Текст книги "Смотритель"

Автор книги: Виктор Пелевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Убили? – выдохнул я. – Я никогда не слышал, что кто-то из недавних Смотрителей умер насильственной смертью.

– На самом деле смертей было гораздо больше, – сказал Смотритель. – Мы просто держим их в секрете. Я не первый ношу имя Никколо Третий. Тот, кто был до меня, ничем от меня не отличался. Ты же совсем другой.

Это прозвучало жутковато, абсурдно – но я

сразу поверил.

– Кто их всех убил? – спросил я.

– Мы называем его Великий Фехтовальщик.

– Странное ИМІІ.

47

47

СМ07fИТЕА [

СМ07fИТЕА [

– Многие думают, что это одержимый ме– стью демон, упомянутый в дневнике Павла. Лично я в такое не верю – непонятно, почему ФехтовальщиК пОЯВГІЛСІl ТОлько сейчас. Мож– но предположить, конечно, что последние две сотни лет он старательно тренировался в аву. Кто это в действительности, откуда он приходит и что за сила его направляет, мы не понимаем. Может быть, за Фехтовальшиком стоит кто-то из великих соликов, обретшик нав Флюидом невероятную власть. Но в таком случае Ангелы должны видеть, как он создает вихрь Флюида, а они этого не наблюдают.

– Что-нибудь еще известно? – спросил я.

Никколо Третий развел руками.

– Ничего. Фехтовальщик возникает и исче– зает непонятным образом. Мы даже не знаем, машина это, голем или живое существо. Знаем только, что он произвольно меняет форму.

– Вы его видели сами?

– Да, – сказал Никколо Третий. – Именно поэтому я теперь большей частью сижу в крес– ле. Ходить я могу, но мне не особо приятно.

– Разве Ангелы не могут нас защитить? Никколо Третий хрипло засмеялся.

– Ангелы, чтобы ты знал, сами нуз‹:лаются в нашей защите. Особенно сейчас... Но давай не будем сегодня в это углубляться, Алекс.

– Многие думают, что это одержимый ме– стью демон, упомянутый в дневнике Павла. Лично я в такое не верю – непонятно, почему ФехтовальщиК пОЯВГІЛСІl ТОлько сейчас. Мож– но предположить, конечно, что последние две сотни лет он старательно тренировался в аву. Кто это в действительности, откуда он приходит и что за сила его направляет, мы не понимаем. Может быть, за Фехтовальшиком стоит кто-то из великих соликов, обретшик нав Флюидом невероятную власть. Но в таком случае Ангелы должны видеть, как он создает вихрь Флюида, а они этого не наблюдают.

– Что-нибудь еще известно? – спросил я.

Никколо Третий развел руками.

– Ничего. Фехтовальщик возникает и исче– зает непонятным образом. Мы даже не знаем, машина это, голем или живое существо. Знаем только, что он произвольно меняет форму.

– Вы его видели сами?

– Да, – сказал Никколо Третий. – Именно поэтому я теперь большей частью сижу в крес– ле. Ходить я могу, но мне не особо приятно.

– Разве Ангелы не могут нас защитить? Никколо Третий хрипло засмеялся.

– Ангелы, чтобы ты знал, сами нуз‹:лаются в нашей защите. Особенно сейчас... Но давай не будем сегодня в это углубляться, Алекс.

Я не возражал – мне самому начинало ка– заться, что за последние несколько минут я уз– нал слишком много государственных секретов. Но один вопрос все же сорвался с моих губ:

– Разве Ангелы не всеведущи? Не вездесу– щи? Не всесильны?

– Не в этом случае, – сказал Никколо. – Здесь они ничем не могут нам помочь. Так что быть Смотрителем не отдых, Алекс. Это тяж– кий и опасный труд.

опасности вместо вас, Ваше Безличество, – сказал я, положив руку на сердце.

– Спасибо. Но природа нашей власти та– кова, что это невозможно. Тебе придется по– дождать моей смерти. Которая, возможно, не слишком далека.

– floчeмy вы так считаете?

—'4ерез год мы попытаемся еще раз про– вести бпiлi Rappon. Если это не получится, на моем месте окажешься ты... Если оно вообще сохранится, место.

II поклонился – ответить на эти слова как– нибудь иначе бьшо бы бестактностью.

– Живи в уединении, – продолжал Смотри– тель. – Никю не должен знать, что ты мой пpe– емник. Нустьтебя считаіот просто ноин сынон, закончившим обучение. Это откроет перед то-

49

Я не возражал – мне самому начинало ка– заться, что за последние несколько минут я уз– нал слишком много государственных секретов. Но один вопрос все же сорвался с моих губ:

– Разве Ангелы не всеведущи? Не вездесу– щи? Не всесильны?

– Не в этом случае, – сказал Никколо. – Здесь они ничем не могут нам помочь. Так что быть Смотрителем не отдых, Алекс. Это тяж– кий и опасный труд.

опасности вместо вас, Ваше Безличество, – сказал я, положив руку на сердце.

– Спасибо. Но природа нашей власти та– кова, что это невозможно. Тебе придется по– дождать моей смерти. Которая, возможно, не слишком далека.

– floчeмy вы так считаете?

—'4ерез год мы попытаемся еще раз про– вести бпiлi Rappon. Если это не получится, на моем месте окажешься ты... Если оно вообще сохранится, место.

II поклонился – ответить на эти слова как– нибудь иначе бьшо бы бестактностью.

– Живи в уединении, – продолжал Смотри– тель. – Никю не должен знать, что ты мой пpe– емник. Нустьтебя считаіот просто ноин сынон, закончившим обучение. Это откроет перед то-

49

бой все двери – и закроет все рты. Самое глав– ное, ты будешь в беюпасности. На тебя будут смотреть как на обычного прожигателя жизни.

– Что мне нужно делать? – спросил я. ЧернаЯ маска на лице Смотрителя не изме-

нилась, но по еле заметному движению век я почувствовал – он улыбается.

– Прожигай жизнь. Веселись и ходи по пу– тям своего сердца, только не сломай себе шею. Но знай...

Никколо Третий замолчал, и я понял, что он ждет от меня продолжения.

– Верховное Суиіество призовет тебя к от-

бой все двери – и закроет все рты. Самое глав– ное, ты будешь в беюпасности. На тебя будут смотреть как на обычного прожигателя жизни.

– Что мне нужно делать? – спросил я. ЧернаЯ маска на лице Смотрителя не изме-

нилась, но по еле заметному движению век я почувствовал – он улыбается.

– Прожигай жизнь. Веселись и ходи по пу– тям своего сердца, только не сломай себе шею. Но знай...

Никколо Третий замолчал, и я понял, что он ждет от меня продолжения.

– Верховное Суиіество призовет тебя к от-

OH КИВН Л.

– Именно. Но это ваши с ним дела, xe-xe. А я попрошу о другом – не прекращай трени– ровок в визуализации. У тебя великолепные данные, и твои способности пригодятся. Тво– им наставником будет мой помощник и друг Галилео – он я‹дет в коридоре. У тебя будут и другие учителя. О самом важном я расскажу тебе лично... А сейчас я прощаюсь.

Смотритель с некоторым усилием встал, поднял подбородок и закрьш глаза. Его плечи несколько раз дрогнули, и он замер. Мне по– казалось, будто он превратился в собственную

OH КИВН Л.

– Именно. Но это ваши с ним дела, xe-xe. А я попрошу о другом – не прекращай трени– ровок в визуализации. У тебя великолепные данные, и твои способности пригодятся. Тво– им наставником будет мой помощник и друг Галилео – он я‹дет в коридоре. У тебя будут и другие учителя. О самом важном я расскажу тебе лично... А сейчас я прощаюсь.

Смотритель с некоторым усилием встал, поднял подбородок и закрьш глаза. Его плечи несколько раз дрогнули, и он замер. Мне по– казалось, будто он превратился в собственную

А потом я понял – вовсе не показалось. Те– перь передо мной действительно стояла стан– дартная кукла Смотрителя, вроде тех, что украшают храмы Единого Культа. Это был впечатляющий способ завершить аудиенцию.

Трижды поклонившись, я попятился – а когда кукла Безличного скрылась за поворо– том, повернулся и пошел назад по коридору– улитке.

Как только я шагнул в приемную, двери за моей спиной закрылись. В приемной по– прежнему никого не было. Я опустился на стул и стал обдумывать услышанное.

