Текст книги "Цепной Пес Самодержавия (СИ)"

Автор книги: Виктор Тюрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Для меня поездка оказалась довольно скучным занятием. Пили, ели, а в промежутках развлекали себя картами и пустопорожними разговорами. По прибытии Татищев с секретарем, направились в гостиницу, которую посоветовал Фонарин, ранее неоднократно бывавший в Стокгольме по делам министерства. Мы сняли номер в маленьком отеле, расположенном в полусотне метров от места проживания наших подопечных. На следующее утро Фонарин отправился в русское посольство, а еще через три часа к окну своего номера подошел Татищев и стал любоваться видом на улицу. Он простоял так минут пять, а потом развернулся и ушел вглубь комнаты. Это был условный знак, означавший, что ему звонили немцы и назначили встречу. Пашутин тут же перезвонил ему и узнал о месте встречи. Это был небольшой ресторан. Мы не знали, что его хозяином был немец, работавший на германскую разведку, и в нем нередко назначались подобные встречи. Сопроводив Татищева на небольшую прогулку, а затем в ресторан, мы спустя пару часов вернулись обратно в гостиницу. Мы уже сидели за столиком в кафе, которое находилось напротив гостиницы, как раздался звон разбившегося стекла. В следующее мгновение мы были уже на ногах. Выбежав на улицу, увидели разбитое окно в номере Фонарина.

Войдя следом за Пашутиным в отель, я быстро огляделся. В глаза сразу бросился мужчина, одетый в светлый чесучовый костюм и желтую щегольскую шляпу, разговаривавший с портье. За ними, в глубине зала сидело двое пожилых мужчин в мягких креслах, с явным удовольствием куривших сигары. Между ними стоял столик, на котором кроме пепельницы стояли две пузатых рюмки с коньяком. Судя по их слегка осоловевшим взглядам и громкому тону разговора, эти рюмки были у них не первые. В следующее мгновение двери лифта начали раскрываться, заставив нас напрячься, но тревога оказалась ложной. Из лифта вышла супружеская пара с двумя детьми. Мы уступили им дорогу.

"Наших клиентов здесь точно нет. Вот только... портье".

Нетрудно было заметить, что служащий отеля чем-то сильно встревожен и пытается скрыть свое состояние за искусственно-натянутой улыбкой. Резким контрастом его поведению выглядело нарочито спокойное поведение мужчины в желтой шляпе. Я кивнул в сторону стойки. Пашутин быстро зашагал по направлению к стойке, тем самым подтвердив мои наблюдения. Дальше все закрутилось не просто быстро, а, скорее всего, стремительно и для меня несколько неожиданно. Я думал, что Миша попробует поговорить с портье, но тот вместо этого нанес незаметный, но весьма чувствительный удар по ребрам "желтой шляпы" стволом пистолета, который заставил того сморщиться от неожиданной и сильной боли. Тот развернулся к подполковнику и только открыл рот, как получил следующий удар, но уже в солнечное сплетение, после чего согнулся, хватая ртом воздух. Портье, с мучнисто-белым лицом, замер, почти не дыша. Загородив Пашутина своей широкой спиной от парочки любителей сигар, я стал с интересом наблюдать, как тот культурно просит обоих, посетителя и портье, поделиться с нами информацией. Те попытались изобразить незнающих людей, что было видно и без знания английского языка, поэтому я решил взять процесс переговоров в свои руки.

– Скажи портье, что я ему сломаю руку, – попросил я разведчика.

Тот быстро перевел мою фразу и сразу тот что-то быстро стал говорить. Пашутин, не дослушав его, злорадно ухмыльнулся и сказал: – Шляпа, наш клиент.

– Спроси, где у них черный вход?

Пашутин не стал строить удивленные глаза, а быстро спросил у портье, после чего перевел его ответ мне: – За лифтами. По коридору налево.

– Пошли.

В следующее мгновение "желтая шляпа" сделала попытку вырваться, но после легкой болевой терапии, проявила готовность следовать за мной. Я уже заворачивал за угол, как из лифта вышли Татищев и Фонарин. Пашутин остановившись, бросил: – Иди. Я догоню.

Пройдя полутемный коридор, мы с англичанином вышли в небольшой дворик, позади отеля, заставленный по большей части мусорными баками. Подтащив его к стене, спросил:

– По-русски понимаешь?

