Текст книги "Божий суд"

Автор книги: Виктор Комаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Однако он не наступил. То, что сообщил Ленгли, не приближало Бэрда к финишу.

Да, Ленгли признался – он действительно заходил к Девидсу приблизительно около двадцати пяти минут третьего. Зачем? Какой-то пустяк. Что-то надо было спросить по текущей работе. Что было потом? Потом наступила половина третьего, и Девидс вспомнил, что утром забыл купить булочку. Да, да, это он – Ленгли – принес ему булочку. И Девидс тут же хотел расплатиться, хотя Ленгли сказал, что это пустяки. Девидс долго шарил в карманах и заявил, что у него нет мелочи и он отдаст деньги в понедельник. Он вообще почему-то не любил расплачиваться сразу.

– Скажите, а где Девидс брал чай? – спросил Бэрд.

Он задал вопрос без какой-то прямой цели, просто так, на всякий случай. Это тоже входило в его метод: при особо сложных расследованиях выяснять как можно больше связей между различными событиями – пусть побочными, второстепенными, пусть даже не имеющими прямого отношения к делу. Это был не очень-то легкий путь. Он требовал не только терпения и настойчивости, но и высокого аналитического искусства – не так-то просто было разобраться в причудливой паутине фактов и отношений между ними. Но Бэрд терпеливо плел свою сеть. И в большинстве случаев дичь, за которой он охотился, в конце концов в нее попадалась.

– Где Девидс брал чай? – переспросил Ленгли. – В гостиной. Если вы обратили внимание, там стоит портативный электрический кипятильник. Раз в неделю один из нас выполняет обязанности дежурного – разливает чай по стаканам, кладет на блюдечки сахар. А потом каждый приходит и забирает свой стакан.

– Вы не знаете, – поинтересоиался Бэрд, – в этот день Девидс сам ходил за чаем?

– Нет. Он сказал, что неважно себя чувствует, и, воспользовавшись тем, что я зашел к нему, попросил сделать это меня.

– И вы?..

– Я принес ему чай.

– Как вы думаете, господин Ленгли, он в самом деле плохо себя чувствовал?

– Кто его знает? Может быть. Но вообще-то Девидс не упускал случая предоставить другим возможность оказывать себе мелкие услуги.

Тут Бэрду показалось, что Ленгли хотел сказать что-то еще, но как будто спохватился и промолчал. Впрочем, комиссар мог и ошибиться.

– Когда же вы ушли от Девидса? – спросил он.

– На часы я, честно говоря, не смотрел, но что-нибудь без двадцати пяти три...

Да, до конца было еще довольно далеко. И все же разговор с Ленгли еще на двадцать минут продвинул Бэрда к тем четырнадцати часам пятидесяти пяти минутам, к тому моменту, когда, по словам Хэксли, он, войдя в кабинет, нашел Девидса мертвым. Теперь неизвестными оставались всего двадцать минут. Но именно в эту треть часа совершилось похищение. Заходил ли к Девидсу в этот промежуток времени кто-нибудь еще? Или последним все же был Ленгли?

Комиссар испытующе посмотрел на молодого физика. Но тот спокойно выдержал его взгляд.

– Вы как будто не очень высокого мнения о Девидсе? – осведомился Бэрд. – Или мне показалось?

– Нет, не показалось, – сразу отозвался Ленгли. – Он давным-давно себя исчерпал. В молодости ему повезло: удалось доказать важную теорему – да и то случайно. А потом всю жизнь он из кожи лез, чтобы поддержать марку. Но уже ничего не мог... Временами мне его было просто жаль.

– Как же в таком случае вы объясните, что именно Девидсу удалось решить ту невероятно сложную задачу, с которой никто из вас не мог справиться?

Ленгли неопределенно пожал плечами.

– Скорее всего еще один счастливый случай. В жизни так бывает, что кому-то везет и везет не по заслугам.

Комиссар подумал, что заводить с Ленгли разговор на философские темы, пожалуй, не имеет смысла. Судя по всему, этот молодой человек жил сегодняшним днем. И абстрактные размышления его не слишком занимали.

