Текст книги "Земля светлячков (СИ)"
Автор книги: Виктор Близнец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Сиз бежал окровавленный, ему поранили плечо. Чублик задыхался, мчался наугад, не видел перед собой дороги. За ним, подняв над головой здоровенную колоду, по пятам бежал мохнатый воин-страшила и кричал: «Рах! Рах!»
Стон, возглас страха прокатился во рву среди притаившихся стоусов и триусов. Их бы воля, все кинулись бы спасать Чублика, а бедолага промчался перед ними, обливаясь потом.
Но, наверное, именно так и задумал Сиз: он оторвал Магаву от остального войска, он заманивал его к озеру, на кручу. И сокрушитель, чрезвычайно захваченный погоней, рвался вперёд с своими приспешниками, конская голова тряслась перед ним, а маленький черноволосый старичок-колдун катился у них под ногами, подпрыгивал, как старый замшелый пень.
С шумом и гвалтом проскочили они ров, где залегли стоусы и триусы. На Мармусию повеяло нечёсанной шерстью, крутым пещерным запахом.
И тогда в темноте прокричала сова. Мармусия встала и скомандовала:
– Зажигайте огни! Отсекайте их от полчища!
Среди ночи вспыхнули вдруг десятки, сотни ярких огоньков. Вспыхнули с обоих сторон луга. С тряпками, пучками соломы, с куделями, смочеными в смоле, с факелами, которые горели и рассыпали наземь багряные искры, кинулись стоусы и триусы наперерез, навстречу друг другу. Отсюда вела ополчение Мармусия, а с той стороны Вертутий.
Нет, долго ещё не забудут стоусы крика и гвалта той ночи!
Магава с вожаками вихрем промчался до кручи. И вот за спиной у него, отсекая армию, вырвались из темноты живые, горячие, белые огни, каких больше всего страшатся пещерники. Две длинные цепи огней сомкнулись сзади. Это стоусы и триусы с отчаянным, ликующим криком соединили ряды, сбежались, огненным полукругом окружили пещерников, прижали их к озеру.
Великий бессмертный Магава, сокрушитель гор, затоптался на месте. Он теперь пятился, он вылупил глаза; наверное, не в силах был понять: как, откуда взялась эта облава, это скопище огней? Все его вожаки отступали, отходили до кручи, а самые храбрые не сдавались – кидали копьями и стрелами в строй тех огней, что приближались к ним. Тесной, столпившейся кучкой пещерники и Магава отступали, отступали до самого краю, вот они за кустами, вот в воздухе их ноги, и вдруг – обрыв!
Слышно было, как с диким верещанием и гвалтом Магава и все предводители полетели с кручи в тёмную яму, в живые и бездонные глубины озера. Слышно было, как они глухо всплёскивали, кричали и тут же тонули, захлёбываясь, ведь живая и чистая вода принимала их, пещерных грабителей, словно обломки камня, – и сразу тянула их на дно. Если бы кто мог понять хлюпанье и вздохи волны, что билась в берег, то услышал бы: «Злая сила выпустила вас из-под земли, каменные приблуды, вот и идите себе в тёмную прорву».
Их уже затягивало илом.
А наверху бурлило страшное побоище.
Зажатые полки не остановились. Они рвались сквозь огненное окружение, они ещё надеялись спасти своего сокрушителя. Стрелы и копья тучей летели на стоусов. Мармусия кричала своим: «Факелами, факелами отгоняйте их!» – и сама носилась с веслом, на котором горел конопляный пучок. А тем временем профессор Варсава зажёг бочку со смолой, и два лунариста легонько столкнули её с пригорка. Бочка покатилась, запрыгала, полетела прямо в гущу пещерников, за ней неслось зарево искр и огня. «Рах! Рах!» – с гвалтом разбегалось войско; визг, паника, обожжённые воины кинулись во все стороны наутёк.
Вертутий с Мармусией перехватывали их, отгоняли от леса. Бегал тут и Хвороща, он тоже воинственно выкрикивал и тыкал под нос мохнатым свою жердь с тыквенной плетью. Опомнившись, помогал ополчению и Сиз; ему дали факел на длинной жердине, и он, как и все, махал жарким огнём, с которого капала смола, отпугивал пещерников, гнал их в три шеи, туда, в чащи леса.
– А где Чублик? – остановился Сиз.
В суматохе, в шуме побоища он потерял его.
– Где Чублик? Вы не видели Чублика? Где он? – пронеслось лугом, в рядах стоусов и триусов.
Все оглядывались, искали глазами, с большей и большей тревогой переспрашивали один другого. А Чублика не было.