Надо сказать, восторга я не испытывал – скорее меня охватил страх. Нас с детства учи– ли, что жизнь Смотрителя – это непрерывный подвиг ради блага человечества и беззаветная жертва на алтарь всеобщего счастья. Судя по тому, как стоически глядел на свою роль сам Смотритель, это могло быть не официозной пропагандой, а правдой.

Видимо, моя мысль о жертвоприношении во время неизвестного ритуала была пророче– ской. Я чувствовал себя не столько наследным принцем, сколько жертвенным бараном, ко– торому обещали позолотить pora перед про– цедурой. Это, конечно, льстило – но я не воз– ражал бы против роли скромнее.

А потом я понял – вовсе не показалось. Те– перь передо мной действительно стояла стан– дартная кукла Смотрителя, вроде тех, что украшают храмы Единого Культа. Это был впечатляющий способ завершить аудиенцию.

Трижды поклонившись, я попятился – а когда кукла Безличного скрылась за поворо– том, повернулся и пошел назад по коридору– улитке.

Как только я шагнул в приемную, двери за моей спиной закрылись. В приемной по– прежнему никого не было. Я опустился на стул и стал обдумывать услышанное.

Надо сказать, восторга я не испытывал – скорее меня охватил страх. Нас с детства учи– ли, что жизнь Смотрителя – это непрерывный подвиг ради блага человечества и беззаветная жертва на алтарь всеобщего счастья. Судя по тому, как стоически глядел на свою роль сам Смотритель, это могло быть не официозной пропагандой, а правдой.

Видимо, моя мысль о жертвоприношении во время неизвестного ритуала была пророче– ской. Я чувствовал себя не столько наследным принцем, сколько жертвенным бараном, ко– торому обещали позолотить pora перед про– цедурой. Это, конечно, льстило – но я не воз– ражал бы против роли скромнее.

Хотя, конечно, все могло объясняться проще. Может быть, Никколо Третий просто стремится избавить меня от излишнего нетер– пения и энтузиазма. Этo ведь было не его ре– шение, а Ангелов. Он сам так сказал.

Пока я думал, приемную стал заполнять на– род. Зто был выпуск какой-то школы – судя по тому, что молодые люди и девушки шли вместе, светской. Треугольная эмблема на их лиловых робах ничего мне не говорила. Скорей всего, решил я с завистью, будущие солики.

Наконец в приемную вернулся секретарь. Он несколько раз хлопнул в ладоши, призы– вая к тишине. Когда вокруг установилось бла– гоговейное молчание, двери с вензелями от-

Хотя, конечно, все могло объясняться проще. Может быть, Никколо Третий просто стремится избавить меня от излишнего нетер– пения и энтузиазма. Этo ведь было не его ре– шение, а Ангелов. Он сам так сказал.

Пока я думал, приемную стал заполнять на– род. Зто был выпуск какой-то школы – судя по тому, что молодые люди и девушки шли вместе, светской. Треугольная эмблема на их лиловых робах ничего мне не говорила. Скорей всего, решил я с завистью, будущие солики.

Наконец в приемную вернулся секретарь. Он несколько раз хлопнул в ладоши, призы– вая к тишине. Когда вокруг установилось бла– гоговейное молчание, двери с вензелями от-

Но теперь за ними не было коридора-улит– ки. Там был малый тронный зал.

Подчиняясь любопытству, я вошел туда вслед за всеми.

Зал бьш пуст. Ни стульев, ни скамеек – только коврики для простирания. У его про-

ТИВОПОЛОЖНОЙ CTf'.HЫ СТОЯЛ ЗОЛОТОЙ ТЈЗОН С

наброшенной на него тигровой шкурой. Трон тоже бьш пуст. А рядом стояла кукла Смотри– теля в натуральную величину. Точно такая же, с какой я совсем недавно попрощался.

Все это, надо сказать, меня не особо удиви-

Но теперь за ними не было коридора-улит– ки. Там был малый тронный зал.

Подчиняясь любопытству, я вошел туда вслед за всеми.

Зал бьш пуст. Ни стульев, ни скамеек – только коврики для простирания. У его про-

ТИВОПОЛОЖНОЙ CTf'.HЫ СТОЯЛ ЗОЛОТОЙ ТЈЗОН С

наброшенной на него тигровой шкурой. Трон тоже бьш пуст. А рядом стояла кукла Смотри– теля в натуральную величину. Точно такая же, с какой я совсем недавно попрощался.

