Текст книги "Тайна Белого камня (ранняя редакция)"

Автор книги: Виктор Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Кусок хлеба

Миша лежал с открытыми глазами. Мучил голод. С ягод да птичьих порций хлеба сыт не будешь. Воображение услужливо рисовало то пироги с морковью, которые Миша ел дома перед походом, то белый пухлый хлеб и потную крынку холодного молока, то дымящуюся миску наваристого борща. От этих воспоминаний еще мучительнее ныл желудок. «Хотя бы хлеба, – думал Миша. – Маленький кусочек хлеба!»

Он вдруг привстал. Этот заветный кусочек, о котором он с таким жаром думает, лежит рядом с ним, в рюкзаке. Не надо вставать, чтобы взять его, нужно только протянуть руку. Миша даже ощутил его душистый запах, почувствовал его вкус.

Взглянул на товарищей. Они спали, скорчившись на охапках сухих веток. Тогда он неуверенно протянул руку, осторожно расстегнул пуговицы на рюкзаке, нащупал хлеб. Это была небольшая краюшка, но как она утяжеляла руку, как вкусно пахла! Судорога свела челюсти.

– Сейчас, сейчас… – шептал Миша. – Только разверну тряпку.

И вот он жадно откусил хлеб, начал торопливо жевать. Вкусно! Не прожевав как следует, снова откусил.

«А как же ребята? – внезапно обожгла его горячая мысль. Они тоже хотят есть!»

Миша механически продолжал жевать, но вкус хлеба был уже не тот. Он представил, как утром встанут товарищи, как Вася полезет в рюкзак, чтобы разделить краюшку на четыре равные части. И вдруг хлеба не окажется.

«Ну и пусть, – зло подумал Миша. – Ну и пусть! Я не виноват. Сами затащили меня сюда. А Левка свой пай в болоте утопил».

Миша снова решительно поднес хлеб ко рту, но не откусил. «А Василь?»

Перед Мишей вдруг пронеслись события последних дней. Вот они ремонтируют «Открыватель». Вася чумазый, весь в варе, но улыбающийся; затем путешествие по реке, вкусная уха, сваренная Васей на берегу.

«Сейчас бы мне эту уху!» – мелькнула мысль. Но она тут же была оттеснена воспоминаниями об урагане. Страшно! У Васи был сильно рассечен лоб, подбит глаз и нос. Но он не плакал. Потом… Что было потом?

Ага! Шли по бору. Миша устал, хотелось сильно пить. Вася ушел искать воду.

«А черничный сок?» – вдруг вспомнил Миша.

Он ощутил в руке крепко зажатый хлеб и порывисто, словно краюшка жгла руку, положил обратно.

Голова горела. Впервые за эти дни, да и, пожалуй, за все свои тринадцать с половиной лет, Миша так был наполнен жгучими мыслями. Его широко открытые глаза глядели на далекие звезды, которые хитро мигали сквозь просветы в кронах деревьев…

Миша вдруг, словно чужими глазами, увидел себя. Вот он плетется в хвосте отряда, его душит беспричинная обида, он устал, он голоден, он хочет пить, но не крепится, как Вася и Лева, а ноет, стонет, жалуется. Он считает себя страдальцем, хочет, чтобы все за ним ухаживали, уговаривали, заботились. И Вася заботился о нем. А кто заботился о Васе? Что сделал для него и Левы он, Миша? Чем помог друзьям во время похода?

– Не хочу быть таким, не хочу, – шептал он.

Ночь проходила, а Миша не спал, все думал, думал, думал. Он думал по-настоящему, по-мужски, впервые в жизни сумев критически посмотреть на себя. После таких раздумий человек становится крепче, взрослее, чище. И жалок тот, кто не переживает подобных тяжелых, но нужных минут…

Перед рассветом Миша заснул тревожным сном.

Что было дальше

Проснулся Миша потому, что услыхал взволнованные голоса друзей. Над бором уже стояло солнце. Миша чувствовал себя усталым, разбитым, но что-то новое, радостное теплилось в сердце. И это ощущение прекрасного и важного, что произошло с ним, с каждой минутой все больше наполняло его.

Миша вскочил на ноги, подошел к товарищам. Их лица были хмурыми. Вася тяжело взглянул на Мишу.

– Ты не брал хлеб?

