Текст книги "Сергей Есенин. Казнь после убийства"

Автор книги: Виктор Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

 
За праведные раны,
За ливень кровяной
Расплатятся тираны
Презренной головой.
Купеческие туши
И падаль по церквам,
В седых горах, на суше
Погибель злая вам!
 

Если бы не подпись «Николай Клюев», стихотворение «Песнь похода» можно было бы отнести к наследию Василия Князева и ему подобных «красных звонарей». Певец старой Руси далеко не такой простак, каким его представляют себе нынешние поклонники его оригинального таланта – чего стоит одна строчка: «И падаль по церквам»!Из подобных стихотворений можно составить солидный клюевский сборник, способный смутить созданные сегодня в разных городах общества и клубы его имени. Не то у Есенина, несмотря на его ранний социальный романтизм, сохранившего сострадание к «маленькому человеку» на войне и ощущавшего растерянность перед революционным Молохом («И ничья непонятна вина…»), гордящегося чистотой своих крестьянских рук («Не расстреливал несчастных по темницам..»), понимавшего, что в страну грядущего единомышленники Троцкого гребут «веслами отрубленных рук», что «пришли те же жулики, те же воры и законом революции всех взяли в плен…». В 1925 году Клюев недалеко ушел от времени «Красного набата», это значительно позже для него наступит период политического отрезвления. Нет, тогда Есенин внутренне был антиподом своего старшего собрата.

На страницах газеты (1919. № 105. № 211) публикуются заметки «красноармейца Медведева» о фронтовых буднях «Н-ского стрелкового полка», а в 105-м номере помещено стихотворение «Красноармейцу» за подписью «П. Медведев». В 64-м выпуске (27 марта 1919 года) тот же автор призывает устранить из Советов в деревнях «кулаков» и посадить на их место армейских председателей, «чтобы солнце социализма освещало наши глухие и темные места».

Требуется тяжкая черная работа для уточнения личности этого «социалиста» (сексот ГПУ Павел Медведев свое участие в Гражданской войне в анкетах тщательно скрывал), но мы уже сейчас склонны думать, – красноармеец Медведев и понятой, одобривший фальшивый милицейский протокол, регистрировавший смерть Есенина, – один и тот же товарищ, давний знакомый хозяйки «Красного набата» (и «Красной газеты») А. Я. Рубинштейн.

Согласитесь, чтение старых газет полезно – тем более в информационном «есенинском» вакууме, искусственно созданном на протяжении десятилетий (спецхранов и архивных тайников сегодня не менее, чем до «перестройки», и запретительных инструкций тоже предостаточно).

Закрывая «Набат», упомянем еще одного его автора, пулеметчика Перина (стихотворение «Павшим в бою», 1919, № 150). Уж не школьный ли приятель Эрлиха, называвшего эту фамилию в одной из своих рифмованных затей? Деталь существенная: «знакомый» уже нам загадочный П. П. Петров некоторое время проживал совместно с Периным в одной явочно-конспиративной квартире.

«Набат» – откровенно экстремистское издание. С полос газеты не сходит лозунг: «Да здравствует всемирная революция и ее вожди тов. Ленин, Зиновьев и Троцкий!»

Оговоримся, А. Я. Рубинштейн – далеко не единственная и зачастую не главная вдохновительница «Набата». В состав редколлегии в разные годы входили известные в истории революции и Гражданской войны деятели: Смилга, Семашко, Лашевич, Сафаров, Толмачев и др. Среди знакомых имен есть и неприметные, мало что говорящие сегодня массовому сознанию, но по значению не уступающие прославленным большевикам-краскомам.

Например, с 20 июня 1918 года во главе Политотдела 3-й армии стоял член Высшей военной инспекции Фейерабенд, личность загадочная, темная, одно время глава военной разведки всей Красной Армии; Фейерабенд, на наш взгляд, играл чуть ли не первостепенную роль в Могилеве при отречении Николая II от власти. Он один из разжигателей Гражданской войны. В 1919 году в Северо-Американских Соединенных Штатах на русском языке вышла брошюра («Документы Сиссона») с сверхсекретной перепиской Ленина и его соратников с высокопоставленными чинами Германии (субсидировавшей «Великую Октябрьскую»). В этих материалах встречается и фамилия Фейерабенда, [144]144
  Краткие исторические данные о политработе в 5-й Армии в связи историей «Красного набата» Фейерабенда, начальника разведки Красной Армии, см. «Красный набат», 1918,63(458).


