Текст книги "Повесть о красном орленке"

Автор книги: Виктор Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

8

Дядя Митряй даже вскрикнул от неожиданности, когда перед самым рассветом открыл дверь и впустил в избушку Артемку.

– Что случилось?

Артемка скинул котомку, устало присел на скамью:

– Из отряда я. Неборак послал. Дело у нас к тебе...

Дядя Митряй запер дверь, убавил свет в лампе, присел напротив.

Артемка коротко рассказал о событиях, которые произошли в их отряде, о просьбе Неборака помочь добраться до какого-нибудь соседнего отряда, чтобы вместе действовать против белогвардейцев.

– Молодцы! – взволнованно произнес дядя Митряй.– Круто повернули. Жаль только, что Бубнов ушел.

– Неборак говорил, что ты знаешь, где отряды.

– Погоди, дай прикинуть, куда сподручней идти вам...– А через минуту решительно: – Думаю, лучше к Колядо. Ближе.

– Колядо?! – радостно воскликнул Артемка.

– Знаешь?

– Слыхал. Читал в газетке. Он еще из Каменской тюрьмы убежал?

– Он самый. В Куликовской волости орудует.

– Вот мы и пойдем к нему,– живо сказал Артемка.– Только искать где? Волость-то большая.

– В Демьяновском урочище. Это верстах в пятнадцати от Шарчино. Ежели у Колядо сомнения насчет вас будут, скажешь: конюх, мол, прислал. Колядо знает.

Когда договорились о главном, Артемка спросил тихо:

– Не слышал, как мама?

Дядя Митряй смущенно кашлянул:

– Прости, милый, не знаю. Недосуг все. Дел по самое горло. А в прошлые две недели и того больше – коней объезжали. Для армии. Вот-вот приедут за ними.

Про Суховерховых Артемка и спрашивать не стал. Решил: «Загляну в Тюменцево. Недалеко. Успею». И стал собираться.

– Куда же ты? – забеспокоился дядя Митряй.– Пересиди день в землянке, в ночь пойдешь.

– Нет,– твердо сказал Артемка.– Пойду. Некогда.

О том, что хочет побывать в селе, не сказал. Еще не пустит.

– Коли так, иди. Поклон передай Небораку и Суховерхову. Скоро, должно быть, встретимся...

Сначала вышел дядя Митряй. Огляделся: никого поблизости. Позвал Артемку:

– Вот здесь, задами, и иди,– указал на заросли полыни за избой.

Уже больше трех часов сидит в густых приречных зарослях Костя Печерский. Все думы передумал, а связного нет и нет. Он привстал над кустами и еще раз внимательно всмотрелся в проулок далекого села, откуда должен прийти связной. Пусто, тихо.

Да, ему крепко не повезло в этом селе. Чуть было не погиб. Спасибо, старик выручил...

Везли его тогда на подводе двое стражников в Камень. Руки за спину вывернули, замотали веревками до самых плеч, прочно, надежно, чтоб не вырвался. Отъехали от села верст пять – пустая степь. Только далеко впереди старик идет навстречу. Старик как старик, должно быть, нищий, с обвисшей котомкой за плечами да с толстой суковатой палкой в руках. Костя равнодушно глянул на деда и снова вспомнил о том, как глупо попался в лапы колчаковцев. Подвода поравнялась с дедом. И здесь-то случилось неожиданное: старик вдруг стремительно взмахнул палкой и опустил ее на голову впереди сидевшего стражника. Тот сразу же свалился, выронив винтовку. Дед схватил ее прежде, чем опомнился второй каратель, передернул затвор.

– А ну, беги!

Стражник, перепуганный насмерть, еле понял приказ и рванулся в степь. Дед, не мешкая, вынул из кармана большой сапожный нож, перехватил им в нескольких местах веревки, и затекшие руки Кости освободились.

– Бери ружжо и валяй на подводе, пока шум не поднялся. Авось еще встретимся...

Они встретились через две недели – старик вдруг нежданно-негаданно появился в их отряде. Обнял Костя деда, повел к командиру... Дед оказался хорошим разведчиком, держал партизан в курсе всех новостей и событий, что совершались в окрестных селах. Сегодня Костя ждет снова его, этого старика со смешным прозвищем Лагожа.

