Текст книги "Заговор против «Эврики». Брошенный портфель"

Автор книги: Виктор Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

XVI

Тучи плыли нескончаемо, дождь был густой и частый. От поселка за лесом торопились к станции люди. Игорь стоял у вокзала под навесом. Все кругом было читано и перечитано: и газета в витрине, и объявления под стеклом. В сотый раз он мерил шагами веранду вокзальчика, выглядывал под дождь и возвращался с мокрыми щеками. Там, за вокзалом, в буфете стоял дым коромыслом, все курили, кричали пьяными голосами и стучали кружками. Был день получки. За станцией дымил кирпичный завод, и после смены стекались в буфет люди.

Игорь и сам после обеда зашел выпить кружку пива. В буфете негде было повернуться. За столиками на троих стояли по пятеро. Буфетчик суетился за прилавком, распаренный, красный: качал пиво, подставлял под кран кружки, бросал на поднос смятые рублевки. Игорь, сдув пену, потягивал пиво, было оно терпкое, горьковатое, пахло хмелем, солодом и еще чем-то острым. Он пил, глядел на буфетчика и подвыпивших людей. От крайнего столика кто-то крикнул буфетчику:

– Федя, а Федя!

– Чего тебе?

– Где ты пропадал? Мы по тебе соскучились.

– Где, где. В отпуск ездил. Вот где.

– К теще на блины, – хохотнули рядом.

– Хо-хо. А кто тебе синяк навесил под глазом?

– Тещино угощенье, – грохнули за ближними столиками, и смех, перекатываясь, прошел до дверей.

– Ладно вам, хватит, гладкие дьяволы, – беззлобно ругнулся буфетчик и потрогал рукой синяк с сизым отливом, видать, кто-то стукнул крепко и кулак был тяжелый, не тещин. Те, кто смеялся, и сами понимали это, а один завсегдатай некстати вспомнил, как позапрошлой ночью на соседней станции кто-то напал на тракториста из деревни, свалил его с ног и полез в карман. Тракторист, очухавшись, заехал ему меж глаз и, вскочив, убежал, на ходу ощупывая карманы. Федя спросил, уж не его ли видели в этой драке? От столиков пьяно понеслось:

– Нет. Мы тебя знаем, Федя.

– Ты у нас хороший!

– Припадочный, но это ничего-о!

– Ты нам. Мы тебе.

– Не забывай. Живешь ты с нас, Федя.

– Хведор, еще пивка-а! – перекрыл голоса хриплый бас.

– Будет вам, расшумелись! – всерьез прикрикнул Федя. – Кому пива, тащи рублики.

Выйдя из буфета, Игорь медленно шел по бетонным плитам; дождь бил в лицо. Игорь шел, удивляясь: “И он тут хозяин и благодетель? И он спокойно живет рядом с нами. И обирает людей. И копит деньги. Купил в Москве квартиру. А тут – отгрохал домище. Да как же это так?” Он дошел до навеса, расстегнул плащ, стряхнул с него воду, постоял, задумавшись. Злости в нем, прежней, горячей не было, но он чувствовал – откуда-то из глубины души подымается решимость, холодная и твердая. Перехитрить, переупрямить, схватить его за руку. И эта решимость была теперь тем главным, что жило в нем и не давало покоя.

День так и сошел в серой полумгле. Поселок притих. За вокзалом потух фонарь, из буфета – он в девять часов закрывался – расходились завсегдатаи. Подошла электричка. К Игорю подбежал невысокий, крепкий, с круглым лицом человек, толкнул его в бок, ухмыльнулся:

– Продрог? – И шепотом: – Вон идет тебе смена.

Игорь оглянулся:

– Веденин, ты, чертушка? Все никак не можешь без шуточек?

Сзади к ним подходил лейтенант Толмачев.

Платформа опустела.

– Ну, я пойду. Сменю Харитонова.

Веденин шагнул в дождь, в темноту и вдруг вернулся, позвал:

– Игорь…

– Ты чего?