– А что? – произнес тог, чувствуя, как прилила кровь к лицу.

– Хлеб пропал.

– Я не брал… Разве его нет в рюкзаке?

Вася молча открыл рюкзак: хлеба там не было, а тряпка, в которой он был завернут, валялась рядом. Поспешно, словно боясь, что его перебьют, Миша залепетал:

– Я не брал его. Я…

Он умолк, встретив холодный презрительный взгляд Левы.

– Врешь! Ты съел!

– Не я…

Он только сейчас понял, какое тяжелое подозрение легло на него. Миша не знал, как ему оправдаться, как доказать, что он не виноват.

«А может, и взаправду я хлеб съел, – с ужасом подумал он. – Во сне, нечаянно…»

Нет! Миша хорошо помнил, что положил краюшку обратно в рюкзак. И больше не брал.

– Не я… – повторил он.

И тогда Лева, словно камень, бросил ему в лицо:

– Трус ты! Даже признаться не можешь.

Миша стоял оскорбленный, оплеванный. У него мелко тряслись губы, он еле сдерживал себя, чтобы не заплакать.

– Не брал я хлеб, ребята…

– Врешь! – закричал Лева.

– Не обижай человека, – остановил его Вася. – Не обижай, когда не знаешь!

Эта поддержка вызвала жалкую смущенную улыбку на Мишином лице. Он дрогнувшим голосом произнес:

– Не съел я, Василь, хлеб…

– Не съел, так и разговор кончим.

В это время подбежал Кузька. Он, повиливая хвостом, сунул голову в рюкзак, жадно обнюхал.

– Стой! – крикнул Вася. – А не Кузька ли нашкодил?

Вася присел над тем местом, где спал пес, и осторожно разгреб траву. На земле валялись крошки.

– Он! – твердо проговорил Вася.

– Утопить его, мерзавца? – крикнул Лева. – В болото!

И если бы не горячая просьба Миши, нашел бы корабельный пес Кузька свой бесчестный конец в болоте. Когда, получив несколько оплеух, он убежал в кусты, Лева, смущенно улыбаясь, то и дело поправляя очки, подошел к Мише:

– Извини… Сгоряча…

– Ничего… – так же смущенно бормотал Миша, а на сердце стало тепло-тепло.

– Собирайтесь, ребята, – сказал Вася. Он обернулся к Мише. – Домой решили идти, Михаил…

Миша стоял, опустив глаза.

– Не пойду назад… – глухо проговорил он. – Я слышал, как вы вчера у костра разговаривали. Я не слабый… Я только скучал по дому…

У Левы от удивления открылся рот. Он так и застыл, глядя на брата.

– Ты что, в самом деле не хочешь домой?

– Хочу. Но после похода…

– А не врешь?

– Вот еще! – улыбнулся Миша.

И эта улыбка, светлая и смущенная, смела все сомнения. Вася тоже заулыбался. Лева легонько стукнул Мишу по плечу:

– Молодец! – А потом снова хлопнул Мишу так, что тот лаже присел. – Молодец, Мишка!

Утро и так было солнечное, ясное, но ребятам показалось, что оно стало еще светлее и прекраснее.

Увидя, что путешественники повеселели, из кустов выскочил Кузька. Он громко лаял, прыгал возле ребят, стараясь загладить свою вину.

Отряд снова тронулся в путь. Ребята обогнули болото и вступили на его противоположный берег. Идти было легко. Все пришли к полному согласию, и это вселяло бодрость.

– Одного я не пойму, – вдруг заявил Лева, размашисто шагая за Васей, – как Кузька смог расстегнуть рюкзак?

– О чем ты?

– Да о хлебе. Как он ухитрился вытащить из рюкзака хлеб?

У Миши екнуло сердце. Теперь он все понял. Ну, конечно, он положил хлеб, а рюкзак не застегнул. Кузьке не составило никакого труда достать хлеб и съесть его. Но Миша промолчал. Так он и сохранил навсегда в тайне поступок, совершенный в момент слабости.

По краю болота снова стали попадаться густые заросли влаголюбивых растений. То здесь, то там являлся ежевичник. Лева не мог пройти мимо. Он заскочил в ягодник, и тут же раздался его голос:

– Ребята, сюда!