Тот сделал бессмысленное лицо.

– Тебе же хуже.

Мгновение и лицо агента исказилось от жуткой боли, глаза полезли из орбит, затем пришла очередь тела. Скрученный судорогой, он упал на бок и стал биться о пол так, словно у него начался припадок эпилепсии. Когда спустя какое-то время хлопнула дверь черного хода, и на пороге появился подполковник. Подойдя, он с минуту наблюдал, а потом спросил: – Долго его так будет колотить?

– Еще пару минут.

– Они похитили копию договора.

– Ясно.

Спустя какое-то время напряженное тело выгнулось в последний раз и, обмякнув, замерло, мелко дрожа. Вздернул агента за плечи, я посадил его спиной к стене, придерживая за плечо ватное тело, так как оно постоянно норовило завалиться на бок. Пашутин присел на корточки рядом с ним, затем взяв агента за подбородок, приподнял ему голову. У британца было совершенно белое, мучнистого цвета, мокрое от пота, лицо. Глаза слепо смотрели в пустоту. Мозг и нервы, пораженные болевым шоком, еще только начали приходить в себя от боли. Наконец, зрачки дрогнули.

– Можешь беседовать.

– Что мистер, теперь говорить будешь?

– Я.... Нет. Не буду.

Услышав перевод Пашутина, я сказал:

– Если ему понравилось, могу повторить.

Услышав мои слова, британец бросил на меня затравленный взгляд, потом постарался вжаться в стену, а когда не получилось, заговорил. Быстро, торопливо, скороговоркой. Когда закончил, Пашутин поднялся, несколько секунд смотрел в мутные глаза агента, затем его рука змеей скользнула за борт пиджака, а уже в следующее мгновение ствол пистолета с силой уперся в переносицу англичанина. Подполковник что-то рявкнул на английском, явно желая получить подтверждение полученной информации. Агент, глядя выпученными от страха глазами, стал быстро, но при этом сбивчиво, от крайнего волнения, говорить. Замолчав, "желтая шляпа" обвела нас молящим взглядом, при этом стараясь не смотреть на ствол пистолета.

– Похоже, он рассказал, все что знал, – задумчиво сказал Пашутин, отводя ствол от лица британца. – Адрес есть.

– Тогда чего стоим?

Рукоять пистолета Пашутина взметнулась в воздух и тут же стремительно упала на голову англичанина.

– Ты прав, нам стоит поторопиться.

Уже по дороге я узнал, что когда Татищев отсутствует, документы хранятся у Фонарина. Пока Татищева не было, в комнату Фонарина явилась симпатичная горничная. Она заламывала руки, изображая страдания на лице и, в конце концов, сумела вытащить дипломата в коридор, а за время его отсутствия комнату быстро обыскали. Судя по всему, обыск был сделан второпях, потому что когда Фонарин вернулся, он сразу заметил и подал сигнал тревоги, оговоренный на самый крайний случай.

– Шляпу, зачем оставили?

– Он был оставлен специально для выявления и по возможности отслеживания русских агентов.

– Быстро ты его раскусил.

– Интуиция, Сергей. Было в нем что-то фальшивое.... Ну не знаю, как объяснить.

– А портье?

– За две бумажки, десять фунтов каждая, его попросили ничего не видеть, не слышать и поддерживать разговор.

Указанный адрес мы нашли быстро. Ударом ноги я выбил дверь. Сидевший в коридоре охранник, только и успел вскочить на ноги, после чего его затылок с глухим треском врезался в стену. Ворвавшись в комнату, я был готов открыть огонь на поражение, но этого не понадобилось – неожиданность нашего появления сыграла свою роль, заставив замереть всех троих мужчин, находящихся в комнате. Только спустя несколько секунд, у одного из них, плотно сбитого мужчины с пышными усами, рука резко скользнула к карману брюк, но уже в следующее мгновение застыла на полпути, стоило ему увидеть направленный на него ствол пистолета.

– Эй, мистер, не так быстро.

После моего предупреждения англичан так же быстро убрал руку обратно и замер, глядя на меня, словно кролик на удава. Быстро обежал взглядом на предмет опасности двух других англичан. В кресте сидел толстяк. Полный, с отвисшими щеками на мясистом лице, он чем-то напоминал бульдога.