– Гляди.

В приоткрытую дверь буфета Федя волоком тянул что-то тяжелое, привалил к стенке, обшарил, ругнулся:

– Халява! И документов никаких нету.

Федя постоял, ушел в буфет, снова выволок кого-то. “Да ведь это он пьяных…” – догадался Игорь. Человек у стены мычал, Федя, присев на корточки, рылся у него в карманах, не найдя, что нужно, полез за пазуху. Человек заворочался. Федя приподнял его за волосы, стукнул об стенку. Сунул что-то в карман и вернулся в буфет.

Под шум дождя хорошо было думать об Оле.

Семен сидел на остекленной террасе. Сквозь открытые двери видел пожухлую траву вдоль выложенной кирпичом тропинки, старый забор. Через дорогу за новой штакетной изгородью стоял дом буфетчика Феди. Крашеная дверь открывалась трижды в сутки; утром, в обед и к ночи. Детей у Феди не было. Жена уходила с ним на работу. В обед приносила с собой судки – кормила собаку. Огромный, с доброго телка, пес бегал на привязи от сарая к дому. Лаял он редко; если кто приходил, топорщил на горбу рыжую щетину и рычал по-волчьи.

Сняв комнату у тети Паши, как все называли эту старушку, Семен первым делом оглядел все ходы и выходы из Фединого дома. Ход был только с крыльца да по крыше с чердака, за домом узкая полоска земли и болотце – скрытно не уйдешь. Осмотром Семен остался доволен. Днем он сидел один в сенях, в погожие часы ходил по саду. Ночью приезжал к нему Веденин; они долго курили. Тетя Паша ругала дымокуров. Семен уходил в свою комнатку, а Веденин гулял с соседской девушкой Лялей, пока в доме напротив не гас свет. Проводив Лялю, он устраивался в сенях на раскладушке и лежал там до утра.

Комнату Семен снял на неделю. Шел третий день. Семен сидел над книгой и смотрел на дождь. Тетя Паша вышла, поглядела:

– Страсть-то какая… – И ушла, старчески шаркая ногами. Но на месте ей не сиделось – вернулась, спросила: – На обед-то тебе чего? Есть у меня супчик. Надысь купила мяса. Есть молоко.

– Хорошо бы молока, тетя Паша.

– Ну и пей на здоровье, бог с тобой. – Она стояла, думая, о чем бы еще спросить. – Ты чего все смотришь-то? Завидуешь? Федька-урван домину отгрохал? Слышала я про этого Федьку. Служил он в войсках в заграницах. Привез оттуда немалые деньги. Купил тут хибару-развалюшку, женился. А теперь вон что замест той хибары… Бегал все впроголодь, как собака, а сейчас посадил там на цепи пса.

– Видать, заработал, – сказал Семен.

– Черт ему заработал, – чертыхнулась старуха. – Спаивает он мужиков. Вот что!

– А родные у него есть? Приезжают?

– Приехал недавно какой-то. Вышел, осмотрел все кругом, погулял по проулку. Спрашиваю Федю: кто? Он посмотрел на меня диким глазом. Родня, говорит. Не видела больше его. Уехал, видно.

Старуха говорила, мешала думать об Оле. Кругом было тоскливо, сыро, и в саду, и в поле за поселком, и небо казалось тоскливым, и ветер постанывал уныло. С Олей все ясно – он ее любит. Все было ясно и с Петром – произошла ошибка. Семен чувствовал, что спокойствие возвращалось. Он мучился сейчас одним – не упустить бы Рахими.

Походив по дому, тетя Паша открыла дверь, позвала:

– Иди обедать-то.

Старуха спустилась в подполье, достала кринку молока, нарезала хлеб. От кринки пахло холодком и сыростью, молоко было утреннее, с густым устоем. Семен сел напротив окна, налил кружку. Прожевывая хлеб, пил молоко большими глотками, оно немного горчило, наверно, от полыни.

