Текст книги "Стражи Студеного моря"

Автор книги: Виктор Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

12. КУРС СТО

«Передал боец Лобазнов», «Принял сержант Петров», – аккуратным почерком вывел дежурный и, захватив журнал наблюдений, бегом направился к начальнику заставы.

Старший лейтенант Радов прочел запись в журнале, зашифровал ее и со словами: «В эфир!» – снова передал сержанту.

Спустя несколько минут радиограмму принял радист сторожевого корабля «Вьюга».

Сняв крышку переговорной трубы, Поливанов приказал рулевому:

– Курс сто! – и перевел ручку машинного телеграфа на «Самый полный».

Корабль шел на ост.

Непродолжительная видимость опять (уже в который раз за это утро) сменилась густым снежным зарядом. Колючий, мелкий снег с воем и свистом врывался на мостик.

Когда «Вьюга» вышла на траверз мыса Террасового, вахтенный офицер доложил:

– Товарищ капитан третьего ранга, на экране радиолокатора цель. Ее курсовой угол шестьдесят градусов левого борта, дистанция сто двадцать кабельтовых!

– Определить курс и скорость цели! – приказал командир и склонился над экраном локатора.

«Разумеется, это «Хьекке Уле», но где же тогда мотобот?» – подумал он, рассмотрев цель, и отдал приказание:

– Боевая тревога!

Раскатисто прозвенели колокола громкого боя. Личный состав занял места по боевому расписанию.

– Как ваше мнение? – после небольшой, напряженной паузы спросил командир Девятова.

– Если мы имеем дело с опытным и умным противником, а это, видимо, так, то он постарается себя не обнаружить. Помните сообщение штаба: «В четырех кабельтовых мористее транспорта – мотобот без флага». Рассуждая логично, безопаснее идти не с левого борта транспорта, а с его наветренной стороны, – сказал Девятов.

– Что вы хотите этим сказать? – раскуривая трубку, спросил Поливанов.

– На экране локатора мотобот не просматривается, – продолжал Девятов. – Стало быть, он по-прежнему идет мористее транспорта и в такой непосредственной близости от него, чтобы радиолокационная станция не могла, его обнаружить. На экране локатора мотобот сливается с целью номер один.

– Но при таком сильном норд-остовом ветре и крупной волне он рискует разбиться о транспорт.

– Конечно, это опасно, – согласился Девятов. – Но капитан мотобота, по-моему, рассуждает так: чем больше риск – тем больше денег. Кроме того, и моряки они, видать, неплохие.

– Товарищ капитан третьего ранга, лейтенант Голиков прибыл по вашему приказанию! – лихо доложил командир боевой части. Он был молод, красив и строен, отлично об этом знал и откровенно, словно со стороны, сам собой любовался.

– Товарищ лейтенант, я поставил перед вами задачу при появлении целей, следующих на ост, усилить наблюдение и докладывать мне лично! – вновь раскуривая погасшую трубку, сухо сказал Поливанов.

– Товарищ капитан третьего ранга, я уже докладывал: цель номер один по курсу слева шестьдесят. Вторая цель не наблюдается…

– Это мне известно, – перебил его Поливанов. – А если, пользуясь разрешающей способностью радиолокации, мотобот идет параллельным курсом рядом с транспортом?

– Если мотобот идет совсем близко от транспорта, на экране локатора малая цель сольется с большой, – ответил Голиков.

– Усильте наблюдение, лейтенант. Следите за возможным раздвоением цели, – приказал Поливанов.

– Есть! Разрешите идти?

– Идите!

Поливанов вызвал Юколова. Механик явился на мостик и доложил по форме.

Во всей фигуре и внешности механика было что-то штатское. Десятый год Юколов служил на корабле, его дисциплинированность

могла быть примером для любого офицера, и все же что-то неуловимое в его характере и манере держаться с товарищами и подчиненными создавало такое ощущение. Быть может, причиной этому была необычайная мягкость в обращении с людьми, а быть может, улыбка, теплая и немного ироническая.

– Товарищ механик, – начал Поливанов. – Нам предстоит задержать мотобот, за которым установилась слава самого ходкого судна в Варангер-фьорде.

