Текст книги "Божий суд"

Автор книги: Виктор Комаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Мэри видела, разумеется. А что касается теоретиков, они в это время находились в своих комнатах и ничего не слышали. У нас хорошая звукоизоляция.

Бэрд несколько раз прошелся по кабинету Остановился возле письменного стола Девидса.

– А вам не приходило в голову, господин Хэксли, что Девидс после разговора с вами мог просто положить бумаги в карман? Скажем, по рассеянности.

– Перед тем как отправить тело в морг, мы с врачом проверили карманы, сказал Хэксли. – Видите ли, у Девидса нет родственников и поэтому... одним словом, бумаг мы не нашли.

– А что-нибудь было?

– Только карандаш и записная книжка, в которой лежало шесть кларков. И еще несколько лемов в карманах.

– Так. А скажите, эти пропавшие бумаги, что они собой представляли? Какие-нибудь листки, или блокнот, или...

– Это была пара обыкновенных листов для пишущей машинки.

– Два листа? – удивился Бэрд

Хэксли усмехнулся

– Иногда величайшие открытия умещаются в несколько строчек

– Спасибо, господин Хэксли. Я узнал все, что было нужно. А теперь, прежде чем встретиться с вашими сотрудниками, я хотел бы кое-что обдумать...

– Понимаю Мой кабинет к вашим услугам, комиссар.

– Я предпочел бы остаться здесь, господин Хэксли, если вы не возражаете – Бэрд виновато развел руками – Такой уж у меня метод пытаюсь вжиться в обстановку.

Хэксли испытующе посмотрел на комиссара, но Бэрд спокойно выдержал его взгляд.

– Как вам будет угодно, комиссар, – Хэксли направился к двери – Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в моем кабинете Желаю успеха. И да поможет вам Бог.

Бэрд подождал ровно столько сколько нужно было, чтобы Хэксли добрался до своего кабинета, потом выглянул в гостиную и, убедившись, что там никого нет, плотно притворил дверь Он подошел к окну и внимательно осмотрел стекло и раму. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: с этой стороны проникнуть в кабинет невозможно.

Бэрд медленно прошелся вдоль стен. Прочитал две-три надписи на портретах – обычные дежурные слова "Дорогому Девидсу на добрую память", "В знак уважения", "Дорогому коллеге".

Затем заглянул в шкаф и довольно долго изучал названия на корешках книг. Покончив с этим, он направился к письменному столу. Потрогал подставку с автоматической ручкой, включил лампу. Вытащил из кармана носовой платок и, с профессиональной осторожностью взяв за краешек стакан, долго вертел на свету. Потом аккуратно собрал несколько валявшихся на столе хлебных крошек, завернул их в бумажку и спрятал в карман.

Завершив эти операции, Бэрд опустился в кресло и принялся изучать записную книжку Девидса. Это был обыкновенный карманный календарик на каждый день. Но записей не было, лишь кое-где попадались ничего не значащие карандашные пометки. Только над 14 августа четкими каллиграфическими буквами было выведено: "Ленгли. 10 лемов. Булочка".

Бэрд некоторое время задумчиво смотрел на непонятную запись, потом медленно долистал книжду до конца. Остальные странички были чистыми.

С выработанной годами службы методичностью комиссар взялся за обложку. В задней крышке он не обнаружил ничего интересного. Но, взглянув на переднюю, сразу заметил, что с ее внутренней стороны подкладка отстала, образовав нечто вроде небольшого карманчика. Бэрд осторожно засунул туда палец и бережно извлек наружу сложенный вдвое синий прямоугольничек. Развернул его. Это был билет в филармонию на вечерний концерт 14 августа, концерт Боровского.

Бэрд спрятал билет не прежнее место и, заложив ногу за ногу, откинулся на спинку кресла.

"Ничего не скажешь, довольно необычная история", – подумал он.

Бэрд закрыл глаза и на некоторое время отключился. Он всегда поступал так, когда заканчивал знакомство с обстоятельствами дела и готовился приступить к расследованию. Этот прием неизменно приносил хорошие результаты. В наступавшем потом прояснении факты оценивались, сопоставлялись – и все вставало на свои места.