Все это, надо сказать, меня не особо удиви-

ло. Я слышал уйму загадочных историй о Смо– трителе и не сомневался, что встреча с ним могла быть обыденной, понятной и заурядной только в том случае, когда речь шла о его ку– кле – вот как сейчас.

Все мы упали на колени и совершили тройное простирание. Кукла Смотрителя со– вершила в ответ свой стандартный угловатый поклон. Мы вышли из зала через другие две– ри, и охрана провела нас по коридору во двор. Гражданский ритуал был окончен.

Во дворе стояло несколько омнибусов, ку– да погрузились лиловые студенты, – и черный самобеглый экипаж, старомодный, длинный и излишне обтекаемый. Возле него стоял no– жилой человек в черном халате. «В cedoii слу– жебной бороде без энаков доблести и чина•›, —

ВСПОМНИЛ Я СТЈЭОЧЩ ИЗ K£tKOГO-TO ЮМОЈЗИСТИ-

ческого стиха. Впрочем, на его халате блестела непонятная лычка – то ли знак ордена, то ли монастырский оберег.

– Добрый день, Алекс, – сказал он. – Me-

ло. Я слышал уйму загадочных историй о Смо– трителе и не сомневался, что встреча с ним могла быть обыденной, понятной и заурядной только в том случае, когда речь шла о его ку– кле – вот как сейчас.

Все мы упали на колени и совершили тройное простирание. Кукла Смотрителя со– вершила в ответ свой стандартный угловатый поклон. Мы вышли из зала через другие две– ри, и охрана провела нас по коридору во двор. Гражданский ритуал был окончен.

Во дворе стояло несколько омнибусов, ку– да погрузились лиловые студенты, – и черный самобеглый экипаж, старомодный, длинный и излишне обтекаемый. Возле него стоял no– жилой человек в черном халате. «В cedoii слу– жебной бороде без энаков доблести и чина•›, —

ВСПОМНИЛ Я СТЈЭОЧЩ ИЗ K£tKOГO-TO ЮМОЈЗИСТИ-

ческого стиха. Впрочем, на его халате блестела непонятная лычка – то ли знак ордена, то ли монастырский оберег.

– Добрый день, Алекс, – сказал он. – Me-

НЯ ЗОВ)/Т БЛИЛСО.

НЯ ЗОВ)/Т БЛИЛСО.

OTB 3 TCБЯ ДОМОЙ.

OTB 3 TCБЯ ДОМОЙ.

– В фаланстер? – спросил я.

– Нет. У тебя теперь будет новый дом. Свой собственный.

По дороге Галилео рассказал о себе. Как и

все сподвижники Смотрителя, он был соли-

– В фаланстер? – спросил я.

– Нет. У тебя теперь будет новый дом. Свой собственный.

По дороге Галилео рассказал о себе. Как и

все сподвижники Смотрителя, он был соли-

ком, на старости лет вернувшимся из личного пространства, чтобы служить Идиллиуму – считалось, что так поступают особенно благо– родные души (или те, кто признал свой поход в неведомое неудачным, но говорить о таком было не принято).

Буквально в двух словах он рассказал про свой «каминг ин»: как следовало из его име– ни, он бьш оптиком, поселившимся на дале– ком заброшенном маяке («где мир», сказал он,

«мог лишь глядеть мне в спину»).

Он строил подзорные трубы разной си– лы и типа, и постепенно Флюид позволил ему открыть на небе новые миры, а потом на– блюдать за жизнью и эволюцией их обитате– лей. Он предавался своим наблюдениям мно– го лет.

– Oднa›кды, – сказал Галилео, – я увидел огромный взрыв, с которого все началось. Мне стало очень грустно. Я понял, что видел ту са– мую смерть Бога, которую тайком оплакивает столько монастырских философов и поэтов. Ведь то, что взорвалось, не может существо– вать одновременно с получившейся из взры– ва вселенной... Мы все просто осколки этого взрыяа, Алекс. Но я, разумеется, не повторю этого в обществе теолога. Я слишком стар для того, чтобы меня пороли.

ком, на старости лет вернувшимся из личного пространства, чтобы служить Идиллиуму – считалось, что так поступают особенно благо– родные души (или те, кто признал свой поход в неведомое неудачным, но говорить о таком было не принято).

