Текст книги "Вторая ударная в битве за Ленинград (Воспоминания, документы)"

Автор книги: Виктор Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Я подозвал к себе солдата.

– Хорошо действовал, молодец! Страшно было?

– Нет, – ответил Ильин, но сразу же поправился: – То есть не очень страшно.

– За правильные действия и смелость вот вам награда.

Я снял с руки часы и перед строем вручил их солдату, потом, отпустив обрадованного Ильина, спросил:

– Кто еще не боится посидеть в окопе?

Поднялся лес рук. Солдаты поняли, что глубокий окоп – надежное укрытие от танка.

– Отлично! Все получите такое удовольствие, – заверил я солдат. – Но награды не ждите. Она предназначалась только первому.

В интересах армии должны были действовать крупнокалиберные морские орудия, установленные на знаменитых фортах Красная Горка и Серая Лошадь. Я побывал и там, ознакомился с возможностями дотоле неведомых мне артиллерийских систем.

Одновременно с напряженной боевой учебой велась активная разведка.

Приближался день начала операции.

Нами было принято такое решение: обороняться на флангах частью сил, а в центре сосредоточить ударную группу в составе двух стрелковых корпусов (шесть стрелковых дивизий) и на фронте шириной 10,5 километра прорвать оборону гитлеровцев на гостилицком направлении.

Чтобы скрыть от противника сосредоточение ударной группы в центре, мы широко применяли оперативную маскировку. На правом фланге армии в первых числах января три дня демонстрировали сосредоточение пехоты, артиллерии и танков. Для этого широко использовали деревянные макеты, а также мощные громкоговорящие установки.

Работали некоторые радиостанции артиллерийских и танковых частей, расположенных на правом фланге. На всем фронте была проведена разведка боем, при этом наиболее активные действия велись опять-таки на правом фланге.

Авиация демонстративно вела усиленную разведку копорского направления, ночью бомбила там узлы сопротивления противника, имитировала прикрытие истребителями сосредоточения наших войск.

Словом, все делалось для того, чтобы привлечь внимание противника к нашему правому флангу, скрыть истинное направление главного удара, обеспечить тактическую внезапность наступления.

Путем перегруппировки войск удалось достичь на узком участке намеченного прорыва трехкратного превосходства в живой силе и более четырехкратного – в танках, орудиях и минометах.

13 января передовые траншеи были приближены к противнику на 150–350 метров. Стрелковые части выдвинулись ночью в нейтральную полосу и быстро окопались. Это оказалось полной неожиданностью для противника.

В ночь, предшествовавшую началу наступления, девять саперных рот перед фронтом трех стрелковых дивизий первого эшелона проделали 109 проходов в минных полях и заложили заряды под проволочными заграждениями противника. Заряды были взорваны, когда началась артиллерийская подготовка.

Накануне наступления я побывал почти во всех соединениях ударной группировки, обошел исходные позиции, побеседовал с командирами полков и дивизий, проверяя подготовку к прорыву. Хотелось предусмотреть все до мелочи, использовать весь опыт, накопленный за годы войны.

Свой наблюдательный пункт вынес на гору Колокольня, поближе к исходным позициям стрелковых дивизий первого эшелона. Вообще-то место там было небезопасное. Рядом располагались НП командира 43-го корпуса генерала А. И. Андреева и командира 90-й дивизии полковника Н. Г. Лященко. Таким образом, на маленьком пятачке сосредоточились три наблюдательных пункта. Но другого выбора не было: гора Колокольня являлась единственным местом, с которого можно было видеть боевые порядки соединений, действующих на главном направлении.

Поздно ночью я вышел из блиндажа в траншею, закурил. Несмотря на усталость, спать не хотелось.

Я знал, что в эти часы войска скрытно выдвигались на исходные позиции. На переднем крае, до которого от моего НП было не более 300 метров, стояла тишина. Значит, пока все в порядке, противник ничего не подозревает.

В траншее вдруг зашуршал снег. Я негромко окликнул:

– Кто идет?

