Текст книги "Вторая ударная в битве за Ленинград (Воспоминания, документы)"
Автор книги: Виктор Кузнецов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)
П. Батуркин
Подвиг Алексея Юханова
П. БАТУРКИН,
полковник в отставке
Всю неделю в бреду он поднимал взвод в атаку и неистово кричал:
– Огонь!.. Огонь!..
Чьи-то заботливые руки все эти дни накладывали ему на голову мокрую повязку. Наконец стало ясно: человек будет жить.
Младшего лейтенанта Алексея Юханова ранило в тот самый день, 17 января сорок четвертого года, когда его земляк, гвардии рядовой Саша Типанов, совершил бессмертный подвиг – закрыл собой амбразуру вражеского дзота.
Они были на разных участках фронта, в разных дивизиях и даже в разных армиях: Типанов – в 42-й, Юханов – во 2-й ударной. Но сражались они за полное освобождение Ленинграда от блокады.
Ночью взвод автоматчиков 593-го стрелкового полка под командованием лейтенанта Иванушкина – друга Юханова– проник незамеченным в Глядино и внезапным ударом выбил фашистов из нескольких домов. В стане гитлеровцев поднялась паника. Они в темноте бегали по улице и не могли разобраться в обстановке. Бой за деревню шел до рассвета. На помощь автоматчикам пришел взвод Юханова, а затем и остальные роты двух батальонов, действовавших в первом эшелоне. К утру 17 января деревня Глядино – опорный пункт обороны гитлеровцев на подступах к Ропше – была полностью в наших руках.
И когда последние гитлеровцы, прикрываясь огнем, уходили из Глядино в сторону Ропши, почти у самых ног Юханова взметнулся ослепительный сноп огня…
Сознание вернулось к нему уже в госпитале.
О многом передумал Алексей Юханов на госпитальной койке, о многом узнал. Узнал, что той же ночью в бою за Глядино смертью храбрых погиб начальник политотдела дивизии полковник А. Е. Мосеев и что дивизии присвоено наименование «Ропшинской». Узнал Юханов и то, что враг разбит и отброшен от Ленинграда.
Настал срок выписки из госпиталя. Пожилой хирург, осмотрев Алексея, заключил:
– Ну, молодой человек, все хорошо. Послужить вам теперь придется в тыловых частях.
– Не хочу, – волнуясь, отвечал Юханов. – Я вполне могу воевать!
– «Могу, могу», – недовольно проворчал врач. – Это как же «могу» с дыркой в легких? В отделе кадров доказывайте, а мне нечего голову крутить!..
Юханову повезло: он возвратился в свой полк, который находился на доукомплектовании. Принял взвод и в тот же день приступил к занятиям.
Уже в полку узнал лейтенант Юханов, что небольшие плацдармы, захваченные нашими частями на западном берегу Нарвы, не были расширены. Не хватило сил. Войска Ленинградского фронта в этот период решали задачи на Карельском перешейке, чтобы полностью обезопасить Ленинград. И только после разгрома вражеских войск севернее Ленинграда под Нарву двинулись основные силы.
Началось форсирование реки Нарвы. И снова в первом эшелоне действовал 593-й полк. Передовым взводом первого батальона был взвод лейтенанта Алексея Юханова.
Командир полка подполковник Кононенко знал способности и мужество этого офицера и был уверен, что он отлично выполнит боевую задачу.
Весь день просидел Юханов со своими солдатами в прибрежных камышах, ожидая долгожданной команды «вперед».
Начала работать артиллерия. Понеслись в стан врага пудовые «гостинцы», прочертили огненные трассы в небе «катюши». Будто раненый зверь, огрызался враг.
И вот прозвучало:
– Вперед, товарищи!
Взвод Юханова спустил лодки на воду. Посадка шла быстро. Всего несколько секунд – и передние лодки начали отчаливать от берега. В этот миг Юханова легко ранило. Уже в лодке он забинтовал руку.
