Текст книги "Фатум. Сон разума"

Автор книги: Виктор Глумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Бомжиха остановилась, склонила голову к плечу, кокетливо выпятила губы:

– Па-арень! Помоги!

Дым, к счастью, не рассеялся и отчасти заглушал ее «аромат».

– Я ранена!

Ник сплюнул на пол. Ранена она. Не опохмелилась, наверное! В мире было достаточно вещей, с которыми он пытался бороться и которые ненавидел. Бомжей-алкашей, по мнению Ника, можно было отстреливать. Эти люди сами выбрали свою «жизнь». И сами ее угробили.

Тетка принялась раздеваться. Замерев, как в кошмаре, Ник наблюдал. Слетела на пол верхняя тряпка, бомжиха задрала первый свитер, второй… Ника замутило. Он подозревал, что, если ее отмыть, найдется майка. Когда бомжиха завернула наверх задубевшую рубаху, ткань хрустнула.

Ник против воли уставился на иссиня-белую, в серых потеках кожу. Посреди брюха, отвисшего, с глубоким провалом пупка, зияла рана. Теперь, когда бомжиха отодрала тряпки, кровь капала на плитку.

Баба посмотрела на Ника:

– Во. Вишь? Раненая я!

Она прекрасно знала, что Ник должен ей помочь, и улыбнулась, показав черные пеньки зубов.

Должен?! Нет уж.

– Раненая? Ну и сдохни! – Ник развернулся и бросился вверх по эскалатору.

Завидев его, усатый врач поднял руку:

– Сюда давай!

За открытой дверью «скорой» кто-то причитал, кто-то ругался. Усатый курил рядом. Он поделился с Ником сигаретой, сунул ему в руки крышку от термоса, полную черного кофе.

– Кончились? Всех вывели?

– Почти, – прихлебывая осторожно, чтобы не обжечься, ответил Ник. – Я вроде больше не нужен. Пойду.

– Иди. – Врач затянулся и выпустил в небо облачко дыма. – Ты с родными хоть связался? Мобильники хреново пашут, я никому дозвониться не могу.

Ник поперхнулся кофе. Он не то что не связался – даже не вспомнил, что мама волнуется. Полез в карман за мобильником. Связь была, но плохая, на одну полоску. Подумал и набрал номер Артура.

* * *

Снежные хлопья падали на лобовое стекло, таяли и тотчас размазывались «дворниками». Алексанян тактично молчал, ждал, когда Ник отойдет от потрясения и сам все расскажет. Сигаретная пачка второй раз выскальзывала из пальцев Ника на колени, зуб на зуб не попадал. Наконец он выудил сигарету и нервно затянулся. Артур опустил стекло и даже не стал возмущаться – поглядывал на друга с интересом, как врач на пациента.

Ник зажмурился. По ту сторону сомкнутых век – вытаращенные глаза, разинутые рты, кровавые пятна на полу, белые халаты, серая форма полицейских. Не покидало ощущение, что он упустил что-то важное. Вот оно, дразнит смутной тенью, но посмотришь – ничего.

Памятью отмотать события назад. Двери закрываются. Бритоголовый хам с бельмом ломится к выходу из вагона, теребит ремень сумки, дергает веком. Ремень… Сумка…

– Ты матери хоть позвонил? – не удержался Алексанян.

Ник кивнул:

– О теракте она узнала от меня, телевизор не смотрит, думала, я в институте, мне же не нужно на «Третьяковскую». – Ник глянул на часы: без двадцати восемь. – Надо же, прошло только сорок минут!

Смутная тень начала приобретать очертания, но из-за разброда в мыслях сконцентрироваться не удавалось. Ник погасил сигарету, потер виски, стимулируя мыслительный процесс, и спросил чужим голосом:

– Что говорят о теракте? Кто организатор?

– Шахиды, как обычно. Дочь погибшего боевика отомстила за отца. Папаша был известным беспредельщиком, как же его… Забыл, вспомню – скажу. Ну и конечно, в блогах вопят, что взрыв организован ФСБ, чтобы отвлечь граждан от забот.

Лица, лица, лица. Бомжиха, зареванная девочка. Где же, где? Тепло. Парень с телефоном, женщина с оторванной кистью, требующая сумку. Еще теплее. Нет, не вспомнить. Надо успокоиться и поразмыслить над этим дома.

– Знаешь, что ребята решили? – стараясь отвлечь Ника, спросил Алексанян. – Бойкотировать лекции Опы. Причем эту идею поддержали даже старшекурсники.

– А она, естественно, подумала, что это я, неспособный поступить по-джентльменски, подговорил студентов, – буркнул Ник, думая о своем.

Догадки и предположения напоминали зуд между лопаток – хотелось почесаться, но Ник не мог дотянуться. Пришлось развлекать себя разговором в надежде, что зуд ослабнет.

– Если я скажу, что ни при чем, ты поверишь?

– Поверю, – кивнул Алексанян и откинулся на подголовник. – Ты для них – авторитет, они страдают из-за того, что ты уходишь. Я не ожидал, что Опа настолько глупа и уволит тебя в такой момент.

– Ученость и ум – разные вещи, – заметил Ник. – Да, это она посоветовала мне уйти, и я не стал возражать, а тут работу предложили.

– Зарплата какая?

– Сто двадцать тысяч да на испытательном сроке! Обещали повысить.

Алексанян вскинул брови, присвистнул и вцепился в руль:

– Кажется, тронулись! Ненадолго, думаю. Вечно пробки, и лучше не будет. Ты спроси, может, им философ нужен, а то что-то меня зарплата не устраивает. И Опа – тоже. Хотя кому сейчас нужна философия…

– Не нуди, – попросил Ник.

– Я не нудю. Просто я – реалист.

Алексанян свернул с Кутузовского во дворы. Мимо музея-панорамы «Бородинская битва», мимо церкви, направо к заводу, налево… Бесполезно – все дороги забиты автомобилями.

– Ну я же говорил, – вздохнул Артур. – И тут пробки.

– Наверное, родительское собрание. – Ник завозился с ремнем безопасности. – Гимназия же, родители пешком не ходят, даже детей водители возят, няньки и бонны… А ты куда?

Алексанян снял с магнитолы «морду», убрал ее в бардачок и заглушил машину.

– Провожу тебя до дома. Судьба – не дура, я всегда говорил. Если ты из теракта без царапинки выбрался, значит, жди неприятностей. Пойдем уже.

Припарковались у соседнего дома, на тротуаре. Ник прикурил очередную сигарету, сунул руки в карманы и зашагал рядом с Алексаняном, петляя меж автомобилями.

Все окна школы, стоящей напротив дома Ника, светились – родители желали знать об успехах и проступках своих чад. Несколько раз в год Ник ненавидел родную гимназию – во время последнего звонка и выпускного бала, когда машины заполоняли двор и из спортзала по всему району разносилась музыка, а нетрезвые школьники, сбежав от учителей, громили детские площадки. И конечно же когда человек сто двадцать подростков в три часа утра шли на кораблик кататься.

Свернули к третьему подъезду. На лавочке сосед с седьмого этажа, мелкий и хлипкий вэдэвэшник (как он сам говорил) Гриша, бухал с корешами.

Это было нормальное для Гриши повседневное занятие – прикладное пьянство. Однажды он на спор с другом полночи бил о голову бутылки. Пластиковые. Из-под пива. А в другой раз на него сожительница из окна фикус скинула. Гриша увернулся, но был настолько под градусом, что потом ползал, осколки горшка собирал и пытался несчастный цветок реанимировать…

Три головы в кепках повернулись на звук шагов. Три пары мутных, как у вареного порося, глаз уставились на Алексаняна и Ника. Сфокусировались. Гриша вскочил, у Ника мелькнула мысль – мелочь попросит, догнаться.

– Эй ты! Чурка! – Гриша, набычившись, качнулся в сторону Артура.

Алексанян опешил, отступил, сутулясь. Захлопал глазами.

– Иди сюда, чурбан!

Гришка был Артуру по плечо, и Артур мог бы его свалить одним ударом. Если бы рядом с Гришкой не встали два его дружка – такие же мелкие шакалы, агрессивные и наглые.

– Иди давай, это тебе не метро взрывать! Будь мужиком, овечий хахаль!

– Спокойно. – Артур выставил руки ладонями вперед. – Спокойно, ребята, я – москвич, все нормально…

Это он зря.