Просидев неподвижно около получаса, Бэрд открыл глаза и, как после долгого сна, сладко потянулся, уселся в кресле попрямее и, снова положив ногу на ногу, произнес вслух:

– Ну, хорошо...

Это был как бы условный сигнал, по которому опять начинало работать сознание.

"Хорошо, – еще раз повторил Бэрд, теперь уже про себя. – Что мы имеем? Исчез важный документ. Исчез сразу после того, как человек неожиданно умер. Дело в общем-то обычное – кто-то мог воспользоваться вдруг подвернувшимся удобным случаем. Но Девидс умер сразу же после того, как сделал чрезвычайно важное открытие. Это – уже совпадение, а в любом совпадении всегда есть нечто настораживающее. Впрочем, вполне возможно, что оба эти события – открытие и смерть – каким-то образом связаны друг с другом: смерть могла явиться результатом перенапряжения или, наоборот, нервного спада, наступившего после того, как задача была решена. Так. Но куда могли исчезнуть записи?"

Бэрд пододвинулся к столу, оперся о него локтями. "Быть может, их зачем-то спрятал перед смертью сам Девидс. В таком случае, куда? В этот книжный шкаф?"

Бард легко вскочил, подошел к шкафу, внимательно осмотрел его со всех сторон. Дверцы были заперты на ключ и по довольно толстому слою пыли, скопившейся на краях замочной скважины, можно было определить, что их не открывали уже много дней. Убедившись в этом, Бэрд на всякий случай приподнял лежавший на полу коврик. Но под ним тоже ничего не было. Он прошелся вдоль стен и методично заглянул за каждую фотографию. Тоже ничего. Больше ни одного подходящего места для тайника в кабинете не было.

Оставалась еще гостиная. Бэрд открыл дверь, – там стояли только простой голый стол и несколько обтянутых пластиком кресел.

Закончив осмотр, Бэрд вернулся в кабинет и вновь опустился в кресло.

"Да и зачем бы Девидсу вдруг понадобилось прятать бумаги, – продолжал рассуждать комиссар, – если он только что уже показал их Хэксли и начал знакомить его со своим открытием? Маловероятно. Следовательно, бумаги кто-то взял! Кто? Мэри отпадает, поскольку она в этот промежуток времени к Девидсу не заходила. Это подтверждает сам Хэксли. Остаются четверо теоретиков и... Хэксли. Хэксли, видимо, тоже отпадает, иначе зачем бы он стал обращаться к комиссару полиции. Значит, кто-либо из ученых".

Бэрд зябко передернул плечами. Конечно, преступление не должно оставаться безнаказанным. Но в самом его раскрытии всегда есть нечто отталкивающее, разочаровывающее. Вдруг выясняется, что тот или иной человек совсем не таков, каким казался, что у него есть "обратная", никому неизвестная сторона...

"Да, как это ни грустно – один из четырех".

Правда, существовало одно довольно любопытное обстоятельство. Еще когда Бэрд прослушивал магнитофонные записи, ему показалось, что запись первой беседы как-то слишком резко обрывается. По смыслу разговор был явно не окончен. Конечно, могло случиться, что просто не хватило пленки. Хотя обрывалась запись не на полуслове, как можно было бы ожидать при случайном окончании пленки, а на законченной фразе. Впрочем, все это могло быть следствием самых обычных совпадений.

Все же Бэрд не случайно взял пленки у Хэксли. Он хотел кое-что проверить.

"Ну, ладно, – снова начал размышлять комиссар. – Допустим, что пленка действительно отрезана уже после того, как произведена запись. Что из этого следует? Видимо, Хэксли отрезал что-то такое, чего я не должен услышать. Что? И почему он все же рискнул прокрутить мне эту пленку? И разве слова, сказанные однажды, не могут быть кем-то повторены еще раз в беседе со мной? Это либо очень серьезно, либо, наоборот, пустяк, не стоящий внимания. Но сейчас не имеет смысла гадать. Подумаем лучше о предстоящих встречах с этими учеными. Они предупреждены и, несомненно, тоже готовятся. Это и хорошо, и плохо... Хорошо потому, что напряженное ожидание выбивает человека из колеи, способствует ошибкам. Плохо – так как они будут настороже. Значит, лучше всего говорить с ними на отвлеченные темы.. И, во всяком случае, с каждым по-разному. А Сойка, как самого подозрительного, по словам Хэксли, пожалуй, оставим напоследок.