…В ту грозный миг, когда гнался за ним здоровила с тяжёлой дубиной в руках, Чублик добежал до кручи и над самым обрывом, над краем, сразу шмыгнул вбок. Упал в канаву. Слышал, как с всего разгона полетел и шлёпнулся в воду тот страховид с дубиной. А Чублик лежал и никак не мог отдышаться, утихомирить своё сердце, которое ошалело колотилось в груди. Может, именно потому, что он не метнулся сразу в толпу, в гущу сражения, он увидел то, чего никто сначала не заметил.
Пока стоусы бились на лугу, большой отряд пещерников, а с ними болотные наёмники, тайком, по-злодейски кинулись в темноту, к стоусовским жилищам. Вот они, на скаку натягивая луки, пустили стрелы с чёрным огнём – и вспыхнули крайние дома в поселении. Горел над озером трухлявый дом деда Лапони, горели берёзы и лавки перед школой-лунарием, горели челны-долблёнки…
– Что ж вы делаете? А ну прочь от наших домов! Прочь от школы! – закричал вслед им Чублик и сам, в одиночку, побежал перехватить разбойников.
Ему страшно было представить, что эти чудища влетают, врываются в подземную школу, в Лунарный зал, где всё для Чублика было свято и дорого – и озеро, и зелёный старичок-орех, и мостик на остров, и светлячки-фонарики, и голос мудрого Варсавы, голос, который звучал, доносился, как казалось Чублику, из самих сводов подземелья… Чублик сказал: «Не пущу их!»
Да хоть бы взял маленький огонёк, который защищает стоусов от пещерников, а то ничего не взял, бежал с голыми руками, только подхватил на дороге дубовый колышек и с этим колышком, отчаянно растрёпанный, влетел в стаю пещерников и дубасил их колышком по спинам, по головам, по медвежьим пяткам. Пещерники отшатнулись, а потом вылупили глаза: один! Без огня! Сам лезет в лапы!
– Рах! Рах! – грянуло с одного боку. – Рах! Рах! – грянуло с другого.
Дружно, с гиком и сопением, страшилы навалились на Чублика, а он вырывался, молотил их колышком, бил ногами. Но что мог сделать один против дикой стаи, против пещерников, которые почуяли живой запах и все, гурьбой, один поверх другого навалились на него!
Жаль, не было уже кукушки, не было защитницы. Она бы полетела к Сизу, к Вертутию, она своей напуганной тенью сказала бы им: «Вызволяйте Чублика! Беда, несчастье постигли его!»…От грозных полчищ не осталось и следа. С луга выгоняли последних, недопалённых приблуд. Уже гасли факелы, уже толпами сходились стоусы и триусы, утомлённо и весело перекликиваясь. Подошёл Сиз, вытер вспотевший лоб и вдруг…
– Вертутий! А что это за куча топчется? Вон! Немного ниже школы-лунария?
– Ага, ага. Там, по-моему, бьются. Может, там Чублик?
И оттуда, от школы, послышался сдавленный, хриплый, полный тоски юный голос:
– Де-еда-а!!!
– Чублик, я сейчас! Держись! Держись, Чублик!
Вертутий, а за ним Сиз и ещё полсотни стоусов кинулись с огнями к школе. Они бежали над озером, под тяжёлыми тучами, и багряные отблески огней тревожно озаряли их лица. Выныривали, выныривали из темноты факелы, гневом и мщением пылали глаза стоусов, и пещерная стая, которая громила дома, не стала задерживаться над берегом – один за другим удирали разбойники в чащи, в лес, в глухую ночь, обозначая свою дорогу дымом и топотом.
Тяжело добежал Вертутий, всем сердцем чувствуя недоброе. Вот тут оно было, быстрее, к развалинам… Опоздал! На сером песке, перерытом ногами, лежал погибший Чублик.
Вертутий, который никогда в жизни не плакал, упал на колени, уткнулся в грудь застывшего Чублика и глухо зарыдал…
Длинная хмурая процессия тянулась до кручи. Ночь догорала, густой смоляной дым, который стоял на поляне, на месте недавнего сражения, уплывал за ветром в долину. Чублика несли на связанных вместе вёслах. То тут, то там блуждали тени на тёмном лугу, кто-то подбирал затоптанные в сутолоке факелы, кто-то переносил бесчувственных и раненых на дорогу. Мармусия собрала молодых стоусовок и тихо передала: собирайте все, что есть, факелы, зажигайте их и передавайте вперёд.
Чублика сопровождали огнями до озера.
Вот подогнали челны. В первый сели Вертутий и Сиз, им осторожно передали тело Чублика. Долблёнка тихо, будто сама, покинула берег. За ней поплыли ещё десяток, ещё полсотни челнов; всё дальше и дальше растягивались они в чёрной мгле. И на тёмном хмуром озере закачались, протянулись в ночь две длинные цепочки огоньков на челнах, которые с берега казались маленькими лесными светлячками.
