Текст книги "Стражи Студеного моря"

Автор книги: Виктор Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

15. ЧЕРНАЯ БРАМА

Тело Райта они нашли в распадке под снегом. Старик сделал первые шаги на пути к родине, когда его настигла пуля.

– Выстрел в затылок, – сказал Клебанов. – Прием, достойный Катынского леса и Бабьего Яра.

Хабарнов на двойке «Бенони» ушел в порт Георгий. Шлюпка с «Вьюги» была надежно укрыта в одной из расщелин.

Совещаясь с мичманом Ясачным, капитан уточнил маршрут. Из материалов следствия по делам «Сарматова» и «Благова» было установлено, что пути их скрещивались на Черной Браме. К той же цели стремился и Свэнсон. Чтобы не наступать Свэнсону на пятки, оперативная группа и пограничники углубились в тундру значительно южнее.

Впереди шел мичман Ясачный (он отлично знал все побережье залива), затем Клебанов и Нагорный с рюкзаком. Цепочку замыкал Аввакумов, рацию он нес в ранце на плечах.

Тундра незаметно перешла в холмы, часто встречались нагромождения камней и маленькие озера в ложбинах. К их берегам по южным склонам холмов сбегали березовые ерники. Попутный северо-восточный ветер дул путникам в спину.

Капитан Клебанов замедлил шаг и, когда его нагнал Нагорный, сказал:

– О результатах разведки вы, Нагорный, доложили толково, но мне хотелось бы знать, к каким выводам пришли вы сами после всего, что увидели и услышали в разведке?

– Мне кажется, товарищ капитан, – ответил Нагорный, – Свэнсон был в гитлеровском плену где-то под Мюнхеном. Заполярье он знает хорошо. Может быть, я ошибаюсь, но, думается мне, Свэнсон выболтал один факт из своей биографии, по которому можно определить, где он жил и работал до войны.

– Смелее, комендор!

– Свэнсон сказал, что кекур в самом начале губы он складывал сам, своими руками, много лет назад. Он так и назвал сложенный из камня знак – кекуром…

– Ну? Что же вы замолчали? – поддержал его капитан.

– Это малознакомое поморское слово. Не каждый скажет – кекур. Иногда его речь мне напоминала речь старшины Хабарнова. И тогда казалось, не из поморов ли он? Вот если бы узнать, кто ставил этот знак на сопке…

Капитан тихо свистнул.

Ясачный повернулся и, увидев поднятую Клебановым руку, остановился. Подошел и Аввакумов. Капитан присел на камень, вынул блокнот, написал текст радиограммы.

– Зашифруйте, товарищ лейтенант, и передайте в Мурманск… через «Торос три»! – приказал Клебанов. – Не позже завтрашнего утра мы будем знать, кто ставил кекур на сопке.

Пока Аввакумов был занят рацией, остальные разогрели на сухом спирте мясные консервы.

Передав в эфир запрос Клебанова, радист перешел на прием, получил подтверждение и принял новую радиограмму.

Из Мурманска сообщили, что мотобот «Бенони» задержан на траверзе мыса Малоприметного сторожевым кораблем «Буря» и отведен в порт. При проверке судовой роли выяснилось отсутствие боцмана Эрнеста Райта и матроса Хугго Свэнсона. В вахтенном журнале свежая запись: «5 часов утра. Траверз мыса Высокого. Во время поворота на новый курс смыло волной боцмана Райта и матроса Свэнсона». Запись в журнале команда подтверждает.

– Команда «Бенони» подтвердит что угодно, – усмехнулся Ясачный. – Ручаюсь, что механика Траммэра я уже встречал раньше на боте контрабандиста Хатчинса – бил зверя у Канина Носа.

– Во всяком случае, – в раздумье сказал капитан, – теперь мы знаем точно: убит Эрнест Райт, или, как он назвал себя, Микель Янсон, а Хугго Свэнсон пробирается к Черной Браме. Тактика меняется – «Благов» не был включен в списки судовой команды. Свэнсон числился в списке, но неожиданно погиб. Не проследи мы за высадкой, было бы трудно доказать, что это не так.