[Закрыть]по нашему мнению, офицера кайзеровской военной разведки. Разумеется, «наша» Рубинштейн по роду службы поддерживала связь с первым политотдельским комиссаром 3-й армии Фейерабендом.

Тиражи газеты (бесплатной) были астрономические. За время существования «Красного набата» (1918–1920) политотдел 3-й армии (ПОАРМ) распространил 11 миллионов 119 тысяч 475 экземпляров, прибавьте сюда еще миллионы различных воззваний, листовок, газет-приложений и т. д. – и станут понятны чудовищные масштабы, влияние на умы «пролетарских масс» целеустремленных писак. Так за частным фактом одной биографии познается еще далеко не прочитанная история тех страшных лет.

В 1922 году уральский боевой опыт Рубинштейн учли, ее направили в ленинградскую «Красную газету», позже сделали главной подметальщицей кровавых «англетеровских» следов. История этой газеты сегодня маскируется; ее наследница, «Вечерний Ленинград» (ныне – «Вечерний Петербург»), выпустила (1968) помпезный юбилейный сборник-дайджест, посвященный 50-летию своего существования. Полистав его, мы убедились, насколько осторожно «вечерники» обошли острые углы своего прошлого. Используя различные источники, мы – впервые за последние десятилетия – кратко восстановим желтую хронику «Красной газеты». Такая реставрация поможет лучше объяснить истоки ненависти к великому национальному поэту. При этом обещаем неожиданности.

Сразу сюрприз: оказывается, с первого номера (25 января 1918 года) «Красной газеты», основанной Володарским, ее соредактором и активнейшим сотрудником выступал… Лев Сосновский, позже взявший на себя прокурорские обязанности по отношению к Есенину. Для тех, кто незнаком с пером «экса», соучастника убийства Николая II, одна цитата из его статьи «Развенчайте хулиганство»:

«В этом жутком логове (имеется в виду, конечно же, кабак. – В. К.) формируется идеология Есенина, которого (не с похмелья ли?) нарекли "великим национальным поэтом "(курсив мой. – В. К.) и вывесили плакат без всякого протеста со стороны коммунистов, руководителей Дома Печати».

Доминанта иррациональной ненависти понятна. Кипящий злобой «картофельный журналистик» (характеристика Сосновского Есениным в его статье «Россияне»), абсолютно чуждый русской культуре да и вообще любой культуре, вопиет: «Только теперь спохватились, что с есенинщиной надо бороться». И далее совсем нагло: «Уже прошел первый угар, вознесший этого свихнувшегося талантливого неудачника чуть не в великие национальные поэты».

С первых же номеров в «Красной газете» подвизается Василий Князев, [145]145
  О выступлении В. В. Князева в «Красном набате» см., например, его стихотворение (под псевдонимом «Красный звонарь») [1919,14 августа], «Благовест» («Поверьте, братья…»).


[Закрыть]поспешивший в 1918 году, сразу же после убийства редактора-основателя, выпустить брошюру «В. Володарский». Он горячо откликался на слова своего кумира-благодетеля: «Мы требуем самой решительной и беспощадной борьбы со всеми контрреволюционерами…» Этому завету красный звонарь остался верен и в 1925 году, когда Володарскому в Ленинграде был поставлен памятник, а Есенин в том же городе зверски убит.

С первых же выпусков «Красная газета» публикует и заметки Ал. Сандро (Кусикова), ласкового врага Есенина, грозившего ему в 1923 году запрещением въезда в СССР после путешествия за границу с Айседорой Дункан. Сегодня отпали сомнения в том, какому идолу служил Сандро-Кусиков, эмигрировав в Париж. Да он и сам почти не скрывал своей хорошо оплачиваемой тайной работы (см. его признание в сборнике «Русское зарубежье о Есенине»), Последний, излишне доверчивый, по пути из-за границы домой написал Кусикову о своем категорическом неприятии Февраля и Октября. Легко догадаться, что письмо не осталось в личном архиве адресата.