Буквально в двух словах он рассказал про свой «каминг ин»: как следовало из его име– ни, он бьш оптиком, поселившимся на дале– ком заброшенном маяке («где мир», сказал он,

«мог лишь глядеть мне в спину»).

Он строил подзорные трубы разной си– лы и типа, и постепенно Флюид позволил ему открыть на небе новые миры, а потом на– блюдать за жизнью и эволюцией их обитате– лей. Он предавался своим наблюдениям мно– го лет.

– Oднa›кды, – сказал Галилео, – я увидел огромный взрыв, с которого все началось. Мне стало очень грустно. Я понял, что видел ту са– мую смерть Бога, которую тайком оплакивает столько монастырских философов и поэтов. Ведь то, что взорвалось, не может существо– вать одновременно с получившейся из взры– ва вселенной... Мы все просто осколки этого взрыяа, Алекс. Но я, разумеется, не повторю этого в обществе теолога. Я слишком стар для того, чтобы меня пороли.

54

54

OfAI/*fAT0ГO]AAfA

В конце концов, сказал он, ему наскучило лорнировать этот небесный спектакль, ибо он не мог более от себя скрывать, что все наблю– даемое есть его собственные мысли и догад– ки, спроецированные Флюидом ввысь. Тогда он решил вернуться к «живым реальным лю– дям•», чтобы посвятить остаток жизни их сча-

OfAI/*fAT0ГO]AAfA

В конце концов, сказал он, ему наскучило лорнировать этот небесный спектакль, ибо он не мог более от себя скрывать, что все наблю– даемое есть его собственные мысли и догад– ки, спроецированные Флюидом ввысь. Тогда он решил вернуться к «живым реальным лю– дям•», чтобы посвятить остаток жизни их сча-

В его .зице бьшо что-то такое, что я ему no– верил.

В его .зице бьшо что-то такое, что я ему no– верил.

В какой-нибудь из древних земных импе– рий было бы невозможно выдать себн даже за захудалого князя. Уйма людей сразу задалась бы вопросом, почему они не знают вас с дет– ства. Но социальный горизонт Идиллиума об– ладает удивительной пластичностью – чтобы не сказать дырявостью.

В какой-нибудь из древних земных импе– рий было бы невозможно выдать себн даже за захудалого князя. Уйма людей сразу задалась бы вопросом, почему они не знают вас с дет– ства. Но социальный горизонт Идиллиума об– ладает удивительной пластичностью – чтобы не сказать дырявостью.

СЫН

СЫН

МОТЈЗИТС:Л Я, ПОСОЛ И ВШ И ЙСЯ В ОДНОЙ

МОТЈЗИТС:Л Я, ПОСОЛ И ВШ И ЙСЯ В ОДНОЙ

из его летних резиденций, никого не заинте-

ресовал. От отпрыска (незаконного, как все понимали без вопросов) не было никакого толку, он не мог помочь в делах – и вызывал любопытство разве что у галеристов, антиква– ров и торговцев предметами роскоши.

Официально мое новое жилище называ– лось «летняя резиденция номер три» (назва– ние деликатно умалчивало, чья именно). Там же, говорили, жил в свое время и молодой Никколо Третий – когда его имя еще не co– ПЈЭОВОЖДбЛОGЬ ПОЈЗЯДКОВЫМ HOM ЈЗОМ.

56

из его летних резиденций, никого не заинте-

ресовал. От отпрыска (незаконного, как все понимали без вопросов) не было никакого толку, он не мог помочь в делах – и вызывал любопытство разве что у галеристов, антиква– ров и торговцев предметами роскоши.

Официально мое новое жилище называ– лось «летняя резиденция номер три» (назва– ние деликатно умалчивало, чья именно). Там же, говорили, жил в свое время и молодой Никколо Третий – когда его имя еще не co– ПЈЭОВОЖДбЛОGЬ ПОЈЗЯДКОВЫМ HOM ЈЗОМ.

56

Неофициально это место называли «Kpac– ным Домом» – из-за династического убий– ства, якобы совершенного там век или два на– зад (Галилео называл это выдумкой ворцовых стилистов, считавших, что над каждой из pe– зиденций де Киже должно довлеть небольшое декоративное проклятье).

Это была утопающая в садах (вернее, пол– ностью в них утонувшая) деревянная вилла, тикая, тенистая и совсем лишенная помпез– ности – даже отдаленные постройки ее мор– ского причала выглядели куда солиднее, чем она сама.