Несмотря на то что несколько сот наших орудий и минометов обрушили на фашистов лавину огня, все же из бетонированных огневых точек врага по реке хлестал свинцовый ливень. На середине реки лодку Юханова разбило, но он остался жив. Собрав последние силы, Алексей вплавь добрался до вражеского берега. Там, под крутым откосом, группировались его бойцы, готовясь к бою.
Еще несколько лодок добрались до берега и доставили оружие, гранаты.
Юханов повел бойцов в атаку. Гранатами он забросал гитлеровский блиндаж, уничтожив при этом девять фашистов. Противник был выбит из первой траншеи на небольшом участке. Но важно было закрепиться.
Через 20 минут после начала переправы передовые части 131-й и 191-й стрелковых дивизий уже на более широком фронте ворвались в первую, а через полчаса и во вторую траншею врага. Боевые действия переносились вглубь плацдарма, к шоссе Нарва – Таллии.
Во время боя за вторую траншею лейтенант Юханов был ранен вторично. И опять не оставил боевой пост, продолжал выполнять задачу. Вот он уже ворвался со своим взводом в третью траншею врага, уничтожив в бою более десятка фашистов. И только по приказу командира полка Алексей Юханов был эвакуирован в тыл.
К вечеру первый город Советской Эстонии был освобожден от врага.
…Вернувшись из госпиталя, Юханов продолжал воевать. Но не дожил до радостного дня Победы, не узнал о том, что ему присвоено высокое звание Героя Советского Союза. 29 сентября 1944 года героя не стало. Он погиб смертью храбрых за счастье своей Родины.
А. И. Аземкин
Клятву верности сдержали
А. И. АЗЕМКИН,
в 1944–1945 годах разведчик
1101-го стрелкового полка
326-й стрелковой дивизии
Помню, как в нашу деревню на коне приехал нарочный из райцентра – в 1941 году у нас не было телефонной связи. Он привез бумагу, в которой объявлялась мобилизация взрослых мужчин в Красную Армию. Сразу состоялся митинг. Все уходившие на службу клялись бить врага до полной победы. Мы, подростки, завидовали старшим и готовились взять в руки оружие.
В армию я пошел, когда мне исполнилось шестнадцать. Окончили мы снайперскую школу на станции Калачинская Омской области и в 1944 году поехали на фронт.
Я был зачислен в разведку 1101-го полка 326-й стрелковой дивизии. Работать приходилось много. Если часть разведчиков охраняла штаб, другие находились на переднем крае, участвовали в отражении вражеских атак, ходили в тыл противника за «языком».
Однажды нам была поставлена задача взять контрольного пленного. Группу возглавил командир взвода, лейтенант, по национальности узбек. В нее вошли комсомолец сержант Иван Бабкин, русский, бывалый воин; украинец Тяк, опытный разведчик, имевший к тому времени семь ранений, на фронте находился с первых дней войны; казах Тимотин, молодой разведчик, но обстрелянный. Мне, как снайперу, было поручено оценить подходы к месту предполагаемого захвата «языка».
Днем наблюдал за передним краем, ночью прислушивался к каждому шороху. Там, где мы наметили себе путь, ночью прогрохотали взрывы. В чем дело? Узнали только на рассвете. Оказалось, беспризорные коровы забрели на минное поле. Бедные животные, не сознавая того, помогли нам очистить от мин проходы.
Теперь оставалось подождать темноты и – в путь. А пока шла подготовка. Готовились к ночным действиям и наши соседи – дивизионные разведчики.
Скрытно перевалив через насыпь, по которой проходила наша оборона, мы направились к проходу в минном поле. Шли молча, ступая след в след. Предварительно разделились на две группы по три человека: группу захвата и группу прикрытия. Я оказался в последней. Миновали минное поле. Дальше путь лежал почти по открытой местности. Пришлось передвигаться ползком.
Когда до противника оставалось метров восемьдесят, группа захвата выдвинулась вперед. Проверили, так ли идем. Еще немножко – и на фоне неба вырисовался ствол вражеского пулемета. Расчета не видно.
