Текст книги "Полуостров загадок"
Автор книги: Виктор Болдырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Атаманская Башня
Провожать нас сбежались к пристани все: мальчишки Нижне-Колымска: пронесся слух, что экспедиция едет откапывать старинные пушки…
Глиссер вошел в узкую, но глубокую стадухинскую протоку. С гулом мчался он среди низких берегов, заросших ольховником. Кусты низко свисали над водой. Был полдень, сияло солнце. Эмалевое, небо опрокинулось над нами голубой чашей. Высоко высоко небесную лазурь пронзала белая стрела – след самолета, летящего в Магадан.
У дальнего мыса в колеблющемся нагретом воздухе тундры двоились голубоватые столбики.
– Хибары Стадухинской заимки! – крикнул Любич. Там и городище крепости. Рев мотора стих, глиссер мягко уткнулся в непролазную чащу ольховника. Мы прорубились сквозь заросли и выбрались на плоскую террасу. Обветшалые избушки развалились, утонули в душистом багульнике и карликовых березках.
Вот и холмы заветного городища!
Вейником и ольховником зарос крепостной вал. Ковер мхов прикрыл улицы сгоревшего острога. Дальше, за торфяным болотом, поднималась пологая возвышенность с лиственничным редколесьем. Крепость Михаил Стадухин поставил на границе леса и тундры…
Любич довольно легко обнаружил в северо-западном углу вала широкое основание Атаманской башни – холм, заросший багульником и ягелем. Мы принесли сюда палатку, рюкзаки с продовольствием, спальные мешки, лопаты, ломы и кирки. Ученый разметил площадку раскопок, и начались поиски.
Целый день мы долбили мерзлую землю. Уже под тонким слоем торфа стали попадаться обгоревшие заостренные бревна крепостного палисада, обугленные стропила башни. Захватив крепость, чукчи сожгли ее, разобрали палисад и разрушили Атаманскую башню почти до основания.
Лишь к концу дня, умаявшись докопались до последних уцелевших венцов башни. Толстенные бревна казаки обсыпали валом из крупной морской гальки. Бревна почти не пострадали от огня. Вероятно, пожар потушили казаки, подоспевшие на выручку из окружающих заимок.
Между бревнами не оказалось и следа конопатки. Несомненно, это был нежилой сруб боевой башни. Любич вошел в раж – лом гнулся а его могучих руках. Мы разворотили глубокую квадратную траншею, подобрались к самому полу башни и, выбившись из сил, решили продолжать раскопки утром.
Весело было у нас на биваке. Илья настрелял уток, развел яркий костер и варил в котле утиный гуляш. После ужина Любич рассказал очередную историю.
Оказывается, основатель крепости Михаил Стадухин отличался весьма буйным нравом. В 1642 году смелый землепроходец во главе отряда казаков морем прошедший неведомую Колыму. Одновременно Колымы достиг отряд Дмитрия Зыряна. Он обосновался в устье Анюя в стратегически важном месте, а Стадухин, не пожелавший действовать сообща, выстроил Нижнее-Колымский; острог в более уязвимом урочище. Лесистая возвышенность позволяла чукотским воинам скрытно накапливаться поблизости от вала крепости. Девяносто лет простоял Нижнее-Колымскйй острог на Стадухинской протоке и постоянно подвергался опустошительным набегам.
Уязвил честолюбие Михаила Стадухина и великий поход Дежнева. Дежневцы на год опередили Стадухина, отплыв в июле 1648 года из Нижне-Колымской крепости на восток. В это время Стадухин спешил из Якутска на Колыму с наказной памятью якутских воевод, разрешавших ему привести «под государеву руку» народы, населявшие бассейн Погычи. Достигнув устья Колымы и не застав Дежнева, Стадухин буйствовал в низовьях Колымы – грабил с казацкой вольницей купеческие караваны, приходившие с Лены.
– И еще… – добродушно усмехнулся Любич, – подкузьмили Михаила Стадухина Степан Мотора «с сотоварищи».