Когда я прибыл сюда впервые, прямо во дворе у фонтана меня ждали традиционные три подарка будущему преемнику.

Я не был знаком с дарителями, но сопро– водительная записка из канцелярии Никколо Третьего уверяла, что им предстоит сыграть в моей жизни большую роль – если та, конечно, сложится благоприятно и я стану Смотрите– лем. В этом присутствовала двусмысленность:

« благоприятный курс» моей жизни подразуме– вал уход Никколо.

Канцелярия Смотрителя призывала ме– ня не выискивать в самих подарках тайно– го смысла и видеть в них простое проявле– ние вежливости. Это мне почти удалось – не

Неофициально это место называли «Kpac– ным Домом» – из-за династического убий– ства, якобы совершенного там век или два на– зад (Галилео называл это выдумкой ворцовых стилистов, считавших, что над каждой из pe– зиденций де Киже должно довлеть небольшое декоративное проклятье).

Это была утопающая в садах (вернее, пол– ностью в них утонувшая) деревянная вилла, тикая, тенистая и совсем лишенная помпез– ности – даже отдаленные постройки ее мор– ского причала выглядели куда солиднее, чем она сама.

Когда я прибыл сюда впервые, прямо во дворе у фонтана меня ждали традиционные три подарка будущему преемнику.

Я не был знаком с дарителями, но сопро– водительная записка из канцелярии Никколо Третьего уверяла, что им предстоит сыграть в моей жизни большую роль – если та, конечно, сложится благоприятно и я стану Смотрите– лем. В этом присутствовала двусмысленность:

« благоприятный курс» моей жизни подразуме– вал уход Никколо.

Канцелярия Смотрителя призывала ме– ня не выискивать в самих подарках тайно– го смысла и видеть в них простое проявле– ние вежливости. Это мне почти удалось – не

столько из-за доверия к канцелярии, сколько по душевной лени.

Первым подарком был поющий Франклин

столько из-за доверия к канцелярии, сколько по душевной лени.

Первым подарком был поющий Франклин

«с расширенным      репертуаром»

«с расширенным      репертуаром»

– он при-

– он при-

бьш от архата Адониса из Железной Бездны. Я знал, что в Железной fiездне занимаются в том числе и техникой – телефонами, мотора– ми, благодатными ветряками и прочим, от– чего выбор подарка меня не удивил: поющих Бенов делали там же.

Для меня всегда было загадкой, кто сочи– няет песни для этих стоящих по всему Идил– лиуму статуй. 11 не имел склонности к конспи– рологии, но не верил и в то, что это « благодать

бьш от архата Адониса из Железной Бездны. Я знал, что в Железной fiездне занимаются в том числе и техникой – телефонами, мотора– ми, благодатными ветряками и прочим, от– чего выбор подарка меня не удивил: поющих Бенов делали там же.

Для меня всегда было загадкой, кто сочи– няет песни для этих стоящих по всему Идил– лиуму статуй. 11 не имел склонности к конспи– рологии, но не верил и в то, что это « благодать

Господа

Господа

Франиа-Антона,      самопроизвольно

Франиа-Антона,      самопроизвольно

проявляіощаяся через звук и слово». Иконы

ПЛ£tЧЩ С ПОМОЩЬЮ ПOПOB – И ПОЮТ, ВИДИМО,

тоже.

Скорее всего, думал я, где-то существует секретный департамент, занятый репертуаром Ноющего Бена – и преогромный департамент, потому что песен Бен знал болы ііое количе– ство и постоянно пел новые, на разных язы– ках. Поражало, как творческую деятельность такого размаха удается держать в тайне.

Лишь когда моего Франклина вынули из коробки и собрали, я оценил подарок в пол– ной мере. Зто бьыа изысканная и дорогая

58

проявляіощаяся через звук и слово». Иконы

ПЛ£tЧЩ С ПОМОЩЬЮ ПOПOB – И ПОЮТ, ВИДИМО,

тоже.

Скорее всего, думал я, где-то существует секретный департамент, занятый репертуаром Ноющего Бена – и преогромный департамент, потому что песен Бен знал болы ііое количе– ство и постоянно пел новые, на разных язы– ках. Поражало, как творческую деятельность такого размаха удается держать в тайне.

