Текст книги "Земля светлячков (СИ)"

Плохие приметы: птицы и грибы убегают из леса. Всех собирают на совет к профессору Варсаве. «Вы умеете ходить по-королевски?»

     – Дорогая Мармусия, – сказал Сиз XII после тяжёлого сна и по привычке потянулся к трубке. – Гляньте, прошу вас, что мне залезло в ухо. Что-то гудит и гудит, будто там сидят жуки и пиликают на скрипке.

     Мармусия взяла пинцет (пальцами она никогда бы себе не позволила взяться за ваше ухо), оттянула волосатое Сизово ухо и заглянула. Кроме восково-чистой ушной раковины с маленьким пучком волосинок, она ничего там не увидела.

     Положила пинцет и сдержанно, с большим достоинством попросила, чтобы Сиз и ей заглянул в ухо: что-то и у неё шуршит, совсем не даёт ей спать…

     Сиз XII заглянул: в маленьком, как колокольчик, ухе его родной сестры было светло и розово, как в чашечке яблоневого цветка.

     – Дорогая Мармусия! Могу вам твёрдо и искренне сказать, что в вашем ухе ничего нет, кроме запаха лучших юхландских духов.

     На этот комплимент Мармусия холодно поджала губы и спросила: почему бы это второй день ей гудит, как ветром в свирель? Сиз и сам не знал, что это за наваждение.

     Оделся, вышел из дома.

     Раздавался над лесом вечерний звон пробуждения. Солнце уже село за гору, и темнота, голубая тишина охватили сосновые боры, далёкие дебри с туманом, с седыми стариками-бродами на болотах.

     Но этот шум, это назойливое протяжное гудение, подвывание, перекликивание… Оно слышалось одну ночь, другую, третью. И доносилось неизвестно откуда, может даже от Щербатых скал. Теперь Сиз не просил сестру, чтобы она заглянула ему в ухо. Уже хорошо слышно было: всё в лесу зашевелилось. Поплыли чёрные тучи, а под тучами низко летели птицы, бежали зайцы, спасались кукушки. Кто-то видел, как перебираются на новые места муравьи, переползают целым полчищем. Кто-то заметил в лесу вспышку огня, чад и какой-то протяжный, скрипучий стон деревьев. А старый Лапоня прибежал и испугано рассказывал всем, что он видел он там, за березняком, как убегают ближе к озёрам грибы синюхи.

     Тяжело плыли тучи, несло от Щербатых скал чем-то горьким, горелым – и лесной край охватила тревога.

     Уж так издавна повелось у стоусов и триусов: в мирное время все смеялись над чудаком, над учёным отшельником Варсавой, пересказывали про него и про его парашютики множество былей и небылиц, а как только грянет гром над головой – все сбегались к нему.

     Было так и на этот раз.

     Мармусия снарядила брата в дорогу. Повязала ему тёплое кашне, причесала гребешком белые пышные усы и проводила к воротам.

     Сиз XII пошёл, попыхивая трубкой, и, где попадались на тропе ямы и пеньки, подсвечивал себе гнилушкой-светляком. В первой же чаще он развязал кашне (внимательный глаз Мармусии уже не следил за ним), подкрутил усы и сказал: «Кхе-хе, добрый табак!» Он глядел на высокие звёзды, на небо и был очень далёк мыслями от какого-то болотца, от колдобины, где мог запачкать себе башмаки, до блеска начищеные Мармусией. Шёл и думал: что же это гремит около гор? Неужели правду говорил старый Варсава, что в их долину вторгнутся какие-то дикие приблуды-разбойники, вытопчут всю пущу и их мирные дома, чёрной тучей пепла засыплют озёра? Неужели такое произойдёт на их доброй земле?

     Сиз нисколько ни удивился, когда увидел, что в Варсавином дворе полно народу.