– Свои, товарищ командующий, – послышался знакомый голос генерала Андреева. Следом за командиром корпуса подошел полковник Лященко.

– Где были? Почему не отдыхаете? – спросил я.

– Зашел доложить, что все готово, – ответил генерал Андреев. – Проверял, как дивизии заняли исходные позиции. Вот встретил полковника Лященко. Он тоже был в полках.

– Идите отдыхать. Можно поспать еще несколько часов.

– А вы сами-то что не спите, товарищ командующий?

– Слушаю, как ведет себя противник. Кажется, спокойно. У вас, товарищ Лященко, все в порядке?

– Так точно. Готовы хоть сейчас начинать.

– Ну ладно. Смотрите, при атаке Гостилиц не потеряйте темп. Если будете действовать быстро – дело пойдет. Когда выйдете на южную окраину Гостилиц, будьте готовы к отражению контратак с юго-запада. Постарайтесь подтянуть противотанковые средства.

– Учту, товарищ командующий.

Я спустился в блиндаж, заставил себя заснуть. На рассвете меня разбудил громкий, задорный крик петуха. Это было неожиданно: рядом передний край, поблизости ни одной деревни, и вдруг – петух. Откуда он тут взялся?

– Это полковника Лященко петух, – сказал всезнающий адъютант Рожков. – Полковник его всегда с собой возит, а зачем – неизвестно. Петух совсем ручной, привык к хозяину, как собачонка. Пусть его кричит. Говорят, если петух громко поет, день будет хороший.

Я стал натягивать сапоги. Спать уже больше не хотелось.

Утро 14 января выдалось необыкновенно тихим. Белые клочья тумана окутывали землю, цеплялись за ветви поредевшего от артиллерийского обстрела леса, покрывали прозрачной пеленой передний край обороны наших войск. Казалось, уставшая от кровопролитных боев земля решила отдохнуть и ничто не может нарушить ее покой. А между тем именно в это спокойное утро командиры полков и дивизий 2-й ударной армии, которая сосредоточилась для наступления, испытывали необыкновенное волнение, тот подъем душевных сил, который всегда предшествует историческим событиям.

Командиры смотрели на часы и ждали. Ждал и я. А стрелки часов, как нарочно, двигались медленно. Казалось, время приостановило свой бег и не торопится приблизиться к заветной цифре: 9 часов 35 минут. Особенно тягостны были последние минуты и даже секунды…

И хотя все мы ожидали этого момента, ожидали не один день и месяц, он наступил неожиданно. Тишина январского утра была разорвана громовыми раскатами. Даже бывалым бойцам показалось, что такой канонады они раньше не слышали. Шестьдесят минут артиллеристы 2-й ударной армии и Краснознаменного Балтийского флота обрабатывали главную полосу обороны гитлеровцев. На позиции врага обрушилось свыше 100 тысяч снарядов и мин.

О том, насколько огонь нашей артиллерии был мощным и точным, говорят показания пленных, взятых войсками армии в этой операции. Так, обер-фельдфебель третьей роты 19-го полка 10-й авиаполевой дивизии показал: «В нашей роте после артподготовки русских из ста сорока человек в живых осталось только девять. Это те счастливцы, которым во время артподготовки удалось выползти за свой передний край. Все мы имели один выход – сдаться в плен».

Да, огонь артиллерии был очень силен. 2-я ударная армия имела на плацдарме 1152 орудия и 1482 миномета. Из этого количества на участке прорыва (10,5 километра) удалось сосредоточить 1773 орудия и миномета, что составляло около 170 стволов на один километр фронта.

Кроме того, большую помощь в прорыве нам оказала морская артиллерия кораблей и фортов Кронштадта, а также авиация. Темп стрельбы морской артиллерии во время артподготовки был очень напряженным: на орудие калибра 130 мм приходилось 60 выстрелов, а калибра 180 мм – 36. Стрельба была такой, что краска на стволах орудий сгорела.

