восторженному реву трибун, слышному даже в VIP-баре, ребята поняли, что новый вид спорта уже обрел своих первых победителей и своих фанатов.

Бармен с величайшим почтением наполнил бокалы Саши, Лени и сопровождавшего их чиновника шампанским «Дом Периньон». Друзья по русскому обычаю чокнулись.

– Неужели эта красота, – задумчиво сказал Саша, не допив шампанское, – смогла родиться только благодаря коррупции?

– Ты имеешь в виду выступление? – Леня кивнул в сторону бассейна, за прозрачной стеной бара.

Саша кивнул.

– Скорее всего да. Вот благодаря таким вот рыцарям спорта. – Леня, улыбаясь, приобнял за плечи бывшего с ними чиновника и еще раз чокнулся с ним. Чиновник тоже улыбнулся, но, вероятно, из почтительности, пить не стал.

– Может быть, господа желают взглянуть на финальные соревнования по мужской художественной гимнастике? – спросил чиновник.

– Нет, спасибо, Иштван, – ответил Леня. – Мы сейчас в гостиницу. Встретимся вечером за коктейлем в штаб-квартире оргкомитета.

– Суки, – сказал Иштван по-русски с сильным венгерским акцентом. – Пьидоры.

Отец Иштвана в свое время отсидел несколько лет в советских лагерях, и русский Иштван знал несколько однобоко, но, как ни странно, тех немногих слов и выражений, которые он услышал от отца, ему хватало даже для общения с очень крупными русскими чиновниками из Совмина, которые понимали его с полуслова. Ну, с этими русскими советского образца было все ясно, их можно было просто презирать.

А этих молодых новых русских он ненавидел за агрессивную вездесущность. Даже сейчас, когда Россия по уши в дерьме и никто с ней толком не считается, вдруг откуда-то являются эти двое гомосексуалистов, которым волей небес или преисподней снова дана власть управлять им, Иштваном, как тем прежним была дана власть управлять его отцом.

Он чиновник, и потому гнуть спину ему не привыкать, но гнуть спину перед русскими – нет горшего наказания. Почему эта страна, населенная некультурными спившимися людьми, первой оказалась в космосе, имеет тысячи атомных бомб, лучший в мире балет и чертову прорву нобелевских лауреатов? А сейчас просто так, за здорово живешь, России вдруг подфартило занять верхнюю ступеньку в гейской иерархии. Есть от чего прийти в отчаяние и разувериться в разумности Всевышнего.

Иштван почувствовал резь в глазах, глянул на себя в зеркало и с ужасом увидел, что хваленая голливудская тушь для ресниц – такое же барахло, как и французская. Все они делаются в Китае.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю