Текст книги "Человек из легенды"

Автор книги: Виктор Погребной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

ГОРЫ ПАДАЮТ, ДОЛЫ ВСТАЮТ

– Жора! – крикнул во бне Вадим и тут же проснулся. Никакого Георгия Плотникова не было. В комнате и за окном темно, и оттуда, нз-за окна, слышался шепот tononiiHoft листвы, рядом, свернувшись клубочком, тихо, как ребенок, спала Людмила. Приснилось, будто Георгий пришел к нему и говорит: «Как же я соскучился по тебе, Вадим. Принимай нашу эскадрилью, вместе веселей будет. Не хочешь? Ну. как знаешь».– И стал уходить. А Вадиму никак не хотелось, чтобы Георгий ушел, он протянул в его сторону руку, окликнул...

Вадим разбудил Людмилу.

– Что не спится тебе, Дима? – ласково спросила она.

– Знаешь, сейчас во сне Жору Плотникова видел. Я тебе говорил о нем. Помнишь на фотокарточке я и он с жиденькими бороденками. Сдружились мы с ним еще на Дальнем Востоке. На фронте до сорок второго воевали в одном звене, от которого к тому времени, как нам расстаться, вдвоем и остались. Пятого января в сорок втором году нас вместе в члены партии приняли, а после оказались в разных эскадрильях и на разных аэродромах. Аркадий его знал немного. Когда расставались, Георгий сказал: «Великое дело иметь верного друга. Давай поклянемся всегда помогать друг другу в бою. Хотя бы мысленно... И если кого из нас не станет, то и оттуда... Понял? И первых сыновей своих назовем: ты – Георгием, я – Вадимом. Так всю жизнь вместе будем». И мы поклялись.

Утих бас Вадима, и в комнате стало еще тише, чем было. И Людмиле показалось, будто шевельнулся ОН под ее сердцем, будто хотел выразить свое согласие носить, когда на свет появится, достойное имя победителя.

– Мы назовем его Георгием, – сказала она. – От клятвы отступать нельзя, А если девочка?

– Дочку назовем но твоему выбору. Мое предложение: Юлей или Иреной.

И снова тишина и шепот тополиных листьев. Людмиле хотелось больше узнать о друге Вадима, о Георгин Плотникове, которого ждали где-то в Башкирии, на Партизанской улице города Белорецка, да так и не дождутся. Вырастет ее сын, станет взрослым парнем, таким, как уходил в армию Плотников, поедет на его родину, разыщет его родных и скажет: «Вот я и прибыл, ваш Георгий». Значит, дождутся все же.

– В прошлом году, – заговорил Вадим, – возвращался я с боевого задания, вернее, вышел из боя и пробивал толстый слой облаков. Бой был очень тяжелый, двух я сбил, с одним в лобовую нервы проверяли, чуть не столкнулись... Пробиваю на своем И-16 облака, все внимание приборам, бензину – только бы до аэродрома дотянуть. И вдруг голос Георгия: «Вправо возьми!» Рванул, не раздумывая, вправо, и в тот же миг рядом про-

«г. Миллерово, отктябрь 1941 г. «Остатки» второго звена: лейтенант Плотников и Ваш сын Вадим с бороденками»– такую надпись сделал Фадеев на оборотной стороне фотографии, посланной домой.

жил встречный «месс». Меня охватила минутная ото-1Ь, холодный пот на лбу выступил. И не оттого, что ;унду назад от меня ничего бы не осталось. От голоса эры. Я слышал его так близко и так отчетливо, словно :л он рядом со мной в самолете, и мотор не заглушил ) голос. Оттуда выручил. Я, конечно, не знал еще, что > уже нет. Узнал, когда после посадки позвонил с КП :то тридцать первый полк, к которому прнкоманднро-на была эскадрилья Владимира Истрашкнна, а заме-нтелем у него, как у меня Аркаша, и был Плотников. Людмила слушала, не перебивая, притихшая, потря-шая рассказом. Ее всегда поражала какая-то таннст-нность в судьбах летчиков.

– Конечно, приближение «месса» я почувствовал истинктивно, как чувствуют люди чужой взгляд спиной или затылком, и так же инстинктивно отвалил в сторону, потому что в воздухе я и самолет —одно целое, я не чувствую себя сидящим в кабине самолета, его крылья – мои крылья. Ты же не думаешь, когда идешь по земле, какой ногой ступать – правой или левой, они сами идут, или какой рукой под какую ногу махать. Все это делается инстинктивно...

За окном серело. Отчаянно чирикали воробьи.

– Пора, – сказал Вадим. Он быстро умылся, оделся, Людмила подала ему планшет. Он обнял ее, поцеловал и ушел, не оглядываясь. За калиткой остановился, как бы вспоминая, не забыл ли чего, затем распахнул калитку, сделал несколько шагов к крылечку, вдруг махнул рукой, круто повернулся и быстро зашагал па улицу. Сухонькая старушка, закутанная в клетчатый платок, пасла на налыгаче корову.

– Доброе утро, бабушка, – приветствовал ее Вадим. Она.ответила ему:

– Доброе утро, сынок. Бог тебе в помощь, а супостатам на погибель.

Пылит автобус по полевой дороге, раскачивается, подпрыгивает на ухабах, а из окон, заглушая ворчание мотора, выплескивается на простор кубанских степей давно устаревшая, особенно для летчиков, но до сих пор волнующая душу народная украинская песня:

Дивлюсь я на небо тай думку гадаю:

Чому я не союл, чому не л1таю?

Стихла песня, задумчивы лица летчиков.

– Не знал мечтатель, не у бога крылья надо было просить, – говорит Андрей Труд. – Человек сам сделал себя крылатым. И первым-то – русский человек.

– А знаете, – подает голос Иван Степанов,– я часто во сне летаю. Без самолета, даже без ангельских крылышек. Просто так.

– Отчего же, можно и просто таи, – поддерживает сто Фалеев. – На что уж наша почка коротка, а я успел вчера просто так в Берлине побывать. – И ничего особенного еще не сказал Вадим, а все уже улыбаются в ожидании какой-нибудь небылицы. – Интересно же 112 взглянуть, что делает Гитлер, когда его псов-рмцарсй быот и «мама» крикнуть не дают.

Вхожу в его кабинет. Сидит, скучает Адольф, как собака по палке, морда кислая, сам злой, чуб серпом на .вытаращенные глаза падает. – Вадим мимикой изображает физиономию Гитлера, автобус наполняется неудержимым хохотом. – Сейчас, думаю, проверю твои нер-.вншки. Только собрался гаркнуть: «Хенде хох!», а он встает из-за стола, подходит к своему портрету – огромный такой, во всю стену – и спрашивает: «Эх, Адольф, Адольф, что -с нами будет, если коммунисты победят?» Высунулась из рамы огромная рожа нарисованного фюрера, отвечает: «А ничего особенного: меня снимут, а тебя повесят». – Вадим ждет, пока стихнет смех, а сам даже не улыбнется. Артист, ничего не скажешь, мастер ■художественного слова.

– Обозлился Адольф на Адольфа, хотел в морду дать рисованному, да одумался вдруг. Схватился за голову и прыг в раскрытое окно с разгону. Я за ним. Куда, ума не приложу. И очутились мы у Наполеона. Гитлер просит у покойника: «Посоветуй, что делать, как мне с красными воевать?» – «Кто такие? Первый раз слышу»,– отвечает Бонапарт. «Да коммунисты». – «Не слыхал...»—«Ну, русские», – раздражается Адольф его непонятливостью. «Так бы и говорил сразу, – упрекает его Наполеон. – Ты докуда дошел?» Гитлер почесал затылок: «У Волги был, теперь по степи обратно топаю. С Кавказских гор спустили. Пока за «голубую линию» зубами держусь, из Крыма могут вышибить. Что делать?» – «М-да-а-а, – промычал Наполеон. – Совет один: ложись со мной рядом».