– Благодарю вас, – произнес Бэрд, поднимаясь. – Вы хотите мне еще что-то сказать?

– Присядьте на минуту, – на этот раз весьма вежливо попросил Ленгли, Вот вы подозревали, да и сейчас еще, вероятно, продолжаете подозревать, что я выкрал у Девидса это злополучное решение. Я на вас не в претензии – как бы там ни было, по крайней мере, двадцать пять процентов подозрений приходится и на мою долю.

Он полувыжидательно-полувопросительно взглянул на комиссара, но тот промолчал.

– Я, видите ли, спортсмен. Дело не в том, что я занимаюсь спортом в свободнее время – я спортсмен в душе, – продолжал Ленгли. – Хочу, чтобы вы это поняли. Знаете ли вы, что такое настоящий спортсмен? Это человек, для которого главное – борьба. Не награда, не очки, не слава даже, а сам процесс борьбы.

А передергивать карты – это не по моей части. Может обеспечить победу, но не доставляет удовольствия. Я и к физике так отношусь. Как к большой игре...

– Приму к сведению, – заметил Бэрд. – Но на прощание все же вынужден предупредить. Если бумаги у вас, верните их не позже завтрашнего утра. Эта партия – проигрышная.

ХЛЕБНАЯ КРОШКА

Почему-то Бэрд был совершенно убежден в том, что ни у Сигрена, ни у Ленгли записей Девидса нет. Но если так, то оставались Грехем и Сойк. Какую же зацепку найти к Грехему? Какой ключ подобрать? Может-быть?..

Комиссар вновв вытащил из кармана записную книжку Девидса, осторожно извлек из-под обложки билет на вчерашний концерт и стал задумчиво его разглядывать. Потом достал лупу, с которой никогда не расставался, свадебный подарок старого приятеля, и принялся внимательно изучать синюю бумажку.

И сразу же ему попалось на глаза то самое, чего он, если и не ожидал, то во всяком случае очень хотел обнаружить: маленькая хлебная крошка. Она прилипла к ворсинкам бумаги.

Разумеется, крошка могла пристать к билету и где-нибудь в другом месте. Но она могла также означать, что Грехем заходил к Девидсу после Ленгли.

К тому же нижний край билета по сравнению с верхним, был заметно неровным. Это наводило на мысль, что его оторвали от соседнего уже после получения в кассе. А ведь именно так должен был выглядеть билет, который Мэри отдала Сигрену. Судя по магнитофонной записи, именно этот билет и дошел как раз до Грехема, а затем... Впрочем, его дальнейшая судьба оставалась для Бэрда неизвестной. Но рискнуть все же стоило.

Грехем встретил комиссара с предупредительной любезностью. Он пододвинул ему стул, а сам остался стоять у окна.

– Очень рад, что вы займетесь расследованием этой нелепой истории. Должен сознаться, я провел весьма неприятную ночь.

Бэрд отметил про себя, что Грехем встретил его почти теми же словами, что и Сигрен. Но произнесены они были совершенно иначе. Абсолютно спокойно, без тени истерии, с явной доброжелательностью. Что это? Хитрая уловка или подлинная искренность?

Сперва комиссар хотел попросить Грехема, чтобы он постарался отыскать свой билет в филармонию, но сейчас решил действовать прямо.

– Вам знаком этот билет? – спросил он, вытащив из записной книжки Девидса синий прямоугольничек и протягивая его Грехему. Грехем взял бумажку в руки и, близоруко сощурясь, поднес ее к глазам.

– Да, это мой билет, – произнес он невозмутимо, – то есть тот самый билет, который мне отдал Ленгли. А я в свою очередь уступил его Девидсу.

– В котором часу вы заходили к Девидсу, чтобы отдать ему билет? быстро спросил Бэрд.

Грехем на мгновение замялся. Ом внимательно посмотрел на комиссара, как бы желая определить, что ему известно. Потом, видимо, на что-то решившись, мотнул головой и произнес все тем же спокойным голосом:

– Я могу вам сказать это совершенно точно. Когда я вошел к Девидсу, было четырнадцать часов двадцать восемь минут.

– Что же произошло дальше?