«Красная» издавалась на широкую ногу, бесплатно (!) распространялась по всей стране (в 1919 году тираж поставляемой в провинцию газеты составлял более 60 миллионов экземпляров!). Идеологическая зараза, обильно сдобренная социалистическими и коммунистическими лозунгами, эпидемически быстро расползалась по земле, сея смуту и кровь. «Пусть всегда живет в ней пламенный дух революции! – приветствовал «Красную» по случаю ее 5-летия Н. И. Бухарин. – Пусть звучит в ней голос великого города, его героического пролетариата, его погибшего трибуна Володарского…» Через четыре года Бухарин напишет «Злые заметки» с целью морально добить Есенина.

Редакционный особняк на Фонтанке, 57, видел многих сотрудников. В разные годы здесь работали: Г. Сафаров, А. Ильин-Женевский, Я. Никулихин, П. Коган, М. Левин (Северский), Н. Баскаков, А. Розовский (Рунов), М. Раппопорт, И. Гусев-Скальский, Н. Кузьмин (комиссар Балт-флота, один из главных душителей Кронштадтского восстания). Для многих красногазетчиков агитпроповское сочинительство было трамплином в большие партийные чины, в то же время редакция становилась гаванью для подуставших от «перманентной революции» видных членов партии.

В «Красной» оттачивали свои перья ее временные верховоды – поэт Илья Садофьев, критик Илья Груздев, драматург Сергей Гарин-Гарфильд. Закулисной роли первого из них после смерти Есенина мы касались, о травле его вторым из перечисленных говорить не хочется. О третьем дружке журналиста Георгия Устинова мы уже рассказывали.

«Странный» мор напал на красногазетчиков после XIV съезда РКП(б); в 1926 году один за другим исчезли Самуил Фарфель, Иосиф Янкелевич, несколько раньше Илларион Гусев, Дмитрий Бразуль-Брушковский (один из основателей стенных газет) и др. Догадливые люди помнят «дипломатичный» разнос по различным годам дат смерти попавших в 1937 году под жернова репрессий. Не из этой ли загадочной серии и более ранние смерти?..

С изданием «Красной газеты» прочно связано имя ее второго после Володарского редактора – Моисея Ионовича Лисовского (1887–1938). В 1918–1919 годах он член редколлегии и одно время – полновластный хозяин «вечерки». Заведовал Губполитпросветом. С марта 1924 по январь 1925 года вновь у руля «Красной».

В этот период «Красная» стала большим издательским комплексом, выпускающим книги и различные приложения.

Справка о М. И. Лисовском: родился в селе Каменское Екатеринославской губернии. Образование низшее. С 1904 года – партиец, в 1906–1910 годах скитался по тюрьмам и ссылкам. Как только нары и жандармский присмотр надоедали – убегал. В Гражданскую войну воевал почти на всех фронтах.

Практически Лисовский мало участвовал в работе газеты, лишь определял ее идеологическую стратегию. Единственной диктаторшей пребывала ответственный секретарь Рубинштейн.

Покинув «Красную газету», Лисовский оставался влиятельным и грозным партийным функционером и при необходимости мог оказывать сильное давление на ленинградские газеты. Его личное участие в журналистском шабаше при освещении события в «Англетере» не доказано, его служебные и прочие знакомства не исключают заинтересованности в исходе «дела Есенина». Собранные нами крохи биографии Лисовского, по-видимому, лишь начало нового сюжета.

Не менее сложными путями удалось «собрать» хронику жизни Якова Рафаиловича Ельковича. Он возглавил «Красную» с 22 января 1925 по I января 1926 года, то есть именно при нем красногазетчики изощрялись в очернении Есенина. Статьи и заметки готовились срочно в номер, в них немало путаницы, материалы не согласовывались со «Сменой», «Ленинградским рабочим» и другими здешними газетами – отсюда разноголосица в подаче фактов.

«Красная газета» первой поместила информацию о смерти Есенина 28 декабря 1925 года. На другой день критик Иннокентий Оксенов записал в своем «Дневнике»: «Вчера около 1 часа дня в "Звезде" я услыхал от Садофьева, что приехал Есенин, и обрадовался. Затем я поехал во Дворец Труда; заседание кончилось в 2,5 часа, и у ворот я купил "Красную" вечерку. Хорошо, что мне попался экземпляр с известием о смерти, иначе я в этот день до вечера ничего не знал бы» (Москва. 1995. № 9).