В результате внезапного массированного удара артиллерии армии и Краснознаменного Балтийского флота живая сила и техника врага понесли весьма ощутимые потери. Были подавлены основные артиллерийские и минометные позиции гитлеровцев, нарушена работа их штабов, которые потеряли управление войсками.

Командующий Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц, командир 1-й артиллерийской группы подполковник Проскурин и командующий ВВС флота генерал М. И. Самохин имели свой наблюдательный пункт на плацдарме и поддерживали непосредственную связь с командармом и командиром правофлангового корпуса А. И. Андреевым.

Авиация в первый день наступления из-за плохой погоды вылетала редко. И все же морские летчики сумели сделать 75 самолето-вылетов.

Особое внимание мы уделили использованию орудий, выделенных для ведения огня прямой наводкой, при уничтожении дзотов и огневых точек на переднем крае, а также для проделывания проходов в проволочных заграждениях и минных полях.

В 10 часов 40 минут соединения, входившие в состав ударной группировки, тесно взаимодействуя с танками и артиллерией, пошли в атаку. С участка 286-го полка 90-й дивизии донеслись звуки духового оркестра. В первую траншею внесли Боевое Знамя полка.

Танки с трудом двигались по оттаявшей болотистой земле. Но пехотинцы, одетые в белые маскировочные халаты, смело устремились вперед. Со своего наблюдательного пункта я отчетливо видел, как пехота и танки овладели первой вражеской траншеей и стали безостановочно продвигаться дальше.

Хотелось знать, что делается на левом фланге, невидимом с моего наблюдательного пункта. Судя по сильной стрельбе, противник там оказывал ожесточенное сопротивление. Я позвонил генералу Андрееву:

– Как дела на левом фланге?

– Все идет нормально, дивизии продвигаются. Переходите ко мне или на НП полковника Лященко. От нас левый фланг отлично просматривается.

И только я завернул за изгиб траншеи, как в то место, откуда ушел, угодил снаряд. Наблюдательный пункт был почти полностью разрушен.

К середине дня 14 января части 90-й дивизии овладели деревней Гостилицы, превращенной гитлеровцами в опорный пункт. Как мы и предполагали, противник пытался контратаковать во фланг выдвинувшийся вперед 286-й стрелковый полк и вновь занять деревню. В борьбу с ним вступила полковая противотанковая батарея, при этом артиллеристы проявили исключительную стойкость и мужество.

Особенно отличился командир орудия сержант Т. И. Морозов. Весь его расчет вышел из строя. Морозова ранило, но он продолжал вести по танкам огонь, пока не отбили контратаку врага. За этот подвиг Морозову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Успешно наступали полки первого эшелона 48-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор А. И. Сафронов.

Противник пытался подвести к месту прорыва новые силы, но утром 15 января перешла в наступление 42-я армия. Это помешало гитлеровскому командованию осуществить маневр резервами. Однако сопротивление врага еще не было сломлено.

15 января гитлеровцы предприняли до тридцати контратак силами от взвода до роты при поддержке танков. Наиболее упорно сопротивлялись они в районе деревни Варвароси, где проходил стык 90-й и 48-й стрелковых дивизий. Один из полков 48-й дивизии задержался, открыв правый фланг 173-го полка 90-й дивизии. Этим мог воспользоваться противник. Батальону лыжников 90-й дивизии было приказано оказать помощь соседу.

Батальон состоял исключительно из молодежи, уроженцев Вологодской области. Все солдаты прекрасно ходили на лыжах, были закаленными, физически выносливыми, смелыми, в большинстве своем комсомольцами. Командовал батальоном майор Алтухов.

В ночь на 16 января лыжники по лесу подошли к Варвароси, окружили деревню с трех сторон и стремительно атаковали противника, застигнутого врасплох. Одетые в белые маскировочные халаты, лыжники беззвучно скользили по улицам села, бросая гранаты в дома, где находились гитлеровцы. Почти весь гарнизон Варвароси был уничтожен ими. Лыжники захватили много различного вооружения и военного имущества.