Командир взвода махнул рукой, чтобы мы дальше не двигались. Сердце стучит, в висках тоже стук. Группа захвата ползет, но ползет очень медленно. Минуты кажутся вечностью.
И вдруг раздирающий душу крик. Два немца, что дежурили у пулемета, заметили наших разведчиков и бросились наутек. Автоматная очередь скосила их, но мы обнаружили себя. Вместо «языка» пришлось довольствоваться вражеским пулеметом. Пока группа захвата отходила, мы прикрывали ее. Затем они нас охраняли. И так, отстреливаясь, мы возвратились обратно. Добрались до своих без потерь.
В ту же ночь дивизионным разведчикам повезло больше, чем нам. Они устроили засаду на дороге и стали ожидать появления фашистов. Скоро появился солдат на повозке. Он вез кашу и суп, во фляге у него был спирт. Один из разведчиков знал немецкий. Он предложил пленному выпить для храбрости. И вот он с песнями, помахивая вожжами, правит свою повозку к нашим позициям. «Язык» что надо!
Пока мы ходили в разведку, гитлеровцы тоже не спали. Под покровом темноты они близко подошли к нашим окопам. Не успели мы как следует обогреться, нас подняли по тревоге. Гитлеровцы атаковали наши позиции как раз на том участке, где мы только что возвращались к своим. Завязалась отчаянная, хотя и беспорядочная, перестрелка.
Находясь в окопах, мы были в лучшем положении. Насыпь есть насыпь. Не многим из фашистов удалось прорваться к ней. В ход пошли гранаты.
В тот момент, когда патроны были на исходе, сержант Бабкин вспомнил про трофейный пулемет. Оружие врага заработало в умелых руках как надо. Однако через некоторое время пулемет замолк, сержант Бабкин уткнулся лицом в бруствер. Фашисты снова полезли вперед. К пулемету подскочил находившийся поблизости солдат, и враг был прижат к земле.
Я в тот момент получил распоряжение сопроводить с поля боя раненого сержанта Бабкина, он был без сознания. Нашлись сани, сделанные из лыж специально для вытаскивания раненых. Мне предстояло перевезти его через озерцо по льду, разбитому минами. Где ползком, где бегом до противоположного берега я довез своего друга благополучно. Но вот опять та же злополучная насыпь. На мое счастье, здесь оказались два санитара. Втроем под пулеметным огнем мы смогли перетащить раненого через насыпь. Санитары перевязали его. А я тут же вернулся на передний край.
Много лет прошло с той поры. Но и теперь часто вспоминаю о своем боевом товарище сержанте Иване Бабкине.
В. С. Кабанов
Однажды ночью
В. С. КАБАНОВ,
бывший командир отделения
третьего батальона
191-го гвардейского полка
64-й гвардейской стрелковой
дивизии
Под Нарвой, когда наш 191-й гвардейский полк 64-й гвардейской дивизии с боями пробивался к указанному рубежу, противник из засады встретил нашу роту огнем. Случилось это ночью, в лесу. Выбыли из строя командир роты, командир взвода, тяжело ранило старшину. Рота залегла.
Раздумывать было некогда. Я схватил трехлинейку, за ремень пару ручных гранат. Командую: «Гвардейцы, вперед за нашу Родину! Ура!»
Бойцы поднялись и с криками «ура!» ринулись туда, где виднелись вспышки вражеских выстрелов. Гитлеровцы не выдержали нашего дружного натиска, отступили, оставив нам в качестве трофея свою малокалиберную пушку, из которой только что нас обстреливали.
За ночной бой в лесу я был награжден медалью «За отвагу», которую позднее, при освобождении Карельского перешейка, солдаты противника пробили автоматной пулей.
Другой эпизод, о котором хочу рассказать, произошел осенью на эстонском острове Саарема. Наша полковая разведка донесла, что в ближайшем хуторе сосредоточилось несколько гитлеровских автоматчиков, которые своим огнем мешают нашему продвижению вперед.