Лишь когда моего Франклина вынули из коробки и собрали, я оценил подарок в пол– ной мере. Зто бьыа изысканная и дорогая

58

OZAf/ ЖfATOfOtAAfA

статуя – толстяка Бена отлили наполовину из бронзы, наполовину из золота с серебром. На его туфлях изгибались платиновые пряжки, а на камзоле вместо пуговиц мерцали драгоцен– ные камни. Он стоял перед своим знамени– тым изобретением – стеклянным органчиком COIOUF revolution, Собранным из множества про– зрачных разноцветных цилиндров, вставлен– ных друг в друга.

На серебряных пальцах Франклина поме– щались специальные мягкие нашлепки – во– дя ими по вращающимся цилиндрам, он за– ставлял стекло петь, извлекая из него тот то– мительный звук, что доводил когда-то до слез Павла, Франца-Антона и их друга Моцарта, написавшего для этого органчика несколько милых пьес.

Песня, которую Франклин споет своему владельцу первой, считается важной приме– той – своего рода гаданием, напутствием от Неба. Мне выпало нечто странное и не под– дающееся однозначной интерпретации.

– Земля! – пропел Франклин, грозно за– вывая своей стеклянной гармоникой. – Небо! Между землей и небом – война! И где бы ты ни бьш, что 6 ты ни делал, между землей и не– бом – война!

ЙОСЛ ЭТОГО ОН НБДОЛГО МОЛК.

OZAf/ ЖfATOfOtAAfA

статуя – толстяка Бена отлили наполовину из бронзы, наполовину из золота с серебром. На его туфлях изгибались платиновые пряжки, а на камзоле вместо пуговиц мерцали драгоцен– ные камни. Он стоял перед своим знамени– тым изобретением – стеклянным органчиком COIOUF revolution, Собранным из множества про– зрачных разноцветных цилиндров, вставлен– ных друг в друга.

На серебряных пальцах Франклина поме– щались специальные мягкие нашлепки – во– дя ими по вращающимся цилиндрам, он за– ставлял стекло петь, извлекая из него тот то– мительный звук, что доводил когда-то до слез Павла, Франца-Антона и их друга Моцарта, написавшего для этого органчика несколько милых пьес.

Песня, которую Франклин споет своему владельцу первой, считается важной приме– той – своего рода гаданием, напутствием от Неба. Мне выпало нечто странное и не под– дающееся однозначной интерпретации.

– Земля! – пропел Франклин, грозно за– вывая своей стеклянной гармоникой. – Небо! Между землей и небом – война! И где бы ты ни бьш, что 6 ты ни делал, между землей и не– бом – война!

ЙОСЛ ЭТОГО ОН НБДОЛГО МОЛК.

59

59

CM0ffИfEA[

CM0ffИfEA[

Я имею в виду, действительно надолго – я его просто выключил и больше не включая. Я с детства предпочитаю любой музыке тишину – и полюбил своего Франклина не за песни, а за таинственный неземной свет, зарождавіііий– ся в разноцветных цилиндрах его гармоники, когда на них падал вечерний луч солнца. Я да– же установил рядом с ним особое зеркало, ис– ключительно для усиления этого эффекта.

Вторым подарком был бюст Аниччи ди Ча– пао, присланный доброжелателями из Оле– ньего Парка (что это за заведение, я в те дни еще не знал).

Аничча выглядела странно – половина ее лица бьша юной, красивой и веселой, другая же распадалась, как бы осыпаясь песком... Заглянув в энциклопедию, я узнал, что слово

«Аничча» было не только распространенным женские именем – оно означало «непосто– янство•» на языке пали. Видимо, эту скорб– ную недолговечность человеческой красоты и пытался отразить скульптор – чтобы зрителю стало не по себе.

Но портрет Аниччи мне нравился, в нем бьшо отчаянное безрассудство юности – одна половинка лица улыбается распаду другой.

Аничча, как я прочел в энциклопедии, бы– ла племянницей известного солика и аван– тюриста Г›азилио ди Чапао, написавшего на

60

Я имею в виду, действительно надолго – я его просто выключил и больше не включая. Я с детства предпочитаю любой музыке тишину – и полюбил своего Франклина не за песни, а за таинственный неземной свет, зарождавіііий– ся в разноцветных цилиндрах его гармоники, когда на них падал вечерний луч солнца. Я да– же установил рядом с ним особое зеркало, ис– ключительно для усиления этого эффекта.

