Текст книги "Советский Орфей (СИ)"

Автор книги: Виктор Североморский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава 18. В лапах зверя

Утром следующего дня мне позвонила Ольга. Она рассказала о том, что Воронин оформил нашу группу в ленинградской филармонии и договорился с Госконцертом о сроках проведения гастролей – завтра утром мы должны быть готовы.

Репетировать в тот вечер мы не стали: во-первых слишком устали, а во-вторых боялись очередного визита бандитов. Зато в среду ровно в десять часов мы были в студии, рядом с которой уже стояли два автобуса. Один – все тот же ПАЗ – был арендован клубом "Ключи", и в нем сидели все члены клуба во главе с Татьяной, но на сей раз без Воронина. А другой автобус был большим и очень комфортным – его пригнал к нам Госконцерт, и в нём был лишь один представитель этой конторы.

Вся наша группа со своими инструментами уселась во второй автобус, и вместе с "ключами" мы тут же покатили в западном направлении города, а выехав за его пределы, взяли курс на Псковскую область.

В тот же вечер мы провели два концерта в Пскове и на обоих имели полные аншлаги. Как и на прошлых гастролях билеты на "чистое искусство" мы распространили не только по организациям, но и продавали на входе, что как раз и обеспечило нам полный зал. Ночь мы провели в гостинице, а утром, сразу после завтрака, поехали в Смоленскую область. Еще два концерта и опять аншлаги.

А потом новая область, а за ней ещё и ещё. В итоге за две недели мы проехали десять регионов, расположенных вблизи Московской области, и везде зрители встречали нас очень тепло – как концерты нашей группы, так и концерты клуба. Отмечая наш успех, Госконцерт предложил нам продлить гастроли ещё на неделю и... что нас сильно удивило – заехать в столицу. Мы конечно хорошо понимали перспективы подобного визита и потому были в полном восторге от такого предложения.

В Москве мы выступали в Малом зале консерватории, расположенном практически в самом центре города. Помещение там было довольно скромных размеров, но это была столица, и потому мы были просто счастливы тому, что здесь выступали. Но ещё больше нас поразило то, что на нашем первом концерте в зале присутствовала съемочная группа центрального телевидения, а буквально на следующий день в новостном обзоре нас немного показали по главному ТВ-каналу страны и сильно похвалили за отличные песни, хорошие голоса и за оригинальное продолжение зонг-оперы "Орфей и Эвридика".

После столицы мы вернулись в Ленинград. За все концерты нашего ансамбля Госконцерт заплатил мне и Ольге по 90 рублей, а нашим инструменталистам по 60. Это было конечно очень мало, зато мы посмотрели многие города центральной России того времени. При этом я постоянно писал отчеты об увиденном своему начальнику, которые отправить конечно пока не мог. За концерты нашего клуба мы получили значительно больше – почти по четыре тысячи после вычета транспортных и прочих расходов. В итоге после этого турне мы все стали весьма обеспеченными людьми того времени.

Приехав в Ленинград, мы тут же перевезли свою аппаратуру в помещение филармонии, предоставленное нам для репетиций, а прочитав последний номер «Вечорки», постоянно публикующей объем продаж грампластинок в стране, мы с удивлением увидели, что наш диск уже продается, причем довольно успешно: за первую неделю было продано 26 тысяч экземпляров, а за вторую – 42.

Вечером того же дня, я снова проверил содержимое контейнера и увидел в нем листок с такими словами.

"Витя, у нас печальные новости. ИН арестован за то, что подписал письмо ученых с призывом к президенту и правительству прекратить войну. Он признан иноагентом и экстремистом, а также обвиняется в работе на иностранную разведку и в предательстве Родины. Его уже допрашивают, но о ВэТэ он, похоже, ничего не рассказал, поскольку других сотрудников нашего отдела пока не трогают. Впрочем, в понедельник всё может измениться. Следователь уже заявил, что весь наш институт является оплотом оппозиции и рассадником западных ценностей, а потому должен пройти тщательную проверку в органах безопасности. Ты продолжай свою работу и шли отчеты. Получать их буду я – Алла; о ситуации в отделе сообщу в начале недели, тогда и решим вопрос о твоём возвращении."