     Триусы и стоусы сидели на деревянных лавках под берёзой, где, как правило, проходило занятия в школе-лунарии. Сидел тут Хвороща (и лукаво прятал под мышкой рябую дыню-телёнка), сидел Вертутий, за ним – седой, тугой на ухо Лапоня, одним словом – вся лесное общество. А впереди, просто на земле, окружённый учениками-лунаристами, восседал босой профессор Варсава. Перед ним стояла воткнутая в землю сухая палка-рогулька, и на ней висело три пары очков. Их стёклышки вспыхивали под красноватым светом луны. А ещё на палке висел пучок сухих одуванчиков с белыми парашютиками, и ветер качал траву и разносил лёгкий пух над головами всего собрания. Про те парашютики как раз и ходило больше всего легенд. Говорили, будто профессор, где бы он ни был: в гостях за столом, на важных заседаниях, на осенних парадах – сидел и очень серьёзно дул, пускал над собой парашютики. Не знаю, правда ли это, но мне кажется, что выдумки, просто весёлые шутки стоусов и триусов.

     Варсава терпеливо ждал, пока все рассядутся, потом кивнул лысой головой (а голова у него совсем голая, и только на её верхушке торчала тоненькая кисточка волос), кивнул важно и предоставил первое слово говорливому Хвороще.

     – Собрание! – сказал Хвороща и воинственным жестом вытянул из-за уха петрушку. – Что я думаю про эти тучи, про это гудение и чёрные сверкания среди ночи? Я думаю, что это собирается великий дождь. И пусть он себе капает, пусть он себе льётся, как говорят, старую жабу водой не испугаешь, или лучше, где дождь, там и завязь, а где завязь, там и дыни. И слушайте, что я вам скажу по секрету: завтра, стало быть в воскресенье, у меня большой день – именины. Почтительно приглашаю вас, слышите, всех, приглашаю маленьких и больших, ко мне за стол. Гуртом дружненько сядем и приобщимся до моего урожая, на то и воскресенье, чтобы есть урожай…

     Тут Хвороща выкатил из мешка большую рябую дыню-телёнка.

     Под берёзой словно зашелестели листья – все заулыбались; той перемигнулся, это тихонько толкнул соседа в плечо:

     – Кто про беду, а Хвороща – про пироги на меду!

     – Ага! Пришил кобыле хвост, а у кобылы и свой длинный!

     Встал хмурый Вертутий, откашлялся, прогудел: не время перебрасываться шутками, смотрите – плохие, недобрые приметы на небе. И показал пальцем на лес, который тёмной, глухой стеной возвышался под нахмуренным месяцем.

     – Разве вы не слышите, кхем? Там что-то чадит, или это так мхом горелым пахнет. Думаю, будет великая сушь. Дымятся болотные огни на торфяниках и бродах, всё к нам бежит – птицы, белки, куницы…

     – И деревья недобро стонут. Сам слышал: ветра нет, а из сосны – такое тяжёлое, такое тягучее скрипение.

     – Я иду, а оно как сверкнёт чёрным огнём, прямо над моей головой! Я так и присел. Глядь, а вся рубашка на мне обгорела, – шамкал беззубо старый дед Лапоня, до сих пор напуганный случаем в лесу. – Беда надвигается…

     Все примолкли, встревоженно ожидали, что скажет учёнейший муж – профессор Варсава.

     Профессор надел одни очки, на них другие. Третьи нацепил аж на кончик носа. И его ученики-лунаристы сразу посуровели, подтянулись, все как один повернулись к нему, к своему учителю. А Варсава замер в глубокой задумчивости, устремив глаза в глубокое ночное небо. Потом заговорил тихим, на чудо спокойным голоском, но столько мудрости, столько проницательности и значительности было в его негромкой речи!

     – Почему плывут тучи? Почему стонут деревья? Почему сверкает огонь в лесу? Про это не знает никто. Когда никто не знает «почему», никто не знает и «что».

     И словно поражённый его загадочной речью, где-то в дебрях леса блеснул огонь и гулом прокатился в тёмных пещерах ночи; а за ним послышалось грозное и тоскливое:

     – Ов-ву!.. Ову-вов-воу! Pax, pax!

     Это долгое тягучее завывание перепугало присутствующих.

     Триусы и стоусы повскакивали с лавок.

     Тогда и пыхнул трубкой Сиз и глубокомысленно произнёс:

     – Раз мы не знаем «почему?», то кому-то надо идти. Думаю, что именно мне. Туда! – и он ткнул трубкой в лес, на Щербатые скалы, где и прокатился гулом резкий запах огня.

     Больше Сиз не проронил ни слова. Пригнулся, зашнуровал башмаки и зашагал по тропинке. В тёмную потревоженную ночь, где творилось что-то недоброе.

     – Дядька Сиз! Дядька Сиз! – закричал вдруг Чублик и кинулся за ним. – Я с вами! Возьмите меня, я с вами пойду!

     Всё собрание стояло над лавками, из леса потянуло чёрной гарью, а двое, да ещё луна над ними, качаясь, словно лодочки, побрели тропинкой, невысоким соснячком, а потом углубились в чащу.

     Могучие сосны стояли в лесу рядами, будто высоченные колонны. Хвоя наверху сливалась в цельный тёмный шатёр, но всё же кое-где пробивался свет луны, и тогда от сосен ложились на землю длинные ровные тени, а Чублику казалось, что это лежат, притаившись, какие-то лесные богатыри-воины. Идти под соснами легко, глазам открывались широкие прогалины, и Чублик, поддавшись весёлому настроению, вдруг спросил:

     – Дядька Сиз! А вы умеете ходить королевским шагом?

     – Как, как? Я что-то не расслышал.

     – А вот так: парадным королевским шагом!

     Без долгих разговоров Чублик показал: легко, словно птица, запрыгал на тропинке; одну ногу он высоко подкидывал вверх, а другой делал два притопа:

     – Оп-ля-ля! Оп-ля-ля! Попробуйте! Тело будто летит в воздухе!

     – Хе-хе!.. Попробую. Как там говорится: убежать не убежим, а побегать можно. А ну, а ну же: оп! Нет, не с той ноги начал: оп-ля!.. Хе! Оп-ля-ля!

     – Давайте вдвоём! Вашу руку: оп-ля-ля! Оп-ля-ля!

     – Гляди! Я и не знал – словно крылья вырастают за спиной!

     – Оп-ля-ля!

     – Оп-ля-ля!

     Они взялись за руки и полетели, попрыгали по дорожке, один молодой и щупленький, как кобчик, а другой – толстый, с белыми пышными усами, плотненький человечек, в кашне, в башмаках, как гриб моховик.

     – Оп-ля-ля! Оп-ля-ля! Вы знаете, мы все в Лунарии ходим королевским шагом. И профессора Варсаву научили! Теперь он подходит к нам только так: оп-ля-ля! Оп-ля-ля!

     – Ну подожди. Я немного утомился! Фу-у!..

     Зашагали помедленнее. Сиз снял кашне и, чтобы оно не мешало ему, привязал бантом на ногу.

     – Славно мы прошлись! Аж вспотел я, ей-право! А скажи, Чублик, профессор Варсава, он это… Что он показывает вам на этих парашютиках?

     – О-о-о! – загудел Чублик и глаза поставил острыми сливками. – Наш профессор… Вы видели сухой козлобородник? Парашютики у него длинные-длинные. Ну вот, вы пускаете один парашютик, а луна вам светит, а вы идёте между деревьями, а он летит над вами, летит хохолком вверх, ровно, тихо летит и садится непременно там, где влажная земля, и непременно зёрнышком в землю. Хитрый, шилохвост! А теперь возьмите парашютик-крылатку из клёна. Этот просто падает вниз на землю. Падает и быстро-быстро вертится, как мельница, и описывает так вот и так, выкручивает следы. А возьмите с липы – этот штопором в землю, а с горчака – летит и подскакивает, а с тополя – ого, на край света может полететь за ветром.

     – Ну хорошо. Вот вы ходите за Варсавой и дуете на белый пух, всё пускаете парашютики и что-то там шепчете к луне: мол, лети, лети над лесом. И как? Что это вам показывает?

