Текст книги "Пугачев"

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

В эпоху феодальной раздробленности и татаро-монгольского ига (XI—XIV вв.) эта традиция продолжает существовать. Вече выступает вдохновителем и организатором народных выступлений против тех же князей и бояр, а также ордынских властителей и карателей (так было, например, во время восстаний в Твери 1327 года, в Москве – 1382 года, 1445 года, 1480 года). Кроме того, вече играло важную роль в жизни Новгородской и Псковской феодальных республик. Конечно, реальная политическая власть принадлежала в них боярам и богатым купцам, но все же простой народ имел возможность на вече сказать свое слово, внести коррективы в распоряжения господы – боярского совета. Не раз во время политических неурядиц, классовых столкновений «низинные люди» поднимались против вельмож и купчин, отменяли их решения, заставляли принять свою волю.

И в последующие столетия, с образованием и развитием единого Русского централизованного государства, развитием самодержавия, абсолютизма, когда вече перестало играть такую заметную роль, народ вспоминал о нем в дни антифеодальных выступлений (например, во время восстания в Москве 1547 года и др.).

Для всей феодальной эпохи характерно существование крестьянской общины, «мира» в деревне. В повседневной жизни крестьян община имела значение исключительное. Была она инструментом взаимопомощи, сплочения, объединения распыленных крестьянских хозяйств. Правда, с ее помощью феодалы, государственные органы власти взимали с крестьян налоги (их раскладку, «разруб» осуществляли «миром» на общей сходке), заставляли исполнять различные повинности. Но она же, община, как бы сплачивала крестьян деревни, села, волости, давала известную возможность противостоять феодалам. Идеализировать ее в этом плане нет оснований, но недооценивать тоже нельзя.

Эти порядки крестьянского «мира», вечевого народоправства получили с конца XV—XVI века особое развитие у казаков – беглых крестьян, холопов, ремесленников, всяких обедневших, обнищавших людей, которые собирались на окраинах, в необжитых местах. Они основывали своего рода казацкие республики – войска: Войско Запорожское, Войско Донское, Терское, Волжское, Яицкое и др. На общей сходке – круге – выбирали себе атаманов, есаулов и других должностных лиц. На нем же сообща решали, идти ли в поход на море Черное или Каспийское, «за зипунами», то есть за добычей. Воевали с Крымским ханством и Турцией, шахом персидским или кавказскими владетелями. Такие военные предприятия в феодальные времена были обычным явлением по всему миру. Окраинные русские и украинские земли не раз страдали от набегов крымцев, турок и др. Казачьи области выполняли роль заслонов на пути таких нашествий, казаки сами совершали набеги на противников, освобождали многих пленных русских и других людей, обогащались добычей.

В XVIII веке многое ушло в прошлое. Казаки уже мало ходили «за рубеж». Казацкое «равенство» тоже в значительной степени принадлежало области воспоминаний – не одно поколение простых рядовых казаков работало на своих богатых, зажиточных земляков, на казачью старшину. Права и вольности их стеснялись. Но все же отсутствие помещиков, элементы народовластия, сохранившиеся в повседневной жизни, существование круга – все эти черты общественной жизни казаков были для них дорогими, заветными. За сохранение старых порядков и обычаев, хотя бы и в урезанном виде, они готовы были бороться, отдать за них свои жизни. Казаки не раз это доказали в ходе народных восстаний, когда выступали в роли детонатора, организатора бесчисленных стычек со своей старшиной, местными и центральными властями.

Огромную привлекательность казачьи порядки сохраняли все эти столетия в глазах крепостных крестьян и другого простого люда. Они тянулись к ним всей душой и сердцем. Стремились сами «показачиться» – стать казаком и тем самым человеком вольным от своего помещика, проклятой барщины. В годы крестьянских войн казачий круг, выборные атаманы появляются на всей территории, охваченной их пламенем. В самих повстанческих армиях и отрядах вводились нормы казачьего круга, выбирались командиры. Опыт народных восстаний со временем обогащался, углублялся. Выше мы уже видели, что в ходе классовой борьбы середины и третьей четверти XVIII века крестьяне, заводские работники развивают традиции крестьянского мира – организуют мирские, станичные избы, выбирают в их состав доверенных лиц, которые осуществляют или пытаются осуществлять военную и гражданскую власть в своих селениях. Используется опыт современных государственных учреждений. Так, например, в ход Пугачевского движения существует довольно развитое письменное делопроизводство – повстанческие писцы, секретари составляют, как это делалось и в государственных учреждениях, центральных и местных, манифесты и указы, рапорты и ордера, «билеты» и списки и т. д.

Более того, поскольку во главе Крестьянской войны встал «император» Петр III Федорович, то вполне естественно, что он и его ближайшее окружение пытаются копировать Петербург, центральные власти в своих действиях, распоряжениях, бумагах. Рядом с «государем», в чьей роли выступает Пугачев, появляются «граф Чернышев» (Чика-Зарубин), многие полковники. Документы, обращенные с призывами и обещаниями к населению, именуются не иначе, как манифесты, указы, рескрипты. Создаются учреждения, копирующие те, что имеются в столице Российской империи, императорском войске. Получается переплетение крестьянско-казацких и государственных порядков и установлений. Первые идут от народного опыта. Вторые – от враждебного им государства, феодалов, но они им необходимы для «законности», камуфляжа. Главное здесь – в классовом содержании, классовых устремлениях. С этой точки зрения, например, манифесты Пугачева и манифесты Екатерины II – на разных, диаметрально противоположных полюсах. Первые зовут к классовой мести над феодалами, обещают простым людям волю, землю, равенство народов и вер. Вторые призывают сохранить статус-кво, то есть власть помещиков над крестьянами и другими «подлыми людьми», угрожают им всеми карами за выступление против власти феодалов. Такое же противоположное по существу своему содержание вкладывается обеими борющимися сторонами в деятельность сходных по названиям должностных лиц, учреждений. Граф Чернышев – один из главных карателей. Он посылал из Петербурга приказы войскам, направлял их против восставших. Его «двойник» в пугачевском лагере Чика-Зарубип во главе повстанческого войска ведет борьбу с карателями. Одним словом, восставшие, пугачевцы в том числе и особенно они, пытались в данном случае влить новое вино в старые мехи. Не всегда делали это умело – не хватало опыта, не было образования, но они делали так, как подсказывал исторический опыт их предшественников, крестьян и казаков, как диктовала сложившаяся обстановка. Они, по словам В.И. Ленина, «…боролись, как умели, как могли».

Главное достижение Пугачева и его помощников в плане организации повстанческих сил, управления на территории, охваченной восстанием, – создание руководящих центров. В первую очередь это Военная коллегия, главный военно-административный орган восставших. Создан он был в ноябре, вскоре после прихода в Бердскую слободу, которая на несколько месяцев стала местом пребывания Пугачева, его ставкой. К этому времени пламя Крестьянской войны распространилось на три губернии – Оренбургскую, Казанскую, Астраханскую. От их населения ежедневно поступали различные прошения, жалобы. Войско Пугачева в ноябре увеличилось до 10 тысяч человек, в следующем месяце – до 15 тысяч, в разных местах действовали пугачевские атаманы с отрядами, иногда довольно большими. Всеми ими нужно было управлять. Отовсюду приходили рапорты и другие документы, требовавшие ответов, распоряжений. Пугачев же был неграмотен.

Членами (судьями) Военной коллегии, которые и должны были рассматривать и решать дела, Пугачев назначил нескольких яицких казаков из своего ближайшего окружения. Это были представители казачьей верхушки, присоединившиеся к движению и стремившиеся держать под контролем выдвинутого Яицким войском «государя». Это сознавал сам Пугачев, который нередко жаловался: «…Улица моя тесна». Но он же был не прочь, чтобы Военная коллегия способствовала росту его авторитета среди восставших и населения, как «государя Петра III». Главным судьей коллегии стал Андрей Иванович Витошнов, бывший старшина, зажиточный яицкий казак, другими судьями – Максим Григорьевич Шигаев и Данила Гаврилович Скобычкин из Яицкого же городка, Иван Александрович Творогов из Илецкого городка. Грамоту из них знал только Творогов. Витошнов, кроме того, выступал в роли первого заместителя «государя» по руководству главным войском восставших, Шигаев – второго заместителя (в его ведении – казна войска, его снабжение продовольствием и фуражом), Творогов – командира полка илецких казаков, своих земляков. Думным дьяком коллегии Пугачев назначил Ивана Яковлевича Почиталина, составителя его первых манифестов; секретарем коллегии – Максима Даниловича Горшкова, тоже зажиточного казака с Илека и самого грамотного из казаков. Кроме того, в ней для делопроизводства имелись повытчики, обычно из бывших писарей, других грамотных людей; это Семен Супонев, Иван Герасимов, Игнатий Пустоханов, Иван Григорьев, первые двое – яицкие казаки, третий – бузулукский писарь, тоже из казаков, четвертый – из писарей завода Твердышева. Супонев, первый из назначенных Пугачевым повытчиков, стал со временем старшим среди них с титулом «коллежского повытчика». Имелись переводчики – Шванович (переписка, перевод писем на западных языках), Идыр Баймеков и его сын Балтай (на восточных языках).

На допросе в Москве Пугачев сказал, что как только «в Берду пришел, то приказал он Овчинникову, чтоб завести для письменных дел Военную коллегию». Применительно к коллегии говорится здесь в общей форме, что она должна была заниматься «письменными делами», то есть как будто только делопроизводством. По существу же, круг вопросов, которые были в ее ведении, – очень широк. Помимо составления манифестов, указов, других документов, судьи держали связь с местными очагами движения, крепостями, заводами, городами, селениями, вводили там органы казацкого самоуправления (круги – общие сходки, атаманы, есаулы и др.), направляли подчас их деятельность. Они же осуществляли функции судебного органа, ведая судом и расправой. С заводов они требовали и получали вооружение и припасы, со всей повстанческой территории – казну, продовольствие, фураж. Вопросы комплектования главного войска, назначение командиров, присвоение воинских званий, которые учредил «государь», наград (медали, денежные и другие поощрения), наблюдение за дисциплиной, пресечение мародерства и прочее – все это также входило в компетенцию главного органа движения. Помещалась Военная коллегия в Бердской слободе. Интересно при этом, что Овчинников, «заводивший», то есть организовывавший по указанию Пугачева Военную коллегию, сам в нее не вошел. То же можно сказать и о других ближайших сподвижниках Пугачева – Зарубине, Белобородове, Подурове, Соколове-Хлопуше.

Вероятно, объясняется это тем, что они в отличие от судей Военной коллегии, являвшихся администраторами, «бюрократами» движения, выступали в роли главных военных предводителей восстания, своего рода военного штаба при Пугачеве. Овчинников, войсковой атаман главного войска, возглавил и так называемую Особую походную канцелярию, руководившую боевыми действиями повстанческой армии.

Впоследствии, после поражения Пугачева и его главных сил под Оренбургом, функции обоих руководящих органов восстания, во-первых, слились; во-вторых, сузились до решения задач, связанных с набором в главное войско, состав которого постоянно в обстановке отступления, боев и поражений менялся, пополнялся и т. д.

Дела в Военной коллегии решались в основном устно. Но командирам давались письменные распоряжения, приказы о привлечении народа в главное войско, в отряды, действовавшие на местах, о доставке провианта, фуража, конфискации вооружения, припасов к нему в крепостях и на заводах, разгроме помещичьих имений и др. В ответ им присылались из отрядов бумаги от атаманов, полковников с сообщениями об исполнении приказов Военной коллегии. Составляли их писари, имевшиеся в отрядах, городах, селах, деревнях, на заводах. Назначали их из числа грамотных людей – писарей, священников, мулл, старост, крестьян, в городах – из купцов, дворян, офицеров. В полках и отрядах вели нередко списки (реестры) «служивых казаков» (с указанием, откуда, из какой деревни, завода и т. д., эти «казаки»).

Делопроизводство Военной коллегии было довольно обширным. Не все, конечно, сохранилось. Но и то, что от него осталось, позволяет заключить об ее известной налаженности. Манифесты и указы писали И. Почиталин и М. Горшков, помогал им Иван Петров – грамотный работный человек с уральского завода, то ли с Воскресенского, то ли с Белорецкого. При их составлении пользовались в качестве образца «книгой», в которой «были переплетены» «лучшие речи из разных печатных и письменных публичных указов», ее «где-то» отыскали Почиталин и Шигаев. Составлявшиеся пугачевскими грамотеями манифесты, по форме очень простые, понятные и безыскусные, имели в народе популярность чрезвычайную. Их везде читали, передавая друг другу, делали с них копии, пересылали в другие места. Распространялись они таким образом очень широко, как того требовал «император Петр Федорович» – «публиковать всенародно», пересылать «из города в город», «из крепости в крепость».

Документы, выходившие из Военной коллегии, соответствующим образом оформляли – они имеют подписи, печати. Иногда в качестве последних использовали печати-гербы отдельных дворянских родов. В других случаях – специально изготовленные печати, имевшие соответствующие надписи, например: «БГППТ. Имп. самодерж. Всерос. 1774» (то есть: «Большая Государственная печать. Петр Третий. Император самодержец Всероссийский. 1774»). Пугачевские атаманы имели свои печати, тамги (последние – в башкирских, татарских и других отрядах).

Деятельность Военной коллегии свидетельствует о попытках предводителей Крестьянской войны придать ей элементы организованности, даже известной централизованности. Но, естественно, они, эти элементы, не были ярко выраженными. Крестьянская война в целом, главном оставалась движением стихийным, слабо организованным во всех отношениях. Даже первые успехи отряда, затем повстанческой армии Пугачева, которые выражались во взятии крепостей и форпостов, удачных стычках и сражениях с правительственными силами, были результатом скорее не отличной организованности восставших, их умелых военных действий, их стратегии и тактики, а следствием массового порыва, отражением недовольства широких народных масс существующим порядком вещей, которые приводили к переходу, полному или частичному, на сторону Пугачева гарнизонов крепостей или воинских частей на поле боя. Во время же серьезных военных действий, как это было в ходе сражений с Каром на подступах к Оренбургу или Валленштерном, Наумовым под его стенами, повстанцы хотя и одерживали верх, заставляли их отступать, однако потери наносили им не очень сильные, ощутимые. Так бывало не раз, и эти успехи пугачевцев, важные сами но себе, не идут все-таки в сравнение с последующими победами над ними карателей, гораздо лучше организованных, вооруженных в отличие от «толпы», каковой нередко и выступают действительно войска, отряды восставших.

Тем не менее та военно-организационная работа, которая проводилась Пугачевым и его сподвижниками, Военной коллегией, походной канцелярией, несмотря на ее естественные недостатки, на невозможность наладить организацию в тех условиях, в которых им всем приходилось действовать (обширная территория, разнородное население, противодействие властей, карателей, отсутствие у восставших опыта, необходимого числа элементарно грамотных людей и многое другое), несмотря на все это, она имела огромное историческое значение. Ее результатом было возникновение своей, пусть несовершенной, неустойчивой, кратковременной, организации, руководства движением, противостоявшего официальным властям. Несмотря на то что этот опыт в дальнейшем не вылился и не мог вылиться в создание власти, которая пришла бы на смену существующему государственному управлению, он вошел в историческую традицию классовой борьбы, которая в своей эволюции выработала в будущем более высокие, качественно новые формы организации, борьбы с феодальным, потом капиталистическим строем.

Собственно говоря, Пугачев и его соратники, пытаясь хоть как-то организовать силы повстанцев, придать им некоторую стройность, боеспособность, укрепить дисциплину, вооружить свою рать, снабдить ее провиантом, фуражом, делали то, что позднее на ином качественном уровне, в других исторических условиях гораздо более успешно делали русские революционеры. Но, не обладая соответствующими знаниями, образованием, опытом, со знанием, они не могли, и объективно и субъективно, организовать дело так, чтобы довести свою борьбу до победы. Отсутствовало главное – социально-экономические и политические условия. В то время, когда они поднимались на восстания, уровень развития экономики в сельском хозяйстве и промышленности, сословно-классовой структуры (отсутствие пролетариата, буржуазии, которые могли бы взять в свои руки руководство движением) был таковым, что крестьяне, работные люди, казаки не могли достичь того, к чему стремились. Ни общая историческая обстановка, ни состояние классов, сословий, уровень их организации, сознания не давали для этого возможности.

Но это отнюдь не говорит о бесперспективности их выступлений, даже их реакционности, как считали в XIX – начале XX века некоторые буржуазные и мелкобуржуазные историки и писатели. Наоборот, их борьба, попытки, пусть слабые, неотчетливые, придать некоторые черты организации своим действиям означали не что иное, как накопление революционных традиций, хотя они не были революционными в том смысле, какой придавали этому слову в эпоху освободительного движения в России – в эпоху декабристов, революционеров-демократов, пролетарских революционеров.

Движение, несмотря на все черты организованности, в целом оставалось стихийным, слабо организованным – и главная армия, и местные отряды не имели, как правило, постоянного состава, хотя подчас ядро, основной костяк существовали довольно долго, и это относится не только к казакам, но и к некоторым группам работных людей, башкир. Но в основном повстанцы вели борьбу в пределах своей местности, отставали от движения, как только пугачевская армия, какой-либо отряд удалялись от их родных мест, и восстание в этом районе затухало.

Наибольшей организованностью Крестьянская война отличалась на первом ее этапе – с сентября 1773 года по март 1774 года. Именно в это время с большой активностью действовали Военная коллегия, походная канцелярия, ближайшее окружение Пугачева, составляющее как бы штаб при нем, руководивший всем движением, осуществлявший или, во всяком случае, пытавшийся осуществлять руководящие, координаторские функции. Повстанческие учреждения, предводители сделали все, что могли, для вооружения своего воинства, его снабжения. Правда, несмотря на все усилия, эту задачу решить в целом не удалось – постоянно не хватало орудий, ружей, пороха, зарядов.

В армии и отрядах восставших ввели присягу – они принимали ее, стоя на коленях; в конце церемонии все кричали:

– Готовы тебе, надежа-государь, служить верою и правдою!

Пугачев, коллегия в специальных указах, повелениях предупреждали, чтобы в их рядах не было мародерства, грабежей. Ослушникам грозили тяжелыми наказаниями. По словам И. Почиталина, Пугачев «грабительства безвинных людей… не любил, а потому многих, в том провинившихся, вешал без пощады». Это дисциплинировало участников движения и способствовало привлечению симпатий простого народа к восстанию, самому Пугачеву.

Отличившихся Пугачев, другие предводители награждали деньгами, одеждой, сукнами, хлебом и другим продовольствием. Вручали также медали.

Провиант и фураж, захваченный в крепостях, городах, на заводах, охраняли, распределяли. Повстанцы, осаждавшие Оренбург, получали хлеб, испеченный в печах Сеитовской слободы и Чернореченской крепости. Кроме того, в Берде хлеб свободно продавали на рынке «довольною ценою», но не выше, чем было до восстания. Выдавалось и мясо, для этого скот из боярских имений сгонялся в ту же Берду. Хлеб и скот конфисковали не только у помещиков, но и у богатых крестьян, выступавших против Пугачева, брали на складах, принадлежавших местным властям и воинским командам. Для этого посылали специальные отряды. Например, Военная коллегия направила отряд атамана Арапова на Самарскую дистанцию, отряд атамана Давыдова – в Бугурусланскую слободу для добывания провианта. Первому из них коллегия приказывала (указ 18 декабря 1773 года) «имеющийся в окрестных селениях барской всякого рода хлеб приказывать, кому способно, немолочено – молотить, а намолоченный – молоть, и, смоловши, присылать в здешнюю армию (то есть в Бердскую слободу. – В. Б.)… всякого молотого хлеба, также и овса, сколько найдется, высылать же». При этом Арапов и его отряд настрого предупреждались о том, чтобы «посланные поверенные не отважились чинить крестьянам никаких обид»; указ же коллегии «объявлять во всяком селении».

Подобные меры привели к тому, что армия Пугачева на первом этапе войны не страдала от недостатка провианта. После его поражения под Оренбургом и ухода от него губернатор 8 апреля 1774 года сообщал императрице, что «в бывшем стане самозванца найдено столько продовольствия, что пятнадцатитысячное население города было обеспечено им на десять дней».

Местные повстанческие отряды, действовавшие самостоятельно, нередко далеко от главного войска, тоже снабжались путем конфискации помещичьего хлеба и скота, овса и сена. Когда этого не хватало, обращались к крестьянам, вручая им расписки (впоследствии-де расплатятся). Местные жители не только давали восставшим все необходимое, но и заготавливали продовольствие на будущее; они «во всех почти жительствах… безоговорочно давали на службу людей, так и провиант и фураж».