Офигеть! Мой начальник арестован, а отдел наверняка под усиленным контролем главной спецслужбы страны. И что мне делать? Если вернусь – то наверняка подвергнусь допросам и возможно расколюсь. А если не возвращаться – значит придется остаться здесь навсегда. Тоже перспектива не очень. В общем, есть над чем подумать.

Тем не менее я отправил часть своих отчетов о Ленинграде и о некоторых городах страны, которые мы посетили на гастролях. Остальные отчеты в контейнер пока не влезали.

Два дня после приезда мы отдыхали от репетиций, а когда наконец собрались снова, то Ольга ошарашила нас новым сообщением, полученным ею от Воронина. Оказывается, одну песню, исполненную нами на московском концерте, показали в музыкальном обзоре на центральном телевидении, то есть её наверняка посмотрели миллионы граждан нашей страны, что просто обязано сказаться на продаже наших пластинок. Но и это не самое главное: по всей вероятности видеозапись нашего выступления посмотрели в министерстве культуры, потому что на международный фестиваль современной песни, который состоится в Белграде буквально в это воскресенье, решили отправить именно нас.

Мы не верили своим ушам. Нас – можно сказать, начинающих музыкантов и на международный фестиваль – да такое не могло присниться нам даже в самом сладком сне. И мы снова взялись за работу, чтобы ещё тщательнее отшлифовать те песни, которые мы возможно будем играть за бугром.

Утром в четверг еще одно важное событие: по нашему предварительному согласию записать еще одну пластинку – с песнями о зарубежных городах – Ольга договорилась с Ворониным о проведении худсовета с целью одобрения этих песен. В одиннадцать часов мы были в отделе культуры горкома и прогнали перед цензорами всю нашу вторую программу. И тут случился полный облом: они не одобрили наши песни.

– Зачем вам петь о других странах? – спросила одна из представителей цензуры. – Вам что – больше не о чем петь? Пойте о нашей стране, о нашей партии, комсомоле, о наших стройках, о любви, о русских березах наконец. Зачем нам восхвалять другие страны, если наша ничем не хуже? Это не патриотично!

Мнение всех членов худсовета было единодушным, и возможно поэтому Воронин не стал ему возражать.

В тот день мы уже не репетировали, да и на заседания клуба я и Ольга не поехали, сославшись на сильную усталость и необходимость подготовки к новой поездке. А уже в пятницу Ольга сообщила нам о том, что мы вылетаем в Белград в субботу утром прямым рейсом из Ленинграда, а выступаем там на следующий день.

Но именно в пятницу, когда я в очередной раз отправил отчеты в будущее, со мной произошли большие неприятности, точнее – самые большие из тех, что со мной происходили в советской стране. Когда я поднялся из подвала, ко мне подошли два на вид интеллигентных человека в штатском и сказали:

– Гражданин Артемьев, пройдемте с нами, – и не ожидая моего ответа, взяли меня под руки с обеих сторон и повели в сторону дороги.

– Кто вы? Куда вы меня ведете? – возмущенно воскликнул я.

И тут же один из них показал мне красные корочки, на которых были хорошо видны три буквы – "К.Г.Б."

Больше я ничего не спрашивал, а лишь молча шел с ними до машины – к белой Волге, стоящей на дороге возле дома.

Минут через десять мы доехали до здания их конторы, а еще через пару минут я сидел в кабинете следователя.

Окинув меня пронзительным взглядом, он задал мне свои первые вопросы:

– Гражданин Артемьев Виктор Васильевич. Проживаете в Москве, работаете в редакции "Комсомольской правды". Правильно?

– Правильно.

– Хорошо, проверим. Кстати, кто у вас там главный редактор?

– Корнешов Лев Константинович. – Эту фамилию я хорошо выучил во время подготовки ко второму ПэВэ.