СИГРЕН

Когда Бэрд вошел в комнату, Сигрен сидеп на диване, сгорбившись и сжав голову руками. Увидев комиссара, он стремительно поднялся. Вид у него был подавленный, под глазами пролегли темно-синие дуги.

– Наконец-то. Вы из полиции? – произнес Сигрен с каким-то облегчением.

Бэрд заметил это, но не стал задумываться, решив прежде всего попытаться снять напряжение.

– Возможно, – улыбнулся он. – А как вы догадались, если не секрет?

Но Сигрен не обратил на тон, каким были сказаны эти слова, ни малейшего внимания.

– Слава богу, – произнес он каким-то вибрирующим голосом, – слава богу.

– Приятно слышать такое, – сказал Бэрд, все еще стараясь перевести разговор в русло более отвлеченных рассуждений. – Люди не тал уж часто радуются нашему появлению.

Но Сигрен и на этот раз не принял "приглашения".

– Вы даже не можете представить себе, что я пережил за эту ночь, произнес он, нервно поглаживая рукой подбородок, – что я пережил...

Он пристально посмотрел на Бэрда:

– Вы будете вести следствие? Да, господин инспектор... или комиссар?

– Комиссар, – вздохнул Бэрд. – Может быть, присядем?

– Да, да...

Сигрен тяжело опустился на тахту.

"Вряд ли преступник встретил бы меня так, – подумал Бэрд, присаживаясь на единственный стул, стоявший возле письменного стола. – Впрочем, слова есть лишь слова. А я обязан подозревать каждого из них. Посмотрим, как он поведет себя дальше".

Сигрен то и дело нервно поглядывал на комиссара. Бэрд молчал. Наконец, Сигрен не выдержал:

– Я должен что-нибудь рассказать?

– Нет, мне уже все известно, – спокойно сказал Бэрд. – Вам придется лишь ответить на несколько вопросов.

Он помолчал еще немного. Отчасти, чтобы помучить Сигрена (при такой ситуации это всегда полезно), но больше для того, чтобы найти какой-нибудь неожиданный вопрос.

– Давно вы занимаетесь наукой? – спросил наконец Бэрд, прекрасно сознавая убийственную тривиальность этого вопроса, но так и не сумев придумать ничего другого.

Сигрен, напряженный словно спусковая пружина, ответил мгновенно:

– Седьмой год. В сентябре как раз будет ровно семь лет.

– И все это время вы провели здесь, в лаборатории Хэксли?

Вопрос был не лучше первого, но надо же было как-то продолжать.

– Нет, после скончания института – я окончил Мертский технологический после окончания я работал на морской испытательной станции. Потом познакомился с Девидсом и вот...

– Значит, это Девидс взял вас сюда? – быстро спросил Бэрд, почуяв если не ниточку, то во всяком случае что-то такое, вокруг чего можно было вести дальнейший разговор.

– Да, Девидс рекомендовал меня господину Хэксли, – без всякого энтузиазма ответил Сигрен.

– Вы этим недовольны?

Сигрен пожал плечами.

– Нет, почему же? Здесь неплохо платят.

– А чем знаменит Девидс? – поинтересовался Бэрд. – Вы уж извините меня, но в этой области я довольно слабо осведомлен.

– О, Девидс был выдающимся физиком, – явно думая о чем-то другом, произнес Сигрен. – Он доказал знаменитую теорему о слабом изоморфизме локальных структур. Вы, вероятно, слышали?

– Хоть я немного в физике и разбираюсь, – улыбнулся комиссар, – но если и понял из этого хоть что-нибудь, – то разве что слово "теорема".

Сигрен промолчал.

"Странно, все-таки, – подумал Бэрд, – почему этот еще совсем молодой ученый так говорит о науке? Без энтузиазма?"

– А вы любите свою работу? – поинтересовался он.

– Работу? – переспросил Сигрен. – Работа как работа. Это моя профессия.

Он говорил безразлично, даже обреченно. Комиссар внимательно посмотрел на Сигрена. Он вдруг ощутил, как из-за стены скучных анкетных сведений об этом человеке начинает проступать что-то живое.