Комбат Журавлев вызвал меня и приказал с отделением выдвинуться вперед и выбить из хутора засевших там автоматчиков. Отделение скрытно, где бегом, а где и ползком, миновало густо заросшую травой и кустарником поляну. У опушки леса гитлеровцы нас заметили и обстреляли. Мы открыли ответный огонь из автоматов, винтовок и ручного пулемета. Вражеские солдаты усилили стрельбу. Из глубины их обороны на нас полетели мины. И с нашей стороны ударили минометчики. Тогда немцы вызвали огонь артиллерии. Нам пришлось плотно прижаться к земле. К счастью, из отделения никто не пострадал, хотя у некоторых осколками пробило шинели.
Вскоре на опушке опаленного леса показались бойцы нашей роты. Впереди шел парторг Демченко.
– Ну как, орлы, живы? Молодцы, цепко держались!
Когда рота двинулась в наступление, меня автоматной пулей ранило в правое предплечье. Санинструктор, сделав перевязку, повел меня в медсанбат. По пути он рассказал, что наше отделение завязало бой не с несколькими автоматчиками, как предполагалось, а с довольно значительным фашистским десантом.
При разгроме Курляндской группировки наш батальон провел много упорных боев, отбил десятки атак и даже вывел из строя несколько «тигров». Потери личного состава были значительными, в связи с чем наш полк сдал занимаемый участок другой части, а сам отправился на отдых и пополнение.
Когда мы находились в 17–18 километрах от переднего края, полк подвергся налету фашистских самолетов. 17 бойцов получили ранения, один погиб. В числе раненых снова оказался и я. До сентября 1945 года пришлось быть в госпитале. Война без меня закончилась нашей славной победой.
Ф. Казначеенко
Находчивость разведчиков
Ф. КАЗНАЧЕЕНКО,
в 1944 году
командир взвода разведки
253-й отдельной разведроты
191-й стрелковой дивизии
Это было в начале июля 1944 года. Наша 191-я стрелковая дивизия стояла в обороне на правом берегу реки Нарва, в трех километрах севернее Ивангорода, и готовилась к наступлению. Необходимы были точные сведения о противнике.
Наш взвод получил задание добыть «языка». Объектом для его захвата выбрали немецкий пулеметный расчет, к которому можно было подобраться по небольшой ложбинке. Перед пулеметной точкой один ряд проволочного заграждения. Заметили, что расчет состоит из двух человек, а у пулемета гитлеровцы дежурят по одному, меняясь через каждый час. Для захвата пленного это был, пожалуй, самый подходящий объект.
Трое суток мы тщательно вели наблюдение – изучали подходы и поведение противника. Расчет через каждые 15 минут давал длинную, «контрольную», очередь и через такой же промежуток времени пускал осветительную ракету. Мы наметили места пережидания в тот момент, когда будет освещена ракетой нейтральная полоса.
Все было тщательно подготовлено. Группа захвата состояла из четырех человек – двух саперов и двух разведчиков. Все были подобраны крепкие и ловкие ребята. Три человека составляли группу обеспечения.
И вот темной ночью мы отправились за «языком». Дойдя до нейтральной полосы, я обратил внимание, что пулеметный расчет что-то молчит – не ведет огня и не пускает осветительных ракет уже с полчаса. Этого у немцев при их пунктуальности вроде бы не должно быть. Значит, на нейтральной полосе у них есть свои – или минеры, или разведчики.
Дал команду остановиться. Залегли и начали наблюдать: одни справа, а другие слева. Минут через двадцать слева заметили группу немцев, продвигавшуюся в сторону нашего переднего края. Нас они не заметили. Поэтому я решил изменить направление движения своей группы.
Мы незаметно пристроились «в хвост» немецкой группе, решив подпустить поближе к нашим траншеям и внезапно напасть на них с тыла. Бесшумно, ножом, сняли двух гитлеровцев, шедших позади (одного снял разведчик Солнцев, а второго – младший сержант Самырин). Они тотчас же заняли места убитых фашистов и, как ни в чем не бывало, пошли в немецкой группе.
На остальную часть группы мы напали с трех сторон: справа, слева и сзади. Гитлеровцы растерялись. Мы быстро разоружили их и пленили вместе с офицером.