"Точно. Английский бульдог".

Рядом с ним стояла его полная противоположность – худой английский джентльмен, с длинными черными усами, переходящими в короткую аккуратную бородку. В руках он держал большую прошитую тетрадь в светло-коричневой обложке. До этой секунды мне не довелось ее видеть, но догадаться, что это были украденные у нас бумаги, было несложно.

– Ты их совсем запугал, Сергей. Разве так можно? Господа англичане могут плохо о нас подумать, – небрежным тоном, сказал, появившейся на пороге комнаты, Пашутин. В руке он держал пистолет. – Это никуда не годиться. Положение нужно срочно исправлять, а иначе союзники перестанут нас любить.

С этими словами он сделал несколько шагов, затем неожиданно и резко ударил британца, держащего в руках тетрадь, рукоятью пистолета по голове. Тот коротко вскрикнул и мешком завалился на пол.

– Вы тут что-то уронили, сэр! – с этими словами подполковник неторопливо наклонился и, подобрав тетрадь, быстро пролистал несколько страниц.

– Хм! Странно. Ни одного слова по-английски, только на русском и немецком языках, – задумчиво протянул он с недоуменным видом, но уже в следующую секунду он резко повернулся к толстяку и зло рявкнул. – Говорить будешь, мистер?! Или тоже в лоб хочешь?!

Старший агент все еще никак прийти в себя от неожиданного появления русских головорезов. Операция была проделана на должном уровне. Ничто не предвещало провала. Его люди заверили, что за ними не было слежки. Тогда, дьявол их раздери, что случилось?! Его судорожные попытки понять были прерваны неожиданным вопросом на отличном английском языке. Надо было срочно что-то предпринимать, поэтому изобразив гнев, он закричал:

– Это грубое насилие! Произвол! Это частная квартира! Я консультант английского посольства по продовольственным закупкам! Вы за это ответите! Я буду жаловаться!

Услышав его растерянные вопли, Пашутин расплылся в улыбке. Вот только радости в ней было столько, сколько в оскале хищного зверя.

– Почему-то я так и думал. Не может продовольственный агент интересоваться чужими переговорами! Конечно, не может! Зачем ему это?! – в следующее мгновение улыбка исчезла, а дуло браунинга с силой уткнулось в лоб британцу. – Даю минуту. Расскажешь – будешь жить, не расскажешь.... Короче, тебе выбирать.

Все было понятно и без перевода, стоило лишь посмотреть в полные злобы и страха глаза агента. Несколько секунд он молчал, потом что-то тихо сказал, напряженно-хриплым голосом.

– Говорит, стреляй, ничего не скажу. Хм! – перевел его ответ подполковник, после чего убрал пистолет. На лбу англичанина остался красный отпечаток дула, обрамленный капельками пота. Пашутин повернулся ко мне: – Может, ты попробуешь?

– Не выдержит. Умрет.

Подполковник перевел взгляд на второго англичанина. Какое-то время смотрел на него, затем что-то быстро спросил его по-английски. Получив ответ, разведчик с хитрецой посмотрел на меня и сказал: – Говорит, что пришел к приятелю. Просто поговорить.

– Поговорить с ним?

– Чем черт не шутит. Давай.

Подойдя к британцу, я обыскал его. Помимо пистолета у него оказался еще и кастет.

– Что, мистер, готов пострадать во имя Англии? – спросил я его, не рассчитывая на ответ.

Тот только начал что-то бормотать на английском, как в следующую секунду его тело свела судорога боли. Дыхание прервалось, глаза выпучились от непереносимой боли. Еще через несколько секунд агент скрутился на полу, хрипя от боли. Пашутин только хмыкнул при виде мучений британца, потом посмотрел на меня и сказал:

– Посмотри в спальне. Может, найдешь что-либо похожее на веревки. А я пока здесь посмотрю.

Из спальни я принес две простыни и толстую пачку десятифунтовых английских банкнот. Простыни тут же порвал на длинные и широкие лоскуты, которыми привязал "английского бульдога" к креслу. Пашутин тем временем занимался обыском в гостиной, вытаскивая ящики из шкафов и простукивая стенки. В стене за комодом ему удалось обнаружить секретную панель, из-за которой он извлек деньги, пистолет, патроны и несколько блокнотов. Перелистав один из них, тихо присвистнул. Поймав мой взгляд, быстро сказал: – Нам крупно повезло, – после чего взял портфель и сложил в него все найденные бумаги, документы и оружие, затем нагнулся над усатым агентом, уже пришедшим в себя, и спросил что-то по-английски. Тот зло и хрипло ему ответил. Подполковник выпрямился и перевел мне его ответ: – Говорит, что ничего не знает.