Пояснение: «Красная газета» стала платной газетой с 1922 года, нейтральная информация в ней 28 декабря была помещена в части тиража. Оперативность работы Рубинштейн и К ^о– фантастическая и крайне подозрительная.

Протокол № 16 заседания бюро коллектива «Красной газеты» от 13 мая 1924 года гласит: «Секретариат редакции будет открываться вместо 12-ти часов – с 2-х часов». Такой порядок предложила сама Рубинштейн. Даже если в 1925 году секретариат «вечерки» вернулся к прежнему графику работы (с 12 час), «Красная» никак не могла быть отпечатанной и переданной в киоски к 2 часам 30 минутам, когда ее приобрел Ин. Оксенов.

Заметим, «Правда» и другие газеты сообщили дату и время вскрытия 5-го номера «Англетера» – 28 декабря, 11 часов. При старой полиграфической базе, сложной организационно-технической практике выпуска газеты, необходимости ее транспортировки и т. п. за такой немыслимо короткий срок (2–2,5 часа) издание не могло дойти до читателя. Очевидно, Рубинштейн знала об убийстве Есенина уже поздно вечером 27 декабря (воскресенье) и приготовила заранее материал для печати.

28 декабря, когда еще не состоялась судмедэкспертиза тела поэта, «вечерка» известила о его самоубийстве, показала «Красные клыки» (так называлась стенная газета при редакции). Ложь тут же подхватили ТАСС, РОСТА, зарубежные агентства.

По явному недосмотру Рубинштейн и цензуры «проскочила» статья Бориса Лавренева «Казненный дегенератами», единственное честное слово о свершившемся злодеянии в хоре фальшивых и трусливых голосов советских писателей. Лавреневу пришлось на собрании литераторов отстаивать свою точку зрения. Показательно: авторы материалов по скорбному поводу не были духовно близки Есенину.

Рубинштейн и Елькович в конце декабря 1925 года, при завершении работы XIV съезда РКП(б), прямо-таки свирепствовали, защищая зиновьевскую «новую оппозицию». Елькович даже выставил охрану в типографии, где версталась «Красная газета», – до того ситуация обострилась.

1 января 1926 года подпись ответственного редактора была снята. Но он затеял своего рода сражение, когда ему приказали передать редакторство сталинскому посланцу И. Степанову-Скворцову. Последний, правда, формально руководил редакцией, практически же дело возглавил (официально с 24 февраля 1926 года) Петр Чагин, друг Есенина. И сразу тон отношения к памяти поэта изменился, посмертное над ним издевательство на время прекратилось. Кто знает, может быть, трагедии не случилось, если бы С. М. Киров и Петр Чагин приехали в Ленинград пораньше (из газетной хроники известно: Киров, назначенный новым партийным руководителем, прибыл в город 29 декабря).

Нельзя исключать того, что своевременно информированный Есенин бежал от суда в Ленинград под защиту по-доброму к нему относившегося Кирова-Кострикова, кстати, в отличие от многих заметных большевиков, весьма неплохого литературного критика, ценителя поэзии.

Вскоре П. И. Чагин, ставший главным редактором «Красной газеты», указал Рубинштейн на дверь. Через десять лет за троцкистско-террористическую деятельность ее арестуют и расстреляют [146]146
  ЦГАИПТД, секретно, ед. хр. 148991. Дело НД – 706. Комиссия при ЦК ВКПб. Об аресте 2 сентября 1936 г. А. Я. Рубинштейн [№ 270, п. 10].


[Закрыть].

Глава 13. Что Князев делал в морге?

 
Пророчит поросенка на обед,
Но твердо знаю я, что этот поросенок
Подписывал стихотворенья – Фет.
 

Особенно любил поглумиться над православной верой – в этом его пошлая фантазия не знала предела. Сравнивал усыпальницы Александро-Невской Лавры с общественными уборными («Красная газета»; 1927,16 февраля), стишки на подобную тему сочинял охапками. Александр Куприн писал 20 января 1920 года: «Ужас и отвращение возбуждают во мне пролетарские народные поэты. Василий Князев печатает кощунственное «Красное Евангелие» <… > виршеплеты в хромых, дергающихся, эпилептических стихах издеваются над телом Христовым, над фигурой Распятого, над Его муками и над невинной Его кровью».