– П'наехали, – сплюнул в сторону Гришка. – Чурки нерусские! – И засучил рукава облезлого пуховика.

Один из его дружбанов вынул то ли металлический кастет, то ли нож.

Нику надоело представление. Во-первых, Артур растерялся и расстроился – он ненавидел фашизм во всех его проявлениях. Во-вторых, драка могла закончиться поножовщиной.

– Гришка, – Ник шагнул вперед, отодвинув Артура за свою спину, – ты чего это? Мой двор, мой друг, а ты бычишься.

Ник говорил насмешливо, стараясь сбить с Гришки спесь. Обычно такое поведение срабатывало: трогать соседа в понимании гопника – моветон. Но сейчас Гришка не один, с ним были друзья и алкоголь.

Ник сделал к лавочке еще шаг. Свет от фонаря упал на него, и улыбка сползла с Гришкиного лица: Ник был в крови. Чужой, но Гришка этого не знал. А друзья Гришки не знали Ника – «интеллигентишку» и «профессора». Увидев окровавленного чувака, прущего на них, пришлые разом Ника зауважали.

– Ты это, – Гришка потряс головой, – ты чего, а? Не, мы не это… мы не против чурок, мы это…

Небогатый словарный запас Гришки капитулировал под натиском эмоций.

– Долбёна кочерыжка, бляха-муха, чтоб меня перекорячило! – Вооруженный гопник спрятал нож (Ник его таки разглядел) в карман. – Мужик, блин буду, не узнали! Ребзя, это тот же, этот, Ленин, долбить-копать, Чегевара долбаный, я его по телику видел!

– Точня-ак… – протянул второй.

Гришка развел руки в стороны, широко, будто собирался обнять мир:

– Так это сосед мой! Никита, значит. Ник, мы это… извини, попутались. И ты, мужик, извини. Обознались. За чурку приняли.

Артур протяжно вздохнул. Извинения его, видимо, не удовлетворили. Ник обернулся к другу:

– Давай-ка я тебя обратно к машине провожу. Во избежание. Все нормально, мужики, ща я вернусь, побазарим!

* * *

Посадив приунывшего Алексаняна в автомобиль и выслушав несколько вариаций развития событий на тему «дальше будет только хуже», Ник вернулся к подъезду. «Мужики», испугавшись разговора, исчезли, и не пришлось ни пить с ними, ни жать руки, ни выслушивать сбивчивые оправдания. Хорошо быть знаменитым, пусть и в узких кругах.

Лешка не выглянул из комнаты, услышав щелчок замка, а мама еще не вернулась с работы. Ник заперся в ванной, сунул в стиралку грязные вещи и принял душ, чтобы отмыться и все обдумать – водные процедуры отлично успокаивали нервы и упорядочивали мысли.

Слишком много всего случилось за сегодняшний день. Итак, для начала – посмотреть в Инете, какова официальная версия теракта. Быстренько глянуть – и связаться с ребятами, чтобы систематизировать деятельность «Щита».

Щелчок щеколды Лешка услышал и караулил брата под дверью ванной.

– Ник, тебе звонили раз пятьсот! – огорошил он. – Задрался отвечать и отключил телефон.

– Спасибо, Леша.

Ник воткнул телефонный кабель в розетку и отправился в кухню что-нибудь перехватить, но телефон тотчас зазвенел: какой-то незнакомый журналист. Прижав трубку к уху плечом, Ник нарезал сыр на бутерброды и отвечал на «несколько вопросов». Журналистов надо любить и подкармливать, хотя их любовь и продажная. Руководитель «Щита» должен иметь как можно больше знакомых в СМИ, причем журналисты электронных изданий предпочтительнее.

У звонившего оказалось своеобразное представление о «несколько» – Ник еле от него избавился и посоветовал черпать информацию в блоге, где обещал разместить сведения о теракте. Заварив чаю, потащил и телефон, и бутерброды в комнату, запустил комп, ответил на второй звонок, потом на третий. Недопитый чай остывал, надкушенный бутерброд манил сыром и веточками укропа; монитор тоже манил, за сине-зеленым фоном рабочего стола плескалось море информации. Нырнуть туда, и уже не рыбой – китом поднять волну и сверху смотреть, как она смывает прибрежную грязь.

Еще один звонок – и хватит. Ник отнес телефон на место, поставил на тумбочку, отодвинув школьную Лешкину сумку с ремнем, и вернулся к себе. Набрал в поисковике «теракт в метро», отмотал ссылки на официальные ресурсы и принялся изучать видеозаписи любителей, выложенные на YouTube.

Пока грузилась первая видеозапись, он проверил почту. Точнее, просмотрел – сотни новых писем от незнакомых людей. Похоже, скоро придется нанимать человека, который на них будет отвечать. Открыл письмо с интересной темой «Предложение сотрудничества» и обалдел: лидер неформальной ультралевой организации, которая, Ник думал, скончалась в корчах пару лет назад, предлагал свою помощь, хвалился сотней преданных идее соратников и жаждал справедливости.

Письма делились в основном на два типа: от тех, кто предлагал помощь, и от благодарных. Три штуки – от людей, в помощи нуждающихся, и одно – от религиозного проповедника, призывавшего к смирению и грозившего карами небесными.

Ник ухмыльнулся, посмотрел первый, второй видеоролик, а на третьем замер, и бутерброд встал поперек горла: выступал бельмастый парень в черной шапке. «Русские! Сегодня в семь часов вечера в метро погиб мой друг, у него осталась двухлетняя дочь. Кто вернет отца ребенку, кто ответит за смерть?»

Ролик снимался любителем на мобильный телефон, камера дрогнула, и картинка поплыла, но вскоре изображение снова стало более или менее четким.

«До каких пор мы будем терпеть? Они приехали на нашу землю как к себе домой, навязывают свои условия, убивают наших друзей, насилуют сестер, а мы безмолвствуем. Пора восстать, и если чужаки не хотят жить по нашим правилам, пусть валят к своим козам!»

Он еще говорил и говорил – в меру убедительно, тот самый парень из метро, нервно теребивший сумку на ремне, перекинутом через плечо, – такую же, как у Лешки. К эскалаторам он бежал уже без сумки: вместе с бомбой она осталась в вагоне. Именно поэтому он нервничал, потел, и его веко дергалось.

– С-сука! – процедил Ник сквозь зубы и скачал видеоролик на случай, если его «снесут» модераторы, сочтя идеологически вредным.

Ролик перекочевал в блог Ника. Воодушевленный, Ник написал, что на самом деле за терактом стоят не шахиды, а националисты, точнее, этот молодой человек. И если правоохранительные органы зададутся целью, то проверят записи с видеокамер и убедятся, что он там был и резво улепетывал с места преступления.

Закончив, Ник допил чай и потянулся. Чего-то в его предположении не хватало. Слишком мелко и неорганизованно обычно ведут себя нацисты: никаких тебе партий, никакой общественной жизни, а потом вдруг они вылезают из своих нор, будто по мановению волшебной палочки. К тому же официальная версия – теракт устроили шахиды. Вероятно, за нацистами кто-то стоит и, когда это выгодно, дергает за веревочки. Но кто? ФСБ? Правительство?..

В памяти всплыла служебка из «Фатума»:

«Сегодня, 11 ноября, в 19–00, по данным Управления прогнозов, произойдет плановый выброс агрессии на указанном в приказе № 24-с участке Московского метрополитена».

«Фатум»? Паша говорил, что контора влиятельная. Все сходится. Даже известен исполнитель, хотя, скорее всего, завтра он будет найден с дыркой в голове и ниточка оборвется.

Ник сжал виски. Он чуть не устроился на работу в террористическую организацию государственного масштаба, в организацию, которая не только спонсирует детские дома, но и кормит с руки фашиствующую мерзость.

Неужели «Фатум» с его статистическим анализом и PR-акциями – всего лишь прикрытие? Или это безумная организация типа «Аум синрикё», о которой Ник недавно читал?[1]1
  «Аум синрикё» – неорелигиозная организация, адепты которой совершили в 1995 г. зариновую атаку в токийском метро. (Здесь и далее примеч. авт.)


[Закрыть] Они отлично финансировались в России и считали, что массовые убийства улучшают карму и жертв, и палачей. Этому высказыванию лидера «Аум синрикё» власти не придавали значения. До девяносто пятого года.

Догадки распирали Ника, хотелось поделиться, он же еще не обязался хранить тайны организации. Слова вертелись на языке, но Ник сдерживался, он понимал, что просто хочет переложить часть груза на чужие плечи: я несу бремя, и ты тащи. Что бывает с тем, кто много болтает, Ник догадывался. Следовало поговорить с Пашкой наедине. И с ребятами тоже нужно побеседовать. Голова пухнет, нужно действовать, и быстро.

Итак…

Рука потянулась к мобильнику. Ясно, что рыба гниет с головы, но пока нет силы, способной противостоять «Фатуму».

– Привет, Паша. Ты дома, не занят?

– Что опять? – Легкий вздох.

– Сейчас я тебе скину… уже скидываю интересный видеоролик. Там организатор теракта, я был в метро и все видел. Глянь в скайпе.

– Ну-у-у… Есть. Подожди-ка, ты там был?!

– Да, да, был. Смотри ролик, пока он есть. Смотришь? Так вот, оратор и есть террорист. В метро – камеры, они его сняли. Ты понял, о чем я? Можно что-нибудь сделать?

– Не тараторь. Хм-м-м. Любопытно. Этим другое подразделение занимается, я им передам. У тебя талант влипать в…

– Извини, Паш, много дел. Чертовски много дел! Будет инфа – маякни.

На очереди – «Щит». Видимо, не только у Ника накопилось негодование, теперь оно нашло выход. Пока это маленький ручеек, но разве не с прохладного ключа начинаются реки?

Никита заглянул в блог: пошли ответы и перепосты, правда устремилась в массы. Отписываться некогда. Надо структурировать «Щит» по подобию коммунистической партии: ячейки, над ними – руководители, затем – региональные руководители и управление. Ячейки не связаны, люди не знают друг друга, их координирует лидер. Вопрос: как это сделать за оставшиеся до полуночи часы?

Зайти на сайт «Щита». Ну и нафлудили на форуме! Отследить более или менее структурированные организации. Здесь их несколько: антифашисты, группа студентов МГУ, группа из Бауманки и первого меда. О! Питер нарисовался, это уже сложнее, с ними – позже. Еще ребята из спортклуба… из трех спортклубов. Теперь надо выделить лидеров – это будет костяк, управление, потом сделать веерную рассылку сочувствующим, где указать адрес сайта и группы соцсетей. И ежедневно пропадать в Интернете до двух-трех ночи, общаться с сочувствующими, чтобы на днях, чем раньше, тем лучше, организовать первое, пока неофициальное, заседание.

Ник покосился на часы: начало двенадцатого. Одному и до утра не справиться.

Постучала мама и, не дожидаясь ответа, вошла с телефоном:

– Никита, это снова тебя. Сумасшествие какое-то! Во что ты влез?

– Все нормально, мам. – Ник взял трубку. – Алло.

– Никита Викторович? Это Стас Кониченко…

– О, привет, Стас! Сможешь срочно приехать? Мне нужна помощь… Да? Тогда записывай адрес… – Договорив, Ник тяжело вздохнул и посмотрел в окно. Пока не ясно, получится ли его дерзкая задумка, а если да, то что выйдет в итоге.

Понятно одно: нужно устроиться в «Фатум», чтобы знать, как работает враг и что собой представляет.

Глава 4
ШПИОН

На этот раз Ником занялись настоящие кадровики. Тимура Аркадьевича он даже не видел, тихая и грустная Мария отвела новичка на шестой этаж и оставила в пустой – лишь стол и несколько стульев – комнате без окон. Так в кино обычно изображают допросные.

Через несколько минут, извинившись за опоздание, вошли двое в костюмах. Настолько серо-безликие, что сразу стало понятно: раньше работали в полиции или ФСБ. У одного из них были светлые, коротко стриженные усы, даже скорее щетина. Костюмы представились – выяснилось, что это безопасник с кадровиком. Нику выдали анкету для приема на работу, подробную, с требованием рассказать все про родных до седьмого колена, и вежливо попросили документы. Ник отдал паспорт, диплом, военник, свидетельства ИНН и пенсионного страхования. Костюмы занялись своими обязанностями, он начал заполнять графы.

Рука устала, но Ник справился. С ним почти не разговаривали, и он не задавал вопросов. Безопасник, улыбаясь в усы, предложил ознакомиться с договором и инструкцией. Ник глянул. Присмотрелся. Вскинул брови.

– Допуск по второй форме, – объяснил безопасник; заметив удивление Ника, добавил: – К государственной тайне.

– И что? – поразился Ник.

Он ожидал соглашения «о конфиденциальности» или «о коммерческой тайне», но никак не этого.

– Прочитайте внимательно. Если нет возражений – подписывайте согласие на проверку, заполняйте вторую анкету и подписывайте договор. Не согласны – на том и расстанемся.

– А чем мне это… грозит?

– В инструкции все указано.

Ник зашелестел страницами. Он уже всё решил, содержание инструкции не повлияло бы на его готовность работать в «Фатуме». Допуск к государственной тайне – значит, контора связана с властями, как он и думал. Отказаться, уйти – и позволить «Фатуму» с государством дальше творить беспредел, позволить мрази этой фашистской выползти из подполья? Ради чего? Такая подлость – из-за запрета на выезд за рубеж, из-за уголовной ответственности в случае разглашения?

И дальше люди будут гибнуть, террористы – по приказу взрывать вагоны поездов, а Ник – сидеть дома перед телевизором, предав всех: студентов, верящих в него, пострадавших, не знающих о нем. И самого себя.

Он всё подписал, заполнил вторую анкету, вручил ее безопаснику.

Усатый кивнул:

– Очень хорошо. Не все так страшно, как кажется! Родина велика, мест для отдыха много, дорога оплачивается. Надбавка к окладу – тридцать процентов. Опять же Родина не забудет своего героя.

Кадровик, покивав своему усатому коллеге, молча собрал документы, велел Нику следовать за ним и повел фотографироваться на пропуск.

Погрязнув в бюрократических ритуалах, Ник пропустил обед. Когда он прибыл в приемную Тимура Аркадьевича, за окном уже смеркалось.

Мария глянула на него покрасневшими глазами:

– Тимур Аркадьевич в местной командировке. Вы обедали, Никита?

– Нет, не успел.

– Давайте чаю попьем, – предложила она неожиданно неофициально.

Мария – референт члена правления, не последний человек в «Фатуме». О происходящем в конторе секретари и помощники зачастую осведомлены лучше всех. Ник улыбнулся по обыкновению криво и принял предложение.

Они спустились на третий этаж, длинным извилистым коридором пришли в буфет – уголок, отгороженный от гулкого простора столовой, уютный, с искусственными цветами на круглых столиках. Подавали здесь напитки и выпечку. Маша взяла себе чай с лимоном и сахаром, Ник набрал пирожков и попросил морс. Он успел отметить, что столовая велика, рассчитана не на одну сотню обедающих, а окна выходят на улицу Вавилова и на внутренний двор.

Маша отхлебнула чай.

– Вы сегодня грустная, – зашел издалека Ник. Нужно с ней подружиться. Он обязан с ней подружиться.

– Да… – вздохнула Маша и смутилась. – Извините. Не хотела об этом… Да, грустная… – Она опустила голову ниже и заговорила, будто обращаясь к чашке: – Вы же подписали документы, да? Значит, стали одним из нас. И скоро у вас ничего не останется, Ник, кроме «Фатума». Вы начнете задерживаться на работе, потому что дома никто не ждет. Вы будете откровенны только с сотрудниками – и то с оглядкой на их допуск. У вас по какой форме?

– По второй, – прошептал обалдевший Ник.

– А у меня по первой! – Она вскинула голову – щеки блестели от слез. – И даже личная жизнь… к черту! Не будет ее у вас, вне «Фатума» у вас ничего теперь не будет! Очень скоро не останется!

– Маша, перестань. – Ник решил не «выкать» плачущей девчонке, вытащил из зажима салфетку, потянулся через стол, вручил рёве. – У меня мама, брат и куча друзей. Куда это они денутся?

– Куда?! – На ее вскрик, тонкий, чаячий, обернулась буфетчица, и Маша прошептала: – У меня был парень. До вчерашнего вечера. До семи. На «Третьяковской»…

Холод продрал по спине, Ник хотел было расспросить, но осекся: уронив голову на руки, девушка плакала навзрыд. Ник пытался утешить ее, но на каждое прикосновение она только сильнее расходилась. Буфетчица вышла из-за стойки, приобняла Машу за плечи и велела Нику:

– Ступай работать. Я медсестру вызову.