Взбесился Гитлер, обратно в кабинет примчался. Тут я гмыкнул, голос хотел поправить, а он как глянул на меня, так и застыл с открытым ртом, усики в нервном тике дергаются, ждет чего-то, как вол обуха. – Вадим умолк.

– Ну, а дальше-то, дальше что было, – допытываются нетерпеливые.

– А дальше – спрашиваю я Адольфа: «Долго ты, пес фашистский, кровь людскую пить будешь?» А он беззвучно шевелит губами, будто на страшный суд попал, никаких звуков не подает. «Ну, что молчишь?» – я ему. Наконец пробормотал он что-то, может, молнтву

8 В. ПогребноЯ ИЗ перед кончиной, и говорит по-русски: «Мысли прут, а язык не ворочается...» Взял я его за шиворот, душу из него псиную хотел вытрясти, а он ногой раз на кнопку. Зазвенело всюду, по всей Германии звон идет: фюреру капут, фюреру капут... Держу его, как щенка, за загривок, а звон все сильней, сильней. Открываю глаза, чтобы на те звонки взглянуть. Гитлера как языком слизнуло. Стоит возле меня Люда, у моего уха будильник держит...

Автобус фыркнул, у КП замер, водитель дверь распахивает, и выскакивают на зеленый простор'веселые, жизнерадостные крылатые люди. И сон как рукой сняло, и грустных мыслей ни у кого перед боем нет, сил прибавилось.

Медленно тает на солнце утренняя прохлада, свежий ветерок волнами накатывается с востока, пытается унять тревогу Константина Радченко, а он и не нуждается в этом. Так уж устроен техник-лейтенант: пока готовит самолет к вылету, не найти спокойней и сноровистей механика, чем он, а как порулит Вадим Иванович Фадеев, командир его, на старт и пока не сядет после боевого задания, тревоги не унять.

Стоит техник-лейтенант Радченко на старте, глаз с руководителя полетов, с его приподнятого над головой красного флажка не спускает. После, когда выпустит первую группу, руководитель полетов, а сегодня им – командир полка подполковник Исаев, уйдет в закому-флированный автофургон, передав флажки дежурному стартеру, высунется оттуда в дверь и будет кричать в микрофон до хрипоты, если кто что-то не так в воздухе делает. Наконец, подполковник резко машет флажком, Покрышкин и Степанов дают полный газ. Ревут осатанело двигатели, бегут, набирая скорость, самолеты, скрываются за поднятой ими пылью. Недели три назад Покрышкин потерял в бою своего напарника Сашу Голубева– большие надежды возлагал капитан на молодого летчика. И попросил он тогда у старшего лейтенанта Речкалова его ведомого младшего лейтенанта Степанова. По сей день с ним летает, доволен.

В конце аэродрома из оседающего облака пыли выскакивает пара Покрышкина, на взлет идут новый командир первой АЭ Григорий Речкалов и его ведомый Петр

Табаченко, за ними Вадим Фадеев и Андрей Труд. Радченко взглянул па часы: семь пятьдесят пять. Теперь техник-лейтенант может идти позавтракать, по волноваться за своего командира будет он до его возвращения.

Через полтора часа пронеслись над аэродромом пять самолетов, и пока делают они круг, со стороны Поповнче-ской на бреющем выскакивает шестой, взмывает вверх и, как ни в чем не бывало, заходит последним на посадку. Это Фадеев. На стоянке поджидают его замполит Погребной и какой-то корреспондент. Корреспондент, видать, опытный – не успел Фадеев соскочить с плоскости самолета на землю, а тот уже перешел в наступление. Но командир не такие атаки выдерживал и легко, да так, чтобы и человек не обиделся, отражает нападение:

– Простите, я сейчас буду занят, о проведенном бое вам великолепно может рассказать старший лейтенант Труд.