Солнце поднялось уже высоко. Стало жарко, в кустах духота невыносимая. Пот струился по лицу, груди, спине. «Что же с дедом? Не случилась ли беда?» Костя еще несколько минут вглядывался вперед, потом решительно стал пробираться к берегу: напиться и хоть немного освежить лицо. Наклонился над водой, да так и замер: с противоположного берега из кустов на него глядели внимательные глаза. Костя медленно поднял голову, привстал. Теперь он увидел большой и потрепанный картуз, из-под которого торчали белые выгоревшие космы. «Мальчишка из села...– облегченно перевел дыхание Костя.– Напугал, черт».

– Чего уставился, Космач? – тихо и дружелюбно начал разговор Костя.– Глаза попортишь: выцветут на солнце.

Мальчишка молча продолжал смотреть на Костю с каким-то странным выражением: не то с испугом, не то с радостью. И вдруг выскочил из кустов.

– Это ты?! – воскликнул он.

– Я,– пожал плечами Костя.– Только не ори. Не глухой.

– В самом деле ты? Ну конечно: рубец на щеке... Это Кузьма Филимонов наганом хрястнул, верно?

Костя невольно тронул пальцами твердый красноватый шрам:

– Верно. А чему радоваться-то, дуралей?

Мальчишка замахал руками:

– Да я не потому, что тебя били, а потому, что встретились.

– Ах, вон что!.. Ну, тогда и мне приятно. Как поживаешь? Что поделываешь в кустах?

Мальчишка рассердился:

– А ты не шути. Лови вот,– и через речушку полетела котомка.

Мальчишка, сняв из-под рубахи ремень с кобурой, прямо в одежде бухнул в воду. Костя удивленно поднял черные густые брови.

– Вона-а! Да ты к тому и вооружен до зубов!

Мальчишка выбрался на берег, с него лилась ручьями вода, но он, не обращая внимания, протянул руку:

– Артемка Карев.

Костя пожал худую, но крепкую руку, важно ответил:

– Константин Сергеевич Печерский.

Потом Артемка решительно и не говоря ни слова подошел к тальнику, сломал толстую ветку и подал ее Косте:

– Бей.

Костя хохотнул.

– Ты что, не в себе? – и крутнул пальцем у виска.

– Бей, говорю. Это я тебя выдал белякам.

Добродушная Костина улыбка соскользнула с лица, брови нахмурились.

– Может, ты и сейчас следишь за мной, чтобы выдать?

– Да ты что?! – заорал Артемка.– По ошибке, по дурости выдал... Бей!

Костя отбросил ветку, присел.

– Садись и не кричи. Не люблю шума. А затрещин надавать всегда успею. Ты лучше толком расскажи, что и как. Потом судить буду.

Артемка рассказал. От начала до конца. Филимоновых он привел потому, что дурень Спирька Гусев сбил с толку, сказал: вор в бане. А когда Артемка узнал, что Костя красный, да еще большевик,– переживал здорово. Потом торопливо расстегнул кобуру, вынул браунинг:

– Твой. Забери. В бане нашел. Из него беляка застрелил. Прямо во дворе у нас: корову забирали. Я вот убег в партизаны, а мамку заарестовали. И сейчас сидит в каталажке здесь, в Тюменцеве... На, бери. Только патронов нет...– сказал и вздохнул тяжело.

Костя взял браунинг, задумчиво повертел его, подбросил и ловко поймал за рукоятку.

– Да, неплохая игрушка... Мне его в Омске старый большевик, командир Красной гвардии дал. В восемнадцатом году, когда белочехи подняли мятеж... Ох и крепко мы им всыпали!.. – Потом резко: – Бери браунинг. Он сейчас по всем правам твой. Да к тому же попал, как я вижу, в надежные руки. Бей беляков.

Артемка взял оружие и, как клятву, произнес:

– До победы буду хранить!

На Костином лице снова появилась добрая улыбка, в глазах заиграла озорнинка.

– А ты парень ничего. Что у тебя там, в котомке?