Когда Аввакумов покончил с мясной тушенкой, они снова двинулись на юго-запад. Солнце село за сопки. Снег перестал валить.

Холодный ветер забирался под куртки. Где-то громко ухала белая сова – хозяйка тундры. На озерах трещал лед, хрустел под ногами наст.

Прошло много времени. Небо потемнело, появились редкие звезды. Ветер утих. Наступила такая тишина, что Нагорный слышал, как, сжимаясь от мороза, скрипят кожаные ремни рюкзака.

Только теперь Андрей понял и оценил заботу Ясачного: одетый в новое штормовое обмундирование, он почти не чувствовал холода.

Преодолевая усталость, Нагорный уже с нетерпением поглядывал на капитана и облегченно вздохнул, когда, выбрав удобное для привала место, Клебанов решительно остановился:

– Отдохнем до света, – сказал капитан и, развязав рюкзак, извлек банку сухого спирта и морские галеты.

Вспыхнуло голубоватое пламя. Набрав полный чайник снега, боцман поставил его на огонь. Нагорный лег прямо на снег, подложив под голову рюкзак. Небо стало еще темнее, звезды казались ярче.

В ожидании, пока закипит чайник, капитан Клебанов и Ясачный при свете карманного электрического фонаря склонились над картой, чтобы уточнить маршрут. Завтра они будут у подножия Черной Брамы.

Слыша глухие, сильные удары крови, Андрей положил руку на сердце… Здесь, в боковом кармане тужурки, лежала фотография Светланы… Девушка смотрела на него испытующим взглядом, между ее бровями легла глубокая строгая складка. Теперь и надпись на обороте фотографии была не такой, как прежде, – в ней не было наивной девичьей простоты. Слова звучали торжественно и строго. «Всегда, всегда будь таким, каким я тебя знала». Андрею вспомнился большой, крытый зеленым сукном стол и слова: «Вручая вам билет члена Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи…» Он увидел себя на плацу учебного отряда. Вот он выходит из строя и получает из рук командира ленточку бескозырки…

«Мы идем к Черной Браме, к той самой высоте четыреста двенадцать, где четырнадцать лет тому назад погиб мой брат Владимир, – думал Андрей. – Почему с такой настойчивостью Хугго Свэнсон стремится к этой скалистой вершине? Что ему там нужно?» Из состояния задумчивости Нагорного вывел боцман – перед Андреем стояла большая эмалированная кружка крепкого чая.

Ужинали молча. Казалось, что каждый из них настороженно прислушивается к тундре, к тревожной ночной тишине.

Забравшись в спальный мешок, Андрей закрыл глаза. Тепло поднималось по ногам, словно марево в жаркий день…

Большая самоходная баржа… Гребни волн убегают в стороны. Широко расставив ноги, в плащ-накидке и каске, положив руки на автомат, висящий на шее, стоит на палубе баржи Владимир Нагорный. Увидев Андрея, он сказал так, словно расстались они только вчера: «Сменяй меня, комендор, пароль «Брама». Ответ…» И вот Андрей на посту. Он молча смотрит, как уходит Владимир.

Автомат висит на его плече дулом вниз. Брат уходит все дальше и дальше, пока не превращается в едва заметную точку, но точка не исчезает, она снова растет. Это же птица! Большой гордый альбатрос! Он делает круг над судном, опускается ниже и ударяет Андрея крылом в плечо, словно зовет за собой. Но Андрей на посту… Снова взмывает в небо альбатрос и снова, снижаясь, толкает его в плечо…

Андрей просыпается. Это будит его, толкая в плечо, Ясачный.

Горизонт светлеет. Начинается их второй день в тундре.

Идут они по-прежнему цепочкой, строго на запад. Солнце греет по-весеннему. К полудню наст становится тоньше, хрустит и проваливается под ногами. Тундра просыпается от долгого сна. На проталинах из-под снега выглядывают желтые полярные маки, невяник, пахнущий душистым сеном. Несколько раз из-под ног мичмана взлетают первые куропатки. Все чаще и чаще встречаются следы лемминга.

Ясачный вновь меняет направление: теперь они идут на север.

Гранитная скала на фоне пологих, покрытых снегом сопок показалась тогда, когда, по расчетам Ясачного, до высоты 412 оставалось еще не менее двух миль.

– Надо полагать, Свэнсон нас опередил, – сказал Клебанов. – Двигаться дальше опасно.

Из распадка, поросшего редким ивняком, они наблюдали за местностью, разбив на воображаемые квадраты все пространство до подножия Черной Брамы.

Только под вечер, передав бинокль Клебанову, мичман сказал:

– Обратите внимание, товарищ капитан, вон на ту площадку, ручаюсь, это господин «романтик»! – так, со слов Андрея, боцман окрестил Свэнсона.

Зрение у Нагорного было острое, он всмотрелся в указанном направлении и увидел, как из расщелины показался Свэнсон. Привалившись спиной к гранитной стене, уперся ногами в большую глыбу гранита. Под его усилиями глыба покачнулась и с грохотом упала, закрыв собой расщелину. Свэнсон раскурил трубку и, свесив ноги, сел на краю плато. Андрею показалось, что «романтик» смеется. Как бы в подтверждение этого, капитан сказал, передав бинокль Ясачному:

– Этому подлецу почему-то весело!

Выкурив трубку, Свэнсон выбил чубук и начал спускаться вниз.

– Товарищ капитан, будем его брать сейчас? – спросил Ясачный.

– Нет, мичман, это было бы ошибкой. Надо проследить за его связями. Как уйдет, осмотрим эту расщелину.

– Мне кажется, осмотр ничего не даст: сундук-то уже пуст…

– Пустой сундук не запирают. Вон, за той высотой, – капитан указал на невысокий холм, – должны быть пограничники старшего лейтенанта Радова. Пока мы осмотрим логово, они поведут Свэнсона на поводке.

– Как это «на поводке»? – спросил Нагорный.

– Свэнсон думает, что он сам по себе, а его ведут на поводке. Тундра – земля наша, у нее есть хозяин.

– Понял, товарищ капитан.

– Пограничникам надо было бы дать условный сигнал, но это небезопасно. Пойдете вы, комендор, – приказал капитан. – Этим распадком подберетесь к западному склону высотки, там должен быть наряд. Людей проведете сюда. Ясно?

– Ясно, товарищ капитан. Разрешите идти?

– Идите!

Пригнувшись, Нагорный распадком подобрался к камням и, насколько позволял глубокий снег, быстро зашагал на запад. До высотки было с полмили, не больше, но добрался он до западного склона Брамы минут через тридцать и с удивлением осмотрелся – запорошенный снегом березовый лесок, и никаких следов человека. Андрей хотел уже было повернуть назад, как зашевелились ветки берез – и, словно из-под снега, перед ним вырос пограничник.

– Младший сержант Лобазнов и проводник служебно-розыскной собаки Сеничкин, – улыбаясь, представился Фома.

Только теперь Андрей увидел и проводника Сеничкина и низкорослую, дымчато-серую, с рыжими подпалинами овчарку.

На этот раз его встреча с Фомой была сердечнее и проще.

– Ушел?

Нагорный понял, что Фома спрашивает о Свэнсоне.

– Ушел.

– Давно?

– Минут тридцать назад. Сколько сейчас?

Лобазнов посмотрел на циферблат больших карманных, знакомых Нагорному, часов:

– Семь пятнадцать. Если он ходок хороший и местность знает, разрыв получается большой.

– И ходок он сильный, и стрелок меткий словом, орешек крепкий.

– Разгрызем. Мы не одни, за ним сейчас много глаз смотрят, – хитро прищурившись, сказал Лобазнов.

Веснушек на его лице стало еще больше: крупные, каждая величиной в горошину, они соперничали цветом с сиверсией.

– Какой он из себя, тип этот? Небось каинова печать на морде? – интересовался Лобазнов.

– У тебя деньги есть? – неожиданно спросил Нагорный.

– Есть… Полсотни, – недоумевая, ответил Фома.

– Так вот, если бы он тебе встретился и попросил взаймы, отдал бы все пятьдесят. Отдал бы не задумываясь. Видный парень, глаза чистые, ясные…

– Скажи какой! – удивился Лобазнов.

В этой интонации было столько знакомого и дорогого по воспоминаниям детства, что невольно пришли на память те дни, когда они с Фомой дожидались обещанного Владимиром трофейного тесака…

По тропе, проложенной Нагорным, пограничники без труда добрались до распадка. Капитан снабдил Лобазнова картой, дал задание, и наряд ушел по свежему следу «романтика».

Подъем на Черную Браму начали с юга. Цепляясь за ветки низкорослого березняка, подтягивались на руках. Пользуясь малейшей впадиной, на которую можно было поставить ногу, и прижимаясь всем телом к скалам, они брали с боем каждый метр подъема. Казалось, еще одно усилие – и они достигнут вершины, но перед ними была только терраса – возможность сделать кратковременный привал. Не сдерживаемый ничем, со свирепой силой дул ветер. Словно оберегая тайну вершины, ветер пытался сбросить их вниз на острые камни подножия.

В непродолжительные минуты отдыха, привалившись грудью к скале, держась руками за темные, прошлогодние мхи, Андрей думал о том, что много лет назад по этому самому гранитному склону поднимался его старший брат Владимир. Что где-то здесь, выполняя свой воинский долг, он погиб, и останки его, быть может, расклевали птицы.

Когда они достигли вершины, солнце село за горизонт. В темном небе мерцал зеленоватый всполох.

Они спустились метра на два ниже верхнего ровного плато, здесь была терраса в форме неправильного треугольника.

Осмотрев глыбу гранита, закрывшую расщелину, Ясачный озабоченно сказал:

– Сдвинуть этот камешек с места – дело нелегкое…

Гранитный осколок закрывал собой не всю расщелину: оставался узкий и короткий, с острыми краями проход. Клебанов включил электрический, фонарь, но его луч не мог пробить тьмы, царящей в пещере.

Ясачный привязал фонарь на веревку и спустил вниз. Пещера была около двух метров глубины. Он попытался сдвинуть глыбу с места, но без всякого успеха.

– А что, если комендор попробует пролезть в этот узкий лаз? – спросил мичман Клебанова.

Андрей молча шагнул к расщелине. Сунув в карман брюк электрический фонарь, он попытался проникнуть в лаз, но толстая стеганка мешала ему. Тогда Андрей сбросил ее и бушлат и полез в одной тельняшке. Медленно, перебирая руками веревку, он проскользнул вниз. Когда ноги его коснулись дна, он не отпуская веревку, включил фонарь. Вокруг, насколько хватал глаз, тянулась ровная стена неизвестной ему зеленоватой породы с редкими блестками. Его охватил озноб беспричинного страха, наверх он крикнул:

– Здесь холодно, как в погребе. Товарищ мичман, бросьте мне бушлат!

Надев на себя еще не успевшую утратить тепла одежду, Андрей поднял с пола фонарь и двинулся в глубину пещеры.

Первое, что он увидел, была наполовину истлевшая шапка-ушанка незнакомого ему образца. На ней уцелел металлический цветок эдельвейс – эмблема гитлеровской альпийской дивизии.