– Ничего особенного. Я предложил Девидсу билет, он взял его и отдал мне десять кларков. Вот и все.

– А потом?

– Потом я ушел.

– И долго вы были у него в кабинете?

– Не больше минуты.

– Так... – протянул Бэрд, мысленно отметив, что беседа с Грехемом продвинула его к цели всего лишь на какую-то пару минут.

– Хорошо, – продолжил комиссар, решив и дальше вести разговор в том же откровенном тоне, в каком он начался. – Почему же вы не рассказали об этом своим товарищам? Если не ошибаюсь, вы даже пытались сделать вид, что билет все еще находится у вас?

Грехем покраснел. Но ответил, не задумываясь:

– Не то чтобы я испугался, нет. Просто мне было очень не по душе вес это разбирательство, эти взаимные подозрения.

"И поэтому вы предпочли свалить все на Ленгли" – хотел сказать Бэрд, но удержался. В конце концов, он только следователь, а не воспитатель. К тому же не один Грехем, а каждый из этих молодых людей покривил душой. Но если покривил один раз... Ведь не святой же дух унес это проклятое решение".

– Ну хорошо, – повторил Бэрд. – А что вы сами обо всем этом думаете?

– Мне было бы очень тяжело, очень неприятно узнать, что кто-то из моих товарищей... Хуже всего разочаровываться в людях.

Это прозвучало вполне искренне и комиссар с невольным сочувствием взглянул на Грехема. Это было как раз то отвратительное ощущение, которое испытывал он сам всякий раз, когда уличал преступника. Все же он сказал:

– Однако получается, что именно вы заходили к Девидсу последним.

Грехем пожал плечами.

– Понимаю. Вы хотите сказать, что на меня падает подозрение. Мне нечего опасаться.

– Значит, вы тоже думаете, что это сделал Сойк? – неожиданно спросил Бэрд,

– Сойк? – удивился Грехем. – Почему Сойк? Разве я говорил что-нибудь подобное?

– Нет. Но так считает ваш шеф.

– Хэксли? Если хотите знать мое мнение, то менее всего вероятно, чтобы это сделал Сойк.

Он замолчал и задумался. Взгляд его погас и сделался отсутствующим. У Бэрда невольно возникло ощущение, что Грехем мгновенно переместился в какой-то иной мир. Однако он терпеливо ждал. Наконец Грехем возвратился к разговору.

– Если здесь кто-нибудь из нас действительно настоящий ученый – так это именно Сойк. Для меня наука тоже многое значит. И кое-что у меня тоже получается и, смею сказать, – неплохо. Но Сойк! Ему все дается удивительно легко. Понимаете, самые трудные задачи он решает просто играючи. Это прирожденный теоретик. Нет, Сойк не мог... – Грехем некоторое время подбирал подходящее слово, – похитить решение.

"Странно, – подумал Бэрд.– Хэксли говорил мне о Сойке совсем иное..."

Потом спросил вслух:

– Скажите, а что делал Девидс, когда вы были у него?

– По-моему, пил чай.

– А вы не заметили – на столе у Девидса лежали какие-нибудь бумаги?

– О, вы не знаете Девидса. Он был, что называется, аккуратист. Девидс не стал бы пить чай, не спрятав всех своих бумаг.

Бэрд узнал все, что хотел, но не спешил уходить. Грехем произвел на него впечатление думающего человека. И довольно искреннего. С ним стоило поговорить на отвлеченные темы. В частности, он мог бы помочь комиссару лучше понять Сигрена.

Но Бэрд медлил, обдумывая, как лучше подступить с ним к Грехему. Когда он слушал магнитофонные записи, у него сложилось впечатление, что у Грехема сильнее, чем у других теоретиков, развито чувство товарищества. Об этом говорил и тот энтузиазм, с которым он только что выступал в защиту Сойка. И Бэрд решил сыграть именно на этом. Правда, Хэксли обрисовал Грехема мрачным, нелюдимым затворником. Но это могло быть его субъективное мнение – во всяком случае, личное знакомство ничего такого не обнаружило.

– Вы могли бы мне помочь, господин Грехем? – приступил к делу комиссар. – Не скрою, что речь идет о вашем сослуживце – Сигрене. И от этого многое зависит.

– Я сделаю все, что смогу,-сказал Грехем, хотя в его голосе и прозвучала некоторая настороженность.

– Видите ли, насколько я понял, господин Сигрен – человек весьма религиозный. И я хочу разобраться в том, каким образом это может совмещаться с физикой.

– Ах вот что, – Грехем произнес это с заметным облегчением. – Ну что ж. Скажу вам, что и сам вполне допускаю существование бога, ну, разумеется, не в виде всемогущего старца с сиянием вокруг головы, а как некую высшую силу, организующую материю.

– А разве материя не организует себя сама? – спросил Бэрд, припоминая кое-что из тою, над чем он задумывался в молодости.

– Видите ли, в прошлом веке, когда господствовала так называемая классическая физика и считалось, что все сводится к чисто механическому движению, в природе просто не оставалось места для бога.

– Кое-что об этом я в свое время читал, – заметил комиссар.

– Но как вы, должно быть, знаете, классическая физика оказалась несостоятельной. Мир далеко не так прост. А это значит...

– Понимаю, – сказал Бэрд. – Вы хотите сказать, что новейшая физика, отвергнув классическую, тем самым поставила под сомнение и ее атеизм?

– Да, в общем так. Если не вдаваться в подробности.

"Хотя именно в них, – подумал Бэрд, – и заключена, видимо, суть дела". Но комиссар не чувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы окунуться в их водоворот. Поэтому он сказал:

– Следовательно, вы не видите ничего противоестественного в том, что человек, занимающийся физическими исследованиями верит в бога?

– Видите ли, – медленно произнес Грехем, – должен же быть у человека в наше время хотя бы какой-то идеал. Иначе к чему все то, что мы делаем?

– Спасибо, – сказал Бэрд, подумав про себя, что эта часть разговора для понимания сложившейся ситуации, пожалуй, ничего не прибавила. – Я узнал все, что хотел. Против вас у меня нет никаких улик. И все же вы были последним у Девидса. Если решение находится у вас, я прошу вернуть его не позже завтрашнего утра.

Грехем как-то странно взглянул на комиссара. Казалось, он хотел что-то сказать, но промолчал.

К загадочному Сойку у Бэрда никаких видимых подходов не было – в предстоящем разговоре комиссару приходилось полагаться на собственную интуицию. Положение, однако, сложилось довольно странное. Та же интуиция подсказывала Бэрду, что ни Сигрен, ни Ленгли, ни Грехем в похищении замешаны не были. Следовательно, оставался Сойк. Требовалось только установить, что он заходил к Девидсу вслед за Грехемом.

С другой стороны, простая логика говорила, что и это еще ничего не докажет окончательно. Если Сойк действительно был у Девидса после Грехема, то за оставшиеся несколько минут кто-то мог зайти к нему еще раз. И тогда все придется начинать сначала...

Но пока об этом рано было думать. Многое зависело от разговора с Сойком.

Когда комиссар вошел в его комнату, Сойк торопливо спрятал в ящик какие-то листки и быстро поднялся навстречу комиссару. На его губах промелькнула загадочная улыбка.

Бэрд огляделся, думая, с чего бы ему начать, но Сойк опередил его.

– Присаживайтесь, господин комиссар. Вы, должно быть, не знаете, как приступить к допросу? Я помогу вам. Всегда следует помогать ближнему. Ваша задача – узнать, кто взял у Девидса решение, не так ли? Ну, так вот, решение взял я.

Сойк заговорчески улыбнулся и, склонив голову набок, посмотрел на комиссара кристально невинным взглядом.

От неожиданности Бэрд даже несколько растерялся. Странное признание. Но молчать было нельзя. И комиссар спросил первое, что пришло в голову:

– Зачем вы это сделали?

Сойк усмехнулся:

– Ясно зачем. Чтобы выдать открытие Девидса за свое и прославиться.

– Но за преступлением может последовать возмездие. И тогда вместо славы...

– Чтобы наказать, сначала надо доказать, – отпарировал Сойк.

– Для чего же в таком случае вы сказали мне о краже?

– Во-первых, я сказал вам далеко не все. А во-вторых, насколько мне известно, признание даже на суде еще не имеет решающего значения. Нужны улики.

Да, этот Сойк далеко не прост. Он явно ведет какую-то игру. Но какую? Надо быть настороже. Для начала Бэрд решил прикинуться этаким простачком, верящим каждому слову.

– Поскольку вы признались, – произнес он назидательным тоном завзятого судейского чиновника, – найти улики будет не так уж трудно. Для этого достаточно произвести у вас обыск. Ведь похищенную бумагу вы еще не могли передать никому.

Сойк весело рассмеялся.

– Зачем же мне хранить такую бумагу? Я ведь мог ее давным-давно уничтожить. Об этом вы не подумали?

Об этом Бэрд действительно как-то не подумал. А ведь специалисту и в самом деле не обязательно сохранять оригинал решения. Достаточно понять его суть, разобраться в идее. Да, инициатива была явно на стороне Сойка. Следовало что-то предпринять. И немедленно.

Бэрд поменял тактику.

– Я выслушал вас с большим интересом, – сказал он, улыбнувшись не менее загадочно, чем Сойк. – Уверяю вас, я способен оценить хорошую шутку. Но поговорим серьезно. Я попробую доказать, что похититель не вы.

– Попробуйте, – ухмыльнулся Сойк.

– Вы ведь относились к Девидсу и к его научным возможностям довольно скептически? Не правда ли? Если называть вещи своими именами, вы презирали его как ученого?

Сойк прищурился.

– Зачем же так грубо? – хмыкнул он.

– Кстати, – сказал Бэрд, – так ли уж в самом деле бездарен был этот Девидс. Я слышал, что у него была поразительная память, память хорошего компьютера. И он очень много знал.

– Мой книжный шкаф знает гораздо больше меня, – усмехнулся Сойк. – Но физик все-таки я, а не он. Еще Эсхил утверждал, что мудр тот, кто знает нужное, а не многое.

– Хорошо, продолжим, – сказал Бэрд, не позволив себе улыбнуться. Итак, к возможностям Девидса-учекого вы относитесь скептически, в оценке же своих собственных способностей вы не отличаетесь излишней скромностью.

– Во-первых, я самый умный, а во-вторых, самый скромный, – рассмеялся Сойк. – Ну и что?

– Не кажется ли вам, что это вступает в явное противоречие с вашей версией о похищении документа? Я не верю, что вы могли бы воспользоваться работой Девидса.

– В ваших рассуждениях что-то есть, – Сойк с явным интересом посмотрел на комиссара. – Разумеется, я бы никогда не воспользовался работой Девидса. И тем не менее, с вашей точки зрения, похитителем должен быть именно я.

На этот раз настала очередь Бэрда с любопытством посмотреть на Сойка.

– Дело в том, – пояснил Сойк, – что примерно без четверти три я заходил к Девидсу, чтобы предложить ему билет на концерт. Ради этого я нарушил обычную традицию – не беспокоить Девидса во время дневного чая. Но у него уже был билет, и он отказался. Мы перекинулись парой ничего не значащих фраз, и я ушел. Но уже закрывая дверь своей комнаты, я видел, как в кабинет Девидса прошел Хэксли.

– Вы хотите сказать, что были последним?

– Именно. А если учесть, что, по словам Хэксли, он застал Девидса мертвым, то...

– А вы уверены, что Хэксли действительно прошел к Девидсу?

– Абсолютно. Я видел, как за ним закрылась дверь.

Круг замкнулся! Но яснее от этого не стало.

– И когда вы уходили, – поинтересовался Бэрд, – Девидс был еще жив и здоров?

– Вполне.

– А вы не видели, он уже выпил свой чай? – сам не зная почему, спросил комиссар.

Сойк задумался.

– Нет, на это я не обратил внимания.

– И сколько же было времени, когда Хэксли вошел к Девидсу?

– Не больше, чем без двенадцати минут три.

– Странно – пробормотал Бэрд. – Очень странно.

– Ну, что вы теперь скажете? – вызывающе спросил Сойк.