Вторым подарком был бюст Аниччи ди Ча– пао, присланный доброжелателями из Оле– ньего Парка (что это за заведение, я в те дни еще не знал).

Аничча выглядела странно – половина ее лица бьша юной, красивой и веселой, другая же распадалась, как бы осыпаясь песком... Заглянув в энциклопедию, я узнал, что слово

«Аничча» было не только распространенным женские именем – оно означало «непосто– янство•» на языке пали. Видимо, эту скорб– ную недолговечность человеческой красоты и пытался отразить скульптор – чтобы зрителю стало не по себе.

Но портрет Аниччи мне нравился, в нем бьшо отчаянное безрассудство юности – одна половинка лица улыбается распаду другой.

Аничча, как я прочел в энциклопедии, бы– ла племянницей известного солика и аван– тюриста Г›азилио ди Чапао, написавшего на

60

OfAf/)KfA7Of00AbA

склоне дней трактат о медитации «К Нибба– не на одном дыхании». Книга прилагалась к бЮсТу.

Я положил трактат на полку в своем каби– нете, а сверху поставил бюст – чтобы припод– нять Аниччу чуть ближе к той самой Ниббане. Теперь она смотрела на Франклина, а Фран– клин – на нее.

Третий подарок прислал некий невозвра– щенец Менелай из моего собственного ор– дена – Желтого Флага. В духовной табели о рангах «невозвращенец•» (или «зауряд-архат•›, но так говорят реже) – это чин духовного со– вершенства, непосредственно предшествую– іиий архату. Различаются они погонами и еще какой-то ерундой, не особо даже понятной нормальному человеку.

Менелай прислал гравюру работы самого Павла. Она изображала, видимо, фантазию великого алхимика: над морем поднималась огромная башня – нечто вроде архитектурно– го гибрида Пизанской и Вавилонской. На ее вершине была корона с павловским крестом, а в море внизу извивался похожий на дракона змей, каких рисовали когда-то на картах.

Я повесил гравюру в чайном павильоне – в таком месте, где на нее не падали прямые лу– чи солнца. В прилагавшемся письме Менелай советовал мне сделать гравюру объектом еже-

OfAf/)KfA7Of00AbA

склоне дней трактат о медитации «К Нибба– не на одном дыхании». Книга прилагалась к бЮсТу.

Я положил трактат на полку в своем каби– нете, а сверху поставил бюст – чтобы припод– нять Аниччу чуть ближе к той самой Ниббане. Теперь она смотрела на Франклина, а Фран– клин – на нее.

Третий подарок прислал некий невозвра– щенец Менелай из моего собственного ор– дена – Желтого Флага. В духовной табели о рангах «невозвращенец•» (или «зауряд-архат•›, но так говорят реже) – это чин духовного со– вершенства, непосредственно предшествую– іиий архату. Различаются они погонами и еще какой-то ерундой, не особо даже понятной нормальному человеку.

Менелай прислал гравюру работы самого Павла. Она изображала, видимо, фантазию великого алхимика: над морем поднималась огромная башня – нечто вроде архитектурно– го гибрида Пизанской и Вавилонской. На ее вершине была корона с павловским крестом, а в море внизу извивался похожий на дракона змей, каких рисовали когда-то на картах.

Я повесил гравюру в чайном павильоне – в таком месте, где на нее не падали прямые лу– чи солнца. В прилагавшемся письме Менелай советовал мне сделать гравюру объектом еже-

СМ0ТfИТЕА5

СМ0ТfИТЕА5

дневных медитативных упражнений – сле– довало мысленно разбирать башню на части, перемешивать их, не теряя ни один элемент из виду, а потом собирать заново. Это, как он уверял, было стандартным упражнением для будущих Смотрителей уже не первый век.

Вскоре меня посетил монак-наставник из Железной Бездны, в обязанности которого входило следить за моей духовной формой. Он согласился с этим предписанием, заметив, что делать подобное упражнение следовало бы просто из благочестия.

Заодно он объяснил, что две застекленные латинские каллиграфии в моем кабинете не менее ценны, чем гравюра. Они тоже принад– лежали кисти Павла. Это была парная над– пись – четыре слова на одной стене: