Текст книги "Звезда и шар"
Автор книги: Виктор Нель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Товарищи! – загремел с амвона голос генерального, – Сейчас, в такой тяжелый для страны момент, когда отечество еще не оправилось от тяжелого известия о безвременной кончине Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева.
Сейчас, когда весь народ, сплотившись воедино, готовится дать бескомпромиссный отпор американскому империализму, нацелившимуся на нас из космоса жерлами лазерных установок.
Сейчас, когда от всей полимерной промышленности страны ожидается беззаветный вклад в дело усиления мощи наших доблестных вооруженных си ...
– Волопас неожиданно осекся и оглянулся на секретаря парткома. -Короче говоря, сейчас подобное отношение к дисциплине и распорядку рабочего дня не может быть попустительствовано...
– Волопас опять запнулся, – Как будем пресекать?
– Ээээ, – отозвался председатеь собрания, – есть предложение лишить выезда на отделочные работы на черноморскую базу отдыха объединения в поселке Туапсе...
– Отличное решение, так и постановим – подвел черту Волопас. – Я конечно имел в виду: проголосуйте и постановите. У меня срочное заседание с референтом министра. – Подняв бумажные смерчи, Константин Семенович покинул помещение.
... "Бежать" – подумал Малинин, – "Скрыться и пересидеть где-нибудь". Он тихо, стараясь не греметь креслами, двинулся ко входной двери, ведущей в фойе.
– Гражданин, выход напротив – услышал он голос из тьмы.
– Мне в туалет, – просительно прошептал он, – очень надо.
– Учтите, что все входы в кинотеатр также блокированы отрядами народной дружины – пояснил голос.
– Ничего, ничего, мне на минуточку, – Малинин направился к мраморной лестнице, ведущей вглубь планеты. Первые три пролета он преодолел скачками, потом перешел на шаг. "Странно" – , подумал он, – "зал находится на уровне земли, куда же ведет эта лестница?".
Долго раздумывать не пришлось, лестница закончилась площадкой с тремя глухими стенами. На четвертой стене, под последним пролетом, темнела массивная металлическая дверь с таинственной надписью "Служебное". "Тут и пересижу", решил Петр Николаевич, залез под пролет, присел на корточки и замер – "Если нужно, хоть до вечера досижу, не будут же они весь день дежурить". Колени дрожали, дыхание сбивалось, в висках пульсировало.
Вдруг Малинин почувствовал влажное дуновение. Подняв глаза, он с удивлением и страхом обнаружил, что дверь по имени "Служебное" приоткрыта, и из щели тянет сыростью. За дверью открылся длинный, уходящий во мглу, коридор. Тянуло мышами и плесенью... Приседая на ватных ногах, Петр Николаевич шагнул в туннель.
"Что там уж такого может быть?" – подбодрял он себя, "ничего особенного там быть не может, а вдруг окажется выход?". Рука скользила по осклизлому железу, переодически натыкаясь то на шов то на заклепку. Впереди стало светлее. Через десяток метров коридор круто поворачивал направо, из-за поворота лился резкий, фиолетоватый свет, какой бывает от флюоресцентных ламп. Собравшись с духом Малинин сделал полшага за поворот и замер, как парализованый.
Проход заканчивался, расширяясь и переходя в обширное бетонное помещение. А прямо перед ним, тускло отсвечивая воронеными обводами, стоял танк.
– Петя, что с тобой, Петя, не кричи, – услышал он голос Людмилы, -ты опять кричал во сне.
12.
Каменский занимал в лаборатории стол у окна, отгороженный с одной стороны кульманом, и книжной полкой – с другой. Стол был чист. Единственным предметом, который Людмила оставила на поверхности, был черный репарационный Ундервуд, сквозь витиеватую вязь механизма которого просвечивали пятна кофе, разлитого когда-то по дешевому дерматину. Саша бесцельно нажал круглую кнопку с покоричневевшей от времени буквой "Ы". Кнопка пошла вниз, вызвав эстафету звонких щелчков механического кружева, закончившуюся выбросом кверху длинной тараканьей ноги, глухо, как боксер по набитой песком груше, стукнувшей по изношенному обрезиненому валику.
Сквозь запыленное окно с затянутой марлей форточкой виднелся край крыши первого корпуса и огромная, как телебашня, красная кирпичная труба. Над ее верхушкой слегка мело желтым.
Саша никак не мог заставить себя открыть ящик стола. Казалось, Каменский еще здесь, сейчас откроется дверь и послышится его тихий голос.
– Какой же это ужас, Сашенька, – оперлась рукой на кульман Ольга Андреевна, – ведь он даже не курил. Такая странная судьба. Выжил на БАМе чтобы умереть в метро.
Саша промолчал. Бросив еще раз взгляд на толстый слой жирной дизельной гари между окнами, он вздохнул и открыл правый верхний ящик стола. Слава богу, никаких личных вещей там не оказалось. Лежало несколько толстых папок, на верхней было написано: "Упрочнение полиэтиленовых пленок в условиях многоосного сложного сдвигового поля". Ольга Андреевна отошла.
В среднем ящике обнаружился маленький терракотовый божок с огромными вылупленными глазами. Он явно был безмерно удивлен в момент рождения, и это выражение застыло навсегда на его морщинистом личике. "Черта с два, Ложакин, ты его получишь" – божок уютно устроился в левом кулаке. На другой папке была надпись: "Вертикальная экструзионная головка с вращающимся мандрелом". Саша вспомнил, какое веселье вызывал этот лингвомонстр у слесарей.
– А мандарелом не хочешь? – спрашивал слесарь Борька у Вадима, обронившего гаечный ключ.
Совершенно непонятно, зачем было называть этим полуматерным словом обыкновенный сердечник, обтекая который, полиэтиленовый расплав становился рукавом, которому предстояло потом, раздувшись пленочным пузырем, уйти наверх под нож, нарубающий его на хорошо всем знакомые полиэтиленовые пакеты. Суть научных изысканий группы заключалось в том, чтобы, вращая этот самый мандрел, вызвать перекрестную, фанероподобную ориентацию молекул в пленочном пузыре, и, тем самым упрочнив его, нанести родной стране умопомрачительный экономический эффект.
Ориентация вызывалась, пленка упрочнялась, все бы было совсем неплохо, если бы мандрел своим вращением не вызывал дестабилизацию пузыря, который начинал идти винтом, гулять во все стороны, как торнадо в полях Орехово-Зуево, и в конце концов лопался со змеиным шипением. Единственным представителем рода человеческого, которому удавалось удержать процесс в узде в течение двадцати минут, был лично Геннадий Алексеевич Ложакин. Он взгромождался на экструдер, нежно охватывал пузырь руками и тонкими точными движениями направлял скользящую под пальцами еще горячую пленку к ее геометрическому центру.
– От коров у меня это умение, – говорил он гордо – им перед дойкой завсегда надо вымя огладить.
13.
Саша заканчивал последний ящик. За горой чертежей в дальнем углу вдруг обнаружилась толстая тетрадь в дерматиновом переплете. Саша открыл первую страницу. Над надписью "УЧПЕДГИЗ, тетрадь ученическая, 44 копейки", скачущим почерком было написано:
Это попытка посмотреть на себя ушедшего со стороны, а не сквозь наслоения времени. Каждый новый день, уходя, оставляет след, искажает память о предыдущем. Зачастую мысли возвращаются, как бумеранги, стирая собственные следы. Часто меня мучают провалы памяти, когда я пытаюсь вернуться мысленно назад. Остается только результат, не всегда лучший.
"Не может быть" – подумал Саша, – "Наяву так не бывает".
Он перелистнул страницу:
Воображение мелет реальность в труху, воображаемое встает рядом с реальным, сливается с ним и становится неотделимо. А на границе памяти и безмолвия живут полусны, не привязанные ни к месту, ни ко времени, перемешанные с еще более яркими снами. Есть еще ассоциации, вытаскиваемые на свет неожиданными сочетаниями звуков или запахов или просто цветов, которые вспыхивают неожиданно и также неожиданно гаснут без следа.