На следующую ночь батальон так же дерзко и внезапно атаковал опорный пункт фашистов в деревне Дятлово. В этом бою геройски погиб майор Алтухов.

17 января по всей армии разнеслась весть о бессмертном подвиге старшего сержанта И. К. Скуридина из 4-го полка 98-й стрелковой дивизии. Дивизия находилась во втором эшелоне корпуса и была введена в бой 15 января. Развивая наступление на волосовском направлении, 4-й полк завязал бой за деревню Сокули, превращенную гитлеровцами в опорный пункт.

Одна из стрелковых рот была остановлена огнем из хорошо замаскированного дзота. Бойцы залегли на открытом месте. Положение создалось критическое.

По занесенной снегом канаве Скуридину удалось подобраться почти вплотную к вражеской огневой точке. Вся рота следила за его смелыми действиями. Вот он встал и метнул в дзот одну за другой три гранаты. Огневая точка умолкла.

Воспользовавшись этим, бойцы сделали новый рывок к деревне. Но казавшийся уничтоженным дзот ожил. Тогда старший сержант Скуридин на глазах у атакующих бойцов ничком бросился на амбразуру и закрыл ее своим телом.

Старшему сержанту И. К. Скуридину было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Эти незабываемые события никогда не изгладятся из нашей памяти.

Вспоминая о былом, и в частности о боевых действиях 2-й ударной армии, мне хочется, как бывшему командарму, обратить слова глубокой благодарности и признательности к боевым товарищам, друзьям-однополчанам, к тем тысячам замечательных советских офицеров, сержантов и солдат, которые воевали в составе 2-й ударной армии и на долю которых выпали суровые испытания. В этих испытаниях ярко раскрылись замечательные качества наших воинов – их невиданная стойкость, упорство и мужество в борьбе с врагом, вера в победу, верность Родине и Коммунистической партии.

Время выветрило из памяти немало имен. Да человеческий мозг и не в состоянии запомнить тысячи и тысячи фамилий; но многие герои, которых я знал лично, и сегодня живут в моем сердце и памяти.

Мне никогда не забыть массовый героизм, который проявляли воины 2-й ударной армии в наступательных боях 1944 года. Отличившихся в бою командиры дивизий и полков награждали непосредственно на поле боя. Наибольший наступательный порыв в 131-й стрелковой дивизии проявили бойцы стрелковой роты 482-го стрелкового полка, наступавшие на Порожки. Этой ротой командовал капитан Марченко. Уничтожив в рукопашном бою свыше 30 вражеских солдат и офицеров, рота быстро овладела первой траншеей. Затем, не задерживаясь, продолжала наступать на Глагино, расположенное в глубине обороны противника.

Дважды раненный, командир другой роты, Сергей Кондратьев, оставался в строю и продолжал руководить боем своего подразделения. Его ранило в третий раз, ранило тяжело, смертельно. В это время рота отбивала очередную контратаку противника. Вестовой командира роты и наши мужественные бойцы-санитары пытались унести Кондратьева с поля боя в медпункт. Но, уже лежа на волокуше, Сергей Кондратьев приказал везти себя не в тыл, а вперед, туда, где гремел бой. Сознание покидало командира. Тогда он, превозмогая боль, сказал вестовому: «Ваня, передай всей роте… Гоните врага… с нашей земли… Умираю… за Родину… партию… Ленинград…» И умолк навсегда.

Бойцы роты свято выполнили последнюю волю командира. Вместе с другими подразделениями батальона они успешно отбили контратаку противника, уничтожили свыше 200 его солдат и офицеров и двинулись вперед…

Часто солдаты заменяли в бою выбывших из строя командиров – и подразделения продолжали успешно выполнять боевую задачу.

Вот выбыл из строя командир взвода. Старший сержант Кокарев подает команду: «Слушай меня. Вперед, за мной!» Но на пути взвода – действующий дзот, из которого бьют два пулемета. Старший сержант Кокарев с двумя бойцами ползет к дзоту и забрасывает его гранатами. Дзот парализован. Шесть немецких пулеметчиков нашли в нем свою смерть.