Другой конек Красного Звонаря (один из псевдонимов Князева) – рифмогромыханье о должной вот-вот произойти «мировой революции». Особенно похвалялся своей «Песней Коммуны», которая представляла собой переиначенный текст английского гимна «Никогда, никогда, никогда англичане не будут рабами».

Продукцию неуемного куплетиста ценили лишь вульгарные критики, плохо представлявшие русскую жизнь и, как правило, плохо владевшие русским языком. Записной ругатель Есенина Лаборий Лелевич (Калмансон), бывший ревтрибуналец, обожал Василия Васильевича и однажды писал ему: «Не в припадке увлечения, а совершенно сознательно говорю, что после Демьяна Бедного и Маяковского Вы более, чем кто бы то ни было из наших поэтов, послужили пером революции…». [147]147
  Письмо Г. Лелевича В. Князеву (б/д). РО ИРЛИ (РАН), ф. 584, ед. хр. 32, л. 3.


[Закрыть]

Большевистские идей буквально кормили стихоткача. Он походил на рифмомашину, мгновенно откликавшуюся на политическое событие или уличный эпизод. Не успел остынуть труп Ленина – вышел князевский сборник «Капля крови Ильича», случилось что-то на базаре – является стишок «На толкучке», исчезла из магазинов обувь – готов опус «Калошу мне, калошу».

В наши дни реанимировали Красного Звонаря, подчистили ему биографию, препарировали его стиходелание – получился поэт-бард, преогромный большевик. О том, насколько он дорожил коммунистической идеей, говорит его одиссея с систематической неуплатой партийных членских взносов. Его, тогда сотрудника вечерней «Красной газеты», не хотела брать на учет ни одна из партячеек. Он даже совался по этому поводу в 3-й Ленинградский полк ГПУ, но и там получил отказ.

Теперь пора ответить на вопросы: могли сострадать Князев трагической гибели Есенина? Что привело его в морг Обуховской больницы?

Есенина он органически терпеть не мог, иронически называл его боговидцем, выразителем идеологии, по его словам, «кресткульта» (крестьянской культуры), не успевшим «сделаться пахарем». Об этом свидетельствует князевская книжица «Ржаные апостолы (Клюев и клюевщина)», 1924.

Жаловать Есенина охальник не мог и потому, что он, окруженный «людьми заезжими», ненавидел все русское, такое дорогое для певца Руси. «Русской нации нет, – ерничал Князев, – а она – существует! Русского патриотизма нет, а он – существует!». Русофобия очевидна, перед нами типичный «перекати-поле», заявивший в указанной выше книжечке: «Проклятое, русское, неустанно философствующее, лежа на извечном обломовском диване, животное!». Заявление, похожее на бредятину психически больного человека.

Надеемся, понятно, что в мертвецкую Обуховской больницы его позвало не сочувствие есенинской трагедии, а что-то другое. Что? На наш взгляд, приказ не допустить к лицезрению изуродованного тела Есенина «посторонних». Иного объяснения его появления в морге нет. Современники вспоминали о нем как о человеке, готовом выполнить любое грязное поручение. Он сторожил опасный «объект». Павел Лукницкий, очевидец есенинской трагедии, товарищ, близкий к «органам», писал: «Лицо его при вскрытии исправили, как могли, но все же на лбу было большое красное пятно, в верхнем углу правого глаза – желвак, на переносице – ссадина, и левый глаз – плоский: он вытек». Комментарии излишни.

Князев патологически завидовал славе Есенина, а еще больше его гонорарам. На его смерть откликнулся рифмованной тирадой, в которой сквозит не горечь утраты, а затаенная личная обида за низкую цену своего рифмопроизводства: «Мы дарованье чтим. – // Истинных так немного…//Только… нельзя ль – живым//Впору давать помогу?» («Красная газета», 1926, 9 февраля).