У отвесной стены, подпиравшей свод пещеры, Андрей увидел скелеты трех человек, на черепах местами сохранилась тонкая, словно пергаментная, кожа. Незнакомая форма на скелетах истлела и при первом прикосновении рассыпалась. Эти останки будто разметало взрывом, придавило к скале. Здесь же лежал артиллерийский дальномер с черной этикеткой на немецком языке, он был разбит и сплюснут какой-то огромной силой. В нише Андрей увидел радиоаппаратуру, спутанные провода, несколько пачек сухих батарей питания, топографическую карту с немецкими надписями, пустые банки из-под консервов, металлическую каску и большой рюкзак, перевязанный парашютными стропами. Развязав узлы стропов, Андрей заглянул внутрь рюкзака и увидел шесть ящиков из тонкой дубовой планки. Каждый ящик весил не менее двух килограммов. Андрей заинтересовался. «Это не мины», – решил Андрей и, достав карманный нож, вывинтил шурупы, удерживавшие крышку ящика. Внутри был какой-то незнакомый прибор, сделанный из черной пластмассы, он имел каплеобразную форму и был завернут в прозрачную поливиниловую ткань. Острая, по-видимому, нижняя часть прибора заканчивалась кольцом, к которому был прикреплен тонкий плетеный линь с трехпалым стальным якорем. Заметив в верхней части прибора линию стыка, образующую как бы крышку, Андрей повернул ее против часовой стрелки. Попытка удалась. Под крышкой он увидел шкалу с делениями и красную пусковую кнопку. Над кнопкой стояла английская надпись: «Старт».

Андрей упаковал прибор, отнес его к расщелине и доложил о находке.

Соблюдая предосторожности, прибор подняли наверх.

Оставалось осмотреть еще один, самый дальний угол пещеры. Включив фонарь, Андрей шагнул в сторону от ниши. Здесь свод нависал выгнутым куполом. Зеленоватая порода сверкала тысячами искр.

Вдруг узкий луч света вырвал из темноты матросскую бескозырку. Сложенная пополам и перевязанная лентой, бескозырка висела на рукоятке немецкого тесака, воткнутого в породу.

– Нагорный, почему молчишь? – крикнул Ясачный, и его низкий, грудной голос прокатился эхом по всей пещере.

Беспричинное волнение охватило Андрея. Чувствуя, как дрожат руки, он взял бескозырку. Время стерло надпись на ленте. Андрей потянул тесак за рукоятку и вспомнил: «Передайте Андрейке – скоро приеду и привезу ему трофейный тесак. Фома Лобазнов лопнет от зависти!»

– Андрей, почему молчишь?! – крикнул в расщелину Ясачный.

В бескозырке оказался пакет, завернутый в кусок топографической карты. Все больше волнуясь, он осторожно развернул истлевшую бумагу… Первое, что он увидел, был обрывок немецкой карты – торопливые записи, сделанные карандашом, затем две фотографии. Одна из них – любительская, пожелтевшая от времени: на ней была изображена девушка в полушубке и шапке-ушанке. На обороте карточки с трудом можно было прочесть: «Володя! Пускай хранит тебя моя любовь. Даша». На второй фотографии была снята группа людей: женщина в кресле с ребенком на коленях и возле нее юноша лет семнадцати.

Большая фотокопия с этого снимка висит и сейчас у мамы в комнате…

Не хватило, дыхания. С трудом проглотив слезный ком, Андрей закричал…

Услышав крик, Ясачный лег плашмя у края расщелины:

– Андрей! Что случилось?!

Нагорный молчал.

Вскочив на ноги, Ясачный с бешенством навалился на глыбу камня, но, покачнувшись, она встала на прежнее место. Тогда, протиснувшись в узкое пространство между стеной верхнего плато и глыбой гранита, боцман уперся в нее ногами. Клебанов и радист пришли ему на помощь. Напрягая все силы, они ритмично раскачивали глыбу гранита, пока с грохотом, дробясь на куски, она не покатилась с террасы вниз.

Первым в пещеру спустился Ясачный. Ни о чем не спрашивая, он взял из рук Андрея фотографию.

«Андрюшке еще только годик. 1938. Кашира», – прочитал он и молча снял с головы ушанку.

Андрей развернул клочок топографической карты. С трудом разбирая стертую временем запись, он читал:

«На верхней террасе Черной Брамы мы с Антоном даже не предполагали, что в трех метрах под нами, в глубокой пещере, находятся фрицы.

Когда в нашу рацию угодила случайная мина, мы пришли к заключению, что сделали все, что могли. Связь с КП прервалась, но снаряды батареи ложатся точно в цель.