Вероятно, этот блокнот нужен мне для того, чтобы отделить себя от себя ушедшего, чтобы не тащить за собой слишком много. В исповеди есть тайный смысл. Каждая строка здесь – мой фантом, спасенный от небытия бумагой.
14.
Константин Семенович Волопас волновался. Экстренные совещания в министерстве не собираются без причин. Маловероятно, что он допустил какой-нибудь прокол. Просто наступил, наверное, на хвост какой нибудь вонючке. Надо прикинуть, за что его могли зацепить. Он начал мысленно перебирать варианты.
Покупка Ауди на конференции в Женеве на деньги, оставшиеся с поликарбонатного сырья? Вряд ли...
Организация базы подледного лова, отделанной мореным дубом, на территории пионерского лагеря "Дубок", включая покупку снегохода "Буран" на пионерские средства? Ерунда...
Надстройка строительным цехом третьего этажа его личной дачи в садоводстве "Волдырево"?... Совсем мелочь.
Может, дело в том, что он все еще не защитился? Надо надавить на Гольденбаума, совсем не движется диссертация.
Для вызова в министерство без объяснения причин должно быть серьезное основание. Самое смешное, что ничего серьезного в статусе генерального он еще сделать не успел. И это беспокоило. Беспокоило, что идет он на совещание к министру неподготовленным, без четкого понимания обстановки.
Заседание в этот раз проводилось в зеленом кабинете. Едва войдя, Волопас понял, что вопрос явно серьезнее, чем его собственная персона. В кабинете было еще три генеральных, человек пять, которых он не знал и двое военных, в высоких чинах. Открыл совещание референт.
15.
– Саша, ну почему именно головоломки? – голос начальника патентного бюро Юрия Сергеевича Ганичева глох в бесконечных томах патентного права и папок с документацией, занимающих все горизонтальные поверхности в его кабинете. Рабочий день кончился два часа назад, качающаяся за окном перевернутая тарелка фонаря отбрасывала плавающие тени на шкафы и потолок. Юрий Сергеевич должен был давно быть дома, а не сидеть здесь с этим странным молодым человеком, помогая оформить заявку на авторское. Такую заявку он делал впервые: не от предприятия, не на официальном бланке, и в списке авторов – одна фамилия.
– Не знаю точно, Юрий Сергеевич, это как средство от морской болезни. Когда человека качает в замкнутом пространстве, приступ наступает гораздо раньше чем на палубе. А стоит только ухватиться глазами за что-нибудь неподвижное, за берег например, как болезнь отступает. Метрика Вселенной вещь стабильная, на нее можно опереться в этом театре абсурда, – Саша потер виски, – такие штуки как двойная пирамида или диагональная звезда существуют тысячи лет, и будут существовать, когда весь этот бред вокруг нас канет в лету. А может, я просто ищу свой карасс.
– Наверное, ты прав, ты еще можешь рассуждать абстрактно. Я – уже не могу. Когда тебе надо кормить детей и внуков, логика отступает, и начинаешь играть в игры идиотов.
Ганичев шагнул к полке с заявками:
– Ты думаешь мне не тошно лопатить эти курганы тины? Ноблесс оближ. Я – профессиональный патентовед, и стараюсь подходить профессионально, найти прототип, грамотно написать формулу, чтобы прошла экспертов. Я все меньше и меньше гляжу на то, что они пытаются защитить.
Он взял со стола верхнюю папку:
– Вот, например, ваша вращающаяся насадка. По сути – бред сивой кобылы, все давно известно, но результат зависит от того, как повернуть. Смотри, новизну я выжал, экономический эффект подтвержден, а главное, список авторов корректен. Все здесь, никто не забыт, и Ложакин, и генеральный, и товарищ референт министра, и даже генерал-майор. Принцип простой: чье ведомство платит, тот должен быть включен всенепременнейше, даже если он предмета в глаза не видел. Максимальное вознаграждение обеспечено, как только придет положительное решение. Все получат по куску, и Каменский получил бы, сколько остальные, хоть он, пожалуй единственный, кто это писал и изобретал. Жаль, что тебя уже нельзя включить...
