Текст книги "Полуостров загадок"
Автор книги: Виктор Болдырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
ПОЛУОСТРОВ ЗАГАДОК
Орлята
– Кратеры вулканов?
– Вы угадали, Вадим. Раскаленная магма подступает к поверхности и греет землю. Полуостров взлетит однажды на воздух, и лава навсегда похоронит его тайну. Иначе не объяснишь этого чуда, – горячился топограф, сдвигая помятую шляпу на затылок. – Вы увидите там иной мир: заросли курильской березы и южных папоротников, гигантские травы, скрывающие всадника, невиданные растения у голубых озер на дне кратеров, а за каменным барьером – пепелища давних поселений, усыпанные расколотыми раковинами, каменными топорами и кремневыми ножами.
– Невероятно…
– Это осколок прошлого – Земля Санникова, уцелевшая до наших дней!
Топограф сбросил шляпу на столик и вытер клетчатым платком вспотевший лоб, исчерченный тонкими морщинами.
Манящие рассказы о таинственном полуострове я уже слышал в приморских поселках. Полуостров находился всего в семидесяти милях от Магадана, на северном побережье Охотского моря и, по свидетельству немногих очевидцев, был островом неожиданностей среди безбрежного моря суровой колымской тайги. Директор Магаданского краеведческого музея давно собирался исследовать полуостров и даже объявить его заповедником.
А что если перегородить узкий перешеек полуострова поваленными лиственницами и запустить в естественную ловушку несколько тысяч северных оленей из ближайшего оленеводческого совхоза?
Пространную докладную записку оканчиваю словами: «Полуостровное оленеводческое хозяйство снабдит город олениной и не помешает охранять природу заповедного уголка».
Эта затея не совсем нравится ученому краеведу. Ему кажется, что северные олени испортят заповедный ландшафт. Не соглашаюсь с ним, ведь в прошлом дикие северные олени являлись неотъемлемой частью пейзажа охотского побережья. Охраняя природу, человек должен заботиться и о преобразовании ее.
План экспедиции на полуостров утверждается с поразительной быстротой. Собираясь, запасаюсь метеорологическими инструментами, полагая, что загадку полуострова помогут раскрыть одновременные наблюдения на южном и северном берегах полуострова и в его высокогорном центре.
Краевед сомневается в успехе экспедиции.
– Для вашей изгороди «метеорологическая гирлянда» не понадобится, вряд ли вам утвердят штат наблюдателей.
В этом директор музея не ошибся. Штат наблюдателей действительно не утверждают. Приходится ломать голову, выискивая дополнительные средства.
Помогает случай. В магаданской газете напечатали коротенькую заметку о снаряжении экспедиции На загадочный полуостров. «Советские ученые, – писал восторженный корреспондент, – раскроют еще одну тайну удивительной природы Севера…»
Утром в краеведческий музей, где я готовлю листы для гербария, являются трое ребят. Смущенно переглядываясь, они стоят передо мной, не решаясь заговорить. Самый старший, застенчивый юноша лет шестнадцати, с необычайно серьезным выражением карих глаз, тихо говорит:
– Возьмите нас в экспедицию… мы очень хотим изучать полуостров.
– В каком классе учитесь?
– Я в девятом, Воробьев в восьмом. Юшкевич только в шестом, – юноша кивает на худенького тщедушного парнишку с веснушчатым бледным личиком, который? прячется за спину стройного, но тоже не очень то высокого Воробьева, испуганно поглядывая большими серыми глазами.
– Экспедиция не детский сад, – хмурясь, говорю я. Неожиданно худенький мальчик выступает вперед, смело шагает к столу. Ясные серые глаза его загораются.
– Я все умею: разводить костер, чистить картошку, разгадывать следы, стрелять из лука. Мы пригодимся, возьмите нас…
– Как тебя зовут?
– Орленок!..
Неожиданно приходит в голову простая мысль.
– Вот что, орлята, экспедиции нужны наблюдатели – смелые люди, которые не струсят в глуши полуострова и в любую погоду усмотрят за приборами.