При Пугачеве имелась «государственная казна», которой заведовал Шигаев. В нее шли конфискованные деньги, ценности из правительственных учреждений, помещичьих имений, а также суммы, вырученные от продажи соли и вина. Из казны выплачивали жалованье повстанцам, давали им награды, платили деньги за провиант, фураж. То же делали в отрядах атаманы, имевшие свою казну. Выплаты производились нерегулярно – в зависимости от того, «как деньги случатся». Помимо собственно повстанцев, деньги, «заработную плату» получали из рук атаманов работные люди уральских заводов. Их семьи в условиях восстания, нередкой остановки работ могли бы иначе оказаться в сложных, безвыходных условиях, и повстанцы заботились о них.

Суд сначала осуществляли сам Пугачев и его атаманы на местах. С учреждением же Военной коллегии все серьезные дела (по которым могла угрожать смертная казнь) перешли в ее ведение. О том вышел ее специальный указ: «Чтобы впредь некому смертной казни не чинить, но посылать виновных в Берду». Ослушников, не подчинявшихся указу, надлежало присылать в «Государственную военную коллегию за караулом», то есть под охраной. Указ, как правило, исполнялся. В коллегию привозили со всех сторон помещиков, чиновников, всех, кто в глазах восставших являлся «злодеем», изменником их делу. Виновных казнили. В случае, если доказательства вины в глазах судей Военной коллегии были недостаточными, виновных отпускали, а они давали клятву в своей невиновности. Судебное разбирательство происходило устным порядком, приговор же часто писали на бумаге и зачитывали всем присутствующим.

Для связи Бердской слободы с отрядами, атаманами существовала «подводная гоньба», «нарочная почта» (посылали ямщиков на санях, подводах, нарочных с поручениями, бумагами).

Военная коллегия под Оренбургом перестала существовать с 1 апреля 1774 года, после поражений Пугачева. Ее бумаги по приказанию «государя» сожгли при отступлении на хуторе Углицком («все производимые в Военной коллегии дела»). Большинство ее членов, работников погибли в боях, попали в плен. Впоследствии на Урале Пугачев снова создал ее. Но она имела уже немного членов, занималась в основном делами, связанными с руководством, так сказать, полевыми военными делами. Во главе коллегии встал И. Творогов, будущий изменник, секретарем – Иван Яковлевич Шундеев, повытчиком – Александр Седачев, из работных людей Вознесенского завода, позднее, после его гибели у крепости Магнитной, – Григорий Туманов, переводчик конторы Воскресенского завода, один из самых боевых и активных пугачевских атаманов, действовавший в районе Челябинска и Миасса. Сражения с неизбежными потерями снова вели к заменам. Так, секретарем коллегии стал беглый мценский купец Иван Трофимов под именем Алексея Дубровского, повытчиком – Герасим Степанов, бывший ранее заводским конторским писарем. Они сопровождали Пугачева до последнего сражения у Черного Яра, в ходе которого первый попал в плен и умер от пыток, второй пропал без вести.

Весной и летом 1774 года коллегия не могла уже, не успевала руководить местными отрядами, хотя связь с некоторыми из них поддерживала. Главное, чем она занималась, – мобилизация сил и средств для главного войска Пугачева. По пути его следования она подчас создавала органы повстанческого самоуправления, но это были отдельные, хаотические попытки. В целом коллегия не могла более или менее серьезно вникать в подобные заботы.

Военная коллегия сопровождала Пугачева до его окончательного поражения, но в конце существования главной армии, когда она под ударами карателей стремительно отступала от Казани на юг по правобережью Волги, занималась делами эпизодически, импульсивно. Элементы организованности на втором (от Оренбурга до Казани) и особенно на третьем (от Казани до Царицына и Черного Яра) этапах становились все менее заметными.