– Я вижу, вы не слишком удовлетворены? – сочувственно спросил он.

Сигрен поднял глаза.

– Это совсем не то, о чем я мечтал, когда поступал в институт, произнес он тихо. – В колледже я все время был первым по математике. Учителя предсказывали блестящее будущее. Да дело не в них. Я сам ощущал, как легко пульсируют мысли в моем сознании. Чувствовал, что могу решить любую задачу. Впрочем, вероятно, все это не имеет отношения к делу?

– Нет, нет, – быстро сказал Бэрд, – продолжайте. – Я слушаю вас с большим вниманием.

– Возможно, все и было бы хорошо, но после колледжа меня призвали в армию. Два года муштры, нелепых приказаний. Из меня упорно пытались сделать некое автоматическое устройство. Я вытерпел, прошел через все это. Поступил наконец в институт. И вдруг с ужасом почувствовал, что голова уже не та. Что-то все-таки они из меня вытряхнули. Я по-прежнему хорошо запоминал, но думать стало тяжело. Былая ясность исчезла. Решение любой задачи, даже сравнительно простой, стало для меня мучением. Надо было бы, конечно, все бросить, заняться чем-то другим я не решился. Потом жена, дети.

– Но ведь это же чистейшая психология, – заметил Бэрд. – Ваш мозг остался прежним. Вы просто потеряли веру в свои силы. Уж поверьте моему опыту.

– Я сам старался убедить себя в этом. Но увы, безуспешно. Я стал бездарным тугодумом. – Сигрен в упор посмотрел на комиссара. – Вы первый, кому я в этом признался. От них, – он мотнул головой в сторону двери, – от них, разумеется, я все скрываю. Не знаю, почему я вам рассказал.

"Странное все-таки существо – человек, – думал Бэрд, с интересом глядя на Сигрена. – Странное и загадочное. Нельзя же, в самом деле, стать тупее за два года. Можно кое-что позабыть, потерять навык, но утратить талант, способности... Просто происходит нечто вроде короткого замыкания. В мозгу что-то переключается. Просто? – Бэрд усмехнулся. Попробуй переключить "это" обратно... Как? Каким образом?"

В памяти комиссара невольно всплыла недавняя история с Понти Дауэном, Понти, хороший знакомый Бэрда, известный легкоатлет, чемпион страны, легко прыгал в высоту за два двадцать. Но года полтора назад во время соревнований Дауэн неудачно приземлился и повредил руку. Травма была не очень серьезна, но несколько месяцев Дауэн не смог ни выступать, ни тренироваться. Вылечившись, Понти возобновил тренировки и стал быстро набирать форму. Казалось, все идет отлично. Но вдруг обнаружилось странное препятствие. Странное и непонятное. Понти, даже с еще большей легкостью, чем прежде, брал два метра. Но стоило только поднять планку хотя бы на сантиметр выше, как он неизменно сбивал ее. То самое "короткое замыкание". Понти был в отчаянии. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не случай. Однажды судьи, устанавливая планку на двухметровой высоте, ошиблись. После того как Понти четко взял два метра, высоту проверили. И оказалось, что она была на пять сантиметров выше. Узнав об этом, Дауэн словно преобразился. Он тут же легко взял два десять и два двадцать и даже сделал попытку побить мировой рекорд. Переключение произошло. Но кто может подсказать, каким способом произвести его в других случаях?

– Дело в том, – вновь заговорил Сигрен, – что я... неудачник. За какое бы дело ни взялся, никогда не могу добиться чего-нибудь стоящего. И вообще, со мной все время что-нибудь случается. Какие-то неприятности.

– Напрасно вы обобщаете, – возразил Бэрд. – Неприятности бывают у каждого. И, пожалуй, нет такого человека, у которого в жизни не было бы целых периодов сплошных неудач.

– Нет, – мрачно сказал Сигрен. – Это свыше. Такова уж моя судьба. И тут ничего нельзя поделать.

Это было сказано с такой зловещей убежденностью, что Бэрд содрогнулся.

– Глупости! – сказал он резко.– Глупости. Уж поверьте мне, я многое повидал в жизни и убедился: все зависит от самого человека. Все в наших собственных руках – и успехи, и неудачи.

– Возможно, у вас и есть основания так думать, – печально сказал Сигрен. – А мне так написано на роду. Это я знаю совершенно точно.

– Но как вы мэжете это знать? – воскликнул Бэрд. – Откуда?

– Видите ли, я об этом никогда никому не говорил. Даже жена не знает... Мне гадалка предсказала. Еще до того, как я поступил в институт.

– Странно, – удивился Бэрд. – Гадалки обычно предпочитают предсказывать что-либо, приятное. Иначе они рискуют потерять клиентуру.

– Это шарлатаны. А то была настоящая гадалка. Колдунья.

Бэрд ощутил зловещий холодок.

– Неужели вы всерьез верите в это? – спросил он, глядя Сигрену в глаза.

– Все, что она предсказала, исполнилось. К сожалению.

– А не кажется ли вам, что вы просто поддались внушению и это парализовало вашу волю?

Сигрен безнадежно махнул рукой и ничего не ответил.

Все же Бэрд решил не оставлять затронутой темы. Он не впервые имел дело с учеными и успел убедиться, что поступки этих людей, в особенности физиков, нередко определяются самыми отвлеченными соображениями чисто научного и философского характера. Поэтому, имея дело с учеными, комиссар никогда не упускал случая по возможности выяснить их жизненную философию. Это на многое проливало свет и нередко помогало понять подлинные пружины тех или иных событий.

Сейчас как раз представлялся удобный случай. К тому же, судя по высказываниям Сигрена, этот молодой физик был религиозным человеком. Комиссар хорошо знал, что если есть труп, то до тех пор, пока дело не расследовано до конца, никогда нельзя полностью сбрасывать со счета возможность убийства. Даже в тех случаях, когда подобная версия представляется маловероятной. А раз так, немаловажную роль могли играть и религиозные мотивы. За свою долгую практику Бэрду пришлось повидать немало жертв религиозного фанатизма.

– Простите, – начал Бэрд, – это несколько абстрактный вопрос, но уж поскольку у нас зашел такой разговор. У меня сложилось впечатление, комиссар тщательно подбирал слова, – что вы допускаете существование бога?

Однако Сигрен не удивился.

– Допускаю, – сказал он. – Более того, я глубоко верю в его существование.

– Но как же? – замялся Бэрд.

– Вы, должно быть, хотите спросить, как это совместимо с физикой? Именно в физике можно прочитать буква за буквой всю картину божественного творения.

– Значит, вы всерьез допускаете, – переспросил Бэрд, – что все законы нашего мира сотворены некой божественной силой?

– Да, – подтвердил Сигрен. – Они определены богом. Его творческой силой. И не только законы, но и все события.

"Интересно, – отметил про себя комиссар. – Подобная философия может далеко завести. Ведь она, по существу, освобождает человека от моральной ответственности за свои поступки".

Бэрд с любопытством взглянул на Сигрена. Сам-то он всегда думал, что именно современная физика прямым путем ведет к безбожию. В действительности же все обстояло, видимо, гораздо сложнее. Однако сейчас комиссар решил на время оставить эту тему, чтобы при случае все же к ней вернуться.

– Скажите, господин Сигрен, – мягко спросил он – за эти семь лет вам приходилось решать какие-либо сложные задачи? Может быть, делать открытия?

Сигрен несколько помедлил с ответом:

– Браться за трудные задачи я просто не решался. А открытия? Ну какие же могут быть открытия, если я просто вычислял то, что мне поручали Хэксли или Девидс?

– А мне Хэксли говорил, – возразил Бэрд, – что подобные вычисления здесь главным образом выполняет Сойк.

Сигрен пожал плечами.

– Разве вы этого не знали? – в свою очередь удивился комиссар

– Я никогда особенно не интересовался, чем занимаются другие сотрудники.

Бэрд почувствовал, что разговор грозит иссякнуть.

– Ну, хорошо, – сказал он. – А проблема, из-за которой я оказался здесь. Ее-то вы, вероятно, пытались решать?

– Кое-что прикидывал. Но только для того, чтобы разобраться в вопросе. Составить представление. Заниматься же этим всерьез я считал совершенно бесполезным. Во всяком случае, мне эта проблема не по зубам.

– А Девидс?