– Харч: сало, хлеб, чесночок...

– Ого! – поднял брови Костя.– Харч что надо! Угощай.

Костя ел с аппетитом.

– Что за сальце! Такое сало сам адмирал Колчак съел бы, не подавился, гад. Кто тебя так любяще снабдил? В отряде? Молодцы ребята. А зачем тебе в Тюменцево?

– О маме узнать пришел... А ты зачем?

– Да так,– жуя сало, промычал Костя.– Старое вспомнить захотелось, по Кузьме Филимонову затосковал.

Артемка понял: врет Костя. Но не обиделся. Не говорит – значит, нельзя. Наконец Костя отложил хлеб, вынул из кармана платочек.

– Наелся. Спасибо.

– Может, с собой возьмешь чего-нибудь?

– Я не тороплюсь. На дорогу еще поем. Ты, надеюсь, не сейчас пойдешь в село?

– Что ты! Когда стемнеет.

Костя блаженно откинулся на спину:

– Эх, храпануть бы чуток!..

– Спи, я постерегу.

– Нет, браток, довольно. И так, сам знаешь, чуть жизнь не проспал. И где? В темной закопченной бане! Теперь – шалишь... Так ты в чьем отряде, говоришь?

Артемка искоса глянул на Костю.

– И хитрый же ты! У Бубнова был. Да прогнали мы его. Бандюга. Народ грабил. Теперь у нас Неборак командир. А у тебя? – спросил Артемка, а сам смутился: «Чего допрашиваю? Ведь не скажет».

Но Костя, к Артемкиному удивлению, сказал сразу и просто:

– Федор Колядо.

– Колядо?! Так он твой командир? Вот здорово! – обрадовался Артемка.– Мне-то он и нужен!

Костя поднял брови, хмыкнул:

– Вот даже как! А наш интендант дядька Опанас тебе, случайно, не нужен?

Артемка снова рассердился:

– Шуточки все! А нам не до шуток. К вашему отряду хотим прибиваться. Мало нас. Одним воевать не с руки. Вот и пришел к Митряю Дубову поспросить, где отряды... Он говорит, что ваш само близко, у Шарчино. Верно?

– Верно,– ответил серьезно Костя.– Коли так – милости просим. Даже рады будем – нам боевые хлопцы нужны, а ваши, вижу, не из робких.

Артемка обрадовался:

– У нас во мужики! – и показал большой палец.

– Искать знаете где?

– Знаю.  В  лесу,  в  пятнадцати  верстах  от  Шарчино.

– Немножко неточный адрес: ищите нас в самом селе Шарчино. Позавчера выбили кулацкую дружину. Понял?

– Еще бы!

Костя помолчал, с интересом оглядывая Артемку.

– А Дубова откуда знаешь?

– Вот спросил! – засмеялся Артемка.– Так ведь он вместе с тятькой моим воевал. А потом в отряд, к Небораку, меня переправил.

– А Лагожу, случайно, не знаешь?

Артемка даже рукой махнул:

– Как не знать! Что ты, в самом деле? Про тебя рассказывал, как ты убежал от беляков.– И глаза Артемки вспыхнули восхищением.– Ну, смельчак же ты! Одного убил, а другого в степь угнал.

Костя смутился:

– Врет твой Лагожа. Это он сам меня выручил. Если бы не он – сгинул бы, как комар, Константин Печерский...

В это время где-то поблизости раздался тихий переливчатый посвист. Артемка замер, а Костя осторожно глянул поверх кустов и вдруг весело сказал:

– Вот он, легок на помине. Беги, Космач, встречай своего Лагожу. Должно быть, учуял тебя, коли сюда пришел.

Дед Лагожа сначала чуть не упал от удивления, увидев Артемку, а потом обнял, поцеловал.

– Вот так штука! Откеда взялся такой шустрый?