Я разворачиваю карту. Ребята с интересом разглядывают странные очертания полуострова. Юшкевич вытягивается на цыпочках и трогает тонкими пальцами флажки на местах будущих наблюдательных станций.
– В устье Умары высадятся наблюдатели Северной станции, а Южной – на побережье Охотского моря, за «каменным барьером. Вот сюда, в кратеры центрального района, проникнут с приборами наблюдатели Высокогорной станции. Приборы, транспорт у нас есть, а денег для наблюдателей нет. Понимаете, о чем я говорю?
– Нужен исследовательский школьный поход, – быстро отвечает старший юноша, откинув со лба пряди чуть вьющихся темных волос.
– Да..
– Эх, ребята, эх… – Маленький Юшкевич оглядывает всех влажными, блестящими глазами.
Думал ли я, что этот худенький, большеглазый хлопчик окажется через месяц в центре драматических событий на полуострове…
Теперь наблюдателей у меня хоть отбавляй. Десять школьников старших классов отправляются из Магадана в исследовательский поход на полуостров.
В городском спортивном обществе ребята раздобыли «а поход деньги, получили рюкзаки, спальные мешки, палатки. Каждый день в тихих залах краеведческого музея появляются связные и докладывают о подготовке к походу.
Недоверчиво разглядывая шумных посетителей, директор музея ворчит:
– Будете нянчиться с ними в горах, не дадут они вам работать.
Но орлятам не нужна нянька. С кипучей энергией они набрасываются на любое, самое трудное задание и выполняют с поразительной быстротой.
Не повезло лишь Юшкевичу. Школьные врачи не решились отпустить в поход худенького, болезненного на вид шестиклассника.
Накануне отъезда ко мне пожаловал Евгений – юноша, предложивший идею школьного похода. Рассудительного, спокойного Евгения ребята выбрали начальником Южной, самой дальней группы наблюдателей. Вместе с ним пришел Юшкевич, грустный и подавленный.
– Нужно взять Юшкевича на полуостров, не поеду без него, – заявил Женя, нахмурившись.
Волосы на его макушке топорщились, и взъерошенный юноша очень походил на драчливого петушка.
Ультиматум смутил меня. Слишком мал Юшкевич для серьезной экспедиции. Группу Евгения я хочу высадить на глухом – южном берегу полуострова. Цепь скалистых кратеров отгораживает этот пустынный берег от всего мира. Правда, жить наблюдателям Южной станции придется на постоянном месте, в большой палатке, наблюдая лишь за приборами, но…
– Все равно убегу… – неожиданно всхлипывает Юшкевич.
– Убежит… он мешок сухарей набрал, – подтверждает и Женя.
Взглянув на расстроенного мальчика, я махнул рукой на возможные неприятности:
– Берите, берите вашего Юшкевича на мою голову?
В ясное июльское утро мы покинули широкую скалистую бухту Гертнера близ Магадана и вышли в плавание. Косым форштевнем морской катер вспахивает малахитовую равнину океана. Катер тянет на буксире просмоленный десятитонный рыбацкий кунгас. Мягка» зыбь плавно качает кунгас и вместе с ним вьючные ящики, пузатые альпийские рюкзаки, тюки с продовольствием, спальные мешки и свернутые палатки.
Облитый солнцем берег просвечивает в туманной дымке. Зеленая масса колымской лиственничной тайги, надвигаясь с севера, внезапно обрывается у края голых, желтеющих стен, одетых в кружево пены.
Притихшие ребята молчаливо толпятся у фальшборта, прощаясь с родным берегом. Только маленький Юшкевич не замечает уплывающих береговых скал. Скрестив на груди руки, широко расставив ноги, обутые в большущие сапоги, он пристально всматривается в дальний горизонт.
Чайки кружат над кунгасом с жалобными протяжными криками. В море то и дело появляются блестящие головы нерп. Стайки черных турпанов плавают совсем близко у борта. Над водой со свистом проносятся крыло, в крыло, точно связанные незримой нитью, топорки с большими оранжевыми клювами. Они устремляются на северо восток, по нашему курсу, к птичьим базарам полуострова.