– Что – Девидс?

– Как относился к этой задаче Девидс?

– Девидс тоже был настроен скептически.

– А не кажется ли вам, господин Сигрен, – медленно произнес Бэрд, интуитивно ощутив, что они приблизились к чему-то заслуживающему внимания. – Не кажется ли вам несколько странным что при этом своем скепсисе Девидс взял да и решил задачу?

– Не знаю, – растерянно произнес Сигрен. – Я как-то об этом не думал. Вероятно ему пришла счастливая мысль. Так бывает. А может быть, и откровение свыше.

– Давно вы в последний раз говорили с Девидсом на эту тему? – спросил Бэрд, припомнив кое-что из магнитофонной записи и решив, что не грех проверить Сигрена, расставив ему небольшую ловушку.

– Не помню, – неуверенно сказал Сигрен. – Кажется, это было с месяц назад.

– С месяц?-переспросил комиссар, глядя Сигрену прямо в глаза.

Сигрен медленно отвел глаза.

– А как же уравнение, уравнение с дельта-оператором? – неторопливо продолжал Бэрд. – Разве оно не имеет отношения к этой задаче?

– Уравнение? – Сигрен с явным беспокойством посмотрел на комиссара. Была у меня одна... одна идея... – Он осторожно подбирал слова, словно опасался сказать что-нибудь лишнее. – И я действительно советовался с Девидсом.

Сигрен замолчал и выжидательно поднял глаза.

– Тот листок с пометками Девидса, – жестко сказал Бэрд. – Где он? Я хотел бы на него взглянуть.

– Он на столе, – пробормотал Сигрен, окончательно смешавшись.

"Почему он хотел от меня скрыть, что заходил с этим к Девидсу вчера?" подумал комиссар, пробегая глазами листок, испещренный математическими значками.

В верхней части страницы было несколько строчек, неровно и размашисто написанных синими чернилами. Ниже следовали карандашные пометки мелкими, каллиграфически написанными буквами. Потом – опять чернила и в самом низу снова две строчки карандашом.

– Карандашом писал Девидс? – спросил Бэрд, вспомнив о карандаше, найденном в кармане умершего.

Сигрен молча кивнул.

Комиссар еще раз внимательно проглядел листок. Взгляд его задержался на второй записи чернилами. В ней было очень много помарок. Сигрен зачеркивал, начинал писать что-то новое, потом опять зачеркивал и возвращался к написанному раньше. Даже не обладая математическими познаниями, можно было сказать, что автор напряженно и мучительно размышлял над этими строчками. Но размышления требуют времени...

"А что, если...в – мелькнула у Бэрда неожиданная мысль.

Он украдкой посмотрел на Сигрена. Тот сидел неподвижно, сцепив руки, и без всякого выражения смотрел куда-то в пространство.

– Вы заходили вчера к Девидсу второй раз? – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес комиссар.

Сигрен побледнел.

– Зачем? – настойчиво спросил Бэрд, теперь уже совершенно уверенный, что попал в точку.

– Я хотел... хотел еще раз посоветоваться. Что в этом особенного?

– Почему же, в таком случае, вы скрыли это от своих товарищей и от меня?

Сигрен опустил голову.

– Боялись, как бы они не подумали, что вы были там последним?

– Да.

– А вы не были последним?

– Не знаю.

Теперь взгляд комиссара был прикован к двум последним карандашным строчкам.

– Значит, когда вы уходили во второй раз, Девидс был еще жив?

Сигрен вскочил, словно подброшенный неожкиданно распрямившейся пружиной.

– Вы тоже допускаете, что он мог умереть при мне?

– Пока это только гипотеза, – спокойно сказал Бэрд. – А что такое гипотеза, вы должны знать не хуже меня. Но не скрою, у этой гипотезы есгь известные основания. Вот взгляните.

Он протянул Сигрену листок с формулами.

– Обратите внимание на последнюю карандашную строчку. Вам не кажется, что она как-то странно обрывается?

Сигрен дико посмотрел на Бэрда.

– Просто Девидс вдруг положил карандаш и сказал: "Впрочем, скорее всего все это чепуха". Я очень хорошо помню.

– Это ваша версия, – все так же спокойно произнес комиссар. – Если разрешите, я оставлю этот листок у себя.