Комсомолец Борис Тюкин отважно сражался за Родину. Выбивая из траншеи гитлеровцев, он столкнулся с группой фашистских солдат. Юноша смело вступил с ними в схватку: огнем из автомата он уложил четверых гитлеровцев и продолжал продвигаться вдоль траншеи.

Спустя некоторое время разорвавшейся вблизи гранатой Борис Акимович Тюкин был смертельно ранен. Он не дожил до своего девятнадцатилетия всего несколько дней.

Не так давно я получил письмо от бывшего солдата П. А. Климова, который сражался под Ленинградом в рядах 1030-го стрелкового полка 260-й стрелковой дивизии, К письму старый воин приложил рассказ о своих товарищах-однополчанах. Он просил меня, чтобы этот материал я поместил в книге «Поднятые по тревоге». Но просьба пришла с опозданием, книга уже вышла. С некоторыми сокращениями я хочу теперь, пользуясь случаем, обнародовать написанное П. А. Климовым. Вот что он сообщил мне:

«Перед нами проходили сильно укрепленные позиции противника. Нашей третьей роте была поставлена задача во что бы то ни стало овладеть важной высотой и заблокировать немецкие огневые точки. В роте было 25–30 активных штыков, командовал ею только что окончивший военное училище лейтенант Коновалов, совсем еще юноша – многие из солдат годились ему в отцы. Рота успешно выполнила боевой приказ. Высота была взята. Теперь нужно было ее удержать. Мы знали, что противник не успокоится, он примет все меры, чтобы вернуть потерянное. И мы стали укрепляться.

Вскоре, как мы и ожидали, противник начал атаку. На опушке леса показались неровные цепи. Фашистов было несколько сот. Они шли не торопясь, не пригибаясь к земле, во весь рост. Лейтенант вгляделся и сказал: „Пьяные“. И это действительно была пьяная ватага. Они шли расстегнув мундиры, что-то хрипло выкрикивая. Их было в несколько раз больше, чем нас. Удержимся ли?

И тогда парторг нашей роты старший сержант Шаповалов сказал: „Поклянемся, что высоту отстоим. Будем драться до последней капли крови. Ведь это наша земля!“ И мы поклялись.

Мы били метко, немцы то залегали, то поднимались вновь, то снова валились на землю и расползались во все стороны. Подступы к высоте были усеяны трупами.

И тут обрушилась на нас артиллерия. И пошли танки. А за ними автоматчики. Уже погибли Квашин, Кочерян, Смирнов, Котов. Были ранены Губин, Устинов, Лобадзе, Миронов. Раненые не покидали своих мест, продолжали стрелять, хотя сил у них становилось все меньше и меньше. Редели наши шеренги, а тут еще осколком мины тяжело ранило лейтенанта Коновалова. Парторг роты Шаповалов приказал оттащить его в укрытие, а сам принял командование ротой.

Бой становился все яростнее. Казалось, нет больше сил задержать врага. А он был уже совсем близко. Автоматы к животу, крики, беспрерывная пальба. Гитлеровцы в двух шагах; тяжело дыша, они лезут на нас, рвутся к пулеметным гнездам. Навстречу им встает Осипов, огромный, самый рослый солдат роты. Он бросается к первому немцу. Удар прикладом – и немец валится к его ногам. Второй выхватывает нож, но приклад достает и этого фашиста. А немцы все лезут и лезут, и нет им счета. И нет, кажется, сил их остановить.

И тут из укрытия медленно вылез лейтенант Коновалов. Гимнастерка в крови, порванная в клочья. Лицо белее мела, от нестерпимой боли он кусает губы. Страшным усилием воли он заставляет себя приподняться, замахивается и бросает в сторону немцев противотанковую гранату. И падает.

Тут, словно по отданному лейтенантом сигналу, громыхнуло могучее русское „ура!“. На помощь к нам спешил батальон. Немцы не выдержали его стремительного натиска, побежали, оставляя за собой десятки трупов.