К полудню на горизонте отчетливо выступили ребристые пики полуострова. Они соединяются в длинный хребет. В лощинах по склонам белеют еще не стаявшие снежники. На западе вершины крутыми уступами спадают к морю, сливаясь с острым гребнем мыса Таран.
Мы минуем этот каменный гребень, далеко врезающийся в море, проплывем вдоль скалистых западных берегов полуострова, обогнем мыс Овар и высадимся в устье Бургавли на пустынный южный берег.
Но высадиться на полуостров оказывается нелегко. За мысом Таран с моря налетел сильный ветер. От горизонта ползут взлохмаченные свинцовые тучи. Море чернеет и волнуется. Отвесные мокрые утесы западного берега неумолимо приближаются. Пристать негде: бухт нет, а реки спадают с каменных уступов серебряными лентами водопадов.
Дождевые облака окутывают мрачные зазубренные вершины. Завеса сильного дождя укрывает береговые утесы, но мы явственно слышим пушечные удары волн. Ребята бросаются задраивать брезентом снаряжение экспедиции.
Наваливаюсь на рулевое бревно, удерживая кунгас в кильватере, и неожиданно замечаю Юшкевича. Вцепившись в поручни, он высоко взлетает с носом кунгаса, скрываясь в фонтанах брызг. Куртка его вымокла, по бледному лицу сбегает вода. Каждую минуту дьяволенок может сорваться и угодить за борт.
– Юшкевич, марш вниз! – кричу не своим голосом.
Мальчик испуганно оглядывается, спрыгивает на дно кунгаса и принимается помогать товарищам задраивать брезент.
Катер меняет курс, уходит в море, подальше от гибельных утёсов. Ребята забираются под мокрый брезент, укладываются на мягкие тюки. С непривычки их укачивает.
Юшкевич пробрался на корму помочь управлять непослушным рулем. В своем ватнике, спускающемся до пят, он приплясывает на мокрой палубе у скользкого набухшего бревна.
Волна тяжело бьет в борт, кунгас, содрогнувшись, валится набок… И тени страха не вижу на лице отважного мальчика. Большие серые глаза горят боевым задором, он толкает румпель, помогая выровнять кунгас.
– Молодец, орленок… крепче держи руль…
Шторм окончился так же быстро, как начался. Тучу пронесло, и солнце осветило разгулявшееся море. Вдали маячил низкий мыс Овар с гривой пенящихся бурунов.
Под защитой мыса Овар пришлось бросить якорь, переждать волну. Только через несколько часов катер проскользнул с приливом в устье Бургавли, укрытое песчаными стрелками. Кунгас толкнулся в берег, усыпанный галькой, и мы быстро выгрузили снаряжение экспедиции.
Со мной высадились наблюдатели Южной и Высокогорной станций. В кунгасе остались наблюдатели Северной станции. К полуночи они должны пристать к северным берегам полуострова и установить приборы в устье Умары.
Вскоре катер с кунгасом на буксире скрылся за дальними скалами, и мы остались одни на пороге таинственного, неведомого мира, куда не ступала еще нога исследователя.
Неразгаданные следы
Ярко светит солнце, шумит прибой, волны лижут приморский пляж, разукрашенный раковинами и лентами зеленоватых водорослей. Ребята, притихшие от новых впечатлений, молча разбирают снаряжение и приборы для Южной станции. Зарядив на всякий случай карабин, отправляюсь на разведку – выбирать наблюдательную площадку.
Прирусловая терраса, покрытая голышами, осталась позади; перехожу вброд неглубокую старицу, иду среди пышной зелени разнотравья. Поражает яркая пестрота луга, несвойственная блеклым краскам севера. Повсюду видны розовые, желтые, синие и фиолетовые цветы, ярко зеленеют листья невиданной на Севере формы.
И вдруг среди пестрого разнотравья замечаю причудливо вырезанный цветок. Он качается на Тонком стебельке.
– Лилия?!
Да, это лилия, сородичи которой растут далеко на юге, на теплых вулканических Курильских островах. Вытаскиваю нож и осторожно выкапываю южную гостью, первую ласточку удивительного гербария, собранного мной на полуострове.