Артемка хотел было расспросить про маму, про бабушку, но дед ласково остановил его:

– Ты прости, Темушка, меня старого. Опосля поговорим, а сейчас дело у нас с ним важное...– кивнул на Костю.– Признал, поди, его. То-то, голова зеленая.– И уже Косте торопливо: – Ты, Сергеич, скажи Коляде: пусть не медлит. На конзаводе готовы к перегону в Камень семьдесят лошадей. В Тюменцево уже приехал отрядишко, человек пятнадцать. Завтра, должно, на конзавод двинут. Коней надо отбить. Нам самим такие лошадки сгодятся. Чистокровные скакуны. Как получше это сделать, Митряй скажет. Идем, Сергеич, к нему. Он ждет нас в дальнем колке.– Лагожа обернулся к Артемке: – Приду – поговорим. Жди меня тут. Один в село не смей. Я мигом обернусь.

Костя обеспокоился:

– Вы бы, Севастьян Иванович, поосторожней были. Без опаски ходите. Можно и в лапы к белякам угодить.

Лагожа беспечно засмеялся:

– Понимаю, чай. Я в села только ночью забегаю. А днем ни-ни! У меня, Сергеич, помощников цела куча. Они-то и делают дела да мне говорят.

Костя качнул головой:

– Все равно...– Потом решительно сунул руку в карман, достал наган.– Возьмите-ка на всякий случай, а себе я быстро добуду.

Лагожа махнул рукой:

– Не нужно, Сергеич. К чему он мне? Я и без пистоля повоюю... Спрячь. Лучше идем побыстрее. Время дорого.

Костя подошел к Артемке:

– Ну, до встречи, Космач. Поболтали бы, да видишь, дело не терпит. Приходите к нам в отряд. На гармонике сыграю. Интернационал слыхал?

– Нет,– грустно ответил Артемка, опечаленный расставанием: уж больно хороший парень. Веселый.

– Приходи. Патронов дам к браунингу. Сохранились. Две обоймы. Салом угощу...– И шутливо хлопнул Артемку по плечу.

И снова Артемка один. Сидит в кустах, тоска берет. Рядом с домом, а не пойдешь. Уже солнце склонилось к верхушкам деревьев, а дед не возвращается. Ждал, ждал – надоело. Решил податься поближе к селу. Добрался до самого Спирькиного огорода, выглянул осторожно из-за буйного черемушника. Пусто в огороде и во дворе. Вот и банька, в которой схватили тогда Костю. Совсем близко. Не зря Костя забрался в нее. «Может, и мне?» – мелькнула мысль. Но Артемка отогнал ее – уж очень неприятное воспоминание оставила в памяти эта закопченная баня.

Нелегко сидеть в кустах, когда Спирькина изба – вот она, рядом. Можно проскочить – никто не заметит. Удерживало одно – вдруг у Гусевых кто чужой есть!

Терпение совсем покидало Артемку, когда неожиданно увидел Спирьку. Тот лениво бродил по двору, не зная, наверно, чем заняться, медленно поскреб затылок, побрел к калитке, на улицу. Артемка заерзал от досады: не мог глянуть на реку!

Хлопнула калитка. Артемка живо вскочил, обрадовался. «Ага, вернулся! Видать, ребят на улице нет». Спирька помыкался, помыкался по двору и пошел, к Артемкиной радости, в огород. Остановился, вырвал морковку, вытер о штаны и стал громко хрупать.

– Спирька! – тихо позвал Артемка, выставив голову из кустов. Не слышит. Громче: – Спирька!

Но тот, как козел, с хрустом разжевывал морковь и – никакого внимания. Тогда Артемка схватил кусок глины, запустил в Спирьку и угодил прямо по спине. Спирька ойкнул, выронил морковку, испуганно заоглядывался. Тут-то его глаза и натолкнулись на голову в старом картузе. Артемка не успел даже поманить Спирьку рукой, как тот, взвизгнув, бросился из огорода.

– Стой! Куда? – приглушенно закричал Артемка.– Спирька!

Спирька остановился, дико оглядел кусты, снова увидел картуз и подзывающую руку.

– Да иди же ты сюда!

Наконец Спирька узнал Артемку, кинулся прямо по грядкам:

– Артеха, ты?!

– Я, я...– И совсем как Костя: – Тише, не люблю шума.

Спирька шмыгнул под ветвь, сел и будто застыл: смотрит на Артемку не мигая.

– Ну, чего уставился?