     Ну-у-у! – ещё больше удивился Чублик. – Оно нам показывает такое, оно такое нам показывает, что голова кругом идёт! Слушайте! Вот мы дунули разом – и облако парашютиков взлетело до луны и тут… Падают, падают, крутятся перед глазами… так завертят, закрутят свои следы, что я сам, бывало, закручусь, упаду и думаю: как же его распутать? А вы спрашиваете!

     – Ага, Чублик! Мы, кажется, тоже заплутали, сбились с дороги. Здесь должна быть тропка к Кабаньей речке. Стой, я сейчас посвечу.

Обугленные деревья. Страшная стая, что пробивает себе дорогу в чащах лбами. Бегство, погоня, подводное путешествие

     Сиз вытащил из кисета гнилушку, посветил над землёй. В густые кусты, вниз, вела не очень заметная тропка, протоптанная дикими кабанами к речке. Они пригнулись, продрались сквозь кусты, забрели в какое-то болото. Хорошо, что буря или ветер повалили старое трухлявое дерево. И по гнилому бревну они перешли Кабанью речку, а дальше вступили в глухой, дикий лес, куда стоусы и триусы не очень любили заходить. Тут в болотах и чащах пропала не одна невинная душа.

     Лес стал гуще, угрюмей, больше бурелома валялось на земле, всё тут лежало в беспорядке и давно обросло толстым слоем мха.

     – Не беги, – попросил Чублика Сиз. – Мне что-то натёрло ногу.

     Сиз опёрся рукой на ствол сосны, хотел поглядеть, что ему нестерпимо давит в пятку. И вдруг… Высокая сосна (от лёгкого прикосновения!) посыпалась на землю, как порошок. Сиз не поверил своим глазам. Так и стоял с протянутой рукой, упираясь в тёмную пустоту. А сосна рухнула на землю, осела, и на её месте выросла куча чёрной гари. Да ещё горькая перегорелая пыль тучей висела над ними. Обоим запершило в горле, они переглянулись: что за диковина? И только сейчас заметили, какой вокруг чудной лес. Словно засохший. Словно он окаменел, или ещё что.

     Стоусы прекрасно видят ночью, а слух у них острее, чем у совы. Когда они пробирались к речке, Чублик не раз выкрикивал: «О! Там, слышите? В гнезде! Пятеро птенцов проснулись!». Потом бежал дальше и настораживался: летучая мышь пролетела! Треснула куколка под корой! Паук упал с ветки на свой плетёный гамак и тихо качался. Лес жил своей обычной, потаённой, недремлющей жизнью. А сейчас что-то в нём стихло, закоченело. Деревья стояли густо, как всегда. Но птиц не слышно. Не шевелились в дуплах дятлы. Не точили кору древоточцы. Наверное, именно отсюда всё убежало из леса – даже гусеницы, даже грибы.

     – Дядечка Сиз, смотрите, – прошептал Чублик. – Вон в том дупле… бельчата… они неживые… кто-то их спалил.

     Чублику сразу вспомнились давние-давние разговоры про какого-то страшного приблуду с мёртвой пастью, про то, как он дул в дупло – и птенцы сразу гибли, как трогал лапой дерево – и дерево вмиг засыхало и цепенело. Неужели это правда?

     Вдвоём они подошли к той осине, в которой чернело дупло. Осина стояла как осина – с живой корой, с раскидистыми ветками, с мелкими листьями, которые и без ветра тихо трепетали. Сиз осторожно тронул её рукой – осина с сухим шелестом повалилась наземь. И они увидели: вся середина выгорела. Так выжигает дерево удар молнии – огонь пронизывает ствол от верхушки до низу; всё нутро выгорает, хоть дерево стоит и издалека кажется живым.

     Долго блуждали Сиз и Чублик тем страшным лесом. К чему бы они не притрагивались – к липе, лещине, клёну, – всё осыпалось, дымилось, ложилось угольно-чёрным пеплом.