– Действительно, все улики против вас, – заметил Бэрд. – И все же я склонен полагать, что загадка, с которой мы столкнулись, имеет далеко не такое простое решение, какое предлагаете вы.

– Почему вы так думаете?

– Хотя бы потому, что у вас слишком беспечное настроение для человека, уличенного, мягко говоря, в неблаговидном поступке.

– Для этого у меня есть свои основания, – заметил Сойк.

– Надеюсь, вы не откажетесь поделиться ими со мной?

– Поделюсь, но не сейчас.

– Хорошо, – сказал Бэрд – В таком случае мы расстаемся до завтрашнего утра. Впрочем, – он секунду поколебался, хотя уже понял, что с этим человеком лучше всего вести себя совершенно откровенно, – я хочу, чтобы вы кое-что мне разъяснили.

– Консультация? – Сойк стал подчеркнуто серьезен – Что ж, я готов Спрашивайте.

– Я никак не могу понять, каким образом современная физика, которая помогла решить такие грандиознейшие задачи, как овладение энергией атома и полеты в космос, может приводить человека к религиозным выводам?

– А, вы уже побывали у Сигрена и Грехема, – поскучнел Сойк

Нет, видимо, от этого человека решительно ничто не могло укрыться.

– Скажем, этот вопрос интересует лично меня.

– Допустим, – кивнул Сойк. – Итак, вы хотели бы знать отношения современной физики с богом? По существу, вопрос сводится к тому, способна ли физическая наука объяснить все явления природы естественными закономерностями. Или она должна прибегнуть для этого к каким-либо сверхъестественным силам? Так вот, могу вас заверить, что мы вполне обходимся без них.

– Но есть же проблемы еще нерешенные. И всевозможные загадки.

– Да, конечно. Наука то и дело с ними сталкивается. Но оценка этого во многом зависит от убеждений. Человек, мыслящий реалистически, понимает, что невозможность объяснить те или иные явления – дело временное. Тот же, кто настроен религиозно, видит в этом принципиальную ограниченность возможностей науки, ее неспособность проникнуть в самое сокровенное, в то, что, с его точки зрения, есть бог.

– И таких ученых много?

– Они есть. Но чаще всего это скорее дань традиции. – Сойк подошел к книжной полке и, приглядевшись, взял одну из книг. – Вот, послушайте, что пишет об этом Вернер Гейзенберг, один из создателей современной физики.

Он полистал книгу.

– Вот! "Весь образ нашего мышления формируется в нашей юности благодаря тем идеям, с которыми мы в это время сталкиваемся" И еще: "Мы входим в состав общества. Это общество связывают... общие идеи... Эти идеи могут поддерживаться авторитетом церкви или государства, и... очень трудно отойти от общепринятых идей, не противопоставляя себя обществу".

– Понятно, – сказал Бэрд. – Значит, физика здесь ни при чем.

– Во всяком случае, с каким бы явлением мы не встретились, она рано или поздно неизменно находила ему естественное объяснение. Так было до сих пор, и у меня нет причин сомневаться на будущее...

– Благодарю вас, – улыбнулся Бэрд. – А то, признаюсь, я уже стал опасаться за свои убеждения.

И он ушел, на этот раз не решившись повторить свое предупреждение. Не решившись, хотя логика все же свидетельствовала больше всего именно против Сойка.

БЭРД НАЕДИНЕ С БЭРДОМ

Перед тем как уйти из лаборатории, Бэрд еще раз зашел в кабинет Девидса. Надо было по горячим следам все подытожить и взвесить.

Комиссар уселся на свое прежнее место у письменного стола и задумался.

Итак, круг замкнулся. Замкнулся, хотя все оставалось, пожалуй, даже еще более неясным, чем в самом начале расследования. Четыре человека один за другим заходили к Девидсу и видели его живым и здоровым. Хотя, может быть, и не совсем здоровым. А когда сразу же вслед за Сойком в кабинет вошел Хэкели, Девидс был уже мертв, а бумага с решением бесследно исчезла.

Умереть можно и в течение одной секунды Кто-кто, а комиссар полиции Бэрд это отлично знал. Но решение! Не могли же его похитить на глазах у Девидса? Кто же и – главное – когда мог это сделать?