Доставили «языков» в штаб дивизии. На допросе они дали ценные сведения, необходимые нашему командованию. Забавно, что они, оказывается, сами шли захватить у нас «языка» из боевого охранения, которое выставлялось обычно впереди траншеи. Но получилось все наоборот. Пошли они по шерсть, как говорят, а вернулись стрижеными…
Я. Д. Зражва
У ленинского шалаша
Я. Д. ЗРАЖВА,
гвардии подполковник в отставке,
в 1944–1945 годах пропагандист
314-го стрелкового полка
46-й стрелковой дивизии
10 июня 1944 года воины нашего 314-го стрелкового Краснознаменного полка, в котором я был пропагандистом, поклялись у ленинского шалаша в Разливе разгромить врага в боях и донести полковое Знамя до Берлина. Свою клятву мы выполнили. Великой силой, которая двигала нас к Победе, была братская дружба народов, пролетарский, социалистический интернационализм.
В период ожесточенных боев в Восточной Пруссии мне часто приходилось бывать в 3-м стрелковом батальоне. В ходе боев там сложился замечательный воинский коллектив: плечом к плечу сражались воины четырнадцати национальностей.
Вспоминаются старшина роты полтавчанин комсомолец Анатолий Николаевич Бурлак. Смелый, решительный, он не терялся в сложной обстановке. Храбрыми солдатами были командир отделения чуваш Цыганков, второй номер расчета станкового пулемета татарин Хабибулин. Первым номером в расчете служил Казанцев, уроженец Дальнего Востока. Он за войну получил 12 ран и каждый раз после выздоровления возвращался в родной полк. Особенно отличились Хабибулин и Казанцев в бою у населенного пункта Оттошен. Эта деревня несколько раз переходила из рук в руки. Здесь совершил бессмертный подвиг парторг батальона старший лейтенант Терешин. В критическую минуту боя он вызвал огонь «катюш» на себя.
Храбро воевал белорус комсомолец Каляга. Он геройски погиб в атаке под Цеханувом, в Польше. Примером для солдат был и командир взвода удмурт лейтенант Садыков. Всегда уравновешенный, спокойный, он и в бою оставался таким. Однажды во время жестокой схватки с врагом в его автомате не осталось ни одного патрона. Но лейтенант не растерялся. Выхватив ракетницу, он в упор разрядил ее в. подбежавшего гитлеровца.
Большинство бойцов батальона были русские. Помню ручного пулеметчика Василия Васильевича Семочкина, человека храброго и сметливого. Всеобщим любимцем был и Сергей Моряков, отличный баянист и отважный воин. Он вынес с поля боя раненого командира батальона капитана Дакало.
Нельзя забыть энергичного взводного агитатора Михаила Федоровича Иванова. Он пришел в наш полк из 10-й ленинградской партизанской бригады. В ходе боев в Восточной Пруссии он и многие другие воины батальона были приняты в партию. Ныне Иванов – преподаватель физики в Псковском сельхозтехникуме.
Многие ветераны полка – Герой Советского Союза подполковник И. С. Зенин, капитаны Д. М. Скотников, И. А. Коровкин, Д. Ф. Николаев и другие – работают инженерами, учителями, директорами предприятий в Ленинграде, других городах нашей Родины. Своей самоотверженной работой они умножают славные традиции советского народа.
Е. И. Егорова
Полковой врач
Е. И. ЕГОРОВА,
в 1942–1945 годах
капитан медицинской службы,
старший врач 941-го артполка
372-й стрелковой дивизии
Я получила письмо совета ветеранов 2-й ударной армии с просьбой написать воспоминания о своей фронтовой службе. Берусь за это охотно, ибо теперь это – история. В первые послевоенные годы хотелось скорее забыть о войне, выбросить ее из памяти, как кошмарный сон. А теперь чем дальше мы уходим от тех лет, тем яснее становится, что забывать о ней нельзя. Хотя бы потому, что мы обязаны рассказать о ней молодежи, чтобы не допустить новой.