– И что дальше?

– Да черт с ними!

Потом отошел в сторону, и какое-то время любовался багровым и мокрым от пота толстяком, привязанным к креслу, в окружении трех связанных тел. И вдруг неожиданно рассмеялся. Весело и заразительно. Я удивленно на него посмотрел: – Чего тебя так разобрало?

– Я давно мечтал дать хорошего пинка под зад заносчивым бритам!

Чарльз Локкерти, уже три десятка лет, служивший тайным целям Англии, не помнил подобного провала, а уж тем более не мог подумать, что подобное случится с ним самим. Он уже понял, что провалить их явку мог только агент Джон Богард, оставшийся в отеле. Только как они смогли выйти на опытного и не раз проверенного в деле разведчика? Что они с ним сделали, чтобы он заговорил? Или обошлись как сейчас с Эдвардом Райли?

"Да. Так оно и произошло. Но что мне теперь сказать в Лондоне? Эти головорезы нашли его записи. Список информаторов, завербованных британской разведкой, денежную книгу, по которой им платились деньги, инструкции.... Это был не просто провал! Это был настоящий разгром, после которого оставалось только один способ стереть позор – застрелится! Кровь ударила в голову. Виски заломило, перед глазами поплыли цветные пятна, а в ушах зашумело. На какое-то время он выпал из реальности, пока вдруг неожиданно раздавшийся непонятный шум, привел в чувство. Это было.... Наглый русский бандит смеялся. Потом он похлопал по портфелю с бумагами и спросил на чистом английском языке: – Как вам такое понравиться, мистер?! Это будет очень большой дипломатический скандал! Не скоро вы, островитяне, отмоетесь от этой грязи! Ох, нескоро!

– Вы воры. Грязные воры, – старший агент даже не сказал, а устало процедил сквозь зубы это ругательство. У него просто не было сил на проявление каких-либо чувств и поэтому, чтобы подчеркнуть свое исключительное презрение к этим головорезам, он произнес эти слова по-русски.

– Не тебе это говорить, брит! – неожиданно ответил ему русский верзила, стоящий у двери. – Мы вернули свое, а то, что взяли у вас, просто является компенсацией за моральный ущерб. Или ты так не считаешь, мистер?

Отрицать очевидное не было смысла, поэтому Локкерти только и оставалось, что изобразить всем своим видом презрение и надменность по отношению к наглым русским бандитам, хотя на душе у него бушевал самый настоящий шторм.

К гостинице мы подъехали на извозчике. Не успел кучер остановить лошадей, как из дверей с вещами вышли Татищев и Фонарин. Мы долго петляли по улицам, пытаясь понять, есть ли за нами хвост, а когда убедились, нас никто не преследует, остановились у первой, попавшейся на глаза, гостинице. На следующий день мы переехали в другой отель и так все следующие полторы недели. Все имеет конец и наши переговоры, наконец, закончились, чему я был весьма рад, так как постоянный недосып, вызванный ночными дежурствами, уже стал надоедать.

Когда наш поезд отходил от станции, мне в глаза бросились остроконечные шпили с крестами какой-то церкви, и я вдруг неожиданно подумал, что уже второй раз уезжаю из столицы чужого государства, а толком так ничего и не видел. Здесь, в Стокгольме, мне наверно много раз пришлось проходить мимо исторических мест и старинных церквей, но у меня на это просто не было времени, хотя бы потому, что его не было даже на нормальный, полноценный сон. Я был занят только тем, что следил, охранял, прятался.

Вместе с другими встречающими лицами, на вокзале нас неожиданно встретил Мартынов, причем уже в звании генерал-майора.

– Господа, у меня для вас хорошие новости.

– Пока я вижу, что хорошие новости коснулись только самого господина Мартынова,– пробурчал несколько уязвленный неожиданным повышением своего приятеля Пашутин.

– Миша, я тебя не узнаю! Ты завидуешь?!