– Допустим. Тем не менее, вы уже более трех недель пребываете в Ленинграде, являетесь участником вокально-инструментального ансамбля "Орфей" и разъезжаете с ним по стране. Это у вас такая затяжная командировка?

– Нет. Командировка у меня была на неделю, потом я взял отгулы и отпуск. А вообще, я собираюсь переехать в Ленинград и дальше петь в "Орфее".

– Хорошая идея. Нам таланты нужны. Вот только есть одна проблема – петь Вы не можете от слова совсем.

– Не могу? Почему? – Я был буквально ошарашен таким заявлением, но смог сохранить внешнее спокойствие.

– Потому что поёте очень тихо. Я был на одном концерте вашего ансамбля и немало удивился – пели Вы в микрофон, но даже в него Вас было еле слышно. А ведь настоящий певец без всякого микрофона должен петь так, чтобы его слышали даже на улице, а ещё лучше – во всем городе. Но ничего, я Вас петь научу, именно для этого я Вас и пригласил.

– Интересно, и как Вы меня будете учить?

– Сейчас расскажу.

И тут следователь достал из своего стола разные предметы и стал их мне показывать, сопровождая это своими комментариями.

– Видите эти иголки? Когда я засуну их Вам под ногти, вы запоете так, что Вас будет слышно в коридоре. Когда я нагрею этот утюг и поставлю его на Вашу грудь, Вас уже будет слышно во всем нашем здании. Когда этим напильником я буду стачивать Ваши зубы – Вас будут слушать на улице, когда этот разогретый паяльник я засуну в Вашу задницу, Вас будет слышно и на соседней улице, а когда один электрод этой машинки я присоединю к Вашему языку, а другой – к Вашим яйцам, то Вас уже будут слушать на Невском проспекте. Вот так Вы и станете настоящим певцом.

От этих слов я сразу же впал в ступор: он что собирается меня пытать? Но за что? Просто так – от скуки? Это здесь такие развлечения? Внутри меня буквально всё закипало от возмущения, но я опять смог ответить достаточно спокойно.

– Ого, какая оригинальная школа вокала. Кого-то она мне напоминает. Ах-да, питерских бандитов. Вы случайно не у них учитесь?

– Ну что Вы! Обижаете! Это они у нас учатся, потому как их мы тоже обучаем такому пению – тогда, когда они угрожают нашему государству.

– Тогда у кого вы этому научились? Случайно не у фашистов?

– И опять мимо. Похоже, Вы плохо знаете историю. Когда мы взяли власть, помните? Так вот уже в те времена мы заставляли врагов революции петь правильно – по-настоящему. А фашисты пришли к власти значительно позже, и потому они учились у нас и методам дознания, и созданию трудовых лагерей и многому другому.

– Тогда у кого же вы учились? Или это большой секрет?

– Никакого секрета. Мы учились понемногу у разных народов – у средневековых викингов, у испанской инквизиции, у американских индейцев, у африканских народов, ну и конечно у восточных товарищей – самых изысканных учителей пения на нашей планете.

– Понятно. Но почему Вы решили учить меня? Я вам чем-то не нравлюсь? Тогда не ходите на наши концерты.

– Не могу, потому что Вы не только плохо поете, но и плохо думаете. Ваши мозги хоть немного понимают, о чем Вы говорите на ваших так называемых "закрытых" концертах, а на самом деле открытых для широкой публики? Вы поете о Западе в весьма позитивных тонах – типа всё у них прекрасно и свободно настолько, что можно ходить голышом. А это во-первых неправда, а во-вторых самая настоящая западная пропаганда. Вот я и спрашиваю Вас, гражданин Артемьев, кто и когда Вас завербовал? За какие коврижки Вы продали свою Родину?

– Что? Я? Да вы... – "с ума сошли" в гневе хотел сказать я, но последние слова все же не произнес. – Наш ансамбль просто участвует в программе, в которую нас пригласили.

– И кто же Вас пригласил?

– Да Вы же сами прекрасно знаете.