Ник с трудом отыскал лифт и, воспользовавшись новым пропуском, поднялся на двадцать четвертый. Потоптался у двери в коридор, осмотрелся: камеры здесь замаскировать не пытались: раз, два… четыре. Ник сунул карточку – дверь открылась. В коридоре прохаживался охранник, типичный «шкаф». Окинул Ника взглядом, подвигал челюстью – видимо, насторожил его новенький, – но кивнул и отвернулся.

В приемной разрывался телефон внутренней связи, Ник метнулся к Машиной конторке, потянулся к трубке, но аппарат смолк. На столе царил рабочий беспорядок папки вперемешку с бумажками, стикеры с пометками, расклеенные по монитору. Внимание привлекла зеленоватая, слегка потрепанная папка с меткой «Для служебного пользования» и подписью: «Горелов Алексей Иванович». Несколько таких же папок, но поновее, выглядывали из-под нее. Не зная, чем себя занять, Ник поднял одну, вторую и остолбенел: «Каверин Никита Викторович».

Бросило в жар, потом в холод. Он воровато огляделся: видеокамер вроде нет, да и не место им здесь. Еще раз глянул на дверь и, превратившись в слух, с замирающим сердцем открыл папку. Как он и подозревал, это было досье. Начиналось оно с его бабушек и дедушек, их биографии давались кратко: где родились, учились, работали; помимо этого, сразу под фамилиями располагался рядок цифр, какие-то КП и КВ, показатели этих «К» то увеличивались, то уменьшались. Родителей Ник пролистал, нашел себя: дата рождения вплоть до секунды, рост, вес, диагноз: «послеродовая желтуха новорожденных». Первый год жизни, первая простуда, первые шаги. Неразборчивым почерком написано: «Мальчик развитый, подвижный, упрямый».

В коридоре зашелестела входная дверь. Идут! Как жаль – не успел! Ник сунул папку на место и метнулся к окну, бездумно уставился вниз. Щелкнула дверь в соседний кабинет.

Ник бросился к конторке, навис над столом, вынул свою папку, открыл ближе к концу, попав на отчет полугодовой давности, заверенный печатью: «КП продолжает неуклонно расти, на данный момент он достигает 85 %, при этом КВ остается низким – 8 %. Попытка нейтрализации не удалась, объект остался на прежнем месте работы, предложением устроиться в фирму Барановских пренебрег».

В памяти вспыхнула красавица Ленка, дочь банкира. Девчонка проходу не давала, с родителями познакомила, любила жутко, но была тупее пробки и в постели тоже деревянная. Если бы Ник женился, были бы у него и «бентли», и фирма своя, но не лежала душа к Ленке. Как почуял неладное, а выяснилось, это была «попытка нейтрализации».

Перевернул страницу: длинный список девушек, с которыми он спал. Бегло прочитал и криво усмехнулся: а ведь тут не все! Вот сегодняшний день, когда Ник устроился на работу, но папка не закончилась. Дальше были листки в файлах, исписанные мелким угловатым почерком. Ник открыл папку в конце, на предпоследней странице, и прочел:

В результате проведенной карательной операции от интервентов очищена территория Забайкалья. Пресечено возникновение оппозиционной партии, ее лидеры расстреляны. Вступил в действие «Закон о выборах», гласящий…

В результате кровопролитных боев с применением оружия массового поражения 10 % обитаемой территории России пришло в негодность, погибли 8 234 000 человек, примерно столько же получили ранения. Репрессировано порядка 170 000 тысяч недовольных режимом, 350 000 заключенных погибли в трудовых лагерях.

Из положительных моментов режима Каверина: восстановлено производство, запускается множество социальных программ, снизился уровень преступности, на фоне общемировой депрессии и многочисленных локальных конфликтов…

В замочную скважину вставили ключ. Ник дернулся, закрыл личное дело, прижал другой папкой и по возможности бесшумно скользнул на наблюдательный пункт, к окну. Кровь в висках колотилась так громко, что он не услышал шагов Маши. Обернулся, надеясь, что на нем не горит шапка, лицо не покраснело от волнения и голос не звучит фальшиво.

– Как ты? – прохрипел он и понял, что во рту пересохло и нужно попить.