Миша и Вася бросились к Леве, взглянули и оторопели: кусты ежевичника были черны от крупных ягод. Никому из них еще не приходилось видеть столько ежевики. Забыв обо всем на свете, ребята набросились на эту вкусную кисло-сладкую ягоду. Наелись ее до отвала и стали собирать в котелок, шляпу, бескозырку.

Солнце палило все сильнее. Жара утомляла ребят, но они шли и шли. У Миши заныли ноги. Он было заохал по старой привычке, однако сразу осекся.

– Смотрите, смотрите! – вдруг раздался возглас Левы.

Вася и Миша оглянулись. Над болотом шла битва. На вылетевшую из середины болота утку, как молния, налетел стремительный ястреб. Утка с криком заметалась из стороны в сторону, но хищник висел над ней. Издав еще один крик, совсем не похожий на кряканье, утка, обезумев от смертельной опасности, ринулась вниз, к спасительному болоту. Но в это мгновение когти ястреба впились в ее спину. Он ударил утку по голове своим железным клювом, рванул шею. На болото, кружась, посыпались перья.

Ястреб со своей добычей медленно развернулся и полетел прямо на ребят, не заметив их среди кустов. Летел низко: утка была тяжелая.

Миша выдернул из кармана рогатку, но Вася опередил его. Схватил попавший под руку сучок и, когда хищник оказался над ребятами, с силой швырнул его вверх. Ястреб испугался, шарахнулся в сторону и выпустил из когтей жертву. Утка упала. Ребята подняли ее.

– Как он ее… – произнес Лева, рассматривая убитую птицу.

– И спасибо ему! На обед жаркое приготовим.

– Все у тебя к месту, капитан, – засмеялся Лева. Чем дальше ребята шли, тем беспокойней становился Вася. Он то и дело поглядывал назад.

– Не видать что-то нашей сосны с флагом.

– А ты смотри лучше…

Прошли дальше – ориентира все не было. Небо начало хмуриться. Откуда и когда наползли тучи, никто не заметил. Теперь они уже медленно подбирались к солнцу, готовые вот-вот закрыть его.

– Я, пожалуй, вернусь назад, – сказал Вася. – Посмотрю, может, не заметили сосну.

Лева и Миша медленно продвигались вперед, внимательно рассматривая деревья на том краю болота. Но как они ни напрягали зрение, однобокой сосны с белой тряпкой найти не могли. У Левы заслезились глаза.

А тучи уже закрыли солнце. Все вокруг потускнело, поблекло.

– Сейчас не найдешь ее, – протирая очки, проговорил Лева. – Придется тут и сидеть.

В это время издали донесся крик:

– Сюда-а!

Ребята бросились на зов. Лева еще издали спросил:

– Нашел?

– Нашел! – Вася указал пальцем. – Вон она стоит.

Нужно было иметь острое зрение, чтобы увидеть отсюда сосну с маленькой белой тряпочкой. Когда ребята забрасывали свой вымпел, им казалось, что дерево очень приметное. Однако, отсюда, с противоположного берега, сосна была такой, как сотни других.

Вася вынул из кармана компас, встал строго против сосны с вымпелом и наметил ближайший ориентир на тридцатом градусе.

Следы партизан

Надвигался дождь. По верхушкам деревьев пробежал легкий пригрозовой ветерок, и на минуту затих. Потом, словно вырвавшись из пут, он затормошил ветви еще сильнее, и уже, не утихая, стал носиться над бором. Деревья зашумели, заскрипели.

Места, по которым сейчас пробивались путешественники, были особенно глухими. Перед ребятами то и дело возникали огромные завалы, густые заросли из молодых сосенок. Было темно, сыро, пахло прелью. Казалось, здесь никогда не ступала нога человека: Даже птицы, и те редко залетали сюда: их веселого пения почти не было слышно. Ребята приумолкли, насторожились.

– Ну и урочище, – прошептал Лева.

Миша, который шел в стороне от ребят, воскликнул:

– Что это?

И нагнулся, пытаясь что-то поднять.

Ребята увидели торчащую из земли металлическую трубу небольшого диаметра. Стенки были изъедены ржавчиной до дыр.

– Труба?! – удивленно протянул Вася. – Как она сюда попала?

Лева пожал плечами, но тут же, осененный неожиданной мыслью, хлопнул себя по лбу:

– Здесь были партизаны! Это они принесли сюда трубу. Мы идем правильно!