После обеда старуха сказала:

– Прилег бы отдохнуть

Семен отговорился:

– Пойду покурю. Потом прилягу.

Ушел и просидел в сенях до вечера.

В темноте услышал – кто-то шлепает по дороге. Вгляделся. Веденин? Но это был не Веденин. Подошел Игорь. Семен встал ему навстречу.

– Что случилось?

Игорь сбросил плащ, сел на табуретку.

– Все скажу. Дай отдышаться.

– Где Веденин?

– Послал его позвонить в Москву. Мы видели, как Федя вытаскивает у пьяных документы. Может быть, дадут указание брать его.

Они выпили чаю, присели у окна. Семен толкнул створки, с улицы пахнуло смородиной, увядшей травой. Через дорогу в доме Феди в открытую дверь ярко бил свет, густой полосой ложился на крыльцо. Жена Феди ходила по веранде, тень колыхалась в полосе света. Наконец, дверь захлопнулась, звякнула задвижка, засветились окна, потом и они погасли. Стал слышней шелест дождя.

Игорь встал, сунул руку в карман, проверил пистолет.

– Ты куда?

– Обойду вокруг дома.

Осторожно ступая, не разбудить бы хозяйку, накинул на плечи влажный плащ, надел мокрую фуражку, постоял на крыльце, прислушался; спустился, шагнул к воротцам и растворился в темноте.

Вернулся через час весь мокрый:

– Ну и погодка.

– Ничего не заметил?

– Нигде ни души.

– Садись.

Игорь сел.

Просидели они до утра, но из дому Феди в ту ночь так никто и не вышел.

Целый день дежурили. Семен сходил на станцию, позвонил в Москву. Получил указание продолжать наблюдение.

Рахими вышел вечером, как только стемнело. Шел он осторожно, оглядывался. Семен и Игорь поотстали, поспели прямо к поезду – такой у них был расчет: не бросаться в глаза. Рахими посидел в одном вагоне, перешел в другой – и все глядел кругом, часто выходил курить в тамбур. В Москве на вокзале покружил по переходам, но это было уже не страшно – Василий Степанович с утра послал сюда людей. Семен вышел на привокзальную площадь – тут с машиной стоял Веденин. Когда, постояв в очереди, Рахими взял такси, серая “Волга” сорвалась с места и поехала за ним.

Остановился Рахими у ресторана. Сидел он там долго. Часто вставал, выходил в туалет, через дверь поглядывал на телефон в коридоре. Нашел монету, хотел было подняться, пойти позвонить, но раздумал. Поглядел на часы – шел уже первый час. Пора было уходить, а он не решался. Официантка посматривала на него сонно. Семен позвонил Василию Степановичу и доложил обо всем. Тот сказал, что решено Рахими арестовать, и пусть они его берут. Когда Семен вернулся к дверям ресторана, Рахими встал, оделся и вышел из ресторана. Игорь подошел к нему:

– Вы арестованы.

Рахими буркнул что-то невнятно, не по-русски, сунул руку в карман. Рывок, взмах – все было делом од ной секунды. Семен схватил его чуть повыше кисти, вывернул руку за спину, вырвал пистолет. Потом сказал грубовато:

– Пойдемте, гражданин.

Они втроем спустились к машине. Швейцар у входа глядел, моргая: он так ничего и не понял. Там за стеклянной дверью – он хорошо видел – начиналась драка. Пока раздумывал, идти ли кричать милиционера, драка сама собой прекратилась, драчунов увезла машина. Швейцар вышел и долго смотрел на удаляющийся красный огонек.

XVII

В машине Рахими скосил глаза на Семена. Рука в кармане – наготове, на вид не особенно крепок, но силен. Это Рахими ощутил, когда тот схватил его за руку. Второй – жидковат. Может, удастся уйти от них? На ходу нечего и пробовать – с двумя не справится: прикончат. А умирать ему не хотелось, как бы там ни твердили те, кто послал его: “Живым не сдаваться”. Попробовали бы сами… Пока жив, можно что-то сделать. Вот будут его выводить из машины… Можно попытаться… Хотя…

Асфальт был мокрый. Машину на поворотах заносило. Улица, проезд, переулок – незнакомые места. Фонари горели редко. Рахими шевельнулся и почувствовал, что тот, высокий, караулит каждое его движение. Вжавшись в спинку, следит, не спуская глаз. Рахими расслабился, сберегая силы, качнулся вперед – у невысокого, с глухим забором дома машина притормозила и остановилась у массивных запертых ворот. Два снопа света уперлись в них, высветив аккуратные строчечки клепки и подслеповатый глазок. Рахими ждал, не шевелясь, сейчас откроют дверцу, поведут его, но двое по бокам сидели неподвижно и не думали выходить.

Шофер сходил куда-то, вернулся, сел, поставив ногу на газ. Ворота распахнулись, машина въехала во двор, по бокам выросла охрана. У Рахили похолодело под сердцем: опоздал, опоздал, надо было попробовать, пока стояли за воротами, но думать об этом теперь было некогда. Дверца открылась, ему помогли выбраться, повели. Он скользнул взглядом по забору, по воротам, по шагавшей спереди и сзади охране, услышал, как к тем двоим, что взяли его, подошел невысокий полный человек в кителе, в брюках навыпуск и негромко спросил:

– Оказал сопротивление?

– Было дело…

Теперь Рахими понял: тот, что схватил его у ресторана, был старший, он и ответил подошедшему. Младший стоял молча. Свет фонаря ударил Игорю в лицо, и Рахими даже приостановился – где он его видел? Было что-то знакомое в этом лице – не то разлет нешироких бровей, не то узкие, плотно сложенные губы, не то глаза – серые, глядящие исподлобья… Ну, конечно, он видел эти глаза; молодые, задорно блестевшие, они запомнились ему. Видел их… Но где? Где? Шедший сзади солдат поторопил его.

В камере он присел, провел ладонями по лицу. Под ложечкой все еще посасывало. Теперь он уже жалел, что поехал в Москву, надо было выждать, оглядеться. Его злило и то, что там, перед воротами, он даже не сделал попытки уйти, улица была темной, может, и удалось бы. Он злился и чувствовал, что влиться незачем. Четыре стены вокруг, ничто ему теперь не поможет – только хитрость. Теперь у него главное – остаться в живых. Надо, чтобы поверили, что он не успел ничего сделать.

Мысли приходили четкие и ясные. Где его засекли? Что известно о нем? Им, наверное, известно, что он американский агент.

Да, он послан американской разведкой. Он скажет об этом прямо – скрывать тут нечего. Он сыграет на честном признании. Да, он – разведчик, так уж сложилась его судьба. А что ему было делать, когда его отец, непман, бежал из России в Иран и то подымался там на ноги, то разорялся, пока компаньон совсем не ограбил его? Он, Петр Краснов, когда отец был в силе, кончил американский колледж. Когда отец, разорясь, умер, пошел из-за куска хлеба на работу к американцам, о разведке и не думал – был переводчиком, только и всего. Это потом судьба завертела его. Началось с того, что его шеф в Иране попросил подобрать кое-кого из эмигрантов для известного дела, а “известное” дело – это было в войну – заключалось в том, чтобы в Иране во время пребывания там советских войск, переодевшись в форму русских солдат, грабить жителей. Этим американцы рассчитывали скомпрометировать советских военнослужащих в глазах местных жителей. Так он был втянут в американскую разведку.