Все горело. Гул боя, затихая, откатывался вглубь фашистской обороны. А мы стояли на бруствере окопа – пять человек, оставшихся от роты лейтенанта Коновалова.

Мы смотрели на лежащих вокруг наших товарищей, отдавших жизнь за свободу Родины. Они сделали все, что было в человеческих силах, они клятву сдержали, выстояли. Они дрались с ненавистным врагом до последней капли крови».

И так, до последней капли крови, дрались все.

Храбрость, мужество и исключительную самоотверженность проявили в боях славные летчики наших Военно-Воздушных Сил.

С группой летчиков-штурмовиков морской авиации капитан И. А. Иржак стал расстреливать на бреющем полете скопившихся в одном из населенных пунктов вражеских солдат и офицеров. Его боевая машина была подожжена огнем зенитной артиллерии противника.

Верный сын Родины, капитан Иржак направил свой пылающий самолет в здание, около которого находилось много гитлеровцев и машин.

За смерть отважного героя, повторившего подвиг Гастелло, заплатили своей жизнью десятки оккупантов.

Наши славные моряки-балтийцы не только поражали врага огнем корабельных орудий, но и героически сражались непосредственно в боевых порядках. Спаянные крепкой дружбой, они проявляли в боях беззаветную храбрость. Фашисты до ужаса боялись безудержно смелых, стремительных атак морской пехоты.

Флот, блокированный вместе с армией с суши и моря, в тесном взаимодействии с сухопутными войсками принимал самое деятельное участие в операции и всеми силами и средствами помогал войскам армии наносить сокрушительные удары по войскам противника.

Могучая артиллерия линейных кораблей «Октябрьская революция», «Петропавловск», крейсеров «Максим Горький» и «Киров», эскадренных миноносцев «Свирепый», «Грозящий», «Строгий», «Опытный» и других метко разила врага, разрушая его позиции. Хорошо и точно вели огонь артиллеристы 101-й морской бригады железнодорожной артиллерии.

Надо воздать должное вице-адмиралу И. И. Грену, которому принадлежит большая заслуга в подготовке моряков-артиллеристов.

За успешное содействие войскам Ленинградского фронта в разгроме немецко-фашистских войск под Ленинградом Президиум Верховного Совета СССР наградил крейсер «Максим Горький» орденом Красного Знамени. За отличные боевые действия 101-й морской бригаде железнодорожной артиллерии было присвоено звание гвардейской Красносельской и она была награждена орденом Красного Знамени. Ордена Красного Знамени удостоились также 21-й истребительный авиаполк и 15-й отдельный разведывательный полк ВВС флота.

За личную храбрость и мужество, проявленные в ходе боев, многие матросы и офицеры флота были награждены орденами и медалями Советского Союза, а лучшим из лучших присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

В наступательных боях под Ленинградом советские воины проявляли массовый героизм. Не преувеличивая, можно сказать, что каждый солдат, матрос, каждый сержант и офицер был героем, дрался с врагом не щадя своей крови и жизни, добывая победу не только воинским умением, но и личным бесстрашием.

Только во 2-й ударной и 42-й армиях за десять дней боев был награжден 3281 человек.

Наше наступление развивалось в целом успешно, хотя вначале темпы продвижения были не слишком высокими. За два первых дня боев соединения продвинулись всего на шесть километров.

Мы наращивали силу удара за счет ввода в бой вторых эшелонов стрелковых корпусов, а с утра 17 января для развития успеха в направлении Кипень, Ропша ввели в бой армейский танковый резерв, состоявший из танковой бригады, полка самоходной артиллерии, артиллерийского пушечного полка, стрелкового батальона и двух саперных рот. Пехотинцы и саперы двигались за танками на автомашинах. За этой подвижной группой действовала 43-я дивизия 122-го стрелкового корпуса. 18 января в бой вступил второй эшелон армии – 108-й стрелковый корпус, который получил задачу выйти на рубеж Волосово – Большие и Малые Горки – Ропша и в дальнейшем наступать в направлении на Красное Село.