     – Кошмар, чёрный сон, – шептал Сиз. – Кто выжег деревья? И оставил лес, чтобы он так стоял, будто бы живой. И даже листья висят – зелёные, а тронь – сыплются.

     «Кр-р… Ку-а-а!» – вдруг закричала над ними чёрная птица, быстро пронеслась вверх, между обугленными соснами.

     Сиз от этого наглого крика встрепенулся, стал напряжённо вспоминать: где он видел, где он слышал такую птицу? Что-то у него забрезжило в памяти – этот зловещий крик, этот размах сильных и хищных крыльев… Так, так, кажется, там было, в джунглях – Куа, огни в темноте, голос из потёмок. Ночная птица, предвестница зла…

     Сиз пригнувшись стоял, а Чублик нетерпеливо дёргал, тормошил его:

     – Дядька, дядька, гляньте туда. Кто-то подкрадывается… к нам!

     Между обгорелыми деревьями – с той стороны, куда полетела птица, – перебегали косматые тени. Промелькнула одна тень, за нею другая, потом ещё. Стали, притаились за стволами. И вдруг Чублик глянул и оцепенел: прямо к ним шлёпало высокое долговязое страшилище. Медведь не медведь, будто с человеческой головой. Оно чем-то тренькнуло, кинуло что-то от себя – и в ту единственную живую сосну, под которой они стояли, с треском ударилась стрела. Брызнул чёрный огонь, загудело пламя, и словно закрутился, завертелся адский бурав, выедая всю сердцевину сосны – от её верхушки до корней. Сосна загудела и окостенела. Она стала твёрдая, как графит. Хвоя на ней звенела, как проволока.

     Сиз почувствовал, что и на нём рубашка немного опалилась.

     – Ага, вот где они, двое карликов, – загоготал один страшила. – Спрятались под деревом! Как болотные мыши! Ловите их! Ловите их! Сейчас мы их поджарим на огне!

     Страшила махнул рукой – и десяток или два мохнатых здоровил, тяжело переступая ногами, двинулись к ним. Видно, они хотели взять Чублика и Сиза живыми. Сухие, обгорелые палки на земле трещали у них под лапищами.

     Чублик и Сиз со страхом глядели, как приближаются страшилища, и не в силах были пошевелиться. А вокруг трещало. Приблуды обходили, окружали их.

     – Дядька Сиз, бежим! Они же нас сьедят!

     Кто знает, или Чублик это выкрикнул, или просто подумал про это, но вдруг их дёрнуло в сторону. Они со всех ног вдвоём, словно зайцы, кинулись в кусты, запетляли, стремглав перепрыгивали через пеньки и колоды. Сухие и колючие ветки били и хлестали им в лицо, рвали на них одежду. А страшилища с криком и диким воем гнались за ними.

     И что за наваждение!

     Тут же, прямо на глазах, они меняли облик. То бежали, будто медведи, то вдруг переменялись – и гнались уже как орда воинов-кочевников в шкурах-накидках, с луками и стрелами за плечами. Как, откуда они взялись в этом добром грибном лесу? Из какого тёмного царства выползли?

     Сиз упал, Чублик ещё немного пробежал и провалился в яму. Он и не разглядел, как следует, что это за яма – дождевая выбоина или, может, берлога. Он лишь подумал: «Сиза сюда! Скорее! Тут спасение!» Вырвался, нащупал Сиза, но поднять не мог, не осилил, просто покатил его, свалил в тайник.

     Только они попадали и вжались в землю, как над ними затрещало. Здоровилы в шкурах-накидках один за другим перепрыгивали через ров и мчались дальше. Бух! Бух! – тяжёлый гул катился лесом. Это мохнатые разбойники – лбами! – били с разгону в деревья, и опалённые стволы падали ниц, будто их кто-то валил огромным молотом.

     Дикая стая бежала, и каждый проламывал за собой целую просеку, уничтожал и топтал всё под собой.

     – Где они? Где? Мы их загубили! – страшным рыком откликнулся один воин-страшила, величайший во всей стае. – А ну, все назад! Перенюхайте землю, а чтобы нашли их!