Он смотрел на Машу и не видел ее, перед глазами стояло: «КП продолжает неуклонно расти». Неужели там – его будущее? Просчитанное или смоделированное?

– Живая, – ответила девушка и шмыгнула носом.

– Великолепный вид из окна, – проговорил Ник, уловил фальшь в собственном голосе и добавил: – Чувствуешь себя на вершине жизни.

– Это поначалу. – Маша села за конторку и бездумно вперилась в монитор.

«Скажи мне, что такое КП, скажи мне… Скажи!» – вертелось в уме, но Ник молчал. Даже если она специально оставила досье, чтобы он прочел, нужно принять правила игры.

Ник не сходил с места и даже не двигался. Появилось странное ощущение – он растет, поднимается выше и выше и сливается с чем-то огромным и могущественным. У него миллион рук, ног и глаз, он счастлив. Счастье переполняет его. Он – восходящее солнце. Лучи скользят по камням, деревьям, красят золотом скалы. Он хочет поделиться теплом с каждым. Раньше он был маленьким и жалким, страдал неврозом и мигренями, ему ни на что не хватало времени и сил. Теперь – хватит.

Вдох – выдох. Успокоиться. Ник видел – у него есть будущее, он верил в него и знал, что так и будет, он обойдет все «попытки нейтрализации», и наступит время, когда Опа и подобные ей бездари уже не смогут давить свободу своими задами.

Нику хотелось, чтобы всем, как и ему, в этот момент было радостно, а в первую очередь – грустной девушке с заплаканным лицом. Задыхаясь, он шагнул навстречу ей, и наваждение схлынуло, Ник снова стал маленьким, жалким и ничтожным.

Он очнулся, встряхнул головой, недоумевая, что это на него нашло. Будто кто-то дергал за веревочку марионетку-Ника, заставляя прыгать выше, еще выше, над декорациями. А теперь отпустил. И ничто не напоминает о леске и руке в черной перчатке там, наверху.

Что может один человек? Провести ладонью по Машиным волосам, уронить: «Не расстраивайся», – мелко, никакое сочувствие не притупит ее боль.

– Здесь есть прослушка или камеры? – спросил Ник одними губами.

– Нет, конечно же!

– Понял. – Он потупился. – На сегодня мой рабочий день закончен? Или все-таки введешь меня в курс дела?

– Вообще ты у нас еще не числишься. Но раз ты здесь, можно попробовать.

«Почему я, Маша? Почему ты сделала так, чтобы я прочитал свое досье? Что это дало тебе? Там нет ничего, что заставило бы меня мстить за твоего погибшего друга».

– Не будем пробовать. – Он кивнул на дверь Тимура Аркадьевича. – И поздно уже, и я не в штате. – Ник понял, что его несет, подошел к конторке и сказал: – Маша, если понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо. Я подумаю.

В дверь постучали, и, промокнув глаза платком, Маша крикнула:

– Войдите!

Ник освободил место худющей носатой женщине, похожей на Бабу-ягу в молодости. Женщина сунула под мышку папки с личными делами, расписалась в журнале и, окинув Ника цепким, оценивающим взглядом, зашагала к выходу.

Успел! А ведь мог бы не подойти к конторке, не сесть за стол… Тогда папки «случайно» попались бы ему в другой раз.

– Иди домой, Никита, – проговорила Маша. – Я в порядке. Ты просто меня еще в раздрае не видел. Я правда в порядке.

Покидая приемную, Ник не мог отделаться от ощущения, будто он что-то забыл. Тренькнул телефон, отчитавшись о сообщении. Вызвав лифт, Ник глянул на экран мобильного: пять непринятых от мамы. Значит, в приемной глушатся сигналы.

На улице, подняв воротник и повернувшись спиной к пронизывающему ветру, он перезвонил маме. Трубку она взяла тотчас и прокричала:

– Никита? Почему не отвечаешь? – Приглушенный голос сделался резким, истеричным, и Никита понял – беда. – Лешка в больнице, Никита… Как же мы упустили, проглядели, что он у нас наркоман, а? Чуть не умер, еле откачали. – Она судорожно всхлипнула. – Я только у него была – стыдно ему, отворачивается, как больной воробей, нахохлился. Съезди, а? А то на работе проверка серьезная, не отпускают. – Снова всхлипнула.