В двух шагах, около трубчатых стеблей чемерицы, растет целая семья камчатских ирисов. Чемерица еще не цветет, а крупные бутоны ирисов выпустили лишь фиолетово бархатные гребешки.
Увидеть лилию вместе с ирисом можно лишь на Курильских островах. Как очутились эти цветы на полуострове, близ Магадана, в суровом царстве северной колымской тайги?
Поднимаюсь на соседний уступ древней морской террасы.
Что за чудо?
Под каблуком сапога мягко пружинит ковер настоящей северной тундры. По земле стелются мхи, лишайники, веточки шикши, курчавится низкорослый сибирский багульник, разрастаются тощие кустики голубики, цветет морошка.
Клочок тундры словно перелетел сюда с дальнего севера Чукотки. Чем объяснить странное смешение растительности в устье Бургавли? Может быть, приборы Южной станции следует установить на этой древней террасе, плавно поднимающейся к близким сопкам? Тут и там горбатятся невысокие курганы, отмеченные буйной порослью луговых злаков. Курганы тоже теснятся к береговому обрыву. Интересно, почему?
Вершины холмов осели и провалились, образуя небольшие кратеры, густо заросшие мятликом и пыреем, а на дне – влаголюбивой осокой и хвощами. Вероятно, в этих воронках зимой скапливается снег, а весной – талая вода.
Среди вейниковых джунглей на склоне самого большого холма змеится утоптанная тропинка. Узенькая стежка привела на плоскую вершину.
Неожиданно земля у ног разверзлась черным отверстием квадратного люка.
Осторожно заглядываю вниз. Вижу сухой песчаный пол, усыпанный разбитыми раковинами, кучу золы с обугленными головешками. Вниз спущено бревно, выбеленное временем. Свежие зарубки служат, очевидно, ступеньками.
– Эй, живы, хозяева?!
Никто не отвечает. Спускаюсь по шаткому бревну в подземелье и чиркаю спичкой.
Землянку вырыли в песчаной почве, перемешанной с морскими раковинами. В углу желтеет примятая подстилка из высушенного вейника…
Спичка тухнет. Мне почудилось, что на полу землянки разложены, точно на музейной витрине, орудия из черного камня. Опускаюсь на колени, быстро зажигаю новую спичку.
На песке отсвечивают три каменных топора, несомненно шлифованных рукой первобытного человека. Рядом стоит плошка, выдолбленная из камня.
– Что за чертовщина!
На донышке каменного блюдца – беловатый налет жира и щепотка мшистых стебельков… Светильник?
Горящей спичкой растапливаю жир и зажигаю самодельный фитиль. Желтоватое пламя колеблется, освещая подземное жилище.
Куча золы с обугленными головешками почти засыпает очаг, сложенный из крупных голышей. Ножом соскабливаю уголь с головешки и обнажаю сухую древесину тополя, совершенно не тронутую временем. Очевидно, огонь в этом очаге пылал недавно.
В углу землянки валяются потемневшие глиняные черепки. Знакомый орнамент украшает обожженную глину. Такие же черепки хранятся в витринах магаданского музея. Их выкопали в городищах древних коряков на побережье Тауйской губы.
Часть песчаной стены, там, где валяются черепки, осыпалась. Из груды расколотых раковин торчит заостренный костяной наконечник. Отполированная кость пожелтела. Вытаскиваю гладко обтесанный костяной гарпун.
Находки в землянке смущают меня. Курган, несомненно, скрывает вещи древних приморских коряков. Но почему этими первобытными орудиями пользовались еще совсем недавно? И кто?
Забираю каменные топоры, черепки, светильник и острие костяного гарпуна – это археологические реликвии. Прячу в полевую сумку и выбираюсь на волю.
Черная, как уголь, восточносибирская ворона, нахохлившись, сидит на соседнем холме, точно ворон на могильном кургане.
– Кыш, проклятая…
Ворона не пошевельнулась и, склонив голову с черным клювом, выжидающе поглядывает на меня. Скидываю с плеча винтовку, и хитрая бестия взлетает, злобно каркнув на прощание.