Наконец, о «стороже» как «жертве» репрессий 30-х годов. Сегодня его изображают антисоветчиком, воителем против тоталитарного режима и проч. В действительности все проще. Падение влияния Троцкого и троцкистов было связано для него с потерей выгодной кормушки. После высылки «демона революции» за пределы СССР интерес к его стихофиглярничанью упал, содержать себя и семью (жена, сын) стало трудно. Принял оппозиционную позу, клял на всех углах Сталина, ни на минуту не сомневаясь в совет-скости. Далее впервые приведем выдержки из протоколов его допросов следователями НКВД (архив ФСБ, дело № II – 34970).

Из доноса-записи высказываний Князева писателем Е. Л. (16 ноября 1936 года). «Я от мозга костей являюсь советским человеком»;«.. во главе существующего режима<…> стоит глупый, злой азиат Сталин, который казнил всех подлинных революционеров, соратников Ленина, Зиновьева, Каменева и др.».

Из протокола допроса(4 апреля 1937 года): «Вопрос: – Дайте показания о характере вашей связи с Зиновьевым Г. Е. Ответ: – С Зиновьевым Г Е. я познакомился в 1918 году в Смольном, один раз был у него дома. Выполнял поручения Зиновьева по своей литературной работе. Я всегда пользовался покровительством Зиновьева и работал под его руководством до 1924 года <…> Вопрос: – Дайте показания о вашей связи с Троцким. Ответ: – Осенью 1920 года по распоряжению Троцкого Л. Д. я был вызван в Москву, был принят им и от него лично получил предложение поехать с ним на Южный фронт. Во все время поездки я все время выполнял литературную работу в поезде Троцкого Л. Д.» [148]148
  Допрос В. В. Князева 19 марта 1937 г. «Дело № 23230», ед. хр. П-34970. Справка Управления архива ФСБ (СПб.).


[Закрыть]

К протоколу приложены изъятые у Князева документы:

телеграмма Троцкого, удостоверение № 45370 о службе его холуя в «Поезде Наркомвоена», личные записки Зиновьева о разрешении его подопечному иметь револьвер, о подарке ему велосипеда и т. д.

Князев болезненно следил за ходом антитроцкистской кампании в СССР, о чем говорят собранные им. соответствующие вырезки из газет.

Если учесть, что ядро преступной группы, заметавшей следы злодеяния в «Англетере», составили участники кровавых рейсов «Поезда Троцкого» (Яков Блюмкин, Георгий Устинов, Петр Подашевский и др.), сомневаться в характере порученного Князеву задания в морге не приходится. Он выполнял роль цепного пса у трупа Есенина.

Коль речь у нас зашла о чисто медицинских вопросах, пора сказать о причинах гибели Есенина с точки зрения судмедэксперта Александра Григорьевича Гиляревского (1855–1931). [149]149
  Судмедэксперт А. Г. Гиляревский. Протоколы вскрытия мертвых тел. Книга 1-я. 6 января 1926 г. Экспертиза тела Виктора Витенберга. Лист 17. Мэрия Санкт-Петербурга. Архив судмедэкспертизы. – О Гиляревском А. Г. см. также справку ЦГА от 6 декабря 1988 г. (№ 280).


[Закрыть]Многие утверждают, что именно он производил вскрытие тела покойного поэта, и в качестве дополнительного аргумента используют московский архивный акт за подписью доктора Голанта.

Иван Борисович Голант (под этим именем он фигурирует в современной литературе о Есенине). В 1926 году он опубликовал в «Клиническом архиве» (Л. Т. II. Вып. 2), наверное, самую грязную в истории психиатрии статью «О душевной болезни Есенина». В ней такие выражения: «величайший лирик пьянства», «…остается удивляться поистине пьяной любви поэта к зверям и всякого рода скоту», «…распад, расщепление личности» и т. п. (Есенина 5 признавал абсолютно здоровым всемирно известный французский психолог Пьер Жане.), Автор этих и многих других гнусностей приседал на цыпочки перед Леопольдом Авербахом, приятельствовал с небезызвестным рифмоплетом Александром Крученых». заполонившим своей антиесенинской «продукцией» (так [он именовал жанр своих злобных брошюрок) нэпмановский книжный рынок. Но Бог с ним, с этим окололитературным шулером, вернемся к Евгению Яковлевичу Голанту – никакой ошибки! – так его правильно именовать. Сей жулик от науки, оказывается, одно время обретался в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена. Что примечательно – штатным доцентом вчерашний «профессор» утвержден 1 сентября 1929 года, когда троцкистские крысы побежали из своих насиженных нор в спасительные теплые углы. В Ленинграде жила сестра Голанта, тоже психиатр [150]150
  Р. Я. Голант являлась сотрудницей Психоневрологической академии Государственного рефлексологического института по изучению мозга.