Юкагиры, плененные казаками на Анюе, сообщили, что на Погычу можно пройти по сухопутью, вверх по Анюю и далее, перевалив через Камень.
Степан Мотора со своей партией, на месяц опередив разгульный полк Стадухина, проложил зимний путь вверх по Анюю. Стадухин со своим отрядом настиг Мотору на перевалах Главного водораздела и насмерть поссорился с ним.
– Но зато какой знаменитый походище отгрохал Стадухин с Анадыря, просто диво! – продолжал Любич..
С пятьюдесятью товарищами на лыжах и нартах Стадухин в зимнюю стужу совершил переход на дикую Пенжину, затем на Гижигу, построил там кочи и поплыл морщи на юг вдоль побережья Охотского моря. После многократных скитаний с четырнадцатью уцелевшими казаками Стадухин достиг устья Охоты, где к тому времени прочно укрепились якутские казаки. Стадухинцы соединили две могучие ветви движения землепроходцев «на встречь Солнца» – Северную и Тихоокеанскую. После походов Дежнева и Стадухина главные силы сибирских аргонавтов устремились на Дальний Восток, в бассейн Амура и в Приморье…
Рыжебородый великан поднялся, вдохнул полной грудью пьянящий северный воздух, потянулся:
– Ну, братцы, спать пора… Завтра подземелье откопаем…
Когда я проснулся, мои товарищи были уже на раскопках. Пол башни был засыпан полуистлевшими обломками разбитых бочек. Лопаты постоянно натыкались на что то, твердое. Мы торопливо разбрасывали перегнивший мусор. Первую находку сделал Илья. Он вытянул из мусора старинную пищаль. Ствол ее был согнут, приклад разбит вдребезги… Видно, последние защитники крепости вели в Атаманской башне жаркий рукопашный бой.
Наконец расчистили утрамбованный земляной вал. Промерзшая земля не поддавалась. Любич ломом долго прощупывал почву. И вдруг лом ударился о железо.
– Здесь… – тихо сказал Любич, сдерживая дыхание.
Он принялся осторожно раскапывать землю шанцевой лопаткой. Уж слишком медленно и осторожно снимал ученый слой почвы. На дне ямы что то звякнуло. Краевед отбросил лопатку и, расчищая взрыхленную землю ладонями, обнаружил литое кольцо.
– Люк?!
Любич лихорадочно разгребал почву…
– Сундук!. Кованая крышка почернела. Сундук был невелик и походил на старинный ларец. Мы с Любичем ухватились за кольцо и вытянули тяжелый сундучок. Ржавый висячий замок запирал ларец.
– Ломом ударяй… – посоветовал Илья. Любич мотнул головой:
– Давайте же, Вадим, ключ!
Поспешно я выхватил из полевой сумки узорчатый ключ землепроходца, Любич сунул массивную бородку в скважину и повернул. Скрипнули петли, крышка поднялась!
– Ух! – выдохнул Илья.
В ларце лежал сверток алого сукна, перевязанный плетеным арканом. Истлевший ремень рвался, а тонкое сукно расползалось на мохнатые лоскуты. Из такого же сукна был сшит алый кафтан анюйского землепроходца. С величайшей осторожностью Любич развернул сукно.
В свертке покоилась объемистая старинная книга, похожая на церковный молитвенник. Кожаный переплет ее запирали потемневшие серебряные застежки. В кожу врезался перламутровый крест необыкновенной формы: серебряное колесо корабельного штурвала охватывало скрещение перламутровых перекладин.
– Светское оформление… – удивился Любич. – Штурвалом изукрасили молитвенник мореходы.
Он отстегнул застежки и раскрыл книгу. Переплет из тонких дубовых досок был обтянут кожей, титульный лист расписан, замысловатыми заглавными буквами – киноварью и золотом. Любич свистнул:
– Вот так молитвенник! – Он громко прочел заглавие: – «Ход в заносье. Слово о подвиге казаческом».