Он аккуратно сложил бумагу вдвое, потом еще раз и спрятал в карман.

– А вы не помните, в котором часу ушли от Девидса?

– Очень хорошо помню, – с готовностью сообщил Сигрен.-Было пятнадцать минут третьего.

– Пятнадцать минут третьего, – повторил комиссар, на всякий случай отметив про себя, что, по словам Хэксли он нашел Девидса мертвым без пяти минут три.

– И вовсе не обязательно имение я был последним, видевшим Девидса, торопливо добавил Сигрен, словно испугавшись, что комиссар уйдет. Ведь оставалось еще четверть часа.

– Четверть часа? – заинтересовался Бэрд. – До чего?

– Видите ли, господин комиссар, каждый день с половины третьего до трех у нас небольшой перерыв – мы пьем чай. Девидс любил делать это в одиночестве. Стакан чаю и сдобная булочка. И в эти минуты его обычно никто не беспокоил.

– Хорошо, – сказал Бэрд. – Благодарю вас, господин Сигрен. Извините, что потревожил.

– Как, вы уже уходите? – волнуясь, спросил Сигрен.

Комиссар развел руками.

– Но ведь за эти пятнадцать минут, – робко напомнил Сигрен, – к Девидсу мог зайти кто-нибудь еще.

– Мог, – согласился Бэрд – Но мог и не зайти.

– Что же мне делать? – окончательно сникнув, тихо спросил Сигрен. – Вы, должно быть, подозреваете меня? Ну, конечно же – этим и должно было кончиться, – добавил он обреченно.

– Я советую вам хорошенько все обдумать, господин Сигрен, – официальным тоном произнес комиссар. – Хочу вам напомнить, что если бумага будет возвращена, ваш шеф согласен замять дело. Можно даже все так устроить, что и ваши товарищи ничего не будут знать. У вас есть сутки. Завтра утром мы встретимся еще раз.

ДЕСЯТЬ ЛЕМОВ И БУЛОЧКА

Прежде чем открыть дверь в следующую комнату, где находился рабочий кабинет Ленгли, Бэрд на несколько минут задержался в гостиной. Он извлек из кармана записную книжку Девидса и раскрыл ее на той самой странице, где 14 августа была сделана заинтересовавшая его запись о десяти лемах и булочке.

"Что бы это могло означать? – думал он, вглядываясь в аккуратно выписанные карандашные буквы. – Ленгли, десять лемов и булочка? И Девидс? Какая тут связь?.. Может быть, Девидс дал Ленгли эти деньги в долг? Но тогда причем здесь булочка? Когда ссужаешь кого-нибудь деньгами, стоит ли запоминать, для чего они ему понадобились? Да и, судя по прослушанным разговорам, Ленгли не из тех, у кого не найдется в кармане десяти лемов. Но и Девидсу вряд ли нужно было одалживать их у Ленгли. Ведь у него в записной книжке лежали и более крупные деньги. Но как бы там ни было, запись о булочке наводила на кое-какие предположения. По словам Сигрена, он ушел от Девидса в четверть третьего. А чаепитием Девидс занимался начиная с половины третьего. Это могло означать, что Ленгли зачем-то заходил к Девидсу после Сигрена".

Бэрд спрятал записную книжку в карман и открыл дверь в комнату Ленгли.

Ленгли небрежно развалился на диване. Он лежал на спине, забросив ноги в модных коракотовых туфлях на спинку стула, и, глядя в потолок лениво высвистывал какую-то мелодию.

Когда вошел Бэрд, он даже н." переменил позы, только на мгновение перевел на него взгляд.

Комиссар, не обращая внимания на эту демонстрацию, плотно прикрыл за собой дверь и прошел прямо к письменному столу.

– Очень сожалею, – произнес он официальным тоном, – но вынужден вас потревожить. Вам придется ответить на несколько вопросов.

Ленгли убрал ноги со стула и носком туфли ловко подтолкнул его по направлению к Бэрду.

– Могли бы и не представляться, – пробурчал он. – И так за милю видно, что вы из полиции.

Бзрд сел.

– Начнем?

– Вы, разумеется, потребуете, – издевательским тоном произнес Ленгли, чтобы я отвечал вам сидя? Или, может быть, стоя?