– Знаем, Вас пригласил гражданин Воронин, который похоже сам завербован западными спецслужбами. Но с ним мы ещё поговорим, его мы тоже научим петь по-настоящему.

– Гражданин? Да он же работает в отделе культуры ленинградского горкома партии.

– Конечно. А Вы думаете там нет вражеских шпионов? Тогда скажу Вам по большому секрету – шпионы у нас везде, они даже на самый верх пробрались! Но наша служба не дремлет, мы их конечно найдем и обезвредим. А пока речь идет о Вас. Вы что, не понимаете, что пропагандируете чуждый нам образ жизни, чуждую мораль и ценности? Неужели вы так наивны?

– Похоже, что так. Я действительно думаю, что мы просто поём о разных странах. А насчет наготы – так Воронин сказал, что такое явление действительно присутствует в некоторых странах Запада, но мы это не пропагандируем, а только обличаем. Однако после ваших слов я конечно прозрел и потому обязуюсь в подобных мероприятиях больше не участвовать.

– Это хорошо. И что самое главное – я в это верю. Точнее поверю, если Вы расскажете всё, что знаете, о Воронине и его вечернем шабаше под названием "КЛЮЧИ".

Я на секунду задумался. Быть доносчиком мне никак не хотелось. Но как увернуться от такого неприятного предложения? Надо выиграть время.

– Хорошо, но если позволите, я всё подробно напишу дома, а потом Вам принесу.

– Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Или вы сейчас куда-то спешите? Или может думаете, что у нас не найдется бумага и ручка? Не волнуйтесь, этого добра у нас хватает. Впрочем, об этом потом, а сейчас поговорим ещё об одном важном деле. Я конечно понимаю, что Вы ещё молоды, и хотя работаете в "Комсомолке", не слишком хорошо ориентируетесь в хитростях и коварстве западной пропаганды. Однако я не понимаю другого – кому и зачем Вы отправляете информацию о нашем и других городах? На кого Вы работаете? На вражескую разведку?

– Какую ещё информацию? Вы о чем?

– О той информации, которую вы отправляете в контейнере в подвале дома недалеко от вашей гостиницы.

Блин, они и это пронюхали, а здесь отвертеться будет ещё сложнее. Придется что-то сочинять.

– Ах эту? Так это для редактора нашей газеты.

– Ого! У нас появился новый вид связи? И как вы его называете – контейнерный?

– Ну что Вы! Контейнер забирает наш курьер и отправляет по почте в Москву.

– Ах курьер! Тогда почему мы лично Вас в подвале видели несколько раз, а курьера ни разу? Он у вас что – невидимый?

Увы, на это мне ответить было совершенно нечего и потому я сказал просто:

– Я ничего об этом не знаю.

– Понятно. Не хочешь говорить – значит, придется петь.

– Вот и всё, – подумал я, – перешел на "ты", значит увертюра закончилась, и сейчас начнется главное действие.

И ожидания меня не обманули. Следователь нажал на столе какую-то кнопку и буквально секунд через десять в кабинет вошли два молодых парня в военной форме.

– Отведите его в восьмую камеру и подготовьте к допросу первой степени.

Военные тут же взяли меня под руки и повели в одну из камер подвального этажа. В ней не было ничего кроме двух деревянных стульев, стоящих в середине помещения. Пол в помещении был бетонный, без всякого покрытия, стены покрашены в темно-зеленый цвет, а в дальней стене виднелось небольшое окошко с решеткой.

Мне приказали раздеться. Я отказался. Меня раздели силой, сняв с меня все что было, даже трусы и амулет. Потом связали руки за спиной кожаными ремнями и усадили на один из стульев, при этом бросив мою одежду с амулетом прямо на пол.

Следователь появился минут через пять с портфелем в руках и, не успев войти в камеру, сказал военным всего одно слово:

– Свободны.

Те тут же вышли наружу, а на смену им зашел мужчина пожилого возраста с небольшим чемоданчиком в руках. Он уселся на свободный стул прямо передо мной и, достав медицинские принадлежности, сначала послушал моё сердце, а потом измерил давление.

– Состояние нормальное, – доложил он следователю и вышел из камеры.

Тот же сел на стул передо мной и стал доставать из портфеля орудия пыток.

– Ну, что, Артемьев, с чего начнем? Иголки, утюг, напильник, паяльник, электрический ток?

– А без садизма никак?

– К врагам нашей Родины мы беспощадны. Так завещал нам великий Ленин. А начнем мы, пожалуй, с массажа тела.

Тут следователь достал щетку с металлической щетиной и резко провел ею по моей ноге. На ней тут же появились красные полосы, из которых выступила кровь. Дикая боль пронзила не только мою ногу, но и всё тело. Я не выдержал и закричал – не сильно громко, но в коридоре наверняка было слышно. А через пару секунд щетка уже прошлась по моему боку, а потом и по груди. Боль теперь была ещё сильнее, крови выступило больше, а кричал я ещё громче.

– Ну, вот, теперь начинаем петь правильно, но ещё недостаточно громко, потому продолжим, – заявил мой мучитель, намереваясь продолжать экзекуцию.

"Нет, это не человек, это зверь, – подумал я. – Значит правду говорил мой дед, воевавший на войне, что попасть в лапы чекистов было во много раз страшнее, чем в немецкий плен. И вот я в лапах этих садистов."

– Не надо! Я всё расскажу, – закричал я; мне вдруг пришла в голову спасительная идея.

– Точно? Тогда давай, начинай. Но если опять мне будешь вешать на уши лапшу, то имей ввиду – пением мы будем заниматься серьезно и долго.

– Да-да, я понял. В общем так: как-то я обедал в одной из кафешек на Невском. Ко мне подсел парень лет двадцати пяти, представился журналистом одной польской газеты. Я ему сказал, что я – музыкант. Он стал меня расспрашивать о моём и других ленинградских ансамблях, а потом попросил собрать о них информацию. При этом обещал заплатить. Я согласился. Через три дня мы встретились снова, и он уже попросил меня собирать информацию не только об ансамблях, но и о городе, а когда узнал, что мы отправляемся на гастроли, то и о других городах. При этом предложил оставлять информацию в контейнере недалеко от моей гостиницы, чтобы нам "не светиться вместе", как он выразился. Вот для него и собрал немного информации.

– То есть стал работать на врага?

– Причем тут враг? Он журналист социалистической, то есть дружественной нам страны, а информация которую я передавал, была совсем не секретна.

– А ты уверен, что он поляк, а не американец? Он тебе документы показывал?

– Нет, но он иногда говорил по-польски.

– Ну-да, американец выдающий себя за поляка, конечно не догадался бы выучить пару фраз по-польски. И как ты решил, что собранная тобой информация не является секретной? Ты знаешь, что часть городов, в которых вы выступали, закрыта для посещения иностранцев? Почему? Именно потому, что там находятся секретные объекты.

– Я об этом ничего не знаю.

– Верю, но это не освобождает тебя от ответственности. И еще – как же все-таки твой поляк забирал информацию из контейнера, если мы его ни разу не засекли?

– Это я не знаю. Клянусь здоровьем своей бабушки! – Моя бабушка уже умерла, и потому ей хуже не станет, подумал я.

– Жаль, а я думал, что ты действительно решил мне всё рассказать. Что ж, придется тебе петь дальше. И начнем мы на сей раз с иголок. Уверен, твоё пение на сей раз будет слышно даже на улице.

И он достал из своего портфеля несколько довольно длинных иголок. Я же собрал свою волю в кулак и мужественно ждал продолжения пыток.

Но в это время дверь комнаты открылась и в проеме показался мужчина в военной форме и с погонами капитана.

– Товарищ полковник, – сказал он. – Воронина взяли! Он уже здесь!

– Оперативно! Молодцы! А жену?

– Тоже.

– Хорошая работа! Уже иду.

Военный ушел, а следователь встал, достал из портфеля два листа бумаги и авторучку, и положил их на стул.