– Труд? – впервые слышит он такую фамилию.– Это даже интересно. Летчик Труд!

Фадеев и Погребной отошли в сторонку, о чем-то говорят, а Андрей пристроил корреспондента на ящиках у капонира и уже рассказывает ему, что летали на прикрытие наземных войск, развивающих наступление. И до Радченко, поджидающего бензозаправщик, долетают короткие обрывки: «Шесть Ю-87 бомбили наши войска... Атака... Результат не наблюдали... Выходим из атаки, замечаем вторую группу вывалившихся из облака «юнкер-сов», не то шесть, не то восемь штук. Покрышкин подал команду Фадееву и мне: «Прикройте, я атакую» – и пошел в атаку спереди снизу. В момент атаки Покрышкин заметил третью группу вражеских бомбардировщиков. Капитан стал заходить им в хвост. Но был атакован шестью Me-109. Фадеев, я и пара Речкалова разогнали «мессов», которые стали прикрывать повернувших на запад «юнкерсов». Преследовать не стали. На земле увидели горящий Ю-87. Кто из нас его сбил, не знаем. Вот и все. Обыкновенный вылет».

Корреспондент начал задавать Андрею вопросы, но тут подошел автобус и увез летчиков на КП. А представитель печати остался поговорить с теми, кто не рабо-

тает,когда спит, а когда и где спит, никто не знает, – cd Скромными тружениками аэродрома, часто скрытыми ог ненаблюдательных газетчиков под общим названием техсостав...

В тринадцать пятьдесят группа Покрышкина вылетела на патрулирование в прежнем составе. Радченко вернулся со старта, на стоянке уже порядок. Но Пелевин и Вергушкин не бездельничают, сидят на скамейке у капонира и что-то мастерят. На этой скамейке Фадеев читал перед вылетом письмо от Аркадия Федорова из госпиталя. С ногой у него все в порядке, деньков через десять выпишут, передает привет всем товарищам и ему, Косте Радченко, интересуется новостями. Фадеев тут же написал другу ответ.

– Константин Дмитриевич, – обратился он к своему механику.

– Слушаю, товарищ командир, – с готовностью отозвался Радченко.

– Сегодня пятое мая сорок третьего года, – сказал Фадеев и, поставив в конце письма дату, поднял глаза на Радченко. – Хотел было попросить вас отправить, пока я буду в воздухе, письмо Федорову, но передумал: вернусь, еще кое-что допишу. Да за одно и домой – мать, отца успокоить. – И он спрятал в планшет за полетную карту свое и Федорова письма. – Николай просил рекомендацию в кандидаты партии, так передайте ему, пусть зайдет вечерком.

...Купить «доспехи» на будущего Георгия негде, и Людмила сама шьет разные пеленки-распашонки. Вдруг все бросила, выбежала на гул самолета, а он чуть спикировал и не над огородом, как всегда, почему-то над сквером, видно, бензину мало осталось, спешит на посадку, или, чего доброго, подбит. Глупости какие. Нужно варе-нички приготовить – просил, водички согреть, помыться ему тепленькой. Намотается за день, так хоть отдохнет по-человечески...

Прошумели над аэродромом четыре истребителя, стали в круг, на посадку заходят. Радченко насторожился, глазами по небу шарит. Вот наконец несется со стороны Поповической еще один, несется ошалело, и Рад-йен ко знает уже, что это не его самолет li среди тех Четырех его нет. И он снова прощупывает глазами каждую машину в воздухе, прослушивает работу двигателя. Нет. Этого не может быть. Невероятно долго рулит на стоянку Андрей Труд. И Радченко догадывается: это он залетал на Поповическую, пикировал вместо Фадеева – такой уговор между ними давно был, чтобы жена не волновалась. Значит, ничего страшного, где-нибудь на вынужденной командир. Андрей медленно вылезает из кабины, лицо бледное, сам на себя не похож, спрыгивает с плоскости на землю и, ни на кого не глядя, пытается отстегнуть непослушные лямки парашюта.