9 часов 38 минут.

Приняли решение: захватить укрытие гитлеровцев и продержаться до прихода наших частей.

Укрытие заняли без боя, фрицы давно сбежали. Здесь густой, удушливый дым. Перед бегством они жгли какие-то документы.

Нас атакуют гитлеровцы…

Облепихин сделал вылазку, чтобы собрать трофейное оружие.

Облепихин не вернулся. Прощай, Антон…

Последние три патрона…

Быть может, когда-нибудь…» – на этом запись обрывалась.

– «Быть может, когда-нибудь…» – повторил Андрей. – Вот когда пришлось, Володя…

Молчание нарушил Клебанов:

– Если гитлеровцы сожгли архив, то чем объяснить настойчивое стремление их духовных наследников к Черной Браме?

– Быть может, товарищ капитан, счетчики Гейгера, а? Их здесь еще пять штук, – высказал предположение Ясачный.

– Мне кажется, что счетчики Гейгера доставлены в эту расщелину «Сарматовым». Но вот загадка – почему именно сюда? Чем их так привлекает Черная Брама? – Помолчав, Клебанов поднялся: – Включайте, мичман, фонарь и давайте тщательно исследуем эту расщелину.

Не шевелясь, в каком-то оцепенении, Андрей стоял возле выхода из пещеры и смотрел на низкие, мерцающие звезды.

Шаг за шагом Клебанов и Ясачный осматривали пещеру, они вскапывали грунт там, где он казался рыхлым.

«Вот откуда порода, найденная за обшлагом сарматовского пальто», – думал Клебанов, когда его лопатка, звякнув, уперлась во что-то твердое.

– Мичман, идите сюда! Комендор, посветите нам! – приказал Клебанов.

Андрей взял из рук капитана фонарь и присоединил к своему, направив их лучи в нишу.

Вскоре показалась, отсвечивая металлом, какая-то плоскость, затем и весь алюминиевый ящичек. Клебанов снял крышку:

– Наконец-то! Вот он – наследство абвера! Картотека!

Капитан вынул из ящичка наугад карточку и, с трудом разбирая, прочел немецкий текст и перевел:

«ОСКАР КИВОНЕН. КЛИЧКА – ВИРТ – ХОЗЯИН.

Рождения 1892 года. Из села Кереть. Имеет свой счет к Советской власти – большевики конфисковали у него рыбокоптильный завод, пять шлюпок, баркас и снасти. Верный, но безрассудно-злобный человек. Может быть использован только для диверсии».

– А вот и фотография Хозяина – Кивонена…

В расщелину спустился Аввакумов и доложил:

– Товарищ капитан, принял радиограмму из Мурманска через «Торос три»!

Капитан Клебанов взял у радиста расшифрованную радиограмму и прочитал:

«ОТВЕТ НА ВАШ ЗАПРОС СООБЩАЕМ: ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ ЗНАКИ УГОР-ГУБЕ СТАВИЛА МУРМАНСКАЯ ГЕОДЕЗИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ В ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТОМ ГОДУ. РАБОЧИХ БРАЛИ В ПОРТУ ГЕОРГИЙ. ПО ВЕДОМОСТЯМ НА ВЫПЛАТУ ЗАРПЛАТЫ УСТАНОВИЛИ ФАМИЛИИ РАБОЧИХ. ИЗ ВОСЬМИ ЧЕЛОВЕК ПЯТЬ РАБОТАЮТ В ПОРТУ ГЕОРГИЙ, ОДИН В МУРМАНСКЕ, ОДИН ПОГИБ НА ФРОНТЕ В ОТЕЧЕСТВЕННУЮ ВОИНУ, ОДИН ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ – КОНДАКОВ АЛЕКСАНДР ФАДЕЕВИЧ, 1916 ГОДА РОЖДЕНИЯ, ЖЕНА, КОНДАКОВА ГЛАФИРА ИГНАТЬЕВНА, ЖИВЕТ В ПОРТУ ГЕОРГИЙ».