Подвижные группы 2-й ударной и 42-й армий с боями продвигались навстречу друг другу, окружая и уничтожая вражеские арьергарды. Прикрываясь ими, фашистское командование пыталось вывести свои войска из районов Ропши и Красного Села.

Войска уходили вперед, и 18 января штабу армии также пришлось переезжать на новое место. Я спросил у генерала Кокорева:

– Петр Иванович, на новом КП все подготовлено?

– Так точно. Туда уже выехали комендант штаба и офицеры оперативного отдела.

Уверенный, что с перемещением штаба все в порядке, я поехал в 43-й корпус к генералу Андрееву, а оттуда – прямо на новое место. КП предполагалось разместить на окраине одной деревни. Мы разыскали ее без труда, но оказалось, что штаб туда еще не перебрался. Приехал лишь комендант с пятью солдатами. Он сидел в пустом каменном доме и отчаянно ругал связистов, которые где-то застряли и все еще не подтянули телефонную линию.

– Где будет мое рабочее место? – обратился я к коменданту.

– А вот здесь, в этом доме, товарищ генерал.

Я оглядел комнаты, в которых не было никакой мебели, если не считать большого стола. Мы решили подождать подхода штаба, тем более что Кокорев, с которым мне удалось связаться по радио, сообщил, что все уже находятся в пути.

В доме топилась печь. Можно было снять шинель и немного отдохнуть. Но отдых наш был нарушен самым неожиданным образом.

Из окна комнаты виднелась высотка, покрытая лесом. Вдруг я увидел, что, огибая эту высотку, к дому движутся двенадцать танков, а за ними спешит пехота – человек около ста. Когда танки подошли ближе, стало ясно, что это фашистские машины.

Что делать? Отходить некуда – дом стоит на открытом месте. Начнем перебегать к лесу – фашисты положат всех пулеметным огнем, да и от танков не убежишь. Оставалось одно: защищаться до последнего.

В доме нас было четырнадцать: шесть автоматчиков, два шофера, два радиста, шифровальщик, комендант, мой адъютант Рожков и я. Положение создалось не из веселых: соотношение сил было явно не в нашу пользу.

Я приказал всем встать у окон, проверить оружие, подготовить гранаты, которых у нас нашлось около десятка.

Помню, не страх, а злость и досаду испытывал я в те минуты. Очень уж глупым казалось погибнуть вот так, в результате нелепой случайности и собственной беспечности.

Танки подходили все ближе. Они шли, вытянувшись в колонну. Пехота еще не развернулась в цепь и двигалась беспорядочной толпой. Значит, противник не обнаружил нас. Но около дома стояли автомобили. Их-то гитлеровцы не могли не заметить, проходя мимо. Придется нам открывать огонь первыми. Нужно попытаться отсечь пехоту от танков, а потом гранатами вывести из строя хоть несколько машин. Может, удастся противника повернуть.

Пехота уже метрах в двухстах. Солдаты идут по-прежнему толпой. Никаких приготовлений к бою не видно. У танков открытые люки. Что же, тем лучше! Внезапный удар ошеломляет, сеет панику.

– Огонь! – скомандовал я.

Дружно затрещали наши автоматы. Несколько фашистских солдат сразу упало, а остальные – я даже не поверил своим глазам, – вместо того чтобы залечь или развернуться в цепь, бросили оружие и подняли руки. Танки остановились, из люков высунулись танкисты, махая белыми платками.

Что за чертовщина? Почему сдаются, чего испугались?

Трое наших автоматчиков вышли из дома и, держа оружие наготове, направились к гитлеровцам. Мы для острастки дали еще несколько очередей. Вскоре автоматчики вернулись и привели с собой фашистского офицера, который немного говорил по-русски.

Из его объяснений мы поняли, что это подразделение оторвалось от своей части и второй день блуждает по окрестным лесам и болотам. Потеряв надежду соединиться со своими, гитлеровцы решили при первой возможности сдаться в плен.