– Чудно! Как из-под земли ты выскочил. Я попервось испужался, думал – вор. Аж ноги дрожат... Откель?

– Издалека, Спирька. Вот о маме да бабушке узнать забежал... Как они?

– Бабушка жива-здорова. А мать в каталажке все.– И тут же: – Как ты солдата застрелил? Где револьвер взял? Куда убег? Ведь искали везде, а ты как в воду канул.

Пришлось Артемке рассказывать. Не все, конечно, а так, чтобы только отвязаться. Знал: поведай ему какую ни есть тайну – выболтает.

– А у вас тут как дела?

Спирька вздохнул:

– Без тятьки худо. Я рыбалю. Щуку надысь агромадную выудил. С пуд будет! Вот те крест. Даже Гнутый позавидовал. А бабки свои у Мотьки я отыграл. Ух и злился! А Гришаня-то Филимонов – не узнать! Руку с веревки снял, уехал было в Камень, а теперь вернулся с солдатами. Все на конях. Голубыми уланами кличут их. Злые – ужас. Так и норовят шашкой хрястнуть. Теперь у нас скушно. На гулянье никто не ходит. У Серьги на той неделе мать померла. А Драный все с беляками якшается. С Мотькой дружит. Катает на тележке да игры разные придумывает. Я с Пашкой Суховерховым теперь в друзьях. Вместе рыбалим. У меня знаешь какие крючки? Всамделишные. Недавно в тятькином сундучке нашел. Прямо без червя рыба глотает.

– Сладкие они, что ли?

– Зачем сладкие! – горячо воскликнул Спирька, но, увидев усмешку, сник: – Не веришь, да?

Слушает Артемка Спирькины новости – и совсем равнодушен. И бабки, которые Спирька выиграл у Мотьки, и всамделишные крючки, и Пронька – все это теперь мало интересует. Почти одногодки они со Спирькой, но кажется Артемке, что он намного старшего своего дружка. Смешно и даже почему-то жалко Спирьку.

– Ты матери-то помогаешь?

Спирька шмыгнул носом:

– А что ей помогать? Хозяйства-то нет. Дров, бывает, поколю, воды принесу... Думаю вот голубей завесть. Ох и знатные голуби! Вертячие. Взовьются в небо, а потом оттуль кубырем. Аж дух захватывает. Только денег нет... Мотька купил. Три пары. Гоняет их сейчас целыми днями...

Артемка нетерпеливо перебил Спирьку:

– Ладно об этом. Мне бы с бабушкой свидеться. У вас дома чужих нет?

– Откуда они?..

– Если я к вам зайду, мать не заругает?

Спирька нерешительно пожал плечами:

– Хто ее знает...

– Иди спроси. Махнешь рукой... Только гляди, Спирька, больше никому ни слова, что я здесь.

– Не дурак, чай! – И побежал к избе, а через минуту уже махал руками, как ветряная мельница крыльями.

Артемка вздохнул облегченно, осмотрелся и быстро перебрался во двор, вскочил в сени. Сказал отрывисто Спирьке:

– Сходи за бабушкой.

Она прибежала, смятенная радостью. Ни о чем не спрашивала, бросилась к Артемке, обняла и, всхлипывая, целовала в лоб, в щеки, в глаза...

– Голубенок мой, родименькой мой. Пришел!.. Голубенок... Темушка...

Бабушка так жалобно причитала, так ласково и нежно гладила Артемкины космы, что тетка Гусева прослезилась, произнесла горько:

– Где-то мой Иван... Господи, хоть бы глазком поглядеть на ево. Жив ли? Здоров ли?..

Бабушка, продолжая всхлипывать, рассказывала, что почти каждый день ходит в волость, просит, чтобы ей дали свидеться с дочерью, да все бесполезно. А Кузьма Филимонов сказал: «Когда твоего гаденыша Артемку поймаем, Ефросинью выпустим. Не поймаем – пусть подыхает в каталажке».

– Худо, Темушка, ой худо, внучек! Совсем из сил выбилась, покой потеряла. Слепнуть от слез стала...