Юрий Сергеевич перевел дыхание.
– Да нет, не жаль. – услышал он в ответ – А Каменский может оттого и умер, что толпы дармоедов не вынес. Я себе задачу поставил: посмотреть сколько времени я здесь продержусь, не участвуя в ритуальных плясках. Пока все идет нормально: за семь лет научной работы – ноль научных публикаций и ноль авторских.
Саша откинулся на спинку стула.
– А за помощь вам огромное спасибо, Юрий Сергеевич, без вас я бы погиб. Формулу изобретения написать, на мой взгляд, на порядок сложнее, чем изобрести.
– Если хочешь знать, твоя "Королевская змея" это пожалуй единственная на моей памяти заявка, имеющая хоть какую-то реальную ценность, может поэтому я с тобой и занимаюсь. Ты себе не представляешь, что мне пытаются всучить. – Ганичев бросил на стол еще одну пачку бумаг, перевязанную бечевкой, – Вот, например, детище нашего знаменитого одноосного упрочнителя Полстернака, вглядись в эту схему. Смотри внимательно.
Саша с интересом развернул синьку. Под титулом "Установка непрерывной продольной ориентации" было изображено нечто, удивительно напоминающее паровую телегу братьев Черепановых.
– Скажите мне, что я не прав, Юрий Сергеевич, – произнес он через пару минут, – но ведь это же вечный двигатель?
– Именно, именно! – вскричал Ганичев
– perpetuum mobile во всей красе! Смотри, здесь стержень входит в камеру, отсюда выходит, и все это просто потому, что в камере повышается давление! И никто не знает, каких трудов мне стоило остановить этот нонсенс. А ты, собственно, чего ждешь от авторского свидетельства? – продолжил он после паузы, – с твоей одинокой фамилией никто это внедрять не станет. А если и станут, про тебя просто забудут. Даже приоритет – штука неопределенная, обойти тебя сможет любой, если захочет.
– Я знаю, не в этом дело. Просто я слышал, что они там во ВНИИГПЭ очень дотошны, если найдут что-то похожее, ни за что не пропустят.
– Это точно, не пропускать – это их главная задача.
– Что мне и надо, не хочется велосипед изобретать. Ну и спортивный интерес, если хотите.
– И что это мне так везет на интеллектуальных спортсменов? Вон, трофеев – полная полка...
Юрий Сергеевич вытянул из-за книг толстый рулон потрепанного ватмана. Как зампарторга, он был облечен обязанностью куратора стенных газет. Всякий здравомыслящий, а уж тем более занятый наукой, индивидуум старался от участия в настенном творчестве увильнуть. В результате редакции стенгазет постоянно обновлялись зелеными молодыми специалистами, еще не потерявшими студенческий задор. Задача Ганичева заключалась в цензуре, коррекции, а иногда и в конфискации идеологически невыдержанных опусов.
– Глянь, – он раскатил по столу пожелтевший свиток, – это к юбилею Байкало-Амурской дороги было сверстано. Одно название чего стоит!
– Десятилетью реанимации БАМа посвящается – прочел Саша – По-моему, ничего такого уж опасного для режима.
– Читай дальше, эпиграф читай – буркнул Ганичев.
Саша рассмеялся, не сдержавшись. В правом верхнем углу было выведено красивым девичьим почерком:
Мы построим магистрали
Там где раньше тигры срали
16.
Урна била под колено, сбивая шаг. Оставался один последний адрес. С трудом найдя сухой пятачок в залитых цементной жижей колеях, Митя поставил урну на землю и огляделся. До домов оставалось не более ста метров пересеченной местности. Он вдруг начал узнавать места. Ну конечно, это было стойбище лимитчиков, шесть одинаковых казарменного типа построек располагались в ряд прямо под высоковольткой. Просто сейчас он шел с шоссе Революции, а в тот раз они приблизились с Георгиевского кладбища...