Генералу армии Л. А. Говорову я не рискнул докладывать об этом случае, но член Военного совета фронта каким-то образом узнал обо всем и сделал мне выговор за беспечность.

– Если бы гитлеровцы знали, что в доме находится командующий армией, они не стали бы сдаваться в плен, – говорил член Военного совета. – Все могло кончиться для вас очень печально.

В течение 18 и 19 января соединения 108-го и 122-го стрелковых корпусов продолжали наступление и овладели населенными пунктами Кипень и Ропша. Войска 42-й армии штурмом взяли Красное Село. Передовые подразделения нашей подвижной группы отчетливо слышали шум боя, который вели теснящие противника части 42-й армии.

В 21 час 19 января мне доложили, что в районе Русско-Высоцкого, восточнее Ропши, подразделения 462-го полка 168-й стрелковой дивизии встретились с подвижной группой 42-й армии, наступавшей с красносельского направления. А 20 января попавшие в окружение фашистские части были полностью ликвидированы.

Все мы, от солдата до генерала, были уверены в победном исходе операции. Эту уверенность вселяли и добрые вести, поступавшие к нам с других фронтов. На юге развернулось грандиозное наступление. Успешные бои вели войска 1-го Прибалтийского фронта. В подобной обстановке группа армий «Север» не могла получить существенной помощи резервами. Враг начал выдыхаться.

19 января вечером московское небо озарил салют в честь прорыва обороны немцев. Отличившимся соединениям и частям 2-й ударной и 42-й армий, 13-й воздушной армии и авиации флота были присвоены наименования «Красносельских» и «Ропшинских».

Наши войска, продолжая наступать, овладели городами Пушкином и Павловском, а в ночь на 26 января – Гатчиной, крупнейшим узлом обороны гитлеровцев.

Одновременно с нами наступали войска Волховского фронта. Завершив прорыв заблаговременно подготовленной обороны врага севернее и южнее Новгорода, дивизии 59-й армии форсировали реку Волхов и озеро Ильмень. 20 января они овладели древним русским городом Новгородом.

Боясь попасть в окружение в районе Мга – Тосно, гитлеровцы в ночь на 21 января начали отходить. Войска левого крыла Ленинградского фронта и правого крыла Волховского перешли к его преследованию и освободили Тосно, Любань, Чудово.

Успешно развивались действия войск 2-го Прибалтийского фронта в районе Новосокольников (командующий генерал армии М. М. Попов). Они сковывали 16-ю армию врага, не допуская переброски ее войск под Ленинград и Новгород.

Неоценимую помощь действующей армии оказывали ленинградские партизаны.

В результате к концу января Ленинград был окончательно освобожден от вражеской блокады и Октябрьская железная дорога очищена от противника. Войска Ленинградского фронта вышли на рубеж реки Луга и захватили на отдельных участках плацдармы на ее западном берегу.

Хотя гитлеровское командование и возлагало надежды на неприступность и несокрушимость своих позиций под Ленинградом, оно не могло не чувствовать, что час расплаты за все зверства фашистов под Ленинградом близок. Поэтому проводилась большая обработка гитлеровских солдат и офицеров, чтобы поднять их дух и веру в уже ставшую мифом непобедимость немецкой военной машины, веру в силу приказа. Захваченные нами документы и показания пленных убедительно рассказывают о том, что думали в те дни фашистские оккупанты и что они предпринимали.

Вот выдержки из обращения командира 50-го армейского корпуса вермахта к войскам от 22 декабря 1943 года: «…Нет сомнения в том, что противник в скором времени, выбрав благоприятную погоду и местность, перейдет в наступление на различных участках Ленинградского и Ораниенбаумского фронта. Каждый из нас должен знать – какой цели он хочет достичь этим наступлением. Он хочет уничтожить армию. Противник надеется добиться решения в свою пользу на всем Восточном фронте…Мы должны выполнить приказ. Это значит, что никто не двинется назад, каждый будет бороться до последнего патрона, до последней гранаты…»