– А ты как думал! Мне тоже хочется ничего не делать, сидя в генеральском кабинете и поплевывать в потолок!

– Думаю, господа, что всем нам теперь не скоро выпадет такое время! – посерьезнел лицом Мартынов. Увидев вопрос в наших глазах, вдруг неожиданно предложил. – Знаете что, едемте прямо сейчас к Сергею Александровичу. Там я вам все расскажу.

– Ко мне? – несколько удивился я.

– К вам. Там нам будет удобнее всего. Покупать ничего не надо. Все что надо, у меня с собой в машине.

Мы переглянулись с Пашутиным. Что тут еще скажешь?

– Поехали!

Новости действительно оказались хорошими. Оказывается когда мы сели в поезд, едущий в Стокгольм, в этот самый день в Петербург, по вызову государя, прибыл Мартынов. Его нововведения настолько понравились царю, что в столице его ждало новое звание, а к нему – новая должность вице-директора департамента полиции. Это неожиданное назначение потрясло весь столичный свет и теперь все терялись в догадках, кто же продвинул на это место жандармского полковника.

– Мою докладную записку государь высоко оценил и приказал как можно быстрее внедрить все мои предложения по изменению, как самой структуры, так и работы во всех направлениях политического сыска. Новые инструкции и наставления уже прорабатываются специальным комитетом при министерстве внутренних дел.

Я тяжело вздохнул. Мартынов посмотрел на меня.

– Что-то не так, Сергей Александрович?

– Вы мне скажите, сколько времени пройдет, пока все утвердят?

– Хм! Месяца три, я думаю,... – протянул генерал-майор, но уже в следующую секунду на его лице появилось настороженное выражение. – Вы что-то знаете.... Что-то должно произойти?! Да?!

– Скажу одно: у нас мало времени.

– К сожалению, не в моих силах ускорить подобную процедуру. Если только государь....

– Хорошо. Этот вопрос я решу. Слушаем вас дальше.

– Сейчас полным ходом рассматриваются новые положения о самостоятельности действий полиции и жандармерии при задержаниях и обысках, а также о применении оружия в случаях необходимости. Кроме того, насколько мне стало известно, юристами сейчас прорабатывается ряд законов, с целью их ужесточения и направленных против деятельности политических движений в России. Я так понимаю, это ваша работа?

– Да. А мое предложение о частях особого назначения как-то решается?

– Ничего не могу сказать. Это не мое ведомство.

– Понятно.

"Нельзя каждый раз по любому делу обращаться к Романову, но и терять время нельзя. Нужны помощники. И чем больше, тем лучше".

– Сергей. Сергей, очнись! – словно сквозь вату донесся до меня голос Пашутина. – Ты что?

– Ничего. Задумался.

– Брось, Сергей! Выкладывай, что там у тебя на душе накопилось?! – не отставал от меня подполковник.

– Как ты думаешь, Миша, а не приобщить ли к нашему братству Александра Павловича?

– Вот ты о чем думал, – усмехнулся тот. – Почему бы и нет?!

Доверительный разговор с Пашутиным состоялся у меня еще в Стокгольме. Я рассказал ему о своем "даре", и о видениях, которые привели меня к царю, но только в определенных рамках, касаясь только будущего России, но не личности самого царя и его семьи. Он мне поверил, но скажем так, на три четверти, так как по своему складу ума он был циником и реалистом, а значит, интуитивно ставил под сомнение все то, что находил для себя непонятным.

– Александр Павлович, у меня есть сведения о том, что если прямо сейчас не заключить мир с Германией, то спустя небольшой отрезок времени в Российской империи появятся условия, при которых будет возможен военный переворот. Извините за невнятность фразы, но никакого другого объяснения пока дать не могу.

Мартынов какое-то время смотрел на меня. Он был прагматиком, и смотрел реально на окружающий мир, так как благодаря своей работе знал, что движет людьми, знал низкие и высокие стороны человеческих душ. И не просто знал, а умел на них играть. Вот и сейчас он пытался понять, что движет мной. Зачем отставному поручику играть роль защитника России?

– Не понимаю я вас, Сергей Александрович. Ей богу, не понимаю. Простите, буду откровенным. Вам-то какая корысть от этого?

– Возможно, когда-нибудь я дам ответ на ваш вопрос.