Бэрд вспомнил: "Если не могло произойти ничего другого, кроме невозможного, следовательно, произошло невозможное". Это был один из любимых афоризмов его знаменитого учителя.

Невозможное в данном случае – это Сойк. Ведь именно Сойк заходил к Девидсу последним... Значит, все-таки Сойк? А почему бы и нет?

И все же Бэрд не торопился с окончательным выводом. Нельзя считать расследование законченным, пока в деле остаются хотя бы мелкие неясности. А в этом странном деле неясностей, к сожалению, оставалось еще немало. Например, почему Хэксли сказал, что вошел к Девидсу без пяти минут три, в то время как, по словам Сойка, это произошло почти на десять минут раньше? Почему Хэксли отрезал часть магнитной записи? Правда, это надо еще проверить. Наконец, почему он так старался направить подозрение Бэрда именно против Сойка? И почему обрисовал Сойка явно не таким, каким он был в действительности? Почему, наконец, все тот же Хэксли не нашел в записной книжке Девидса билета на концерт Боровского? Ведь если бы он искал бумажку с решением, он должен был бы натолкнуться на карманчик в обложке.

Одним словом, "почему?" было еще много. Даже слишком много. И, как ни странно, все они были так или иначе связаны с Хэксли. И, наконец, этот чай...

Взгляд Бэрда остановился на пустом стакане. Почему-то его мысли сами собой упорно возвращались к пустому стакану, стоявшему на столе Девидса.

Он снова осторожно взял его носовым платком и заглянул внутрь. На донышке оставалось несколько капель коричневатой жидкости, в которой плавали две-три чаинки.

Бэрд поднес стакан к настольной лампе. Странно. Его внешняя поверхность была совершенно чиста. Как будто его никто никогда не брал в руки. Никаких отпечатков. А ведь не так давно из этого стакана Девидс пил чай. Не мог же он пить чай в перчатках? Очень странно.

Могло быть только одно объяснение – стакан подменили. Взять его на экспертизу? Впрочем, что это даст? Если стакан подменили, то остатки чая на его дне, разумеется, абсолютно безобидны.

Комиссар еще раз тщательно осмотрел стеклянную поверхность.

Но если этот стакан специально принесли сюда уже после того, как Девидс умер, значит, в том, другом стакане...

Дело принимало совершенно неожиданный оборот. Не только похищение, но и вероятное убийство. Отравление.

Вернувшись домой, Бэрд первым делом достал магнитофон и, вставив в него бобину, полученную от Хэксли, еще раз прослушал запись.

ЭКСПЕРТИЗА

Несмотря на воскресный день, Бэрд вызвал машину и поехал в полицейское управление. Выяснить, где находится труп Девидсд, не представляло особого трудя. Покойный был одинок, и поэтому тело отправили в морг.

Прежде чем позвонить эксперту и попросить его произвести вскрытие, комиссар на секунду задумался. До сих пор его расследование носило частный характер – он просто выполнял поручение Хэксли. И если бы злополучная бумага с решением была найдена, на том бы все и кончилось. Хэксли получил бы потерянное, а Бэрд – свой гонорар. В этом случае "приговор" виновному – был бы личным делом самого Хэксли.

Но приглашение эксперта и вскрытие сразу придавали делу официальный характер. Конечно, если Девидс действительно был стравлен, это все оправдано. А если – нет? Если похищение листка с решением – всего лишь мальчишеская выходка? Виновнику придется теперь отвечать уже не только перед Хэксли, но и перед законом. Комиссар подумал об этом с искренним сожалением, потому что все четверо молодых физиков, с которыми он познакомился в это утро, произвели на него в высшей степени приятное впечатление.

Однако другого выхода не было. С того самого момента, как у него возникло подозрение в убийстве, Бэрд из частного детектива, выполняющего волю "заказчика", автоматически превратился в представителя закона, обязанного довести расследование до конца.

Комиссар снял телефонную трубку и набрал номер эксперта.

– Очень прошу вас с особой тщательностью провести эту экспертизу, сказал он. – Покойный был известным физиком, и не исключена возможность, что мы имеем дело с преступлением.