– Товарищ командир, все, что возможно, сделаем, – ответил Юколов.

– Будьте готовы к тому, чтобы сделать невозможное. Ясно?

– Ясно.

В глазах Юколова командир прочел выражение вспыхнувшего интереса. Однако механик сдержался и больше вопросов задавать не стал.

А ветер по-прежнему гнал большую волну и кренил корабль с борта на борт.

В старшинской каюте никак не могла найти себе места бутылка из-под крем-соды, она то перекатывалась к одному борту, то к другому, но мичман Ясачный не замечал ее надоедливого, однообразного грохота.

Закончив бритье, боцман провел рукой по щеке, вздохнул и достал из рундука свою фотографию, где он был изображен с большой русой бородой. По этой бороде соседи – военные моряки – узнавали корабль. Когда Ясачному случалось бывать в Мурманске, ребятишки бегали за ним от самой каботажки до центра, скандируя хором: «Если эту бороду да расстелить по городу…» И вот боцман влюбился. Несмотря на довольно зрелый возраст, это было первое и сильное чувство. Если боцман что-либо делал, он делал всерьез и надолго. Фрося – ее звали Ефросиния – отвечала ему взаимностью, но борода Ясачного была объектом ее насмешек. Глубоко оскорбленный боцман отказался от семейного счастья. Узнав о том, что счастье Ясачного буквально висит на волоске, Поливанов пригласил к себе штурмана. После беседы с командиром Изюмов побился с боцманом об заклад, что выиграет у него три раза подряд пирамиду на бильярде. Ясачный поставил в заклад бороду, он был человек азартный. Командир рассчитал правильно – когда-то в Доме офицеров штурман пользовался репутацией «первого кия». Боцман проиграл все три пирамиды и, сбрив бороду, женился.

Корабль накренился. Уныло задребезжав, бутылка из-под крем-соды перекатилась к борту. Боцман сосчитал секунды крена, прикинул силу ветра и характер волны, затем ухватил бутылку – начинался новый крен – и сунул ее под матрац.

Прошло два часа с тех пор, как корабль оставил мыс Крутой. Командир и помощник были на мостике.

– Товарищ командир, вы твердо решили не осматривать транспорт? – спросил Девятой.

– Да, решил, – сказал Поливанов и, помолчав, добавил: – Решил твердо. Не хочу оказаться в глупом положении. Посудите сами – транспорт строго следует курсом, рекомендованным лоцией. Посмотрите, он идет точно по фарватеру. Судовые документы на этом «Хьекке Уле», можете не сомневаться, в полном порядке. Избрав транспорт в качестве ширмы, они позаботились о том, чтобы он был вне подозрений.

– А что, если «Бенони», прячась у борта транспорта, проскочит в Кольский залив?

– Еще Козьма Прутков сказал: «Нельзя обнять необъятного!» Мы с вами. Девятое, отвечаем за свой участок, – Поливанов усмехнулся. – Нам доверили многое, но наш корабль выполняет только часть большого и тщательно разработанного плана.

– Погода скверная, – заметил Девятов.

– В хорошую погоду шпионов не высаживают.

На мостик поднялся лейтенант Голиков и молодцевато доложил:

– Товарищ капитан третьего ранга, на траверзе Пахта-Наволока цель раздвоилась: номер один следует прежним курсом на створы Кольского залива, цель номер два развернулась на вест!

– В штурманскую рубку! – уже на ходу приказал командир, спускаясь с мостика. Голиков последовал за ним. Склонившись над картой, Поливанов передал на мостик: – Курс сто восемьдесят! Помощник, прикажите дать самый полный ход!

Девятов отлично понял командира и, передав вахтенному курс, снял крышку переговорной трубы:

– Товарищ механик, давайте все ваши резервы!

Юколов затянул пружинные весы регулятора. Стрелка тахометра, показывавшая предельное число оборотов, дрогнула и медленно поползла вправо.

– Сорок оборотов выше нормы! – тихо сказал стоящий рядом с Юколовым старшина группы машинистов.

Механик завернул до конца маховичок ручной отсечки – стрелка тахометра еще медленнее двинулась вправо, потом дрогнула и остановилась – еще сорок оборотов!

Прислушиваясь к работе двигателей, Поливанов улавливал их необычно быстрый напряженный ритм. Корабль шел вразрез волне, и за кормой его бежал длинный пенистый след.

– Механик, обороты! Еще обороты! – крикнул в переговорную трубу Поливанов.

Юколов скорее угадал, чем расслышал требование командира. Голос терялся в лязге и грохоте работающих машин. Оставалась последняя, совсем незначительная возможность увеличения хода, и механик направился к насосам высокого давления. Мотористы вручную оттягивали, каждый сектор поворота плунжера. Двигатели шумели с такой страшной силой, что казалось, еще немного – и барабанные перепонки не выдержат. Механик подошел к приборной доске и проверил температуру масла, затем взглянул на тахометр. Стрелка тахометра медленно ползла вправо – еще двадцать оборотов. Он знал, что это последние двадцать оборотов.

– Как на локаторе? – спросил командир.

– Идем на сближение. Цель слева шестьдесят, дистанция сорок пять кабельтовых! – доложил лейтенант Голиков.

– Штурман, место встречи? – спросил Поливанов.

– При таком ходе – десять кабельтовых юго-заладнее банки Окуневой, на траверзе мыса Супротивного! – доложил Изюмов.

– Механик, прибавьте обороты! – крикнул в машинное Поливанов и сквозь грохот дизелей едва услышал;

– На пределе!

Почувствовав удушливый запах дыма, Юколов от переговорной трубы бросился к топливному сепаратору.

При такой перегрузке оба дизеля требовали все больше и больше топлива, оно не успевало поступать в расходные баки, и пришлось включить для подкачки сепаратор. Сейчас, начиная от левого отсека, где стоял сепаратор, все машинное отделение быстро заполнялось удушливым дымом…

Корпус корабля дрожал, испытывая сильную вибрацию.

– Слева, по корме, курсовой шестьдесят, цель номер три! Дистанция сто двадцать кабельтовых! – доложил Голиков.

Командир и помощник переглянулись. Откуда взялась третья цель?

– «Рыбак» идет в Мурманск, – высказал предположение Девятов.

– Возможно, – согласился Поливанов и приказал: – Сообщайте о движении цели номер три! Где цель номер два?

– Цель номер два на траверзе острова Красный! – доложил лейтенант Голиков.

Прошло еще несколько минут, и вахтенный сигнальщик доложил:

– Вижу цель слева сорок! Дистанция тридцать кабельтовых.

Командир вскинул бинокль.

Бортом к волне, вздымая по обеим сторонам форштевня два крутых пенистых вала, переходящих за кормой в буруны, на большой скорости шел мотобот «Бенони». Поливанов и Девятов узнали его по приметам, указанным в радиограмме штаба.

– Набрать сигнал: «Поднимите ваш флаг!»– распорядился Поливанов.

На фале взвились два сигнальных флага.

Прошло несколько напряженных минут. Вдруг мотобот стремительно развернулся на норд, показав сторожевику корму.

– Лево на борт! – приказал Поливанов.

– Есть, лево на борт!

Заваливаясь, корабль начал поворот на новый курс.

– Руль лево по борту, корабль быстро катится влево! – доложил рулевой.

– Одерживать!

– Есть, одерживать!.. На румбе сорок пять градусов! – громко выкрикнул рулевой, не спуская глаз с компасной картушки.

– Так держать! – приказал командир, снял крышку переговорной трубы и, почувствовав сильный запах гари, крикнул – Что там у вас, механик?

Сквозь грохот двигателей до него едва долетели слова:

– Ничего страшного, товарищ командир, дизельное топливо попало в фрикционную муфту привода.

– Сколько можете держать такой ход?

– Не больше десяти минут. Температура масла резко повышается, – услышал Поливанов.

За те минуты, что корабль закончил поворот и лег на новый курс, «Бенони» вырвался вперед.

В это время свинцовый полог над ними словно рассекло надвое и, хотя грозный вал нового заряда был совсем недалеко, по-весеннему ярко светило солнце.

– Поднять флаг «Покой» по международному своду сигналов и дать две зеленые ракеты! – приказал Поливанов.

Почти в одно мгновение на фале был поднят сигнал «Застопорить машины», и две зеленые ракеты, оставляя за собой дымный след, взвились над морем.

– «Бенони» прибавил ход.

– Товарищ капитан третьего ранга! – перебил лейтенант Голиков командира орудия. – Цель номер три по курсу второго номера, они состворились. Дистанция двадцать кабельтовых.

– Дробь! Орудие на ноль! – крикнул Поливанов и, вскинув бинокль на цель номер три, спросил: – Узнаете, помощник?!

Девятов посмотрел через пеленгатор и крикнул на мостик:

– Наш старый знакомый «Вайгач»!

13. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

На Севере капитана сейнера «Вайгач» знают все рыбаки от мыса Нордкап до Святого Носа. Старики поминают его не без зависти: «Вергун с фартом[13]13
  Фарт – удача, успех (жарг.).


[Закрыть] из одной кружки брагу хлебал! Молодые нынче в фарт не верят: «Удача с неудачей – родные сестры!» – говорят, а «Вайгач» без улова с моря никогда не приходит, стало быть, Михайло Григорьевич Вергун своему делу мастер!»

И верно: мастер! В прошлый рейс «Вайгач» ловил сельдь по мурманскому мелководью, на этот раз пошел к банке Северной. Всего трое суток и промышляли: тары не хватило. Развернулся сейнер – и в порт. Погода свежая, снежные заряды один другого хлеще, а команда песни поет – улов взяла богатый! Сельдь крупная, больше двадцати пяти сантиметров!

Развесили на просушку дрифтерный порядок. Последнюю сеть ролем подтянули, перекинули через стрелу, даже сельдь из нее не всю вытрясли.

Прохор Степанович ходит по палубе довольный, животик вперед выпятил, руки потирает и хвалится каждому:

– Вот что значит сеть можжевельничком покурить! Ай да я! Ай да Прохор Щелкунов!

Тимка вылез из машинного отделения, глядит на помощника и посмеивается, свистеть ему Щелкунов запретил – примета, говорит, плохая.

В рубке тихо. С циркулем в руке Вергун привалился к штурманскому столику. Перед ним открытая лоция, карта района, а мыслями он далеко…

«Домой идем. Трюм полон рыбы, – думает он. – Небось в порту об этом известно каждому: радист разболтал по эфиру. Чего доброго, директор MPC сейнер встретит с оркестром. К Щелкунову на пирс «кубышка» его прикатится. Валя-хохотушка прибежит к Плицыну, к Тиме и то продавщица из рыбкоопа придет. Всех будут встречать родные да близкие. Только ко мне никто не придет. Конечно, – Вергун посмотрел на свое отражение в стекле эхолота, – лицом и ростом ты, Михайло, не вышел. До сей поры ходит Глаша на старое домовище. Думал, что было – того нынче нет: давно прошло и быльем поросло… А на поверку выходит, прошлое крепко в ее душу въелось. Конечно, ревновать к прошлому – палый лист ворошить…»

Но как Вергун не старался забыть прошлое, оно упрямо о себе напоминало. Случилось это зимой, месяца три назад… Экспедиционное судно Полярного научно-исследовательского института сообщило о скоплении трески на банке Копытова. Только «Вайгач» вышел из бухты – радиограмма: «Ожидается шторм десять баллов». Воротился «Вайгач» в порт. Идет Вергун по мосткам к дому, видит, спускается по лесенке Глаша. Принарядилась, словно на Первомай. На лице улыбка, какой его не дарила. Идет, на море смотрит – моря не видит. Что-то Вергуна в сердце ударило, остановился, переждал, пока Глафира на мостик спустится, и пошел за ней. Она идет, как всегда, – голова гордо запрокинута, ни на кого не смотрит. Поднялась по лестнице в поселок, прошла уличный ряд, вышла в падь, где кондаковское домовище стоит, замок открыла, вошла. Долго он ждал Глафиру, слышал, пела она что-то грустное, протяжное – слов не разобрать. Потом половичок стряхнула, у порога положила, замок заперла, ключ сунула под половик и прошла мимо. Вергун заглянул в окно – все чисто прибрано, над кроватью кондаковская берданка висит, на столе скатерть… И стыдно, что подглядывал, а совладать с собой не смог.

«Ко всем придут жены, а ко мне… – : думал он. – Да и какая она мне жена? Кондакова! Сколько раз в поселковый Совет звал – пойдем, Глаша, распишемся. «Нет, – говорит. – Я по мертвому памятник живой, а с тобой мне хорошо, спокойно. Так и будем жить». Так и живем», – вздохнул Вергун.

Судно кренится, крепче ветер, выше волна, а Щелкунов все куражится. Ноги у него тонкие, слабые; его то о надстройку, то о лебедку, то еще обо что шваркнет, а он хоть бы что – никого не замечает. Мусолит во рту химический карандаш, на газетном клочке цифры выводит, подсчитывает. Подбил Щелкунов итог и еще больше заважничал, полез в ходовую рубку.

– Слышь-ка, Михайло Григорьевич, у меня выходит, тонн двести, а то и больше мы взяли! Если на денежки перевести – не меньше как полмиллиона потянет! Вот фарт так фарт!

Как Вергун ни привык к рыбному духу, однако и ему было муторно: уж очень от Щелкунова селедкой разило и спиртом. Михаил

Григорьевич только отворачивался да, когда швыряло на него Щелкунова, легонько отпихивал помощника от себя и счищал прилипшие рыбьи чешуйки, которыми тот был густо разукрашен.

– А главное – сеть! – захлебывался Щелкунов. – Нет, ты погляди, Михайло Григорьевич, ведь до чего хитрую штуку придумали – капрон! Я весь порядок проверил. Веришь, хоть бы где нитку спустил! Цены этой снасти нет! Золото… Чистое золото!

– От тебя, Прохор Степанович, спиртом разит! – не выдержал Вергун.

– Зуб треклятый замучал… – глазом не моргнул Щелкунов. – Пойду свежую вату положу, – добавил он, спускаясь вниз. Но в каюту Щелкунов не пошел, а направился к левому борту, где лежали сети.

В это время заряд кончился и проглянуло солнце.

Вергун поднес к глазам бинокль. Оглядев горизонт, он увидел сторожевой корабль. Что это пограничник – капитан определил сразу, только все сторожевики на вид одинаковы.

«Тот ли это корабль, что спас нас от камней Святого Рога? Повстречаться бы! Жаль, что погода штормовая, а то бы подошли ближе. Может, и не побрезговали бы пограничники атлантической свежего посола», – думал Вергун.

Опустив ветровое стекло в рубке (оно было рябое от подтаявшего снега), Вергун внимательно наблюдал за военным кораблем и вдруг увидел на большой скорости мотобот.

Вергун был настоящим моряком: красивое судно и хороший ход он мог оценить по достоинству. Мотобот шел прямо на «Вайгача», высоко задрав нос, словно чайка летела над гребнем волны.

– Хо-рош! – не выдержал Вергун.

Перенеся бинокль на сторожевой корабль, он увидел сигнальные флаги на его мачте, прочитал их и удивился.

«Кому же это застопорить ход? А если мотоботу? По рангоуту и обводам видать: не наш».

В это мгновение он заметил, что на сторожевике объявлена боевая тревога. Матросы снимали чехлы с орудий…

Сторожевик и мотобот были уже хорошо видны невооруженным глазом.

Команда сейнера сгрудилась на носу. Молодой матрос взобрался на мостик и прямо через окно рубки волнуясь сказал капитану:

– Михаил Григорьевич, как же это? А? Ведь уходит, подлец!..

Решение созрело как-то сразу, словно другого и быть не могло. Включив трансляцию, Вергун скомандовал в микрофон:

– Приготовить сети к выброске! – и, сняв крышку переговорника, крикнул в машину: – Самый полный!

Никогда еще на «Вайгаче» не выполняли команду с такой быстротой. Рыбаки бросились к левому борту и, подвязывая сети одну к другой, принялись наращивать дрифтерный порядок.

Щелкунов не сразу сообразил, что происходит на сейнере, а когда понял и попытался было помешать команде, его легко, но решительно отпихнули в сторону. Наступив на селедку, он поскользнулся и упал, однако тут же вскочил на ноги и бросился в ходовую рубку. Схватив Вергуна за борт тужурки, он закричал:

– Ты что же делаешь?! Разбойник! Да за это тебя в тюрьму! В тюрьму!..

– Оставь, сквалыга, – спокойно бросил Вергун. – Убери лапы!

– На весь порт одна сеть капроновая! Двадцать тысяч государственных денег стоит! В тюрьме тебя, лешего, сгноят! Остановись, пока не поздно!

– Скат ты! – в сердцах выругался Вергун. – Как есть скат!

В это время сейнер сильно накренился. Щелкунов потерял равновесие, оступился ногой в люк и, падая на спину, ударился головой о переборку.

Мотобот был в десяти кабельтовых от сейнера, когда обрушился новый, необычной силы заряд. Море заволокло сплошной снежной пеленой. Мотобот был потерян из виду. Но, готовясь к встрече, каким-то подсознательным, моряцким чутьем Вергун угадывал ход мотобота и точку встречи с ним.

Прошло еще несколько секунд.

– Право руля! – приказал Вергун рулевому и выкрикнул в микрофон: – Сети за борт!

«Вайгач» даже прилег всем бортом на волну– так круто переложили руль. Выбрасывая дрифтерный порядок, сейнер спешил уйти с курса мотобота, оставляя за кормой крепкую капроновую сеть.

Капитан «Бенони» находился в ходовой рубке, когда, сотрясаясь всем корпусом, его судно потеряло ход.

На винты мотобота тугими култышками намотались капроновые сети «Вайгача». Предстояло спустить за корму водолаза и пилить сети ножовкой для металла. Генри Лоусон – капитан «Бенони» – был опытный человек, он сразу понял, что игра проиграна.

Подобрав на борт остатки сетей, «Вайгач» прошел в нескольких кабельтовых от «Вьюги» и отсалютовал тифоном.

Команда сейнера столпилась на борту, рыбаки кричали, махали руками, шапками.

Сторожевой корабль передал на сейнер:

«БЛАГОДАРИМ ЗА ПОМОЩЬ!»

– и, сбавив ход, пошел на сближение с мотоботом, поднявшим на гафеле мачты норвежский флаг.

Тимка с трудом оттащил Щелкунова в глубину рубки и посадил, прислонив спиной к штурманскому столику. Помощник долго водил вокруг себя налитыми кровью глазами.

– Пропала… сеть? – спросил он хриплым шепотом.

– Половина еще осталась, – успокоил его механик.

Щелкунов схватился за голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, застонал. Потом встал на четвереньки, схватился руками за край стола, чуть не стянув с него штурманскую карту, и с трудом поднялся на ноги. Подойдя к Вергуну, он с угрозой сказал:

– Ответишь, Вергун, перед государством!

У капитана раздражение против Щелкунова уже прошло: что со сквалыги возьмешь?! Иного он от него и не ждал.

– Видишь, Прохор Степанович, дело какое, – беззлобно сказал Вергун. – Был у меня друг, Завалишин. Мы с ним на охоту хаживали. Я по медвежьему следу иду – от дерева к дереву хоронюсь, чтобы зверя, значит, не спугнуть. А Завалишин посередке шастает, меж двух стволов. Я его и спрашиваю: «Отчего, друг, так ходишь?» А он: «Я, – говорит, – двадцать лет шофером на грузовике работаю, окончательно с машиной свыкся и хотя пешком иду, а все боюсь кузовом зацепить»…

– Побасенки твоей что-то не пойму! – зло бросил Щелкунов.

– Чего тут не понять! – удивился Вергун, но пояснил: – Когда ты будешь в себе государство чувствовать, как Завалишин грузовик, поймешь и побасенку мою. Государством меня стращаешь, а того не сообразишь, что государство это и я, Тимка вот, и он, – Вергун показал на рулевого. – Все мы – государство! А пограничник государству нашему – часовой!