– Где Фадеев? – спрашивает осторожно Радченко.

Андрей ждал этого вопроса, у него и ответ готов, и

все же, услышав его, не выдерживает: отвернулся, бросил руки на плоскость крыла, уткнулся в них лицом, плечи вздрагивают... Подошли Покрышкин, Речкалов, другие летчики, техники, мотористы. Все угрюмые, стоят молча, ждут, что Труд скажет. Прибыли на стоянку командир полка и замполит.

– В начале боя Фадеев сообщил по радио, – говорит подполковик Исаев, – «Я – «Борода», иду домой. Прием..,» И все. Что же произошло, товарищ старший

лейтенант?

Трудно говорить Андрею. Он еще и сам толком не уяснил, как все произошло. Шли эшелонированно парами. Не долетая Крымской, Фадеев спикировал на пролетающий ниже «мессершмитт», а он, Труд, отстал от него метров на восемьсот, прикрывал атаку. И вдруг Фадеев оказался в клещах трех четверок немецких истребителей. Андрей бросился на ведущего «месса», бьет по нему с тридцати метров, но он не падает, не загорается, уходит невредимым в облака. Фадеев медленно разворачивается со снижением вправо и уходит вниз в разрыв облаков. Андрей отбивается от насевшего на него противника, теряет Фадеева из виду, потом кидается ему вслед под облака...

– На земле увидел взрыв восточнее Крымской. Предположительно самолет, – заканчивает Труд.

– Почему же не предупредил меня? – спрашивает Покрышкин. – Мы же рядом были.

– Ему ничем уже нельзя было помочь.

Больше htiKfo fin О чем rte спрашивает, никто не упрё-кает. Ведущий и ведомый порознь против внезапной атаки двенадцати – тут все ясно. Но ответ Андрея... Вокруг суровые, осуждающие лица, и Андрей чувствует: товарищи в чем-то ему не доверяют. Губы его невнятно, торопливо шепчут...

– Я... сам еле отбился...

– Не верю, чтобы такого человека не стало, – обращается к собравшимся замполит Погребной. – Его невозможно представить мертвым. Но если... если бы он увидел наши похоронные мины, он высмеял бы нас. Он говорил мне: «Я никогда не умру. Мы и мертвые будем жить в той мере, сколько успели сделать для общей победы». Так не вешайте же носы. Он наверняка жив и скоро даст о себе знать. А если... то все лучшее, что было в нем, сохраним в себе. Он коммунист и дрался с фашистскими выродками со злостью тигра, сражался за торжество великих идей коммунизма и будет продолжать бороться вместе с нами, в нас самих. Мы все вместе заменим его в наших рядах.

К вечеру прилетел на У-2 с передовой, со станции наведения командир дивизии полковник Дзусов. Ознакомившись с боевым донесением старшего лейтенанта Труда, сказал:

– Потерять Фадеева – уму непостижимо. Немцы давно за ним охотятся... В гибель Фадеева я не верю. А то, что Труд сказал после пережитого, не подумавши, вернее, не вникая в смысл сказанного им... Придет в себя, сам поймет и никогда больше, сколько жить будет, не повторит... и подчиненных своих научит.

Дзусов – рослый, ладно сложенный осетин – подошел к развешанной во всю стену карте.

– Вот здесь, между Крымской и Абннской. Я сам видел. После первой атаки Фадеев не был сбит, как показалось Труду. Самого же Труда немцы отогнали далеко в сторону, можно было подумать, что он удирает от них. Но он не удирал, а пытался оторваться от наседавшего на него «месса», это ему не удалось, и он продолжал бой, а в это время Фадеев дрался с необыкновенной виртуозностью, двух немцев сбил, но из облака выскочили два «фокке-вульфа» и нанесли ему неожиданный удар, после чего Фадеев вышел из боя и передал: «Я – «Борода», И?