Начну с того, что сразу после окончания Пермского медицинского института в июне 1942 года весь наш выпуск распределили по военным округам. Я в числе других 75 выпускников получила назначение в Московский военный округ. И сразу же нас направили товарным эшелоном на фронт.
В Вологде нас всех оставили на кратковременную военную подготовку. На курсах были не только мы, выпускники медвуза, но и врачи разных возрастов и воинских званий, в том числе даже пожилые, уже побывавшие на фронте. По прошествии двух месяцев за нами приехал представитель фронта.
В Тихвине прямо с вокзала отправились в один из госпиталей, располагавшийся в полуразрушенном монастыре. Здесь из нашей группы отобрали десять человек и отправили в Волхов, а остальных врачей распределили по эвакогоспиталям Тихвина. В числе десяти оказалась и я.
К месту назначения мы приехали в 2 часа ночи 14 сентября. Узкой лесной тропинкой направились в эвакогоспиталь. Здесь немного отдохнули, обогрелись, а потом начальник госпиталя дал нам направления в полевые подвижные госпитали (ППГ).
Наконец я на месте. Устроилась в шалаше из хвойных веток, где жили медсестра и только что прибывшие сюда молодые врачи из нашего эшелона – Катя и Нина.
В нашем полевом подвижном эвакогоспитале, который представлял собой довольно обширный палаточный городок, находились тяжелораненые. Обстановка не давала времени на постепенное втягивание в медицинскую практику. Уже через несколько дней по прибытии я сделала первое переливание крови раненому с помощью шприца, а еще через день мне пришлось самостоятельно делать плевропункцию. Еще через день взялась за скальпель.
Раненых было много. В перевязочной работали три врача на трех самостоятельных столах (в одной палатке). Целыми днями с утра и до позднего вечера мы были заняты перевязками и мелкими операциями – рассечением ран, удалением осколков из ран и др.
В перевязочной мы работали вместе с Тамарой Бакалдиной (она из нашего института и приехала вместе со мной) под руководством старшего ординатора, которая по возрасту была чуть старше нас.
Моим нынешним заметкам помогает мой дневник, который я тогда вела. Поэтому многие события сообщаю с предельной точностью.
18 сентября 1942 года во время моего ночного дежурства пришлось вызвать хирурга на срочную операцию к только что доставленному тяжелораненому. На операции присутствовал главный хирург фронта Вишневский, которого я в ту ночь увидела впервые. Уже тогда я много слышала о нем, но почему-то представляла его рослым, солидным. Оказалось, что он маленького роста, худощавый, в больших роговых очках, разговорчив, подвижен.
В конце сентября я и моя подруга Тамара Бакалдина попали в 372-ю стрелковую дивизию. Тамара – в зенитный полк, а я – в 941-й артполк. С этой дивизией мы прошли весь боевой путь до дня Победы.
10 октября я прибыла в свой полк. Стояла хорошая и относительно теплая погода, светило солнце. В районе расположения хозяйственной части, куда я пришла, только что закончился обед, который готовился на костре. Мне тоже предложили поесть, от чего я, разумеется, не отказалась.
После обеда начальник вещевого склада повел меня на склад за обмундированием. Маленьких размеров обмундирования не оказалось. Я получила кирзовые сапоги на три размера больше моего, длинную, почти до пят, шинель, синие брюки-галифе (в то время для женщин на фронте юбок и платьев еще не было), гимнастерку, пилотку (которую позже сменили на темно-синий берет) и брезентовый ремень.
Вскоре приехал за мной на санлинейке санитар Морозов и отвез меня в санчасть, или иначе на ПМП (полковой медицинский пункт), который размещался в двух землянках, В одной из них жили медицинские работники ПМП: старший врач Дудников Леонид, военфельдшер Романова Мария Васильевна, санинструктор старшина Новгородцев и два санитара – Нужных и Морозов.
Помнится, наш полк в это время располагался в районе Апраксина городка, от которого осталось одно только название.