– В общем так, Артемьев, это твой последний шанс. Или пишешь всё как есть – когда и кем был завербован, какую информацию и как передавал, и всё такое. Или будешь петь не только весь вечер, но и всю ночь. И не одевайся, я скоро приду.

После этих слов он развязал мои руки и спешно вышел за дверь.

Глава 19. Побег

Я встал со стула, перевел дыхание, задумался. Вот он шанс, который я обязан использовать. Я должен отсюда исчезнуть, во чтобы то ни стало. Но как? Этот подвал – не туалет ресторана, из которого совсем недавно я смог выскользнуть незамеченным; здесь одни двери камеры чего только стоят. И тут я вспомнил о вшитом в меня ВээМ – временном маяке, который должен меня спасти в критический момент. Я быстро нащупал его в своей мошонке, дважды на него нажал и стал ждать моего экстренного возвращения в свой мир. Но ничего не произошло. Видно рядом с ВэТэ в этот момент никого не было, и когда появится неизвестно. А это значит, что придется рассчитывать только на себя.

Я подошел к дверям камеры и потянул их на себя и ... не поверил своим глазам – двери оказались незапертыми; видно в спешке следователь забыл их запереть или забыл приказать охранникам. Что ж, тогда нужно действовать, причем срочно. Я посмотрел на свое тело – кровь на нем уже свернулась и слегка подсохла. Вытирать её было нельзя, иначе она могла открыть раны. Пока я рассказывал новые сказки следователю, боль тоже стала заметно слабее, даже когда я двигался.

Предельно осторожно я надел одежду и амулет на себя, включил эНэС и совершенно невидимый вышел в коридор. Впрочем, там не было ни одного человека. Поднялся на второй этаж. По коридору в разных направлениях шли два сотрудника этой конторы, но прижавшись к стене я пропустил их без малейшего касания, после чего ускоренным шагом пошел на выход. Там стоял турникет, а рядом с ним в кабинке сидел военный. Как его пройти? Перепрыгнуть турникет без шума не получится, а крутить тоже нельзя – военный это заметит. И тут я обратил внимание на то, что расстояние турникета от пола вполне достаточно, чтобы под ним пролезть. Именно это я и сделал без малейшего шума, но с сильной болью в теле.

Я был на улице! Я был свободен! Два квартала прошел под защитой электромагнитного поля и лишь потом зашел в подъезд и отключил эНэС. Куда дальше? Деньги в кармане остались, но их было мало. Ехать в гостиницу было рискованно, но необходимо – нужно было взять паспорт, деньги и прочие необходимые вещи. И я рискнул. За десять минут доехал на такси, без проблем прошёл в номер. Быстро закинул в сумку всё что нужно и сразу вышел в коридор. И тут увидел, как от лестницы в мою сторону идут аж трое человек, сильно похожих на тех, кто арестовал меня пару часов назад. Я быстро вернулся в номер, не закрывая дверь включил эНэС и опять вышел в коридор буквально под носом у незванных гостей. Те же вошли в комнату и, не веря своим глазам, стали её тщательно обыскивать. Не теряя ни секунды, я пошел на выход из гостиницы и наконец оказался на улице. Куда теперь? В другую гостиницу нельзя, а хороших знакомых, у которых я мог бы остановиться, у меня нет. Остается Ольга. Нашел на улице телефон-автомат. Позвонил. К счастью, она оказалась дома. Рассказал ей все, что со мной произошло, а также об аресте Воронина. Со своей стороны она сообщила о том, что арестовали и других участников клуба «КЛЮЧИ» с обвинением в создании антисоветской группировки.

– Тогда какого хрена ты делаешь дома? – почти закричал я. – За тобой же могут прийти в любую минуту!

– А куда мне идти? На улицу?

– Секунду, дай подумаю... Мы в Белград когда летим – завтра утром?

– Да.

– Тогда собирай вещи прямо сейчас, бери паспорт, деньги и билеты, садись в машину и дуй ко мне. Деньги бери все, возможно возвращаться не придется. И не только деньги, но и прочие ценности. Я буду ждать тебя у киоска с напитками, он в метрах ста от гостиницы.