– Знаете, Сергей Александрович, я навел о вас кое-какие справки. Уж не обессудьте, натура у меня такая, да и работа обязывает – совать нос в чужие дела. Оказывается, на вас уже собирали досье, которое оказалось в одном экземпляре, после чего таинственно исчезло. Документов, правда, не осталось, зато остались люди, которые их собирали, поэтому мне кое-что удалось узнать, но стоило начать складывать факты, как стал понимать, что слухи об ангеле-хранителе с железными крыльями появились не на пустом месте.

Пашутин после этих слов оглядел нас обоих, словно видел впервые и спросил: – Я что-то пропустил, господа?

– Пустое, Миша. Просто слухи, – и я повернулся к Мартынову. – Теперь давайте вернемся к нашему вопросу. Не могли бы изложить свои соображения, Александр Павлович, в свете мною сказанного.

– Меня не радует мир с германцами! Я всегда считал, что начатая война должна идти до конца. До победы или до поражения. Теперь о той связи между народными волнениями и сепаратным миром. Мне трудно представить бунты и мятежи, которые могут охватить всю Россию. Мне пришлось много читать большевистской литературы о диктатуре пролетариата, о свержении монархии. Но это все слова! Они неспособны на решительные выступления! Заметьте! Все их лидеры, вместо того чтобы работать в России, подстрекая рабочих и крестьян к бунту, сидят за границей! Пишут статьи, издают газеты. И все. Вот вся их деятельность. В свое время были народовольцы, которые боролись с властью бомбой и револьвером, потом были боевые дружины, нападавшие на жандармов и городовых. Так их больше нет. Они по большой части расформированы самими революционерами. При этом я согласен, что недовольство своим положением у рабочих и крестьян, натасканных большевиками, может выплеснуться в масштабные бунты, которые при должном руководстве могут стать большой головной болью. Особенно, если подобные мятежи, начнутся в частях, среди распропагандированных солдат и матросов. При этом подчеркну, подобное может произойти в различных губерниях Российской державы, но так чтобы пламя всенародного бунта охватило всю империю.... Извините, но мне трудно в это поверить.

– Представьте себе, что весь ближайший год Россия будет терпеть неудачи на фронте. С транспортом, продуктами, горючим будет становиться все хуже, а цены на продукты и товары, а с ними людское недовольство, будут расти с каждым днем. Генералитет, придворные, а к ним еще добавить думские фракции и купечество, окончательно придут к мысли о смене царя. Голод, холод и развал власти ввергнут страну в хаос, пока не придет день, когда Временное правительство возьмет власть в руки, но так и не сумеет удержать ее в руках. Тогда за дело возьмутся большевики, и Россия зальется кровью. Брат пойдет против брата, а сын против отца. Хаос, голод, разруха.... Вам нравиться такая картина, господин генерал?

Широко открыв глаза, Мартынов смотрел на меня, не отрывая взгляда, пока я говорил. В его глазах было недоверие, удивление и только где-то в самой глубине затаился страх.

– В ваших словах была такая убежденность, что даже я, считая себя циником, смог себе представить этот ужас. Ответ на ваш вопрос: этого нельзя допустить! Ни в коем случае!

– Вот это мы и должны предотвратить. Мир с Германией снимет в какой-то части напряженность в обществе и не даст зайти политическим и гражданским противоречиям слишком далеко. Иначе говоря, мы выиграем время и собьем с толку наших политических противников.

– Сколько у нас времени?

– Давайте исходить из шести месяцев. За это время нам нужно чтобы за это время жандармерия не только получила новые уложения и законы, но и начала по ним работать. Теперь я набросаю вам в общих чертах план, который мы с Мишей придумали. После чего мы хотели бы выслушать ваше мнение.

Говорил я недолго, так как все это было обдумано мною не раз, зато у Мартынова на уточнения и замечания ушло намного больше времени. Когда вопросы иссякли, я сказал:

– Теперь, господа офицеры, мне хотелось бы, чтобы вы составили списки лиц, которым можно было доверять и знать, что они сделают на совесть то, что им поручат.

– Теперь ты, как истинный царедворец собираешься окружить себя нахлебниками и лакеями? – не удержался от колкости Пашутин.