[Закрыть], – видимо, она и порадела братцу, – не исключено: редактировала его «трактаты» в «Клиническом архиве», собрание выпусков которого представляет почти всю русскую литературу сумасшедшим домом.

Отыскалось и небольшое «дельце» Е. Я. Голанта. В нем есть любопытная пометочка: «1918–1920 годы. Внешкольн. п/о, криминол.», что, очевидно, расшифровывается как занятие сим мужем в некоем специальном подотделе криминологией.

В 1933 году в пединституте им. Герцена Е. Я. Голант исполнял обязанности заведующего кафедрой педагогики, но студенты почему-то не замечали его ума и познаний и протестовали против его лекций (это во времена-то всеобщего послушания); в ту пору профессиональный лжец пропагандировал псевдонауку педологию, и на одном из собраний (2 апреля 1937 года) директор института Н. И. Стриевская, разгромив новомодный абстрактный зуд, сказала о Голанте:«.. редко бывает в институте, мало и плохо работает». [151]151
  ЦГА, ф. 4331, оп. 34, ед. хр. 94 (Ленинградский педагогический институт им. А. И. Герцена). Общее собрание коллектива института от 2 апреля 1937 г. Критика директором института Н. И. Стриевской профессора Голанта.


[Закрыть]И добавила: «Поменьше бы каялись, побольше бы работали…»

Итак, перед нами типичный негодяй своего времени. За свои мерзости он наверняка «пострадал», позже за подлость реабилитирован.

После XIV съезда РКП(б) и особенно после 1929 года Князева, пропагандиста красного террора и мировой революции, выставили на задворки литературы, против чего он горлодерски возмущался, кроя на всех углах Сталина. «Ваша судьба, – писал ему в тот период его друг Лелевич, – вызывает во мне целый взрыв возмущения. – И успокаивал: —.. Крепись! Классовая и неотделимая от нее историческая справедливость возьмет свое!» («Справедливость» сей «неистовый» ревнитель 20-х годов понимал как обязательное собственное господство.) По закону нравственного возмездия, в 1937 году пришел черед Красному Звонарю отвечать за рифмованные призывы к кровавому насилию и отрицание всего святого. Разумеется, позже нашлись духовные родственнички Князева-Шарикова и Лелевича-Швондера, реабилитировавшие своих предшественников.

Теперь, надеемся, понятно, почему в ночь с 28 на 29 декабря 1925 года Князев сторожил тело Есенина в морге Обуховской больницы на Фонтанке. Здесь-то он и сочинил пространное стихотворение (опубликовано в ленинградской «Новой вечерней газете»). Из этого опуса часто цитируют следующую строфу:

 
В маленькой мертвецкой, у окна,
Золотая голова на плахе.
Полоса на шее не видна —
Только кровь чернеет на рубахе.
 

Четверостишье обычно приводят как деталь – аргумент в пользу версии убийства Есенина. Меж тем все стихотворение говорит как раз об обратном. Не мог Князев разделять мнение о насильственной смерти поэта! Не для того он был приставлен цепным псом у заледенелого тела. Подпись под элегической балладой («Живший его стихами») насквозь лицемерна. Никогда Князев не сочувствовал таланту Есенина и близких ему крестьянских поэтов – достаточно прочитать его пышущую к ним ненавистью книжку «Ржаные апостолы..»(1924), в которой он «стирает в порошок» Николая Клюева и его собратьев по перу и глумится над Россией.

«Все мы труп бесценный охраняем», – пишет странный ночной сиделец. «С какой целью?» – задаем мы резонный вопрос. Почему на роль сторожа выбран не какой-нибудь служитель прозекторской (здесь работали восемь человек), а заботливо опекаемый партцарьком Зиновьевым преданный ему бард?