– А дальше?

– Переночуем в аэропорту и, если повезет, улетим за бугор.

– Хорошо, жди, буду.

И я стал ждать. Впрочем, вскоре у меня родилась мысль ещё раз проверить контейнер. Заряд фотоэлементов в эНэС иссяк, потому я пошел в подвал без прикрытия. К счастью, там никого не было. Я открыл контейнер, моих отчетов в нём уже не было, зато лежала свернутая записка с таким содержанием: «Витя, в институте начались аресты всех, кто подписал антивоенное письмо, арестовали даже директора института, хотя он письмо не подписывал. Их обвиняют в создании экстремисткой организации и оправдании терроризма. Если осудят – то упекут лет на десять, а может и больше. Остальных сотрудников допрашивают, но пока не арестовывают. Мы считаем, что возвращаться тебе пока рано. Будь на связи.»

Прочитав эти строки, я написал и поместил в контейнер ответную записку. "Был арестован, сбежал, вынужден скрываться, послал вам экстренный сигнал, но возвращать меня пока не надо. До связи."

Вышел во двор дома и опять сюрприз – два уже знакомых мне гэбэшника шли в мою сторону. Быстрым шагом вернулся в подвал и по его коридорам прошел в конец дома. Там опять вышел во двор – никого. Быстро обогнул дом и пошел к киоску, а когда к нему подходил, опять увидел моих преследователей. Они были еще далеко, а Москвич с Ольгой – уже рядом. Я добежал к нему секунд за десять, быстро впрыгнул внутрь, и мы тут же рванули по дороге. Я обернулся: гэбэшники бежали за нами, но расстояние между нами увеличивалось.

В аэропорт решили ехать поздно вечером. Перед этим перекусили в кафешке и выехали на окраину города, где побродили в одном из скверов, а потом посидели на лавочке. За это время успели позвонить нашим музыкантам и предупредить их о том, что завтра мы приедем прямо в аэропорт. Между тем приехали туда примерно в полночь. Риск был огромным. Если гэбэшники знали о нашей намеченной поездке, значит они уже были здесь и спокойно нас ждали. Однако деваться нам было некуда, спать в Москвиче было совершенно невозможно, в гостинице опасно, а на улице холодно.

В аэропорту народа было мало и потому мы улеглись на свободные сидения в зале ожидания и спустя некоторое время задремали. Однако поспать нам не дали – кто-то рядом заговорил так громко, что мы тут же проснулись:

– Вы вокалисты ансамбля Орфей – правильно?

Мы открыли глаза, перед нами стоял милиционер.

– Нет, Вы нас с кем-то путаете, – ответила ему Ольга.

– Я был на вашем концерте, мне очень понравилась ваша музыка и потому я вас хорошо запомнил. В общем, так: на вас выслана ориентировка, проще говоря – вас разыскивает милиция по запросу госбезопасности. Мне приказали проверить зал ожидания, но я вас выдавать не собираюсь. Идите со мной, в комнате для особых пассажиров есть кровати и там сейчас ни одного человека. Нормально поспите, а утром решите что делать.

Мы не стали спорить и пошли за милиционером. Комната, в которую он нас привел, действительно была без пассажиров, а в ней были вполне приличные кровати. Мы тут же на них улеглись, поблагодарив за это работника милиции, а тот сразу оставил нас одних.

– Витя, мне страшно, – тихо сказала Ольга. – Я боюсь жить в этой стране. Возьми меня с собой – в твоё будущее.

– Оля, там не лучше. Россия, увы, не меняется веками. Там сейчас арестовывают или выгоняют из страны всех инакомыслящих, даже тех, кто выступает против войны. Вместо заявленной в Конституции демократии – опять жесткая диктатура, вместо выборов – по-прежнему их имитация, по телевизору, который народ прозвал "зомбоящиком", как всегда одно враньё. Россия – это империя, то есть территория порабощенных народов, а значит, в ней никогда не было и не будет свободы. А власть диктаторы обычно удерживают с помощью лжи, террора и войн.