Вася взял лопату.

– Давай-ка посмотрим, что за штука.

Пришлось вырыть довольно глубокую яму, прежде чем удалось вытащить находку. Она была очень странной. На середине торчали погнившие дощечки. Они шли вдоль трубы и были стянуты в четырех местах толстыми железными обручами.

– Знаете, что это? Ствол от пушки! – догадался Лева.

– Ну да… – недоверчиво взглянул на него Вася.

– Честное слово! Я такую пушку в Барнауле, в музее, видал. Партизаны их сами делали. Они были на колесах, как настоящие.

Ребята с любопытством рассматривали старинное партизанское орудие.

– Здесь даже затвор есть, – произнес Миша, указывая на утолщенный конец ствола. Лева поправил его:

– Не затвор, а замок.

– Ну, замок… Наверное, стреляла.

– А как же! Партизаны этими пушками, знаешь, сколько беляков побили! Не смотрите, что на вид она такая неказистая.

Лева наломал хвои, старательно очистил со ствола налипшую землю.

Начал накрапывать дождь. Ребята стали торопливо собираться. Лева молча взвалил на плечо ствол.

– Куда ты его?

– Как куда? С собой.

– Оставь, Лев. Тяжело ведь.

– Оставить?! Это же музейная редкость.

Вася махнул рукой и пошел вперед. Лева, кряхтя, двинулся за ним. Несмотря на то, что ствол был тяжелый, Лева не переставал восторгаться:

– Вот так находочка! Только из-за этого уже стоило ехать. Вот повезло так повезло. Любой музей спасибо скажет.

Дождь все усиливался. Ребята торопились. Вася беспрестанно сверял направление по компасу. Лева задыхался; наконец, взмолился:

– Идите медленней. Куда торопиться!

– Ага, – ехидно ухмыльнулся Миша. – Музейная редкость!

Бор внезапно кончился. Перед глазами ребят, как из-под земли, поднялась заветная Лысуха.

– Ура! – Лева бросил ствол и бегом, не обращая внимания на дождь, устремился на Лысуху. Вася и Миша пустились вслед за ним.

На Лысухе не росло ни одного деревца, склоны были покрыты низким кустарником. Одним махом ребята пробрались сквозь заросли. Но с вершины Лысухи мало что увидели – мешала седая пелена дождя.

Дождь охладил пыл путешественников. Они быстро промокли и побежали назад, под защиту деревьев. Но и тут надежного укрытия не было.

– Так дело не пойдет, – простучал зубами продрогший до костей Лева. – Надо где-нибудь спрятаться.

Где? Ребята шарили глазами по неприветливому бору, но ничего подходящего не нашли. Решили соорудить шалаш. Отыскали удобное место, принялись собирать ветки. Вася и Миша уже принесли по большой охапке сушняка, а Лева все еще бродил между деревьями. Внезапно раздался его крик. Ребята оглянулись: Левы нигде не было. Мурашки поползли по спине у Миши.

– Левка!

Но ответа не последовало. Миша и Вася бросились туда, где собирал ветки Лева, обшарили все кусты, но безрезультатно.

– Левка! – закричал Миша, и в его голосе послышалась тревога. – Левка-а!

– Я тут… – раздался приглушенный голос из-под земли.

Ребята кинулись на звук, раздвинули кусты и увидели черный провал в земле.

– Ты в яме?

– Ага. Темно тут…

Вася, а затем Миша осторожно спрыгнули в яму. Она оказалась неглубокой. Вася зажег спичку. Лева сидел у стенки, с жалкой улыбкой.

– Напугался… Думал, сквозь землю провалился.

– А ведь это не яма, – изумленно произнес Вася, осматриваясь по сторонам. – Землянка!

Действительно, когда глаза ребят привыкли к темноте, они увидели, что стены и потолок сложены из толстых бревен. Посередине возвышалась печурка, сделанная из грубых камней. Ни окон, ни дверей.

– Ну и землянка! – проговорил Лева. – Как сюда заходили? Не падали же, как я?

Но когда ребята внимательно разобрались, то поняли, что дверью как раз и служила та дыра, в которую провалился Лева. Когда-то вход, видимо, был удобным, но со временем края обвалились, образовав просторную нору, прикрытую кустами.

– Это охотничья…

– А, может, партизанская?