Похоронили Чублика на высоком холме, недалеко от уцелевших мельниц Вертутия.
Уже близился рассвет, но темнота ещё охватывала землю, и стоусы шли и шли при свете факелов, склонив головы. По давнему обычаю, взрослые и маленькие несли в шапках, в пригоршнях, в подолах, в узелках горсть-другую песка и высыпали на могилу. Понемногу росла, росла могила, на глазах становилась небольшим курганом.
На его вершине Вертутий поставил берестяной ветрячок, и когда все стоусы прошли, когда могила одна завиднелась на голом пустом берегу, ветрячок шевельнулся и затянул печальную журавлиную песню.
Сквозь тучи и туман пробивался на востоке мглистый рассвет, стоусы и триусы поспешили домой, с челнов им было видно: на всём песчаном берегу сереют два холмика – высокая могила и чья-то грузная ссутуленная фигура.
Это сидел Вертутий, смяв пятернёй лицо, и слушал, слушал грустную песню ветрячка. Тот крик: «Де-е-да-а!» – до сих пор пронизывал ему грудь.
Последняя, которая подтверждает древнюю истину: всё идёт, всё проходит, а доброе кофе коро-хоро и светлячки остаются на земле
Пришли и ушли пещерники, сгинули, как гнилой хворост под весенней водой. После них остались только голые потрескавшиеся скалы на тех местах, где когда-то были грибные поляны. Стоусы и триусы снова собрались у профессора Варсавы на совет: что делать, как спрятать скалы, как закрыть чёрные камни мхом и лесом? Профессор, по своему обычаю, выступил в подземном лунарии с глубокомудрыми словами. На глазах земляков он взял сухую шишку, вытащил из неё полдесятка зёрнышек – таких плоскобоких, с красными хвостами-крылатками. Дунул на ладонь – и сосновые зёрна штопором полетели вниз, словно ввинчиваясь в землю, силой пробуравливая сухую твердь. «Вот так надо – живым буравом!» – закончил профессор. Одним словом, стоусы и триусы вышли вместе в лес и засеяли скалы горной сосной. Маленькие сосенки очень плохо приживались на голом камне, на утёсах. А отдельные пещерные разбойники, которые ещё блуждали тогда в болотных дебрях, выползали и украдкой, назло, вырывали деревца с корнями. Война эта длилась аж до грозы, до бурного ливня. Кто знает, или это сама буря, или, может, профессор Варсава так сделал с своими учениками: от удара молнии затряслись горы, и обвалом засыпало все выходы из пещер. С того дня диких разбойников больше не видели в этих краях.
А лес, озера и пуща – все жило своей извечной, своей недремлющей жизнью.
Заходило солнце, и снова звучал над миром торжественный вечерний звон:
Бом,
Бом,
Бом!
Сторож леса оповещал всех стоусов и триусов, что день закончился и что пора им просыпаться – их ждут большие и малые хлопоты.
Сиз блаженно потянулся, нежился в мягких подушках. Он позволил себе ещё подремать, ну одну только чуточку. Он и не заметил, как в его комнату, где в беспорядке лежали толстые учёные книги, влетел какой-то маленький комочек. Влетел, быстро промелькнул под потолком и сел на высокий комод.
– К-у-ку, кук! – и смолк.
Сиз раскрыл сонные глаза. Ты смотри – чудеса! На комоде сидел – вы никогда не догадаетесь кто – серенький маленький кукушонок. Он два раза прокуковал, на большее у него не хватило голоса.
– Ах ты, мой голубь! – засмеялся Сиз и потянулся к трубке. – Это, видно, тебе сказала про меня старая и добрая моя кукушка. Правда? Ну что ж, давай знакомиться: я Сиз Двенадцатый, а ты кем будешь мой защитник, сыном или дочкой?
Сиз протянул руки – и на ладонь ему села маленькая пташка. Она, наверное, не очень давно вылетела из чужого гнезда: пёрышки на ней торчали короткие, а около клюва лежали два жёлтых кружочка. Весело и словно немного лукаво глянул кукушонок на хозяина: мол, а где ваши пухленькие пятки, которыми так часто хвалилась моя мать?
Сиз был не гордый. Сказал добродушно: «Кхе!» – и потянул на себя одеяло, показал малышу свои чистые, золотые до блеска пятки.
Засмеялся.
– Расти! – сказал весело. – Набирайся голоса! Как оперишься по-настоящему, серебряной росой прополощешь себе горлышко на лугах, тогда прилетай. Будешь куковать мне ровно двенадцать раз.
Кукушонок порхнул с ладони в окно, легко и незаметно, словно его и совсем тут не было. Сиз опустил ноги с кровати. Знал, что тёплые туфли, кашне, сорочку, подтяжки – всё ему приготовили заботливые руки Мармусии.