Указанная эволюция повстанческих учреждений, прежде всего Военной коллегии, характерна и для войска Пугачева, его состава, вооружения, ведения борьбы с врагом. Главное, или большое, войско Пугачева делилось на полки («части», «команды», по казацкой терминологии). Они составлялись по разным признакам – социальному, национальному, территориальному. Имелись полки яицких казаков (командир – войсковой атаман Андрей Афанасьевич Овчинников), илецких казаков (Иван Александрович Творогов), казаков из Оренбурга и крепостей, форпостов, захваченных повстанцами (Тимофей Иванович Падуров), исетских казаков (Петр Захарович Балдин). Башкирский полк возглавлял Кинзя Арсланов, татарский (из Сеитовской или Каргалинской слободы) – Мусса Алиев и Садык Сеитов, калмыцкий (из Ставрополя на Волге) – Федор Иванович Дербетев, полк работных людей уральских заводов – Афанасий Тимофеевич Соколов-Хлопуша, «над заводскими крестьянами полковник», и т. д. Подпоручик Михаил Александрович Шванович, ставший у Пугачева «есаулом», «атаманом», возглавил полк пленных солдат.

Полки делились на роты по 100 человек в каждой во главе с сотниками, при них – есаулы, хорунжие. Всех командиров избирали на войсковом круге. Кандидатуры предлагал Пугачев или кто-либо из предводителей. Их обсуждали и утверждали «с общего согласия». Некоторые полковники по разрешению Пугачева сами «жаловали» в сотники, есаулы.

В войске, отрядах заводились казацкие порядки. Все объявлялись «государственными казаками». В них записывались крестьяне, работные люди и другие, которых остригали по-казацки. В полках и отрядах пытались заводить списки-реестры, но не всегда это удавалось из-за большой текучести их состава.

В главном войске под Оренбургом Пугачев проводил «учения», соревнования в воинском искусстве – устраивал скачки, стрельбы из ружей, пистолетов, орудий.

Из пушек хорошо стреляли некоторые канониры, имевшиеся в войске, особенно же Волков, которому Пугачев за хорошую службу дал звание сотника и большое вознаграждение. Сам «император» метко палил из орудий, стрелял из ружья; по отзывам, «он на всем скаку пробивал из ружья на предельном расстоянии кольчугу, набитую сеном, или попадал в шапку, поднятую на пиках».

Бердский лагерь Пугачева окружили караулы, дозоры, пикеты. Но паролей не употребляли. Когда дозор окликал кого-либо, кто приближался к лагерю, то достаточно было услышать в ответ: «Казаки». Конечно, пришедших или приехавших допрашивали, выясняли: кто они, откуда, зачем явились? В лагере «вестовая» пушка подавала сигналы подъема и отбоя. По тревоге же поднимали звоном колокола «наподобие набата».

Пугачев, коллегия, командиры требовали соблюдения дисциплины, стремились держать повстанцев в «послушании», «великой строгости», служебном «усердии». Недисциплинированность, особенно дезертирство, измена строго карались. Отпускные «билеты» (или «жестяные билеты») выдавались тем, кто освобождался от службы. В пугачевском лагере «которые хотя в малейшем подозрении к уходу окажутся, тот же час казнены бывают смертию».

Жалованье (то по 1 рублю, то по 5—6 рублей на человека в разное время, в зависимости от наличия денег в казне у Шигаева) раздавали пугачевцам сотники, есаулы.

Такие же порядки существовали в местных отрядах, подчас довольно многочисленных, называемых иногда повстанцами «армиями». Особо следует выделить среди них отряды, которые возглавляли Иван Наумович Бело-бородов, бывший артиллерист, канонир, «главный атаман и походный полковник»; Иван Никифорович Чика-Зарубин («граф Чернышев»), предводитель повстанческой армии под Уфой; Иван Степанович Кузнецов, бригадир, «главный российского и азиатского войска предводитель»; Салават Юлаев, «походный полковник» и бригадир; Иван Никифорович Грязнов, «главной армии» полковник. Свой отряд («корпус») Белобородое разделил на сотни – русскую (командир С. Варенцов), башкирскую (Е. Азбаев), марийскую (О. Оскин). Его «сибирский корпус», в котором командир поддерживал строгую дисциплину, пять месяцев воевал с врагами самостоятельно. Белобородов знал Пугачева только по манифестам, которые подняли на борьбу заводских крестьян Урала; ее и возглавил этот отважный и умелый предводитель, командир. В конце февраля 1774 года он послал делегацию к Пугачеву, а 6 мая соединился с ним у крепости Магнитной. Пугачев и его люди приняли «сибирский корпус» за регулярное правительственное войско – до того стройно он выглядел во время марша.