В тот раз они, спецрейд добровольной народной дружины, шли проверять состояние проживания неблагополучных детей. В шести лимитных домах неблагополучных детей было семнадцать. Двое из них, под разными фамилиями, были прописаны по одному и тому же адресу: улица Лопатная, дом четыре, комната одиннадцать.
– Очень странный адрес, – с сомнением произнесла Аделаида Мироновна, – почему комната? Ведь это же не учреждение какое-то, а жилмассив.
Сомнения ее разрешились немедленно по пересечении порога парадной дома номер четыре по улице Лопатной. Парадная дверь располагалась в торце длинного, баракообразного строения, открывая вход в малоосвещенный коридор без окон, пронизывающий здание вдоль, как шампур. Сразу за дверью их остановил резкий, странный запах хлорки, смешанной с перегорелым, прогорклым маслом.
– Согласно процедуре, мы должны осмотреть места общего пользования, -сказал второй заместитель секретаря комсомольской организации объединения Виктор Кузачев, и шагнул направо.
Митя сунулся следом и немедленно начал чихать. Кузачев стоял недалеко от входа в обширном помещении с голыми бетонными стенами. Двери не было, по периметру бетонного проема не было ничего, напоминающего о том, что когда-то здесь была фрамуга. Вдоль трех стен с удручающей периодичностью располагались отверстия в полу, обильно обсыпанные подмоченной хлоркой.
– Так, хорошо, – сказал Кузачев, – жилище проверяемых оборудовано сточной канализацией. – Теперь пройдемте напротив, в кухонное отделение.
– Я уже там побывала, – сказала Аделаида Мироновна, держа перчатки около ноздрей.
– Отлично, значит отправляемся прямо по адресу.
Комната номер одиннадцать была предпоследней в ряду одинаковых дверей по левой стене коридора. Кузачев постучал и участники спецрейда шагнули вслед за ним... Хотя, пожалуй, "шагнули" – это слишком сильно сказано.
Практически вся площадь открывшейся их взорам комнаты была занята спальными местами, среди которых было две кровати, остальное – матрасы. Неширокий проход начинался у двери и терялся в середине комнаты, как исток Евфрата в полях Македонии. В комнате было людно.
– Мы из добровольной народной дружины, – начал Кузачев, обращаясь к курящей на ближайшем к дверям спальном месте молодухе. – Мы бы хотели осмотреть условия проживания Сережи Морякова, десяти лет.
– А смотрите, коль найдете, – ответила та, ловко перекинув беломорину из одного угла рта в другой.
– Серый, Серый, вылазь, за тобой милиция пришла, – заорала вдруг девочка лет двенадцати на вид и нырнула под кровать. Послышалась возня.
– Вы будете родители? – спросил Кузачев официально.
– Не, – ответила она, и указала на средних лет женщину, кормящую грудью младенца. – Вон она.
– А отец где?
– Моряков на работе.
– А вы кто будете?
– Я жена его, Анастасия Морякова.
– Подождите, подождите, а кто же тогда она?
– Бывшая.
– А младенец чей? – спросил Кузачев оторопело.
– Слушай, ты че здесь следствие пришел проводить?
Из-под кровати раздался рев и девочка вылезла на свет, волоча за собой бритого наголо мальчонку. На вид ему было не больше семи. Два зеленоватых потока начинались у него от ноздрей, обтекали рот и исчезали за воротником. Митя отключился. Он перестал следить за происходящим. Все внимание его сосредоточилось на подоконнике. Там, как бы вне этого мира, сидел, съежившись, подросток, упершись в лежащую на его приподнятых коленях трепанную книгу. За все время он не поднял глаз и не шевельнулся, ничто вокруг не могло оторвать его от воображаемого мира, открывающегося за драным переплетом.
– У нас по этому адресу значится еще один ребенок, – бубнил Кузачев. – Сухов Николай, пятнадцати лет.
– А, это мой от первого мужа, за пивом ушел.