Проверка показала: Князев действительно провел ночь в морге Обуховской больницы. В том же стихотворении он пишет: «Вон Беляев… кровью залит весь…» К трупу была прикреплена бумажка с фамилией страдальца. В ленинградской газетной хронике происшествий мы нашли заметку, сообщавшую о подростке Александре Беляеве, зарезанном трамваем в процессе его неудачной попытки вскочить на ходу на подножку. Так что Князев и вправду дежурил у тела убиенного Есенина.

Какой-то абсурд в стиле Гойи. Абсурд присутствует во всей «англетеровской» истории: в контрольно-финансовых списках жильцов гостиницы фамилии Есенина нет, но его упорно в нее «поселяют»; ванны в 5-м номере нет (сохранилась инвентаризационная опись «Англетера», март 1926 года), но воспоминатели «затаскивают» в нее поэта да еще присочиняют для пущей убедительности скандальный сюжетец с подогреваемым без воды котлом; милиционер, вчерашний наборщик солидной типографии, прошедший комиссарскую выучку и экзамен секретно-оперативной школы, составляет полуграмотный «акт» и дает его на подпись явно избранным понятым; следственный фотограф почему-то устраняется, а на его месте в злосчастном 5-м номере тут как тут придворный кремлевский мастер Моисей Наппельбаум, влюбленный в Свердлова и Дзержинского и «кстати» пожаловавший из Москвы; тело поэта еще не остыло, нет еще результата судмедэкспертизы, а ленинградские газеты наперегонки сообщают о самоубийстве, наконец – исчезают многие важнейшие документы есенинского «дела», как будто речь идет о зауряднейшем несчастном, а не о европейски известном человеке, стихи которого уже при жизни переводились в двадцати странах!

Однако пора давать ответ на поставленный выше недоуменный вопрос, связанный с ночным доброхотом. Василий Князев сторожил тело Есенина по чьему-то прямому приказу, а не по своей воле и душевному порыву (такового: у него просто не могло быть). Здесь «темные силы» явно перестарались с подстраховкой Красному Звонарю надо было бы помалкивать о щекотливом поручении, а он, томимым зудом версификаторства и гонорара, раззвонил на весь Ленинград. Не ошибемся, если предположим, что Князев выполнял в ГПУ роли самого дурного свойства (о его подобной склонности пишет в мемуарах хорошо его знавший по работе в «Красной газете» литератор А. Лебеденко, (Приятель К. Федина).

Прослеживается связь Князева с чекистами-сексота-ми и даже непосредственно с ведомством ГПУ. 1 ноября, 1924 года на заседании бюро коллектива 3-го Ленинградского полка войск ГПУ рассматривалось его заявление о восстановлении в партии (очевидно, как лицо «свободной профессии», он стоял на учете в этом полку). В тот день парторг Василий Егоров просьбу Князева отклонил – «ввиду его неразвитости» и потери связи с организацией с 1922 года. Удивляться такой резкой оценке «горлана-главаря» не следует, он, самоучка, умел лишь бойко слагать звонкие рифмы, книг же читать не любил. Прижимистый в деньгах, подолгу не платил партвзносов. Из протоколов собраний сотрудников «Красной газеты», где он печатался, известно, что в феврале – августе 1924 года (полгода) сей зиновьевский певчий не заплатил в партийную кассу ни копейки, хотя только в феврале того же года его заработок составил 259 рублей 68 копеек, а это в ту пору месячный оклад советского чина губернского масштаба. В протоколе № 100-6 заседания комиссии РКП(б) Центрального района (1924 год) по идеологической проверке сотрудников «Красной газеты» о Князеве сказано: «Не дисциплинирован. Член партии с уклоном к рвачеству. В партии является балластом». Позже, как видим, он пытался получить партбилет в чекистской организации, но и там ему это тоже не удалось.

Цель палачей и их порученца в морге Обуховской больницы – не допустить к осмотру тела поэта ни одного человека, ибо, повторяем, сразу же обнаружились бы страшные побои и – не исключено – отсутствие следов судмедэкспертного вскрытия. Поставленную перед ним кощунственную задачу негодяй выполнил – не случайно в 1926 году его печатали как никогда обильно. Иуда щедро получал свои заработанные на крови сребреники. Другого объяснения странного дежурства в мертвецкой стихотворца-зиновьевца трудно найти.

В одном из питерских архивов мы два года добивались «личного дела» Князева. Так и не добились…