Закурил и, приговаривая: «Кхе! Добрый табак, чтоб его!» – с кольцами дыма в усах потопал на улицу.
Стал в дверях, глянул, что делается в мире.
И снова, как в старое доброе время, полная луна висела над лесом. Там, на лугах, грустно и мечтательно выводила песню стоусовка, так тихо и звонко было на земле, и звёзды, бесчисленные звёзды, словно пучки красной калины, глядели с неба!
А Сизов дом? О, теперь у Сиза был новый дом, ещё краше прежнего.
Его строили всем миром. Из крепкого свежего дерева, хорошо выструганный, он каждой дощечкой светился под луной – таким тёплым, золотым блеском, каким отливает струганая сосна и смолка. А на доме… Сиз глянул и взволновано подкрутил ус. На доме стояло не два, а три ветрячка. И все новые. Их принёс Вертутий. «Один пусть шумит тебе за меня, – сказал брат Вертутий, – другой за Чублика, а третий, назло всем другим нашим врагам, пусть крутится против ветра!»
Сиз попыхтел трубкой и толкнул чубуком ветряки. Все трое весело завертелись: один мягко замурлыкал, как кот на солнцепёке, другой сухо, кленовым голосом тарахтел, а третий шпарил крыльями против ветра. Словом, вели свою песню три ветрячка, ещё раз напоминали всем, что в краю Длинных озёр по-настоящему настала тёплая летняя ночь.
– Кхе! Хорошо пахнет сосной! – сказал Сиз и понюхал: из леса доносилась свежая, чистая прохлада, густо-густо настоянная на сосновой хвое.
Кое-кто уже и забыл, как два года тому назад тянуло из пущи тяжёлым дымом. Было, было такое, лучше не вспоминать! Стоусы, маленькие и взрослые, толпами ходили в лес, собирали грузди и опенки. Вот, бывало, разгребает кто-то хворостиной, разворошит груду листьев, ведь опенки очень любят прятаться под сухим дубовым листом, и вот – какая-то колода внизу, чёрная, обугленная…
Стоусы с немым страхом отходили прочь, искали чистых полян, но где-то снова натыкались на обугленную колоду, присыпанную листьями.
– Эх! – сказал Сиз, отгоняя недобрые воспоминания; такая благодать стоит под звёздами, а ему приходит на память чёрт знает что!
Уж лучше вспомнить, как он блуждал недавно за Кабаньей речкой, утомился, сел, усталый, в тени под деревом. Вытащил табак, кашлянул, оглянулся. Смотри, что-то очень знакомое место! Вот же! Вот тут они залегли тогда с Чубликом, притаились, а из пещер выходили полки, разворачивались…
Сиз выжег трубку и пошёл открывать ворота. Потом рукавом протёр медную табличку, подышал на неё, старинные буквы ещё сильнее засверкали, и луна тоже загляделась на красноречивое объявление:
ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ МУЗЕЙ СВЕТЛЯЧКОВ
ДОКТОРА ТРУТОВЕДЕНИЯ И ЛИЧИНКОВЕДЕНИЯ
СИЗА XII СТОУСА.
ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ!
ОТКРЫТО ТОЛЬКО НОЧЬЮ.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
А внизу было дописано: «Заходите только королевским шагом. Оп-ля-ля!». Сейчас он постоял в дверях, открыл подземный музей и тут услышал на лестницах чьи-то шаги. От озера шло двое: Вертутий и маленький, но очень степенный триусик лет семи-восьми. Ага! Это Вертутий вёл своего младшего внука. Но посмотрите: он как две капли воды был похож на Чублика! Такой же белоголовый, такой же сдержанный взгляд из-под бровей и такое же любопытство ко всему.
– Мармусия! – закричал в гостиную Сиз. – Открывайте все залы и галереи, мы встречаем самых дорогих гостей! И не забудьте поставить нам три чашечки кофе коро-хоро!
Перед тем как зайти в дом, Сиз ещё раз глянул на тёмный лес, и сердце у него аж стиснулось от радости: вот оно, началось! Весь лес, вся его мягкая, мохнатая, влажная темнота светилась, горела, переливалась сине-белыми, голубыми, зеленоватыми светлячками. Да, да, началась пора светлячков!
Сейчас в лесу куда не ступи – чудо! Каждая гнилушка, каждый корешок, хворостинка горит, шевелится, сияет в темноте.
Этой ночью обязательно туда – в лес! Осмотреть быстренько музей и все вместе, – Мармусия, Вертутий, внук его и Сиз, – поспешат в залитый сиянием лес.
Полные корзинки насобирают светлячков – для музея, для всех стоусов; пусть в каждом доме светит маленькое чудо ночи: живой тёплый огонёк, который расцветает в лесу только на добрую погоду и всем, кто подержит его в руках, приносит счастье.
1977–1978 гг.