иду домой...» Немцы преследовали его четверкой, но не нападали. Я проводил Фадеева до самой земли и хорошо видел в бинокль столб пыли там, где он предположительно сел. Обидней всего, что помочь ему в момент боя я ничем не мог. Покрышкин и Речкалов были связаны боем с бомбардировщиками, потом с темн же истребителями, с которыми дрался Фадеев... Посылал на место приземления полуторку. Не нашли... Там всюду кустарник, болота, плавни, на каждом шагу мины. Если до завтра не объявится, посылайте на розыск...

В кабинет командира полка пришли молодые летчики и заявили:

– Фадеев не мог погибнуть. А пока его нет и до самой победы, мы будем драться с врагом так, как умел это делать наш командир Вадим Иванович.

Тихо опустился на станицу майский вечер. Разбросал крупные звезды по черному небу. А под ними вдоль сквера шел по пыльной улице замполит полка, шел к жене Вадима, чтобы солгать на первый раз: сел, мол, Вадим на вынужденную, завтра прибудет. Собственно, почему соврать? Он и сам в это верил. А хлопцы – молодцы, хорошая молодежи у пас. Они все готовы заменить любимца полка... И не зря существует в народе мудрая поговорка: «Горы надают, долы встают»...

ТЕЧЕТ РЕКА ВОЛГА

Ох как тяжело было вылетать в следующее утро на задание. В автобусе ехали, будто с похорон возвращались, будто и нет никого на сиденьях, так окунулся каждый в свои невеселые думы, и кажется, вот раздастся могучий голос Фадеева, встряхнет друзей-товарищен хорошей песней или смешной историей из своего житья-бытья, а его не было, и ехали, не проронив ни слова, до самых стоянок. У каждого злости на врага – занимать не надо, у каждого смелости – на десятерых хватит, а на душе скребут, черт возьми, проклятые кошки. Но стоило дойти до линии фронта, попасть в карусель воздушного боя, увидеть перед собой самолеты с черными крестами и зловещей свастикой, как все подчинялось

одной-единственной мысли, одному.лишь стремлению – уничтожить врага, и гвардейцы дрались, как никогда до этого не дрались, – чувствовали незримую помощь Фалеева.

7 мая в полк пришел приказ о присвоении Фадееву Вадиму Ивановичу воинского звания «гвардии капитан». Поиски ничего утешительного не дали. Гибель знаменитого аса повергла некоторых летчиков в уныние, а у более слабых появилось неверие в своп силы. И секретарь партбюро собрал 8 мая полковое партийное собрание. Никто, разумеется, не говорил о гибели коммуниста Фадеева. Говорили о насущных задачах, об итогах боевой работы за месяц, о традициях полка, об изучении тактики врага, о совершенствовании боевого мастерства, о необходимости лучше учить молодых летчиков... И Фадеев упоминался в выступлениях как равный среди равных, как живой среди живых.

– За последний месяц наш полк добился значительных успехов в ожесточенных боях с немецкой авиацией,– говорил замполит Погребной. – Имена наших лучших истребителей, советских асов Покрышкина, Крюкова, Фадеева, Речкалова и других широко известны всему фронту...

А далее он повел разговор о моральном и боевом духе гвардейца, о долге коммуниста удержать завоеванное господство в небе Кубани не любой ценой, а высоким мастерством ведения воздушного боя, сознанием своего превосходства над фашистскими выродками, своей высокой освободительной миссии...

И люди ожили, снова обрели дар речи, посветлели их лица.

Вскоре прибыл из госпиталя Аркадий Федоров, принял эскадрилью. Людмилу он увидел в летной столовой – ее устроили работать заведующей. Похудела, в глазах – отчаяние и надежда.

– Ночи не сплю, Аркаша, все о нем думаю, – сказала она. – Собака где залает, калитка скрипнет, и я вскакиваю, сердце сжимается—он... Жду. Готова сколько угодно ждать – год, два, десять, лишь бы вернулся он...