– А ты как думал! Мне самому, что ли перетаскивать мешки с деньгами домой из государственной казны?! Подумайте над этим. Есть у меня еще к вам один вопрос. Как можно быстро создать контролирующее военные поставки ведомство? Это первое. Если в состав проверяющей комиссии войдет офицер-фронтовик, как это будет выглядеть? И последний вопрос. До каких пределов можно расширить полномочия подобных комиссий?

Спустя месяц после этого разговора первая комиссия из вновь созданного департамента отправилась на фабрику Бабрыкина. В ее состав вошли офицер – фронтовик, мастер, знающий до тонкостей производство и парочка военных чиновников для оформления бумаг и придания комиссии официального статуса. Состав членов комиссии формировался случайно, в самый последний момент. Никто из них друг друга не знал, а значит, сговор, получение взятки и подтасовывание итогов проверки сводилось практически к нулю.

Подобная постановка организации дела привело в полнейшее недоумение всех, начиная от руководства департаментов и кончая генералами, которые никак не могли взять в толк, что делать боевому офицеру на фабриках и лабазах, но жесткие приказы с самого верха напрочь отбивало желание интересоваться подобными вопросами.

Если раньше о подобных проверках владельцы заводов и фабрик были оповещены заранее подкупленными чиновниками, то теперь появление подобной комиссии для промышленника было настолько неожиданно, насколько бывает удар грома при чистом небе. Сначала на гнилой подкладке попался фабрикант – поставщик солдатских папах, а спустя пару недель – заводчик на собачьем мясе, которое добавлялось в выпускаемые его предприятиями мясные консервы. Если раньше дело кончалось крупными взятками членам комиссии и небольшими штрафами, наложенными на предприятие, то теперь дело в обоих случаях дошло до ареста и предъявления статьи о крупных хищениях государственных денег. Влиятельные знакомые обвиняемых в Петербурге только разводили руками, в то время как дорогие адвокаты составляли слезные прошения на имя Его величества. Впрочем, дела не дошли до суда, но суммы штрафов, наложенные на мошенников, впечатлили всех остальных заводчиков настолько, что слова одного из богатых лесопромышленников: – Три-четыре таких штрафа, и я с протянутой рукой по миру пойду! – стали гулять по России.

Оба эти дела если и привлекли внимание людей, то только определенного круга, зато третий случай прогремел на всю Россию, сумев привлечь к себе внимания всех слоев общества.

Комиссия, прибывшая на предприятие, которое занималось поставками сухарей в армию, вскрыла наугад один из полотняных мешков, приготовленных к отправке, и неожиданно обнаружила в нем червей. Ситуация была не рядовая и требовала тщательной проверки, но офицер-фронтовик, поручик Чердяев разрешил ее по-боевому. Выхватил револьвер и с криком: – Предатель! Солдаты за тебя жизни кладут на фронте, а ты, сволочь, сидишь тут в тылу... – всадил две пули в живот хозяину, купцу – миллионеру Затокину, сопровождавшему комиссию. Народ в панике стал разбегаться, а поручик подошел к корчащемуся от дикой боли купцу, плюнул ему в лицо, затем спокойно засунул наган в кобуру, и стал невозмутимо дожидаться приезда полиции.

За этим случаем пристально следила вся Россия. Либеральная общественность, газеты, народ – все были на стороне поручика. Казалось, что все просто и ясно: офицер-патриот выстрелил в зажиревшего и обнаглевшего от своей безнаказанности, фабриканта, но речь сейчас шла уже не о судьбе конкретных людей, а о добре и зле, сошедшимся в поединке. Кто победит?

Не успел начаться всенародный сбор денег для найма Чердяеву лучшего адвоката, как вдруг, приказом государя, его освобождают из-под стражи, понижают в звании до подпоручика и переводят на кавказский фронт. Газеты писали, что сотни людей его встречали у ворот тюрьмы, а затем провожали до вокзала ликующими криками, как истинного героя. Для простого народа подобное проявление царской милости стало лучом света, пробившегося сквозь мрачные тучи, висящие над головой. Этот случай заставил задуматься простой народ, который все еще хранил в глубине своих сердец веру в царя-батюшку. Многие задумались над этим случаем. Может царь не такой? Может его враги ошельмовали? И словно в подтверждение этих мыслей в газетах неожиданно печатают речь Николая II, в которой было сказано, что тот не потерпит предателей, которые подло вонзают нож в спину русскому народу, в то время, когда он изо всех сил борется с врагом. В этой речи были слова, которые особенно понравившиеся простому народу: "Твердо уповая на милость Божию, Мы ожидали от трудов заводчиков и промышленников блага и пользы для страны в это трудное время, но своими воровскими действиями некоторые из них подорвали Наше доверие. Да будет же всем ведомо, что Мы не допустим никакого своеволия или беззакония и всею силою государственной мощи приведем ослушников закона к подчинению нашей Царской воле, кем бы они ни были".

Газеты с этой речью расхватывались людьми так же, как в то время, когда в них печатались материалы о Брусиловском прорыве. Теперь, идя по улице или сидя в общественном транспорте, нередко можно было услышать подобные рассуждения и споры: – Не верите?! Так в газете прямо указано: "кем бы они ни были"! Справедливость – она на всех одна! Будь ты бедный или богатый! Царь так и сказал!

ГЛАВА 3

Министры, депутаты, царедворцы уже давно разбились на группы, боровшиеся между собой за власть. Больше власти – больше денег. Займы и ссуды, получаемые под военные заказы, просто разворовывались. Крупные армейские поставки отдавались нечистым на руку подрядчикам, которые поставляли гнилье, не забывая при этом делиться прибылью со своими благодетелями. Спекуляция, взятки, банковские аферы, организации фальшивых фондов – все это достигало в России неимоверных размеров. Положение в стране тем временем ухудшилось. Неудачи на фронте несли новое разочарование в народ.

Перегруженная транспортная система страны то и дело выходила из строя и как следствие – резкие перепады подвоза продовольствия, а за ним – рост цен. На заводах, работавших на оборону, начались забастовки, а в деревнях начали волноваться крестьяне, переживая из-за бессмысленной гибели своих сыновей и мужей в солдатской форме. В это мрачное время у простых людей, у которых единственным огоньком, согревавших их души, была вера в бога, снова появилась надежда. Царь-батюшка! Он видит, что народу плохо. Он должен помочь! Вон как с фабрикантами – толстосумами разобрался! Словно в подтверждение народных помыслов газеты напечатали монарший указ о созыве всероссийского крестьянского съезда. В нем простыми и понятными для простого человека словами говорилось, что император хочет поговорить с крестьянами, хочет услышать от них самих об их бедах и нуждах. Простой народ, читая эти строки, ликовал в душе. Оппозиция, которая до этого на всех углах кричала о реформах и лучшей жизни для народа, наоборот, ошарашено примолкла, не понимая, что происходит, зато резко заволновалось окружение императора, имевшее свои причины держать императора вдали от народа. Их попытки воззвать к здравомыслию государя, убедить его, что заигрывания с народом только приведут к падению престижа русского самодержца, одна за другой провалились. Даже доверенные люди, к чьему мнению император прежде нередко прислушивался, разводили руками, недоумевая, что случилось с царем, и тогда в ход пошел запасной вариант – были отправлены именитые да знатные "ходоки" к императрице, чтобы та повлияла на супруга, но и тут ничего не удалось добиться. Александра Федоровна более мужа была подвержена мистике и поэтому полностью, до самой глубины души, уверовала в предназначение посланного им ангела – хранителя с железными крыльями. Именно из ее речей двор и ближайшее окружение Николая II сумело сделать выводы и соединить сравнительно редкие появления во дворце поручика в отставке со столь резким изменением проведения внутренней политики императором. До этого на него, по большому счету, не обращали внимания, так как он не соответствовал в глазах придворных и знати образу царского любимчика, да и мало ли было в Зимнем дворце различных юродивых, "блаженных", предсказателей судьбы. Матрена-босоножка, Митя Козельский и другие, пока их всех не сменил Григорий Распутин. А теперь вместо него появился еще один юродивый, поручик Богуславский. "Ангел с железными крыльями". Ха-ха-ха! Поползли разные грязные сплетни и в один прекрасный день Александра Федоровна, которая была наслышана о насмешках над "ангелом – хранителем семьи", вдруг неожиданно прекратила принимать визитеров, кем бы они, не были. По словам ее фрейлин, она искренне верила, что Сергей Богуславский является человеком, которые некогда ходили среди людей во времена апостолов и "обладали Божьей благодатью, молитвы которых сам господь слышит".