Ребята, робея, притрагивались к стенкам, печке и доскам развалившихся нар. Кто ютился в этой тесной землянке?

В партизанском лагере

В землянке было тихо, тепло и сухо. Лучшей защиты от непогоды не стоило искать. Ребята перенесли сюда все свое имущество, а Лева приволок и орудийный ствол. Затем все трое побежали за топливом. Миша предложил было топить остатками нар, чтобы не мокнуть лишний раз на дожде, но Лева заорал:

– Я тебе дам нары! Это, может быть, исторический памятник. Все как есть, так и останется. Мы сюда экскурсию приведем.

Огонь разожгли в печурке. Сначала землянка наполнилась дымом, стало невозможно дышать. Но потом, когда огонь разгорелся, дым быстро вытянуло в отверстие. Стало светло и уютно.

– Ну, теперь будем сушиться и готовить утятину. – Вася вынул из рюкзака тяжелую утку.

Ребята сразу оживились, заговорили. Лишь один Кузька остался равнодушным ко всему. Он, мокрый и взъерошенный, недвижно лежал у печки.

– Что заскучал? – спросил Лева, подняв его морду. – Есть хочешь? Потерпи, брат, скоро сыт будешь.

Ребята развесили мокрую одежду и присели у печки посмотреть, как Вася будет обрабатывать дичь и готовить жаркое.

Снова пошел дождь. Где-то раздавались глухие раскаты грома.

– Михаил, ты бы пока вынес котелок на открытое место. Может, немного воды наберется.

Миша молча встал, взял котелок и полез из землянки. Ему страшно не хотелось выходить на дождь, но со вчерашней памятной ночи он решил делать все, что потребуется. Он выскочил из укрытия и бросился к небольшой полянке, где деревья не мешали литься струям дождя. Выискивая, где бы повыгодней поставить котелок, Миша, к большой своей радости, увидел ручеек. Вода была мутной от дождя, но что поделаешь! Миша выпил почти полкотелка, затем снова набрал – ив землянку.

Вася, ощипав и выпотрошив утку, насадил ее на вертел и поместил над жарким пламенем, которое било из печурки. Он попросил Леву время от времени поворачивать утку, чтобы она хорошо прожарилась, а сам всыпал в котелок с водой ягоды и сунул его в печурку.

– Компот сварим. Сегодня у нас не обед, а пир будет.

По землянке разошелся вкусный запах жаркого. Кузька принюхивался, покручивая хвостом, подпрыгивал и визжал.

И вот утка подана. Ребята с треском разламывали жирную птицу, ели, прищелкивая языками. Такой утки, несоленой, пахнущей дымом, им не доводилось еще есть. Кузька хрустел костями, от удовольствия зажмурив глаза.

Только покончили с уткой – подоспел компот. Да, Вася оказался прав, говоря, что это не обед, а пир.

Компот, хотя и без сахара, оказался лучше всех компотов и киселей в мире.

Одежда высохла. Поэтому ребята, не найдя больше никакого дела, разостлали ее на полу и улеглись отдыхать, пока не пройдет дождь. Но полежать долго не пришлось. Лева, который прилег у стены, вдруг встал.

– Ребята, здесь что-то написано!

Действительно, на одном из бревен были вырезаны ножом слова и цифры. Ребята с трудом разобрали их: «Жаков. Борков. Авг. 1919 г.».

– Вот и узнали, кто жил в этой землянке: Жаков и Борков! – взволнованно произнес Вася.

– Смотри-ка – Борков! Как моя фамилия, – удивленно промолвил Миша.

Мальчики на минуту умолкли, задумались. С тех пор, как они обнаружили карту и отправились в поход, время хоть и скупо, но нет-нет да и приоткрывало пожелтевшие страницы прошлого. Пылкое воображение ребят, получив даже самую малую пищу, дорисовывало образы партизан, их жизнь и борьбу.

Эти мелочи, сохраненные временем, волновали ребят, заставляли учащенно биться сердца, благоговейно относиться ко всему, что напоминало о партизанах.

Надпись на стене побудила ребят внимательнее обследовать землянку. Они осмотрели стены, ту часть помещения, где когда-то находились нары. Оттащили полуистлевшие доски. Под ними нашли несколько свинцовых тупых пуль, сделанных, очевидно, самими партизанами, ржавый зазубренный штык и небольшую металлическую коробку не то из-под папирос, не то из-под конфет. Эта коробка особенно привлекла внимание ребят. Лева, при общем молчании, ковырнул несколько раз кончиком перочинного ножа крышку, и она, ржавая, не открылась, а прорвалась.