... Сейчас Митя шел с шоссе Революции. Углы урны были обиты кованой сталью. Изрядного размера висячий замок тоже добавлял весу, безо всякого, впрочем, смысла. Одна из скоб, на которых висел замок, еле держалась на последнем шурупе, и если бы кому-нибудь в здравом рассудке пришла в голову отчаянная мысль вскрыть урну и изказить результаты голосования, это удалось бы ему без особых усилий.
Комната инвалида была вторая справа после воняющего хлоркой отхожего места. Митя постучал и шагнул внутрь, громыхнув урной о дверь.
– Уважаемый Павел Евсеевич, – начал он и понял, что забыл все, что было написано в бумаге, которую сунул ему председатель счетной комиссии, -я от передвижного избирательного пункта. Прошу вас проголосовать.
17.
Монолог участника советско-афганского конфликта,
инвалида, героя советского союза,
прапорщика Павла Евсеевича Винтова,
произнесенный им по месту жительства в связи
с прибытием официального представителя
передвижного избирательного участка.
Расклепать идрена корень.
Уважили.
Как самого Константина Устиновича.
Удержу нет, обоссусь от счастья.
На дом приперлись.
Гать вашу в жеребень.
Чего ж не всем участком, как к Черненке? А?
И без занавесок?
В ЗИЛ бы вас на перевал. Когда зажало заставу в серпантине.
Сзади завал, спереди мины.
Когда пиздец подступает, а в последнем цинке патроны вареные.
А духи в окно прут, и АК с плеча не сдернуть.
А потом харей в пыль, а снайперов на горах, как вшей.
Да вертолетной лопастью под яйца. Аккурат пониже броника.
Друганы по домам в консервах разъехались, а я вот сам, на своих культях.
Звезду мне навесили?
Жать ее в ерепень.
На звезде не поскачешь, жопу колет.
Бюллетень где?
Черкнуть где?
Не важно, говоришь, один он тут, говоришь, ездобон вонючий?
Ты кто, академик?
Реши задачу, буков девять, одна гласная промеж.
Не знаешь, иди книжки почитай.
Что стоишь, как козел обледенелый.
Мозга заклинила?
Взбзднуть.
Понял?
Вот и бзди отсюда.
Сундук не забудь.
18.
Афанасий Лукьянович любил заходить сюда в тишине. Тогда, когда не было занятий, и в длинной витрине шкафа с противогазами мирно отражались ряды столов и ядерных грибов на противоположной стене. Отделение гражданской обороны располагалось в дальнем крыле центральной заводской лаборатории, или коротко ЦЗЛ, имея впрочем отдельный вход. Расположение не было случайным, в баллонном помещении ЦЗЛ стоял баллон со слезоточивым газом пиктрином, питавшим "камеру испытаний условиями приближенными к боевым", прижавшуюся к отделению сзади, со стороны заросшего тиной пруда.
С детской улыбкой вспоминал Афанасий Лукьянович докторов и кандидатов наук, выскакивающих из камеры и срывающих залитые соплями противогазы. "При наличии бороды, для наилучшего прилегания гражданского противогаза марки ГП4У, бороду надлежит обильно смазать техническим вазелином" – всплыла в памяти строчка из инструкции. Кандидаты вазелином пользоваться отказывались, вследствии чего бежали потом, утираясь и спотыкаясь, к пруду, натыкаясь на полузатонувший циклон.
Афанасий Лукьянович в последний раз оглядел помещение, отступил к двери, вынул ключи, и ...
Следующие три десятых секунды вернули его на полуостров Даманский, где сквозь вой бивших через голову ракетных гранатометов ГРАД, скрючившийся рядом ефрейтор Галушко орал надрывно: А как недолееееет?