Артемка, понурив голову, трудно сглатывает ком, который подступил к горлу. Горькие вести. От них плечи гнутся, будто на каждое взвалили по кулю зерна...

– В Камень, сердешную, отвозить собрались, да тюрьмы там битком набиты. Оставили пока... Нонче и в нашей каталажке народу тьма-тьмущая: почитай, со всей волости понабрали... Боже, когда наши муки кончатся!

Чем помочь? Что сказать? Ясно одно: не его нужно утешать, а их – бабушку, тетку Гусеву. Поднял голову, сказал, сдвинув брови:

– Народ шибко недоволен. Мужиков много в партизаны идет. Авось одолеем колчаков...

– Дай-то бог,– прошептала бабушка.

Тетка Гусева вздохнула:

– Скорей бы уж... Может, и мой Иван вернется.

А Спирьке свое:

– Слышь, а пушки у вас есть?

– Пушек нет, да скоро будут. Все будет, Спирька.

Глянул Артемка в окно – совсем смерклось. Как время-то бежит незаметно! Сказал:

– К Суховерховым сбегать бы. Поклон от дяди Ильи передать.

– Где свиделись-то? – спросила бабушка.

– В одном отряде с ним.

– Сожгли у них избу. На другом краю села теперь живут, у своей родни...

– У кумы,– уточнила Гусева.– Все спалили, ироды. Даже одежу не дали спасти. Кузьма со своими псами жег. Он сейчас начальником кулацкой дружины. В погонах ходит... Нонче Филимоновы подняли высоко головы: Кузьма Тюменцево зажал в кулак. Гришаня со своими «голубыми» всю волость в страхе держит...

Слушает Артемка, а у самого перед глазами доброе, заросшее лицо дяди Ильи. «Как я ему скажу о беде? Ведь ждет добрых вестей...» Глянул на Гусеву:

– А они-то, Суховерховы, здоровы?

– Сама болеет. С горя, должно быть...

Артемка совсем расстроился:

– Ты, Спирька, увидишь их – скажи, чтоб не беспокоились о дяде Илье.

Спирька торопливо закивал – обрадовался, что хоть Пашке порасскажет об Артемке и заодно поклон от отца передаст. Вот ахнет Пашка! Спирька даже заерзал на скамейке – так и подмывало бежать к Суховерховым немедленно. Но он сдержался: вдруг Артемка еще будет говорить о партизанах.

Но Артемка больше ничего интересного не рассказывал. Торопливо поел горячих щей, стал собираться. Гусева положила ему в котомку хлеба. Бабушка принесла из дому несколько коржиков. Снова заплакала:

– Когда еще свидимся, Темушка?

– Скоро... Ты только не плачь.– И обнял худенькие бабушкины плечи, прижался к ее мягкой морщинистой щеке.– Маме бы передать, чтоб не горевала: дескать, жив-здоров...

– Постараюсь, Темушка, постараюсь как-нибудь...

Артемка уже было пошел к двери, да отчаянный возглас Спирьки словно ножом ударил в спину: «Ботало с дружинником! В ограду зашли!» – И, как обожженный, Спирька отскочил от двери, забегал по горнице.

Все застыли в ужасе.

Первым опомнился Артемка. Он лихорадочно огляделся и полез в подпечье, куда складывали ухваты. Оно было длинным, но узким. Артемка изо всех сил втискивался в эту тесную темную и пыльную нору. Едва влез, едва Гусева успела прикрыть вход в подпечье ведром да корытом, вошли Ботало и дружинник.

– Кто у вас был? – резко спросил Ботало. Гусева еле шевельнула одеревеневшими губами.

– Никого не было...

– А почему дрожите все?

– Как не дрожать,– подала голос бабушка.– Вы, чай, с добром не заходите...

– Цыц, старая! Кто такая? – спросил у Гусевой, будто не знал старушки.

– Соседка наша. Гостить пришла...

– А ну марш домой и сиди там, не вылазь!

Бабушка не двигалась, боясь оставить Артемку. Тогда к ней подошел дружинник и вытолкал за дверь:

– Мотай, пока цела.

Спирька прилип к стене и был белее снега. Не за Артемку боялся, не за себя – за маму. Вдруг убьют.