"Мальчишка, – подумал Бэрд – самый настоящий мальчишка. Вполне мог выкинуть любой номер... Ну что же, с таким только легче будет справиться".

– Нет, почему же, – произнес он невозмутимо, – можете лежать. Это никак не повлияет на характер допроса.

При слове "допрос" Ленгли поморщился, но все же спустил ноги на пол и принял сидячее положение.

Его надо было ошеломить чем-то неожиданным, и Бэрд уже знал, как это сделать.

– Вы не ели со вчерашнего дня? – спросил он резко.

Ленгли удивленно поднял брови:

–Я, кажется, пока еще не на вашем попечении, господин сыщик, чтобы вы проявляли заботу о моем питании?

– Возможно, у вас нет при себе денег? – все так же невозмутимо продолжал Бэрд. – Я мог бы вам одолжить.

– Послушайте, вы! – возмутился Ленгли. – Задавайте свои вопросы и катитесь! Я не позволю над собой издеваться.

– Это и есть мой первый вопрос, – серьезно сказал Бэрд. – Вы нуждаетесь в деньгах?

– Ах, вот оно что, – расхохотался Ленгли. – Вы думаете, я увел у старика Девидса эти бумажонки, чтобы на них хорошенько подзаработать. Должен разочаровать вас, господин сыщик, – я обеспечен вполне прилично. Можете справиться в банке "На черный день".

– Вы меня не поняли. Я интересовался: есть ли у вас деньги при себе?

Ленгли был явно озадачен.

– Есть немного. А какое это имеет...

– Так вы что-нибудь ели со вчерашнего дня? – прервал его Бэрд.

– У меня всегда есть кое-какой запас, – послушно сообщил Ленгли, невольно уступая напору комиссара. – Можете полюбоваться. – Он пружинисто вскочил с места и распахнул дверцу стоявшего в углу шкафчика. Взору Бэрда открылся небольшой продуктовый склад: две коробки дорогих шоколадных конфет, несколько пачек печенья и горка сдобных булочек. Булочек ценой по 10 лемов!

Ленгли заметно смутился.

– Люблю во время работы что-нибудь пожевать, – пояснил он. – Такая уж слабость.

Однако Бэрд не слушал его. Вот оно что. Значит, Ленгли одолжил Девидсу не десять лемов, а булочку. Тогда запись в книжке становится по крайней мере логичной. Но вряд ли Девидс стал бы беспокоиться о булочке с утра. Скорее всего она понадобилась ему непосредственно в момент чаепития. Значит...

– Значит, вы были у Девидса после половины третьего? – жестко спросил Бэрд.

Ленгли вздрогнул и уставился на комиссара. В его глазах мелькнуло удивление, но оно тотчас же сменилось довольно неожиданным для Бэрда выражением явного восхищения.

– Здорово! – воскликнул физик. – Здорово вы меня зацепили! Но как вам удалось?

Бэрд молча протянул ему раскрытую записную книжку Девидса.

– Вот оно что! Значит, этот старый педант... надеюсь, господь меня простит, – Ленгли усмехнулся, – что я так отзываюсь о покойном, этот педант сам дал вам ключ. Но все равно – отличная работа. Ваша логическая машинка действует превосходно.

– Возможно, – комиссар не позволил себе улыбнуться. – Надеюсь, вы понимаете, что теперь придется рассказать все?

Бэрд был достаточно опытным следователем, И он отлично знал, что пока в деле не поставлена последняя точка, никогда не следует обольщать себя преждевременными надеждами. "Есть только то, что есть", – любил повторять его первый учитель Альфред Дав Куппер. Предположения могут оказаться всего лишь предположениями, а вполне очевидное – не имеющим никакого отношения к действительности. Но сейчас комиссару очень хотелось услышать от Ленгли слова признания. С каждым часом расследование становилось для него все более и более неприятным. Бэрд сам еще не мог понять, почему? Но было в этом деле что-то такое, против чего протестовало его внутреннее "я". Впрочем, Бзрд был в достаточной степени профессионалом, чтобы эти ощущения помешали ему довести расследование до конца. Просто ему сейчас хотелось, чтобы этот конец наступил как можно скорее.