Громовой грохот потряс штаб гражданской обороны, стена справа взорвалась облаком мела и штукатурки. Словно в ответ с противоположной стороны полоснула по столам стеклянной шрапнелью противогазовая витрина. "Наилучшей защитой от проникающей радиации является достаточной толщины слой металла, например танковая броня"... Металл!!?? Тарзаньим прыжком, круша столы и стулья, пересек Афанасий Лукьянович открытое пространство, скинул щеколду с задней двери и выскочил наружу. Первый же ключ подошел к двери пиктриновой камеры, oн нырнул внутрь и захлопнул обитую водосточной жестью дверь. В висках стучало: "поздно, ударная волна приходит позже лучевого удара... "
Сквозь вентиляционную отдушину слышалось голубиное мурлыканье. Камеру никогда не протягивало до конца, глаза начинало щипать. "Камера ж бесфундаментная, ее должно было первую срезать", – медленно скристаллизовалось в мозгу. Афанасий Лукьянович робко приоткрыл дверь. Стрекотали кузнечики, мотало тополиный пух, в пруду спокойно ржавел циклон. Из полуприкрытой двери штаба клубило мелом. Катастрофа
явно носила локальный характер.
– Чего ж это, – бормотал он, – это чего ж, чего ж это...
Внутренность штаба напоминала последний день Помпеи. В стене зияла вывернутыми краями и обглоданной дранкой неровная дыра размером с футбольный мяч. Перевернутые столы и стулья были покрыты известковой пылью, обломками стены и осколками стекла. Сверху лежали два плаката с изображениями последствий атомной бомбардировки. Один из них углом прикрывал горку противогазов, высыпавшихся из разбитого шкафа.
Здесь способность к трезвой рекогносцировке начала покидать травмированное сознание: Один противогаз, покачиваясь, свисал с полированного, блестящего на солнце, древка копья, нелепо воткнутого в разгромленную витрину.
– Зачем копье, – шептали с трудом шевелящиеся губы, – копье-то зачем, зачем копье-то...
По приближении оказалось, что копье было не копье, а двухметровый стеклянный прут, направленный концом на стенную пробоину, и отбрасывающий веселую спектральную радугу на потолок. Становилось все отчетливее, что этот иррациональный прут и был причиной разгрома.
Едва успев подумать "Этим же слона убить можно", Афанасий Лукьянович вдруг с шевелением волос увидел, как по прозрачному стержню, переливаясь на солнце, стекает рубинно красная капля. Беспомощно оглянувшись, он понял, что штукатурка по краям дыры обильно пропитана красным.
– Слона-то зачем... – просипел он, ощущая, как прогибаются мгновенно ставшие ватными колени.
Сознание отказывало.
– Едрит ангидрид, – послышался вдруг из дыры густой, раскатистый бас, – стена-то не наружняя, эй! – никого не зацепило?
– Никого, – тихо ответил Афанасий Лукьянович, садясь на противогазы. Волею судеб он стал свидетелем и участником первого экспериментального прогона полупромышленной пилотной установки продольно-ориентационного гидроэкструдирования термопластов ПУПОГТ-3, прозванной впоследствии Большой Бертой.
19.
Бородатый анекдот
Инструктор: Вопрос первый – Из чего сделана башня танка?
Курсант: Из брони.
Инструктор: Ответ верен, вопрос второй: Из чего сделан корпус танка?
Курсант: Из брони.
Инструктор: Ответ не верен, правильный ответ: из того же.
Референт передал слово маршалу. Волопас и не разглядел вначале маршальские звезды на погонах одного из военных, того что постарше.
– Товарищи представители полимерной науки, – начал маршал, – я надеюсь вы понимаете, что мы собрали вас здесь по вопросу, жизненно важному для страны и ее вооруженных сил. Ученику средней школы известно, что основным поражающим фактором ядерного взрыва являются жесткие бета и гамма излучения, распространяющиеся со скоростью света...
Маршал сделал паузу и оглядел присутсвующих. В кабинете стояла мертвая тишина.
– Возможно не всем известно, что основным средством защиты от проникающей радиации является достаточно толстый слой металла, – продолжал маршал – а именно танковая броня. В то время, как личный состав пехоты, даже находящийся в БТР, будет выведен из строя в первые минуты ведения боевых действий с применением средств массового поражения, наши танковые бригады сохранят способность активных действий вблизи и даже непосредсвенно в эпицентрах атомных ударов...
Маршал опять остановился, налил воды из граненого кувшина и, не торопясь, выпил, – поэтому основной упор нашей стратегии лег в свое время на расширение и развитие танковой мощи.