– Ого, как мрачно! И правда не лучше нашего. А какая война? Наша страна опять воюет?

– А когда она не воевала? В моём времени она опять ведет имперскую войну с целью расширить свою территорию.

– Но зачем? У нас же итак огромные просторы.

– Увы, нашим буржуям и этого мало, для наживы им нужны рынки сбыта, и чем больше – тем лучше. Конкуренцию с Западом они проигрывают, потому решили силой захватывать территорию.

– Ужас! Так ведь можно вечно воевать.

– Ну-да, потому наша страна всегда и воюет.

Проснулись мы часов в восемь. До нашего рейса оставалось еще два часа, и потому мы спокойно и детально продумали весь план наших действий. Ольга собиралась улететь обычным путем, а если её арестуют – то надеялась на мою помощь. Я же сразу решил лететь зайцем и не только потому что боялся ареста, но также из-за нашего нелегального груза – мы прихватили с собой во много раз больше денег, чем пропускали на таможне, а Ольга еще захватила с собой и все свои драгоценности, провезти которые через границу не было ни малейших шансов.

После этого мы умылись в туалете, который находился рядом с нашей комнатой, а потом рискнули пройти в буфет. Народа в аэропорту было не много, и никто из них не напоминал представителей спецслужбы. Один раз на приличном от нас расстоянии прошел милиционер, но в нашу сторону даже не посмотрел. Мы перекусили и запаслись едой для меня на время полета.

В девять часов началась регистрация и к этому времени прибыли все наши музыканты, но я к ним не подошел. На их вопрос «А где наш Орфей?» Ольга ответила просто: «немного задерживается, но скоро придет». Регистрировались они группой и к моему удивлению, у Ольги не возникло ни малейших проблем. Я же только наблюдал за её действиями издалека, а перед посадкой прошел в туалет, включил там свой эНэС и совершенно невидимый с сумкой наших ценностей проник на борт самолета. Несмотря на то, что свободные места были, сесть на них я не рискнул. Я пошел в багажный отсек и расположился там на чьих-то мягких чемоданах.

К счастью, полёт был недолгим, и вскоре на чужой земле я также незаметно покинул самолёт и прошел в главный аэропорт Белграда. После того как в туалете отключил эНэС, я наконец встретился со своими парнями, чему мы все были очень рады. С нами был еще один человек – совершенно мне незнакомый. Он представился Валентином, чиновником Госконцерта, но вёл себя как-то странно: он как будто за нами постоянно следил и был очень удивлен, когда увидел меня.

– Он из комитета (прим. – комитета госбезопасности), – шепнула мне Ольга. – Они всегда за нами следят в зарубежных поездках.

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы мы не сбежали на Запад. Хорошо хоть у нас один, в больших группах обычно двое.

– Ого, не знал. А ты откуда это знаешь? Уже была за границей?

– Я – нет. Понаровская рассказывала, она уже давно по Европе разъезжает.

Организаторы фестиваля прислали за нами небольшой автобус, на котором мы быстро доехали до одного из отелей города – не слишком привлекательного снаружи, но вполне приличного внутри. Вечером после ужина под руководством Валентина всей группой немного прогулялись по городу, после чего вернулись в отель.

А на следующий день точно в полдень начался фестиваль, на котором выступали ровно десять ансамблей из социалистических стран Европы, включая наш. Были здесь и югославская «Галия», и венгерская «Омега», и немецкий «Пудис», и польские «Червоны гитары», и чешский «Олимпик», и многие другие ансамбли, играющие в самых разных стилях – от фолька до рока.

Зал по тем временам был огромным – тысяч на пять не меньше, и он был полностью заполнен зрителями – не только местными, но и зарубежными. Очень нарядно была оформлена сцена, на ней было много цветных плакатов, воздушных шаров, цветов; на ней также стояла весьма приличная аппаратура, да и светом операторы работали очень активно.