     Мохнатые увальни повернулись и все, как быки, загребли лапами землю, копали, нюхали влажные листья.

     Хорошо, что рылись они в пуще, за деревьями и не видели двоих несчастных, которые притаились в яме.

     – Дядечка, где-то тут речка, давайте туда… под воду.

     – Ох, не могу, Чублик. Ногу… Ногу я подвернул.

     – А вы хоть ползком. Опирайтесь на меня. И быстрее, дядька, слышите!

     Он подсадил Сиза – и они поползли. Канавкой, под колючими батогами ежевики, которая впивалась им в тело, через какое-то вязкое болотце. Тяжёлый кругленький Сиз постанывал, за что-то цеплялся, говорил – не доберётся. Но вот в кустах туго забилась, заплескала речка, и они быстрее поползли на четвереньках.

     – Пригибайтесь, дядька, пролазьте сюда, под этими брёвнами…

     – Лови их! Они где-то тут! Чуете! Грибным духом пахнет!

     – И дынями! – рыкнул косматый верзила.

     А за пеньком – вода, спасение! Ещё немного ползком, ещё немного пролезть… А там с высокого подмытого берега – бултых в воду! Боком, неуклюже они свалились в речку. Попадали, и оба притаились.

     Здоровилы столпились над берегом, раззявив свои пасти.

     – Где они? Куда они исчезли? Утопились?

     – Нюхайте, нюхайте воду, увальни! Ищите их!

     Чублик знал: лесная речка вся в корягах, в гнилых сучковатых корнях; надо свернуться калачиком, руки и ноги подобрать под себя – и пусть течение несёт, пока не зацепит за что-то, а там – выпутался, глотнул воздуха – и дальше плыви. Если нужно, Чублик мог взять камышинку и притаиться на дне, дышать через трубочку, он умел это делать. А вот дядька Сиз…

     Чублика несло под водой, как улитку, а Сиз XII зацепился за первый же пенёк на дне. Вылез по пояс из воды, забарахтался. И тогда снова над его головой (кто знает, откуда она взялась) страшным криком прокричала Куа.

     – Ага! Они там! – заревели увальни. – Догоняйте! Ловите их!

     И снова послышалось: бух! Бух! Мохнатые лбами сбивали деревья и неслись напролом по-над берегом.

     Сиз XII булькнул мокрой трубкой, выплюнул воду, которая набралась ему в чубук, и сказал: «Ныряю! Раз, два!» Сложил на животе руки, зажмурил глаза и нырнул. Его понесло водой, как бочечку, качало и вертело – то боком, то вниз головой, то вверх ногами, как придётся. Из воды раз за разом выглядывали или его башмаки (подошвами вверх), или встопорщенные усы, или круглая, надутая пузырём рубашка.

     Куа летела над ним и пронзительно каркала, а берегом топотали, неслись ватагой здоровилы, сбивая на пути деревья.

     Добрый десяток их, уморившись, кинулся на ходу к маленькому озерцу, чтобы напиться воды. Но вот страшная невидаль: чистой воды они сторонились, не хотели пить. Захрапели, сыпанули чёрной сажи в воду – и вот озеро стало густым и тёмным, как дёготь. Увальни и выхлебали разом ту чёрную воду, утёрлись лапами, а затем бегом над речкой за двумя бедолагами.

     Сиз будто догадался, что их и в воде преследуют. Он вдруг сник, не переворачивался больше, притонул на дне. По воде плыл какой-то небольшой тёмный сучок, из которого выходили мелкие пузырьки воздуха. Никто из увальней и не догадался (да и темно было), что это Сиз плывёт себе и дышит через трубку.

     Птица ещё два раза пронеслась над речкой, со свистом рассекая воздух. Что-то крикнула на мохнатых чудищ, и те вместе повернули в чащу.

     А лесная речка бежала и бежала дальше, постепенно становясь шире, спокойнее, светлее под берегами. Лес расступился, открывались широкие поляны, полные лунного свечения. Дохнули росой и ночным туманом луга, и вот уже близко – под красной луной – заблестело первое озеро, Нижнее.