Аудитория перевела дыхание. Каждый пытался сообразить, каким боком танковая стратегия минобороны может задеть его лично.
– С появлением нейтронного оружия расстановка сил в корне переменилась. В отличие от общепринятых форм поражающих факторов, нейтронное излучение проходит сквозь металл беспрепятственно, практически не ослабевая. – четкий, спокойный голос звучал под сводами зеленого кабинета, как трансляция Совинформбюро.
Маршал неторопливо налил еще один стакан воды. Хрустальная пробка звякнула о горлышко графина. В кабинете стало слышно тонкое гудение вентилляции. Где-то упорно билась о стекло муха.
Он еще раз пристально обвел взглядом помещение. Участники совещания замерли, не глядя по сторонам, как ученики третьего класса в момент нежданного появления завуча. Едва заметно улыбнувшись, маршал нарушил мертвую тишину:
– Однако, нами уже найдена надежная и действенная форма защиты. Как выяснилось, нейтронное излучение поглощается достаточной толщины слоем высокомолекулярной органики, а именно полимеров...
Аудитория облегченно вздохнула.
– Министерством обороны уже испытан новый тип танковой брони полиэтиленовый. Результаты получены очень обнадеживающие. Танк, устланный изнутри семисантиметровым слоем полиэтилена, способен противостоять всем известным видам проникающей радиации, включая нейтронную, на протяжении промежутка времени, достаточного для завершения исполнения приказа командования. Маршал перевел дух и огладил пышные усы:
– Единственная проблема, на которую натолкнулись испытания, это повышенная возгораемость. Полиэтиленовое покрытие горит как порох, превращая боевую машину в подобие паровозной топки... Какие будут мнения, товарищи ученые?
В кабинете зашуршали, заерзали. Натянутые маски озабоченности судьбами страны изчезли. На лицах, как на поверхности океана, начали появляться волны, отражающие повышенную глубинную тектоническую активность.
Волопас откашлялся и начал размеренно и четко:
– Товарищ маршал советского союза, в нашем объединении под моим непосредственным руководством разработан антипирогенный композит, который не просто не горит, а даже способствует пламягашению окружающих предметов и...
– Ты дорогуша прости нашу необразованность, – перебил маршал, – это что за антипироги такие?
– Да это попросту означает противопожарный.
– Аa, так ты бы так и говорил, попросту, а то – пироги!
По аудитории пробежал сдержанный смех.
– Так ты говоришь, еще и все вокруг гасит, – маршал наклонил голову назад и влево, – так, так, подробности обсудишь с генерал-майором. Лосось, займись с товарищем ученым. Всем остальным просьба представить соображения в кратчайшие сроки. – маршал вышел.
Референт подмигнул Волопасу еле заметно, – так держать!
Тот, окрыленный, подошел к Лососю: – товарищ генерал-майор, наилучшим решением было бы посетить наши края и ознакомиться с материалом и процессом на месте, своими руками, как говорится. Как, кстати, вы к подледному лову относитесь?
– Абсолютно, – ответил генерал-майор.
Из дневника Каменского
Танк это оружие массового уничтожения. Один танк, одним выстрелом способен убить сразу двух человек. Даже если предположить, что танкист действительно был прав в своем стремлении уложить первую Мишень, что Мишень того заслуживала, что всей своей предыдущей неправедной жизнью она дала ему все основания нажать на гашетку. Даже если принять к сведению, что он знаком с ее биографией и мировоззрением. Что он понял ее стремления и взгляды, сравнил их с его собственной системой ценностей, признал их неприемлимыми и сделал вывод, что максимум, чего она заслуживает, это шрапнельный снаряд. Даже если признать за ним право на основании всего этого лишить жизни другое человеческое существо...
Но второй-то может просто так подошел, на солнышке погреться. Прислонился, прищурился и стоит себе, не подозревая, что стал Мишенью номер два. Точнее даже не номер два, а просто оказался в зоне поражения Мишени номер один. И смерть его не несет высокой значимости, и ничего он такого не сделал, способного вызвать праведное негодование танкиста.