В коробке лежали полинявшие царские десятирублевки и какие-то бумаги. Деньги Лева тут же отложил в сторону как предметы, не представляющие никакого интереса для исследования, а бумаги принялся осторожно развертывать. После того, как была найдена партизанская карта, Лева проникся глубоким уважением к бумагам, и в каждой из них искал тайный смысл.

Но тот лист бумаги, который он развернул, разгадывать было нечего – он оказался письмом. Медленно, еле разбирая полустершиеся слова, Лева прочел:

«Дорогая моя жена Таня! Как давно мы не виделись. Ох, и соскучился по тебе и по нашему маленькому Павлуше. Как его здоровье? Небось, уже говорит «папа» и «мама»?

Дорогая Таня, обо мне не беспокойся, я жив и здоров. Мы бьем беляков по всем дорогам и скоро окончательно разделаемся с ними. Недалек день, когда наш Алтай будет снова советским.

Танюша, ты еще не забыла Костю? Мы с ним однажды навещали тебя. Так вот, он сидит рядом со мной и передает тебе горячий привет…»

На этом письмо обрывалось. Дальше, на оставшемся чистом месте, следовали две торопливых, неровных строки:

«Жаль не успел дописать. Слышу сигнал в поход. Приду назад – закончу…»

Лева поднял глаза от письма.

– Так и не закончил… Погиб, наверное…

Вася задумчиво глядел на тлеющие в печурке угли. Недописанное письмо партизана тронуло его до глубины души.

Воображение неторопливо рисовало картину.

Вечер. В землянке слабо светит коптилка. Всюду разместились партизаны: один чистит оружие, другой чинит сапог, а этот… А этот полулежит на нарах и пишет письмо жене. Он сильный, высокий, похожий на Александра Пархоменко. Такие никогда не отступают. Он давно не видел Таню и сына Павлушу. И теперь хочет им многое рассказать. Но вдруг по лагерю раздается сигнал. Все вскакивают, лязгает оружие, люди выбегают из землянок. И отряд уходит в ночь, в тайгу. А неоконченное письмо остается лежать в коробочке десятки лет…

Вася хочет продлить в воображении поход отряда, но слышит изумленные возгласы друзей и, глубоко вздохнув, оборачивается. Лева и Миша впились глазами в небольшую пожелтевшую фотографию, выпавшую из другой бумаги.

– Папка! – воскликнул ошеломленный Миша. – Как он сюда попал!

С пожелтевшей фотографии, чуть-чуть улыбаясь, смотрел веселый, в папахе с лентой, дядя Павел. Лева пожал плечами:

– Ничего не понимаю…

– Какой же это дядя Павел! – произнес Вася, взглянув на бумагу, из которой выпала фотография. – Слушайте, что тут написано:

«Краснореченский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов.

Исполнительный комитет Совета Рабочих и Солдатских Депутатов N 248.

июля

25 дня 1918 г.

Удостоверение

Предъявитель сего Борков Степан Иванович является делегатом на окружной съезд Советов рабочих и солдатских депутатов».

Затем стояли неразборчивые подписи председателя и секретаря.

– Мой дедушка! – Воскликнул Миша. – Борков Степан Иванович! А мой папа – Павел Степанович. Дай-ка фотографию скорей. – И Миша еще и еще раз всматривался в черты лица своего деда, которого ни разу не видел. – На папку похож – не отличишь!

Лева сдвинул шляпу и почесал затылок.

– Да… Вот ведь как совпало, капитан. Значит, и письмо написано им?

Лева снова развернул лист и медленно прочел: «Очень соскучился по тебе и по нашему маленькому Павлуше…»

– Конечно, «Павлуша» – это дядя Павел.

Ребят настолько захватило новое открытие, что они совершенно забыли, где находятся и зачем пришли сюда. Перед ними открывался другой мир, другие люди.

Внезапно, над самой головой, прогрохотал гром.

– А дождь-то все льет, – спохватившись, произнес Лева. – Как же мы пойдем дальше?

– Будем ждать. Ничего не поделаешь, Лев…