– А тайник?
– Нет тайника, – отмахнулся Любич. – Землепроходец спрятал в Атаманской башне клад драгоценнее платины…
Мы перелистали старинную рукописную книгу. Написана она была скорописью XVII века с такими залихватскими завитушками, что даже Любич растерялся. Он разбирал лишь отдельные абзацы. Целые страницы неразборчивого текста, попорченные к тому же плесенью, требовали кропотливого изучения.
Нам посчастливилось откопать уникальную воинскую казачью повесть XVII века. Из тьмы веков выступила необыкновенная история, полная драматизма и суровой поэзии.
Повесть состояла из стихотворного пролога, названного «Разнобоярщина», и трех частей: «Перстень», «Вотчина Златокипящая» и «В заносье».
В прологе автор пел торжественную песнь казачеству, вспоминал, откуда повелись на Руси вольные наездники, сравнивал казаков с «богатырями святорусскими». Дон величал отцом казачества. Певец гневно укорял бояр и дворян государевых в междоусобицах, алчности, лихоимстве, утеснении холопов; уличал в измене государству русскому в тяжкое Смутное время. В единстве и крепости государства он зрил силу, способную сломить «разно боярщину». Славя государство великое и пространное Московское, многолюдное, «сияющее посреди всех государств яко солнце», он сокрушался, что казачество зародилось и умножается «отбегохом и с того государства Московского от холопства полного, в пустыни непроходные».
Песню грозную и величавую казачий певец пел о подвигах витязя отважного, орла степного, радетеля воли казаческой, «любомудрого» предводителя стотысячного войска – Ивана Болотникова, наводившего «страх и скорбь на бояр алчущих». Певец плачет об участи смелейшего воина, изменнически ослепленного и убитого боярами в темницах Каргопольского монастыря, призывает к «отмщению нещадному, кровавому…»
Пролог оканчивался эпическим раздумьем о правде в государстве. Автор ищет правду в казачьем укладе всеобщем, мечтает о государстве, где «любомудрием правит Круг казаческий», а старшины и атаманы «волю Его сполняют».
В последней строфе звучал призыв «беречь накрепко волю казацкую, искати Новую Сечь Вольную на дальних Украинах».
– Вот так стих – кованый…
Любич даже побледнел от волнения и торжественно, заявил, что найден превосходный образец поэзии древности.
Вслед за прологом в первой части повести рассказывалась история перстня. Эти страницы сильно повредила плесень, и Любич уловил лишь общий смысл текста…
Смутно вырисовывалась драматическая судьба отрока монастырского «во сажень ростом, не вкусив мирской суеты, во иноческий чин вступившего. Старый схимник Каргопольского монастыря, обучив отрока грамоте и любомудрию, открывает ему «чюдный мир» летописей, хроник византийских, былин и древнерусских воинских повестей. Сам того не ведая, наставник пробуждает в молодце жаркое стремление к ратному подвигу. На смертном одре схимник передает пестуну драгоценный перстень мученика за правду – Ивана Болотникова, убитого «кривдою боярской», и успевает вымолвить, что «несчастный воин велел снесть перстень удалым молодцам, пусть де орлами вольными летают»…
– Перстень?! Послушайте, Любич, не помните ли вы отчества Болотникова?
– Исаевич… Иван Исаевич Болотников. Ваше кольцо с рубином, Вадим, принадлежало предводителю казацкого восстания. Летящий орел – именная печать знаменитого атамана.
Любич долго рассматривает в лупу позеленевшие листы, потом, вздохнув, продолжает пересказывать текст. Молодой чернец бежит в Сибирь с заветным перстнем и «красной девицей Авдотюшкой». Беглянка скрывает девичество мужской. одеждой и выглядит «отроком красоты несказанной». В Тобольске – «стольном граде Сибирском» – их верстают в казаки. «Во казацком чине» они пускаются в трудный путь к Якутскому острогу.
– Не славная ли это спутница анюйского землепроходца?
– Не знаю… Для тех времен такой маскарад неудивителен. Въезд «жонок» в Якутск был запрещен тобольскими воеводами, и свою девицу удалец переодел отроком.
Увеличительное стекло дрожало в руке краеведа, с необычайным волнением он рассматривал листы следующей части повести.
– Не правда ли, здорово? «Вотчина златокипящая»! Ваш землепроходец, Вадим, не только великий грамотей, но и даровитый писатель. Иначе и не скажешь, – в Якутском остроге скапливались бесценные пушные богатства……
Удалец с отроком прибывает сюда вовремя. Якутский острог бурлит, готовый к «извержению огненному». Здесь, на краю света, собрались самые отчаянные головушки – казаки, высланные из Тобольска, Мангззеи, Енисейска, непослушные, непокорные, «заводчики разных смут казаческих». Недовольство накалилось злоупотреблениями якутских воевод, душивших новоселов повинностями.
Появление удалого молодца с именным перстнем Болотникова (печать атамана помнили многие ссыльные казаки) приводит к вспышке.
Объединившись, казаки и гулящие люди решают истребить воевод, стрельцов и ярыжек, захватить Якутский острог. Воеводам удается поймать одного из заговорщиков. Не стерпев пытки каленым железом, он выдает план восстания. Воеводы «оберегаютца», верные им стрельцы ловят главного зачинщика мятежа – бывшего есаула Болотникова Василия Бугра. Его бьют на площади кнутом и заковывают в кандалы.
– Ух! Смелая люди была… – пробормотал Илья.
Он слушал Любича так внимательно, что трубка его давно погасла.
– Просто удивительно! – воскликнул ученый. – На Крайнем Севере нашелся документ, решающий давний спор…
– Дальше? Что было дальше? Переводите же, Любич…
Удалой молодец силушкой богатырской ломает решетку темницы в подвалах якутского приказа, освобождает Василия Бугра. Казаки захватывают ружья, пороховую и свинцовую казну, а у пристани струги и купеческий коч с хлебными и соляными запасами. На коче и в стругах «полета удальцов побежали на низ Леною рекой на море». С того времени «Авдотюшка не скрывается, в сарафан девичий одеваетца»…
– Представляете, Вадим, что мы нашли?! Тут вся подноготная якутского казацкого восстания…
– Казацкого восстания?
– Вот именно… Историки так и не разгадали причин далекой якутской вспышки. Она казалась им случайной. А тут гремучим порохом послужили сподвижники Болотникова…
Окончательно потрясла Любича последняя глава казачьей повести о перипетиях бурного плавания казаков – «в заносье».
Восставшие казаки укрылись в протоках огромной дельты Лены. Они решают плыть морем студеным «на Ковыму реку» и потом уходить на Погычу, «искати землицы дальние, вольные».
Удалой молодец разузнает от встречных мореходов о сборах Семена Дежнева в Нижне-Колымской крепости. С попутной оказией он плывет на Колыму «дозорным», прежде сотоварищей и успевает попасть вместе с Авдотюшкой на последний коч флотилии Дежнева.
Силушкой славясь на весь караван, он помогает кормчему. Страшная буря отбила два коча от всей флотилии. Почти былинным языком живописуются злоключения мореходов в бурном «море окияне», высадка потерпевших кораблекрушение на суровые берега заморской «маг терой землицы».
Удалой молодец выплывает на мачте, «выносит свою суженую из волн без памяти». Мореходы, собрав уцелевшие пожитки, ставят на пуртынном берегу зимовье, ограждаясь тыном, завязывают добрые отношения с воинственными соседями – «племенем квихпах писаные рожи».
Любезный молодец строит дом. После долгих скитаний «удалец с голубушкой» обретают отдых, покой и счастье…
– Эх и документик! – восхитился Любич. – Как ни верти, а первое поселение в Америке казаки поставили триста лет назад!
…«Житие» в неведомой земле сплотило новоселов в крепкий казаческий Круг. «Второю весной» Круг решает «послати на Русь матушку гонца надежного, верного, тайного… вольных казаков да охочих людей в Новую Сечь звати, припасы, оружие, снасти привозити».
Трудную миссию поручают удалому молодцу с Авдотюшкой неразлучною. Казаки доверяют гонцу призвать «имянным вещим перстнем» атаманить в Новую Вольную Сечь Семена Дежнева, а «землю матерую, что отведали за морем, в великия нерушимыя тайны держати».
– Странно. Почему Дежнева?
– Ну, это понятно: Дежнев вышел из простых казаков, был умен, храбр, любознателен и по тому неспокойному времени добр. Делил все беды и радости с товарищами, предпочитая обходиться с народами Сибири «ласкою, а не жесточью». Но посмотрите, что совершает удалой молодец с Авдотюшкой!
На кожаной байдаре вместе с эскимосами переплывают, они пролив между Азией и Америкой, минуют «Большой Каменный нос, что промеж сивер и полуночник», и, почти не приставая к опасным берегам, «идут морем» вдоль чукотского побережья. В устье Колымы мореходы с грустью прощаются с друзьями и «на куяках» поднимаются вверх по Колыме, к Нижне-Колымской крепости, сказавшись там «ушлыми из Чюхочьего плену».
Удалец припоздал – не застал в крепости своих мятежных сотоварищей. Они благополучно достигли на коче Колымы, встретили Михаила Стадухина и, влившись в буйный его полк, ушли последним зимним путем «во след Степану Моторе» через Камень на Погычу.
Неудача не смутила удалого молодца. Он решает подыматься вверх по Анюю с проводником – юкагирским аманатом – и через Камень достигнуть Анадыря. Надеясь вернуться обратно в крепость с Дежневым «сбирати припасы, снасти да вольные люди в ту Новую Сечь», добрый молодец с Авдотюшкой закапывают тайно ларец с повестью в Атаманской башне.
– Ай да баба! Такой жена, Вадим, ищи: все равно Геутваль – везде за мужиком ходить будет!
Илья расчувствовался. На глазах старого эвена блестели слезы. Я вспомнил отважную чукотскую девушку.
Сжалось сердце, может быть, мы расстались с ней навсегда…
Заканчивалась повесть жаркими строками стихотворного диалога «удальца с голубушкой». В постановлениях казаческого Круга оба зрят высший смысл «Чести и Правды казаческой»…
Любич осторожно закрыл книгу.
День окончился. Малиновое солнце тлело в фиолетовом сумраке. Мохнатые лиственницы на близком увале застыли, к чему то прислушиваясь. Совсем близко, за кустами, в Стадухинской протоке, тихо крякали утки.
– Удивительно… – наконец проговорил Любич, – удивительно и просто. Сорок лет спустя после этих событий, в 1680 году, казаки затеяли второе восстание в Якутском остроге. В заговоре участвовал один атаман, казачьи десятники и тридцать рядовых казаков. Они собрались «побить до смерти» якутского стольника и воеводу, захватить пороховую и свинцовую казну, оружие, припасы и бежать в «заносье». Видно, американские робинзоны прислали на Русь второго гонца.
– И чем же кончилось восстание?
– Заговор раскрыли, зачинщиков казнили, а рядовых казаков в кандалах сослали в дальние остроги. Но о Вольной Сечи за проливом воеводы не допытались. Никто не выдал заветной тайны. Историкам и это восстание до сих пор кажется случайной вспышкой.
Все это было необычайно интересно. Я спросил Любича, почему нигде в своей повести казачий певец не отождествляет себя с главным героем – «удалым молодцом».
– Такова особенность древнерусских повестей… В те времена жанра автобиографических повестей просто не существовало.
– А казаческие повести?
– Впервые появились в Запорожской Сечи, сочиняли их гусляры. На Руси первую казаческую повесть «О взятии царства Сибирского» написали сподвижники Ермака в тридцатых годах XVII века. Десять лет спустя донской казак Федор Порошин окончил великолепные казачьи «Повести о взятии и сидений Азовском», известные во многих списках, А Матвей Каргополец – «удалой молодец»– оставил нам ярчайшую антибоярскую казачью повесть, по видимому, уникальную, в единственном вот этом экземпляре. Недаром он упрятал его в землю. Не только автор, но и переписчик или хранитель тайной повести могли угодить на дыбу или виселицу…
Прошло четыре месяца после находки уникальной рукописи на берегу Стадухинской протоки. Мы с Ильей давно прилетели в Магадан. Начальника строительства в городе я не застал: он уехал в Москву по срочному вызову и должен был скоро вернуться.
Буранов рассказал, что перед отъездом начальник написал собственной рукой приказ с благодарностью за блестяще выполненную операцию в Центральной Чукотке.
– В отпуск на материк поедешь, – улыбнулся, передавая приятную новость, Андрей.
Образцы платины взбудоражили магаданских геологов. На Большой Анюй спешно собирались разведчики. Рукопись старинной повести и находки из хижины землепроходца произвели сенсацию в Историческом музее. Ученые принялись за полный перевод текста.
Костя и Геутваль все еще находились с оленями в дебрях Северной тайги и не подавали о себе вестей. Наступила полярная стужа, тайга укуталась зимним покрывалом, и мы готовили аварийный самолет на поиски пропавших друзей…
Однажды я сидел в кабинете начальника Главного управления Дальнего строительства за громадным письменным столом. На улице гудела пурга, билась в высокие зеркальные окна. Магадан, утонувший в снежном вихре, спал глубоким сном. Я принял ночное дежурство и в это время замещал начальника.
Передо мной висела карта Золотого края. Горные предприятия размещались по великой дуге хребтов от Яны, верховьев Индигирки, Колымы и до Чукотки.
То и дело звонили телефоны. Далекие, иногда тревожные голоса сообщали о снежном обвале на индигирской трассе, о движении колонны машин по льду Индигирки с грузом для нового прииска, о зимнем наводнении на Тарын Юряхе, вызывали самолет с хирургом к геологу, раненному в тайге, дежурные Горных управлений передавали сводки о «металле»…
После полуночи звонки стали реже, и к двум часам вовсе прекратились. Пурга не стихала, бесновалась и выла за окнами. В кабинете было тепло и уютно. Я развернул книгу Сергея Маркова о Русской Америке, мне удалось отыскать ее в городской библиотеке.
Сто пятьдесят лет спустя после первых казацких новоселов на берегах Аляски снова высадились наши мореходы. Основались военно торговые поселения. Аляска стала провинцией Российской империи.
Парусные корабли Балтийского флота бороздили воды Тихого океана. Исследователи и промышленники того времени совершали на оснащенных ботах, на кожаных байдарах и каяках вместе с эскимосами и алеутами тысячеверстные походы вдоль берегов Аляски и Дальнего Запада Америки. Русские фактории, форты и гавани возникли по всему американскому побережью – от Аляски до испанских владений в Сан Франциско.
Самодержавие не сохранило эти земли за Россией. Кто знает, если бы укрепилась Новая Сечь Казаческая на открытой дежневцами Матерой Земле, может быть; совсем иначе сложилась судьба Аляски…
Резко зазвонил телефон. В трубке едва слышалось:
– Магадан… Магадан…
– Алло. Дежурный слушает. В чем дело?
– Доложите Оленеводческому управлению… Знакомый, родной, охрипший голос Кости, то пропадая, то вновь возникая из помех, докладывал, что чукотский табун благополучно вышел к Дальнему прииску и разместился на зимних пастбищах Омсукчана.
– А Геутваль, где Геутваль?
– Здесь я, с Костей, – зазвенел в трубке до боли знакомый голосок, – мы соскучились по тебе, Вадим!
Помехи прервали наш короткий телефонный разговор…