Боталу, видимо, нравилось, что его боятся. Он наслаждался этим: ходил по избе, заглядывал всюду, рявкал. Вдруг остановился, поднял с полу впопыхах брошенную Артемкой котомку. Глянул на Гусеву пристально:

– А это чья?

– Наша, наша это,– залепетала Гусева...– Сынок с ней ходит. На рыбалку... Вот и сейчас собирался, да вы пришли.

Ботало отшвырнул котомку, сказал дружиннику:

– Осмотри сени и двор.

Они вышли. За ними выбежали Спирька с матерью.

Артемка задыхался. Пыль и сажа лезли в рот, в нос, в глаза. Стенки давили бока, словно клещами, а в грудь и в живот до боли впились железные рожки ухватов.

Наконец хлопнула дверь и послышался нетерпеливо-требовательный голос тетки Гусевой:

– Вылазь скорее! Ушли, ироды!

Но не так просто оказалось выбраться обратно: ни согнуться, ни упереться. Пятился, обдирая бока и руки. Гусева ждала, ждала – тащить стала за ноги. Вытащила потного, грязного, вымазанного сажей. Не дала ни прийти в себя, ни умыться:

– Уходи, уходи скорее!

Артемка опешил:

– Куда?

– Куда хочешь!.. На реку, в кусты, в другой двор – мне все едино. Только уходи от нас... Освободи душу. И так ни жива ни мертва.

Говорит, а сама сует Артемке котомку, подталкивает к двери.

– Обождать бы,– растерянно произнес Артемка.– Поймать могут.

– Иди,  иди.  Хватит  и того,  что  пережила  тут  из-за тебя. Своего горя много... Уходи, богом прошу.

Спирька стоял у печи и кивал головой:

– Беги, Артеха. А то попадет нам... По всем дворам шарят. Ищут кого-то... Беги.

Вот что страх с людьми сделал! Артемка усмехнулся:

– Ну, соседи...

– Ладно, уматывай! – зло выкрикнула Гусева.– Ишь, обсуждает ишшо!

И вытолкнула в сени. Думать было некогда. Выглянул во двор, оглядел огород—никого. Проскочил до первой грядки и пополз по меже к речке. В кустах затаился, прислушался. С соседнего двора доносились шум, крики, стоны, чьи-то рыдания.

– Тута, тута где-то он! Ищите, робяты.

– Кузьма Елистратьич, вели по огородам, по речке прочесать.

Чей-то визгливый голос надрывался:

– А ентово, ентово куды девать?

Бас раздраженно кричал:

– Свяжи руки, да и пусть лежит! Чего глотку-то драть?

По огородам к речке бросилось несколько дружинников. И сразу же невдалеке затрещали кусты, и на тропку выбежал без пиджака, без картуза, бледный, растрепанный дед Лагожа. Бежал медленно, задыхаясь, прижимая руку к левой стороне груди. В тот же миг раздался злорадный торжествующий вопль: «Вот он! В кустах!» И грохнул выстрел.

Все это произошло так быстро, что Артемка не успел как следует испугаться. Забыв об опасности, он привстал над кустами, крикнул приглушенно:

– Деда, деда, сюда!

Лагожа вздрогнул, увидев Артемку, остановился.

– Возьми это,– прохрипел,– и беги!

Артемка схватил сверток, сунул за пазуху.

– На тот берег айда! Там овраг есть!..

Но Лагожа лишь рукой махнул:  дескать, все равно не уйти.

– Беги! Беги, Темушка!

А сам повернулся и пошел обратно, навстречу дружинникам.

Артемка только потом понял, почему Лагожа сделал это. Из-за него, Артемки. Побоялся, что дружинники увидят и схватят его. А сейчас, глядя на удаляющуюся спину деда, он жалостно звал:

– Куда? Зачем? Деда!..

Лагожа уже не слыхал Артемки: с криком и бранью набросились на него человек пять, скрутили руки, принялись бить.

– Попалась, старая лиса! – раздался ликующий голос Потала.– Петлял, следы заметал и – попался! От меня не уйдешь! – И тут же совсем другим тоном, подобострастным: – С удачей вас, Кузьма Елистратьич!