Как-то Людмила увидела на улице сухонькую старушку. Смотрит она, как в скверике у братской могилы 120 павших за власть Советов в 1918 году копают яму, и кончиком рябенького платка глаза промокает.

– Кого хоронить будут, бабуся?—спросила Людмила.

Старушка, не глядя на Людмилу, ответила:

– Хорошего человека хоронить будут, царство ему небесное. Бывало, каждое утро, как идет на аэродром, здоровается со мной... Уже, говорят, машина за ним поехала.

– Да кого же, бабуся? – допытывалась, холодея Людмила.

– Нездешняя, видать, откуда тебе знать Фадеева нашего.

Людмила не помнит, как очутилась в кабинете Дзу-сова. Разрыдалась, слова выговорить не может.

– Как же так, Ибрагим Магометович, Фадеева нашли, машину за ним послали, а мне ни слова?

Оказывается, в штаб пришло сообщение, что в плавнях нашли тело летчика с черной бородой. А у Фадеева борода светлая. И, наверное, это не он, так зачем же зря тревожить жену? Предположения Дзусова подтвердились: это был не Фадеев. И Людмила вновь обрела надежду– жив Вадим. А он и впрямь незримо жил среди своих товарищей, как живой продолжал воевать.

24 мая 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»:

старшему лейтенанту Берестневу Павлу Максимовичу

лейтенанту Глинке Борису Борисовичу гвардии майору Крюкову Павлу Павловичу младшему лейтенанту Кудре Николаю Дмитриевичу

гвардии капитану Покрышкину Александру Ивановичу

гвардии старшему лейтенанту Речкалову Григорию Андреевичу

гвардии капитану Фадееву Вадиму Ивановичу... Нет, не посмертно.

Л 26 мая ежедневная красноармейская газета Северо-Кавказского фронта «Вперед, за Родину!» открыла свою первую полосу шапкой: «Слава советским асам – героям нашей Родины!» А под шапкой большие фотографии: слева – Фадеева, справа – Покрышкина, между ними —братьев Глинка. И подпись: «Славные советские

ВПЕРЕД ЗАРОДИНУ/

асы – летчики-истребители – в ожесточенных боях с фашистской авиацией на Кубани показали замечательные образцы летного мастерства, героизма и бесстрашия. Весь наш фронт гордится своими героями воздуха. Советскую страну уже облетели крылатые имена братьев Глинка, Фадеева, Покрышкина, Речкалова, Кудри и др.».

И тут же в передовой статье:

«Бессмертной славой покрыл свое имя гвардии капитан Фадеев, талантливый, опытный летчик, замечательный мастер воздушного боя...»

Газета 4-й воздушной армии «Крылья Советов» 15 августа 1943 года писала в передовой ко Дню авиации:

«...По всему фронту, по всему Советскому Союзу прокатилась слава о советских асах – Героях Советского 122

Союза майоре Покрышкине, сбившем 38 вражеских самолетов, братьях Глинка... Берестневе, Фадееве... и многих других славных воздушных бойцах...»

Так Вадим Фадеев продолжал воевать с врагами нашей Родины наравне с живыми.

Останки Фадеева нашли в сентябре в плавнях близ станицы Славянской. Почти полиутн не долетел он до аэродрома, посадил самолет на дамбу в безлюдном, заминированном и простреливаемом немцами месте. Значит, не там искали Фадеева. Снизившись до бреющего, он все же тянул домой, сколько хватило сил... Не были на его похоронах боевые друзья, не было ни родных из Куйбышева, ни Людмилы. 16-й гвардейский был тогда далеко от тех мест, воевал в составе Степного фронта. А привез эту весть в полк сержант-связист. Передал он командованию документы Фадеева, боевые ордена, сообщил, где могила Героя, сказал, что поставили на ней деревянную пирамидку с красной звездочкой наверху, и надпись, как полагается, химическим карандашом на дощечке сделали.