Результата экспертизы Бэрд остался ждать в своем кабинете. Воскресный отдых все равно погиб безвозвратно. И чтобы скоротать время, он решил оформить только что оконченное расследование.

Через несколько часов за этим занятием его и застал эксперт. Это был человек огромного роста и могучего телосложения. Инспекторы между собой называли его "потрошителем трупов". Но тем не менее он был самым опытным и вдумчивым экспертом во всем управлении, и Бэрд не случайно обратился именно к нему.

Эксперт с размаха опустился в кресло, которое жалобно застонало под таким грузом.

– Все чисто, – сообщил он коротко. – Следов насилия никаких. А что вы подозреваете?

– Отравление, – сказал Бэрд.

Эксперт хмыкнул.

– У него классический инфаркт. Студентов можно учить.

– И тем не менее, – многозначительно сказал Бэрд. – А, может быть, и тем более. Вы понимаете, о чем я говорю.

Комиссар имел в виду препарат, не так давно синтезированный в одном из местных институтов. По идее это было лекарство. В микродозах оно помогало при гипертонии. Но в увеличенных дозах препарат превращался в страшный яд, убивавший в течение нескольких минут. Человек умирал как бы от инфаркта. К сожалению, комиссару уже несколько раз пришлось встретиться именно с таким применением лекарства.

– Вы говорите о тектолоне? Но ведь вы не хуже меня знаете: тектолон не оставляет следов.

– Поэтому-то я и пригласил именно вас.

Эксперт пожал плечами, как бы говоря, что и для него существуют пределы возможного. Однако Бэрд достаточно хорошо знал этого человека и терпеливо ждал. И не ошибся.

– Есть у меня кое-какие наблюдения, – наконец, словно нехотя, процедил великан. – Но от них мало толку. Их не предъявишь в качестве улики присяжным.

– Пока это и не нужно, – быстро сказал Бэрд. – Но ваши наблюдения в сочетании с тем, что известно мне, уже кое-что. Итак, что же?

– Вы, конечно, помните те четыре случая, когда в отравлении тектолоном не приходилось сомневаться?

Бэрд кивнул.

– Так вот, у всех умерших я обнаружил не совсем обычное явление. Ногти на руках и ногах приобрели у них желтоватый оттенок.

– Вы уверены, что это от тектолона?

– В том-то и дело, что нет. Это могло быть простым совпадением. Тут нужно было бы поставить специальные эксперименты. И все-таки во всех четырех случаях...

– Так, понимаю. И что же, у Девидса тоже?

Эксперт молча кивнул.

– Почему же вы об этом мне сразу не сообщили?

– Я ведь сказал вам, что связь между тектолоном и пожелтением ногтей пока только предположение.

– И тем не менее – спасибо. – Бэрд встал. – Я-то теперь не сомневаюсь в том, что это убийство.

Картина прояснилась. Итак, Девидс убит, отравлен тектолоном. Убит, очевидно, для того, чтобы похитить и присвоить полученное им решение. С точки зрения ведения следствия – это даже упрощает дело: разыскать убийцу неизмеримо легче, чем случайного похитителя двух листков бумаги. Но по-человечески установление факта убийства было Бэрду глубоко неприятно. Значит, один из этих симпатичных молодых людей все-таки убийца.

Правда, и здесь возникали неясности. Ведь убийца должен был знать, что Девидс нашел решение проблемы. Но, судя по всему, Девидс никому об этом не рассказывал. А, может быть, рассказывал? Неясно было и другое. Ведь к такому убийству надо было подготовиться. Ну, хотя бы достать тектолон. Ведь не носил же его в самом деле убийца в кармане пиджака на всякий случай. И вообще все говорит о том, что убийство Девидса отнюдь не было экспромтом.

Да, неясности еще были. И в них Бэрду предстояло разобраться. А пока что ясно было одно: убийца ловкий и изобретательный человек. Самым сообразительным из четверых молодых физиков комиссару показался Сойк. Поэтому, приступая ко "второму туру" своих бесед с подозреваемыми теоретиками, Бэрд решил изменить порядок и начать именно с Сойка.