«Ну, погоди, Ботало проклятое! – зло шептал Артемка, размазывая слезы по грязным щекам.– Погоди, Кузьма Елистратьич!»

Лагожу увели. Вскоре все стихло. А Артемка сидел и сидел на прежнем месте, переживая новое горе. Не заметил, как смерклось. Выплыл серпик молодой, будто умытой, луны. Где-то весело заквакали лягушки, а по кустам прошелестел прохладный ветерок.

Подполз Артемка к берегу, умылся, вытерся подкладом картуза. Нет, сейчас он так просто не уйдет из села. Отомстит за деда. Подумал: «Жаль, патронов нет, а то бы показал!» Но тут же решительно: «Ладно, и без них обойдемся!»

Огляделся Артемка и настороженно пошел по берегу к центру села, к мосту. Добрался быстро. Прислушался: тихо, спокойно. Торопливо принялся шарить руками по земле, отыскивая камни-голыши. Набрал штук десять, крупных, гладких. Рассовал по карманам, выбрался из-под моста на дорогу и пошагал через площадь к дому Филимоновых. Шел не прячась, не оглядываясь, с какой-то необъяснимой уверенностью, что его никто не увидит, не остановит, не схватит. И чем ближе подходил к Филимоновым, тем спокойней был. Появилась даже какая-то удалая беспечность и веселость.

Вот и дом. Четыре больших окна бросали световые дорожки на улицу. По занавескам ползали огромные тени: то головы, то руки, то спины. «Все собрались. Жрать готовятся...– И усмехнулся: – Сейчас вот подавитесь».

Остановился Артемка прямо против окон, деловито выбрал четыре самых крупных, тяжелых голыша, размахнулся и с силой запустил первый. Треснула, разорвалась тишина. С жалобным звоном рассыпалось стекло. В двух окнах сразу погас свет: наверное, в лампу угодил. В доме поднялась суматоха, ругань, крики. Раздался Мотькин плач:

– Тятька, тятька, боюсь!

Артемка злорадно засмеялся, а сам бил по всем окнам расчетливо и быстро. Потом, уже из озорства, пронзительно свистнул и помчался по улице к окраине.

Это была его улица. Каждая ямка, каждый камешек, каждая щель в заборе – все здесь знакомо. Он бежал стремительно и легко, едва касаясь ногами земли. Был уже далеко, почти у своей усадьбы, когда Филимоновы опомнились: грохнули один за другим выстрелы, раздались крики. Артемка смеялся: «Стреляйте, орите, хоть тресните». Впереди услышал испуганный голос:

– Опять стреляют!

Сразу узнал – Настенька. И тут же увидел двух девчонок, сидевших на бревнышках возле Черниченковой избы.

– Здорово, девчонки!

Настенька,  узнав Артемку, вскрикнула  взволнованно:

– Темка?! Откуда ты? Не за тобой ли гонятся?

В темноте в самом деле тяжело бухало несколько ног. Артемка заторопился:

– Побегу, пожалуй...

– Неужто домой? – испугалась Настенька.

– Ну, глупая!.. На вот, возьми на память.– И сунул Настеньке оставшийся в кармане круглый голышек.

Вот и Густое. Теперь Артемка вольная птица. Теперь ему ничего не страшно: в лесу и в степи никто его не увидит, не поймает. Здесь он хозяин, здесь каждый кустик и холмик за него – укроют, не выдадут.

...В деревушку, где стоял отряд, Артемка пришел в назначенный срок.

– Молодец! – сказал Неборак.

Эта скупая похвала была дороже любой награды.

Вечером Неборак дал команду двигаться в Шарчино. Пока Артемка отсутствовал, их отряд здорово пополнился. Двадцать шесть партизан стало в нем. Местные мужики наконец решились взяться за оружие. Вступил в отряд и желтоусый мужик. Сейчас он ехал верхом на своем единственном коньке, которого хотел отобрать Бубнов.

Артемка подремывал на тряской, скрипучей телеге, думал, где они найдут Колядо, как встретят их партизаны... А еще больше мечтал свидеться с веселым черноглазым Костей Печерским.