С моря опять дует свежий южный ветер. Рваные клочья белого тумана ползут над потемневшими волнами, задевая пенные гребни. На высокой морской террасе противоположного берега Бургавли виднеются еще десятка два заросших курганов.
Передо мной раскрывается панорама большого городища, никому не известного поселка древних коряков. Триста лет назад селения приморских зверобоев и рыбаков достигали на юге Тауйской губы. Жили люди в полуземлянках, обсыпанных песком и раковинами съедобных моллюсков. В жилища коряки проникали через дымовые отверстия в настиле крыш.
Теперь на месте многолюдного поселка в устье Буртавли остались лишь курганы обрушенных землянок, заросшие вейником. Догадываюсь, почему землянки сходятся у края морской террасы. С обрыва как на ладони открывается вся бухта, и древние зверобои с крыш своих жилищ могли следить за приближением добычи: морского зверя и косяков рыб.
Потомки древних приморских коряков живут сейчас на побережье Пенжинской губы, Северной Камчатки и в бухтах Берингова моря за далеким Корякским хребтом. Они давно объединились в колхозы, построили рубленые дома, коллективно промышляют морского зверя и рыбу, добывают пушнину и даже выращивают овощи.
Хорошо бы в свободное время заняться раскопками городища. Узнать, кто поселился в сохранившейся корякской землянке.
Выбираю подходящую площадку для метеорологической станции. Выхожу на край обрыва и вдруг вижу внизу на пляже одинокую маленькую фигурку, притаившуюся за выбеленным стволом плавника.
– Юшкевич?! Ты что там делаешь?
– Скорее, скорее… дикари! – тревожно…..оглядываясь, кричит он.
Спускаюсь с уступа морской террасы. Какие дикари, сумасшедший мальчик?
– Смотрите: следы дикаря!
На песке глубоко вдавились следы босой косолапой ступни с оттопыренным большим пальцем. Нога, оставившая след, редкой величины.
– Ого, сорок пятый, – номер снежного человека!..
– Ушел в море, человек амфибия… – вытаращив глаза, громким шепотом произносит Юшкевич, указывая на глубокие отпечатки, уходившие в набегающую пену волн.
След человека и обжитая землянка на пустынном берегу полуострова тревожат.
В примятых зарослях вейника, там, где дюны соединяются с речной террасой, находим сломанное двуперое весло. Здесь неизвестный обитатель корякской землянки прятал легкий челн.
– Куда пропал? – спросил Юшкевич, удивленно оглядывая неспокойное море.
– Не знаю… пока не говори ребятам о следах!
Не хочу тревожить их накануне похода к центру полуострова.
Ребята уже разобрали снаряжение и подготовили приборы. С любопытством ощупывают они орудия из камня и кости, добытые мною в корякской землянке.
Близится вечерний срок наблюдений, нужно открывать станцию. Захватив приборы, лопаты, заступы, топоры, сухие жерди и стволы плавника, отправляемся на древнюю морскую террасу. Юшкевич, вооружившись карабином, остается стеречь вещи экспедиции.
Орлята зарывают столб для дождемера, устанавливают метеорологические термометры, укрепляют мачту с флюгером и ветромером. Барометр и психрометр решаем хранить по соседству в покинутой корякской землянке.
Ровно в 19 часов Евгений торжественно записывает, в журнал первый отсчет с приборов. Южная станция вступает в строй.
Палатку для наблюдателей ставим на открытой галечной террасе у места выгрузки экспедиции. Юшкевич, таинственно подмигнув мне, предлагает выстроить ограду «против медведей».
Уже в сумерках складываем вокруг палатки невысокий вал из плавника. Получается маленькая крепость, защищенная бруствером, глубоким руслом Бургавли и старичной протокой.
После ночлега собираюсь выступить с наблюдателями Высокогорной станции в пеший поход к высотам полуострова.
Под шум прибоя и свист штормового ветра крепко засыпаем в теплых спальных мешках, не подозревая, что непредвиденное происшествие задержит выход высокогорного отряда.
Утро наступает ясное, тихое, солнечное. Дежурные разводят костер, вешают на закопченный прут ведро с водой. Наблюдатели Высокогорной станции укладывают ношу в рюкзаки. На плечах они унесут в горы приборы, палатку и двухнедельный запас продовольствия.