Потом показали мне вторую землянку, в которой находились раненые и больные. Войти в землянку можно было только согнувшись. В правом углу стоял маленький столик на четырех жердочках, накрытый простыней. На столике были аккуратно размещены медикаменты: флаконы с раствором риваноля, спиртом, настойкой йода, лежал стерилизатор со шприцами, иглами и пинцетами, ножницы большие и маленькие, перевязочный материал. Рядом на земляном полу стояли шины. Носилки находились около землянки. С левой стороны на хвойных ветках, прикрытых старенькими одеялами, лежали четверо больных солдат в шинелях, шапках и ботинках.
Землянка еще не отапливалась, было холодно и темно. Днем свет проникал только через открытую дверь, вечером и ночью во время приема раненых и больных землянка освещалась плошкой, заполненной каким-то жиром, в котором плавал и нещадно коптил фитилек. В землянке было очень тесно. Все это для меня на первых порах было непривычным и неудобным. Но вскоре я узнала истинную цену этим сооружениям. Если они у тебя были – считай это за большое счастье. Землянки нас спасали не только от холода и непогоды, но и от осколков снарядов, мин, бомб. Конечно, от прямого попадания они нас спасти не могли.
Вскоре привезли тяжелораненого. Старший врач Дудников послал меня принимать его. Сам не пошел, сразу предоставив мне самостоятельность. Я шла к раненому и волновалась: сумею ли справиться и сделать все, что требуется? Попытались внести раненого на носилках в землянку. Но носилки не вместились, один конец их оставался за дверью. Так и оказывала помощь раненому, не снимая его с носилок. Фельдшер Романова заполнила на раненого карточку передового района, и пострадавшего отправили в медико-санитарный батальон.
Итак, началась моя работа в ПМП. Несколько позже стала ходить в дивизионы и на батареи, где проверяла санитарное состояние походных кухонь, осматривала поваров, делала в положенные сроки профилактические прививки личному составу полка, проводила профосмотры пополнения и т. д. Больше приходилось жить и работать в палатках, а иногда и под открытым небом.
Боевая обстановка заставила меня быстро ко всему привыкнуть. Примерно через месяц я бралась за все уже уверенно. С каждым днем пополнялись мои практические навыки. Все больше, глубже и ближе познавала фронтовую жизнь. А через два месяца уже могла решать сложные вопросы по оказанию медицинской помощи раненым, их эвакуации, вела отчетную документацию. В период затишья между боями проводила занятия с фельдшерами и санинструкторами дивизионов. Вскоре научилась верховой езде – это было необходимо в лесисто-болотистой местности.
В первой половине 1943 года старший врач Дудников все чаще стал давать мне поручения, которые раньше обычно выполнял сам. Оказалось, что он очень серьезно болен. Лишь когда ему стало совсем плохо, согласился на лечение. Из госпиталя, куда он был эвакуирован, мы получили от него единственное письмо, из которого узнали, что у него туберкулез почек и легких. Видимо, он чувствовал, что уходит из жизни. В конце письма были такие слова: «Лучше бы я погиб на фронте, защищая нашу Родину, чем умирать в тылу». О его смерти сообщили из госпиталя на имя командира нашего полка подполковника Георгия Андреевича Столпникова.
После эвакуации старшего врача я осталась одна (по штату в нашем полку полагалось два врача). Вся медико-санитарная работа легла на меня. Пришлось также решать самой и все административные вопросы. А их было немало. Тут и забота о благополучии персонала, о выборе места для ПМП при передислокациях, доклады командиру полка и начсандиву, разная отчетная документация, наблюдения за санитарным состоянием пищеблоков полка, организация ночных постов при медпункте и заботы о наличии конного транспорта. За весь период моего пребывания в 941-м артполку выбыло по разным причинам пять врачей, и каждый раз мне приходилось какое-то время (порой весьма длительное) быть одновременно и младшим. и старшим полковым врачом. Было, конечно, нелегко, но я не роптала. На фронте всем было тяжело.
А теперь мне хотелось бы перелистать мои дневниковые записи, относящиеся к последним дням войны.
5 мая 1945 года утром мы выехали к переправе на берегу Балтийского моря. Огромное скопление груженых машин и самоходной техники, много обозного транспорта, людей. Все спешат, суетятся. Каждый старается быстрее переправиться. Стояли в очереди на переправу и наши дивизионы. Простояли с утра до вечера, но в тот день так и не переправились.
Но вот и мы получили разрешение погрузиться. На большую баржу нам удалось поместить две повозки, а две другие пришлось грузить на маленькую баржу, буксируемую катером. Закреплять повозки, машины и орудия как следует некогда, угроза бомбежки торопит людей.
Во время погрузки с одной нашей повозки упал в воду мешок с перевязочным материалом и два мешка с шинами. Шины утонули, а мешок с бинтами и ватой держался на воде. Какой-то солдат прыгнул в воду и спас нашу драгоценность.
Только успели отчалить, катер сел на мель. Мы кружились на воде, пока он не снялся с мели. Но случилась новая беда – на катере вышла из строя помпа, и мы снова кружим на воде около двух часов. Наконец нашу баржу взяла на буксир моторная лодка и потихоньку дотащила до противоположного берега.
Так мы оказались на острове Рюген. Остановились на ночлег в два часа ночи в большом каменном доме. На первом этаже пусто, беспорядок. На втором живут старенькие хозяева дома. Увидев нас, до смерти перепугались, не знали куда деваться. Плакали от страха, хотя мы ничего плохого им не делали. Нам было не до них, все очень устали и, наскоро перекусив, расположились отдыхать на полу, кто как мог.
На другой день продвинулись в глубь острова еще на несколько километров и остановились в курортном городе. Устроились в гостинице, недалеко от нашего штаба полка.
8 мая утром узнали об окончании войны. Даже не верилось, что могут прекратиться военные действия. Утром 9 мая нам зачитали приказ об окончании войны.
Наконец-то! Нашей радости не было предела! Всеобщее ликование! Радовались тому, что победили и что остались живы, что все ужасы и тяготы войны теперь уже позади.
Не всем довелось дожить до этого счастливого дня. Многие наши ребята – наши боевые друзья, героически защищавшие нашу прекрасную и любимую Родину от проклятого фашизма, остались навечно на полях сражений. Назову лишь некоторых из однополчан: майор Л. Макарычев – начальник штаба полка, майор Жуков – заместитель командира полка по политчасти, капитан Бельчич – командир батареи, капитан Федоров Миша – начальник разведки дивизиона, капитаны Илья Губанов, Калинин, Иван Рубашка, старший лейтенант Александр Кокин – командир штабной батареи, лейтенант Петр Воскубейко и многие-многие другие офицеры, сержанты и рядовые. На всю жизнь они остались в моей памяти.
Некоторых из тех, кто дожил до Победы, мне удалось разыскать уже через 30 лет после войны. В 1976 году я встретилась с бывшим командиром нашего 941-го артполка гвардии полковником Кошиком Митрофаном Игнатьевичем.
Вскоре, однако, его уже не стало. Удалось встретиться мне с бывшим командиром 5-й батареи старшим лейтенантом Сашей Саблиным. Теперь Александр Федорович работает в одном из омских совхозов главным ветврачом. Разыскала бывшего начальника разведки полка капитана Сашу Ильина. Он был шесть раз ранен. После войны Александр Васильевич Ильин окончил военную академию. Закончив военную службу в чине полковника, продолжает работать: ныне он преподаватель института. В Воронеже проживает ветеран нашего полка Горбачев Василий Михайлович. Там же в Воронеже работает офицер Дуда Николай Андреевич, бывший заместитель начальника штаба полка, во время войны он был капитаном.
Можно было бы продолжить перечень однополчан, но скажу лишь одно: все, о ком мне довелось узнать, трудятся честно, добросовестно, с полной отдачей сил на благо нашей Родины. Иначе и быть не может. Патриот Родины всегда им остается, какую бы работу он ни выполнял. Для ветеранов войны это наиболее характерно.