     … В зарослях осоки, на песчаной отмели, сидел в челне старый глуховатый стоус Лапоня и дремал над удочкой. Не клевало. Деда пробирал холодок, дремота – видно, луна скоро спрячется, и короткой летней ночи конец. А улова нет… Но вдруг сквозь сон он услышал: что-то тяжело бултыхнулось и погнало волну на берег. Открыл глаза. Из воды лез (и не просто лез, а на четырёх лапах) огромный сомище. С усами, с чёрно-зелёным хвостом – и откашливался: «И-и-их!» У старого затряслось всё тело: этот сомище стал на ноги и поковылял на сушу.

     Лапоня кинул удочку, выпрыгнул на мель и, взбалтывая воду босыми ногами да приговаривая: «Сгинь, сгинь!..» – пустился в густые камыши.

     – Дядька Сиз! Дядька Сиз! Смотрите, как мы старого Лапоню напугали! Он, наверное, думал, что мы водяные.

     Чублик упал на песок и, как рыба, тяжело зашлёпал ртом. Ведь что не говори, а через камышину в воде не очень надышишься. Упал около Чублика и Сиз XII. Мокрые его усы сразу уткнулись верёвочками в белый песок. Он дышал ещё тяжелее, и тугой животик у него то опускался, то поднимался подушечкой.

     Сиз лежал и испуганно думал: что это за чудища, что это за обгорелый лес, откуда взялась эта хищная птица? Он был в плену этих невесёлых мыслей, а Чублик оттопырив губу, смотрел на Сиза и вдруг засмеялся:

     – Дедушка! Вы когда упали в яму, вы и тогда не выпускали трубку. В зубах, вот так держали! Вы что, и в воде держали её?

     – И в воде.

     – А как же вы дышали?

     – А так и дышал. Через трубку. У меня чубук вон какой длинный!

     Сиз с гордостью её чмокнул. И снова забулькала, потекла ему в рот рыжая водичка. Он в сердцах сплюнул.

     – Айда домой, ведь скоро рассвет! Надо наших оповестить: беда. Какие-то разбойники объявились в пуще!

     Они встали и пошли по-над речкой, в широкие луга, на лунное сияние, которое колыхалось, играло на озере. Начались родные места – рощицы, орешники, светлые поляны, где триусы и стоусы собирают грибы и ягоды. Сиз подкручивал усы и прихрамывал меньше, говорил, что в холодной воде, на родниках, ему немного отпустило ногу. А скоро они увидели такую до боли знакомую картину: тёмный берег, лодочка на привязи, длинные деревянные перила, над которыми горели светлячки-фонарики. И там, около ворот, стояла высокая одинокая фигура в чёрном, сложив руки на груди, и кого-то ждала из леса. У Сиза быстро-быстро забилось сердце: это высматривала его милая и добрая Мармусия!

     Они подходили к дому, когда снова – в который раз за эту ночь! – пронеслась над ними черноклювая птица и крикнула:

     – К-к-куа!

     Повернула, кинулась на них с неба. Казалось, хищным глазом она хотела заглянуть им в очи, чтобы запомнить их обоих навеки. Круто неслась сверху, развернув сильные крылья, как вдруг что-то кинулось ей навстречу. Кинулась Сизова кукушка, маленькая и тёмная, как комочек. «Сомнёт, снесёт её Куа», – подумал Чублик. А кукушка неслась, как кусочек камня, целясь собой прямо в сердце Куа. И хищная птица перед ударом кукушки вдруг нырнула вбок, вскрикнула и, будто окончив полёт, резко скрылась вверх.

     «Удрала, удрала, злобная птица!» – радовался Чублик, радовался и не верил себе. Кукушка, такая маленькая, прогнала прочь такую здоровенную лютую гарпию! Сиз был очень рад, он и понятия не имел, что если Куа провела их до самого дома, то так просто уже не отстанет.