С тех пор прошло много лет. Смыли дожди надпись, потом и пирамидки не стало, и могилка затерялась, будто и не было ее вовсе. И никто из однополчан теперь не помнит, как сказал тогда сержант-связист: там же на дамбе, где нашли, или в станице какой похоронили Вадима Фадеева. Родным тогда почему-то не сообщили, ни мать Героя, ни его сестры, ни жена и по сей день не верят, что нет Вадима среди живых.

Но она есть где-то, могила эта, ставшая могилой неизвестного воина. Шумят камыши в лиманах, морские чайки кружатся над ней, грохочет в вышине сверхзвуковой реактивный самолет. Жизнь, о которой мечтал герой, за которую погиб, строят другие, и где-то в величественном здании будущего прочно заложен и его, Вадима Фадеева, камень.

Потеря сына надломила Ивана Васильевича Фадеева. Здоровье его пошатнулось, и он вскоре вышел на пенсию, а когда все, кто воевал, вернулись домой, когда дали о себе знать и те, кого слишком долго ждали или совсем уже никто не ждал, и надежды на возвращение Вадима никакой не осталось, он умер от инфаркта.

Много материнских слез пролила Варвара Федоровна. Часто, когда одолевают думы о сыне, она достает из письменного стола пожелтевшие от времени тетрадные листочка, перечитывает письма Вадима, подолгу смотрит па фотографии и верит – живой он, только не может приехать к ней, важным государственным делом занят...

Не стоит жизнь на месте. И память о героях живет и делах людских, и верность друзей не стерлась годами. Георгий Плотников не дожил до того дня. Чтобы исполнить клятву – назвать своего сына именем друга. Но растет Вадим у сестренки Фадеева, у той самой Юл юшки-сорванца, какой видел ее в последний раз брат-Герон. А ныне она врач Юлия Ивановна. Не суждено было появиться на свет и наследнику Вадима Фадеева, не сносила его под своим сердцем Людмила Николаевна: погиб он в утробе матери от осколка немецкой мины. Но выжила Людмила, уехала в другие края. Много лет спустя она вышла замуж, у нее родился сын. И есть теперь на свете Георгий, и знает юноша, что носит имя храброго летчика лейтенанта Плотникова, и старается быть достойным этого имени.

Не забыли о Вадиме Фадееве и его боевые друзья, рассказывают они своим подчиненным и новым друзьям об интересной жизни, о подвигах, о жизнерадостности и исключительной честности этого необыкновенного человека. И никто не расскажет одинаково об одном и том же случае, эпизоде, воздушном бое, самодеятельном концерте... У каждого рассказ приобретает свою особую окраску, похожую на легенду.

И новая песня о Волге звучит в эфире над помолодевшим Днепром. Окунется в седые волны южнее Хортицы, где в сорок первом Вадим штурмовал на своем «ишачке» немецкую переправу, и течет по степям Украины, кружит чайкой белокрылой над шахтами и терриконами до самого Дона. Припадет к кургану «Пять братьев», к давно заросшим серебристой полынью окопам, взмоет над Ростовом, за который и в воздухе и на земле ходил в атаку волгарь из Куйбышева, и звенит над тихими лиманами и обновленными станицами, над рекою Кубанью и над подами бухты Цемесской, перекрывая грохот реактивных самолетов. И кажется, будто

поет ее баритональный бас богатыря земли русской

Вадима Фадеева:

Течет река Волга —

Конца и края нет...

СОДЕРЖАНИЕ

/

О боевом друге..........

Легенда старого солдата.....

Небо зовет............

После цвету налив........

Птицы возвращаются в свои гнезда

Ложная опасность.........

Под крылом «голубая линия» . . .

Рождение „этажерки".......

Аркадия сбили..........

Десант просит помощи ......

Солдат не плачет .........

Верные друзья ..........

Последняя встреча с „драконом" .

Праздник в станице........

Со стороны видней........

В бою побеждает дерзкий.....

О чем шептались листья......

Горы падают, долы встают . . . . Течет река Волга .........