Собираясь завтракать, не находим Юшкевича. Спальный мешок мальчика пуст. Пропал и мой карабин. Ребята обшаривают окрестности лагеря, кричат и свистят, но никто не откликается.
Будим Воробьева. После ночных наблюдений он заснул последним.
Оглядывая смятый спальный мешок пропавшего, Воробьев испуганно говорит:
– В палатку я вернулся полвторого, Юшкевич спал, укутавшись с головой, карабин лежал вот тут, около изголовья…
На ящике с галетами Евгений обнаруживает журнал метеорологических наблюдений. В 7 часов утра Юшкевич аккуратно записал показания всех приборов. А сейчас было уже девять.
Куда запропастился малец? Невольно вспоминаю вчерашние находки. Угораздило же взять мальчишку в экспедицию!..
Следы пропавшего находим на мокром песке у прибойной полосы. Отпечатки сапог уводят к дальнему скалистому мысу. Отправляю ребят в лагерь готовиться к походу, а сам с Евгением быстро иду по следу.
Над морем проносятся стайки красноклювых тупиков, пролетают черные, будто обсыпанные сажей, бакланы – они тоже спешат к скалистому мысу.
– Птичий базар ищет, карабин взял, – нахмурившись, ворчит Евгений.
Вот следы описывают петлю у груды расколотых раковин мидий. Перламутровые осколки мягко отсвечивают в лучах утреннего солнца.
Долго пробираемся по берегу и натыкаемся на мертвую нерпу, выброшенную прибоем. Вся она исколота каким-то острым орудием и раскромсана на части. Судя по следам на песке, Юшкевич внимательно осмотрел странную находку.
Вскоре песчаный пляж упирается в отвесную скалу мыса. Дальше пути нет: волны ударяют в подножие каменной стены, которая отвесно уходит в глубины моря. Следы поворачивают к обрыву и подводят нас к узкой расселине.
Цепляясь за камни, мы выбираемся на край обрыва. В этом месте терраса соединяется с крутой осыпью. Она уходит к зазубренной вершине. Примятый мох и сломанные кустики голубики едва сохраняют следы.
– Ушел парень на сопку… Эх, и будет ему баня!.. На три часа задерживаем высокогорный отряд…
– Смотрите, куда забрался!
Крошечная фигурка темным силуэтом выделяется на экране белого облака. В бинокль узнаю Юшкевича. С карабином в руке он спускается с вершины, сползая вниз по осыпи.
Долго мы ждем у подножия сопки. Наконец Юшкевич является. Ну и вид у него: измазанная куртка, порванные штаны, вспотевшее лицо в полосах грязи и взъерошенные, как иглы у ежа, вихры.
Не успеваю дать ему взбучки…
– Полуостров взлетит на воздух, как у Жюль Верна, – выпаливает Юшкевич.
– Чтооо?
– Скалы дымят…
– Дымят скалы?
– Там, – взмахивает карабином мальчик, – из трещины дым валит…
Юшкевич рассказывает о своих похождениях. Выполнив утренние наблюдения, он оставил журнал в палатке, взял карабин и пошел «обследовать берег». На сопку его вывел азарт исследователя. С большим трудом вскарабкался он на вершину. Разрушенный гребень оказался узким, как лезвия ножей, к небу «торчали каменные перья». Отвесными стенами сопка обрывалась к морю, образуя «затопленный кратер, невидимый с моря». Внизу из темной щели в стене «этого кратера, залитого океаном», поднималась струйка синего дыма.
– Дым поднимается из вулканической трещины, будет землетрясение, – почти шепотом оканчивает паренек свой рассказ.
– Спуститься к трещине можно?
– Можно… по веревочной лестнице или забраться снизу… если заплыть в кратер на лодке с моря…
Юшкевич, очевидно, сделал интересное открытие. Вероятно, вулканические газы вырываются там наружу. Следовало бы осмотреть фумаролу после альпийского похода, а сейчас нужно спешить установить приборы Высокогорной станции.
Запрещаю Юшкевичу впредь отлучаться из лагеря.