И в разведшколу, в Америку, он поехал не по своей вине – пригрозили старым, да и заставила нужда. Он учился, а потом там же преподавал персидский и русский. И был бы рад всю жизнь преподавать, но в разведке не спрашивают о желаниях – вскоре послали его в Стамбул; там он опять подбирал людей – его поместили в лагерь для перемещенных лиц. В лагере он жил, и высматривал, и заговаривал с подходящими для дела русскими, и сулил им безбедную жизнь и богатство. Для этого надо только одно: выполнить два-три задания. Обманывал, конечно, а что поделаешь – такая уж грязная у него работа. Подходящих людей находилось все меньше, а недавно шеф разведбюро полковник Робертс вызвал его…

Отправили его в Иран, там ему каким-то путем достали паспорт с финляндской визой, познакомили с Эммой Рейнгард, которая должна была ехать с ним под видом жены. Так и стал он иранским коммерсантом – господином Рахими. Ехал в Финляндию, а остаться должен был здесь – туда направился бы другой Рахими, тот, что жил и работал тут, некий Сошенко. Они похожи, ему пришлось изменить только прическу и надеть очки. Замена прошла бы незаметно, если бы не случай. Он признается – ничего у него не вышло. Он складывает оружие. Хватит с него. И если советской разведке нужна помощь, то он готов помочь. Он расскажет все, что знает.

Полковник Никодимов слушал молча, не перебивая, – плечи расслабленно опущены, лицо в тени. Он не то чтобы плохо слушал, таких историй было много, и все они казались схожими; он не то чтобы досадливо морщился: ничего, мол, нового, еще одна обычная история – он просто думал о чем-то своем и лишь изредка взглядывал на Краснова; все было ясно в его рассказе – смесь искренности и раскаяния с желанием поглубже упрятать концы.

Только однажды полковник перебил:

– Когда вас направили в Стамбул?

– Года два назад.

– К полковнику Картеру?

Краснов удивился и смешался, и не знал, что и подумать; чего-чего а того, что тут известно имя Картера, он не ожидал – Картера знали очень немногие; все-таки Краснов справился с волнением.

– Да. Но работал я с майором Клором.

– С маленьким Джонни Клором, по кличке Джо-Джо?

Краснов кивнул. Теперь он уже не удивлялся.

Вызвали его не сразу с утра, как он ожидал, а часам к одиннадцати. За окном дул ветер, светило солнце – погода разгулялась; стекла в окне дребезжали тихонько, оттуда наносило холодом, пахло близким снегом. “Скоро полетит. Скоро”, – думал Василий Степанович о снеге. “А он ловок. Ничего, ловок”, – подумал о Краснове и, вздохнув, поднял глаза. Где и когда он начал прятать главное? Ах, да, он говорит уже час, но ни слова о задании, ни слова о том, что работал в разведшколе, ждет встречного вопроса? Подготовил ответ?

– Какое у вас было задание?

– Собирать информацию.

Полковник кивнул; все шло, как он и думал: Краснов ждал вопроса и подготовил ответ.

– Указания я должен был получить по рации.

– У вас есть рация?

– Да. Она закопана в лесу под Москвой.

– Место знаете?

– Мы знаем оба – и я и Эмма.

– Что-нибудь успели сделать? – Василий Степанович с минуту глядел на Краснова; тот выдержал взгляд, пожал плечами.

“Начинается главное”, – подумал Василий Степанович и, встав, оживился, придвинув стул, сел ближе к Семену, переглянулся с ним. Краснов с любопытством поглядывал – вопрос был обычный, его надо было ожидать, но то, что полковник вдруг оживился, было неожиданно – начиналось что-то непонятное.

– Мне надо было легализоваться, – уклончиво заговорил Краснов.

Краснов глядел настороженно – пока ничего особенного не было; он не знал, верят ли ему. Лицо полковника было непроницаемым, только в глазах по-прежнему оживление. Старший из тех, кто арестовывал его, сидел, сжав губы; взгляд его был строг и упорен, – почувствовав его, Краснов поежился. Тот, что был помоложе, старательно писал, опустив голову. Старший вытащил из столика пистолет, повернувшись к Краснову, сухо спросил:

– Ваш?

– Мой.

– Где разбили щечку?

Краснов глядел на пистолет, пока еще ничего не понимая, но где-то в груди уже вспыхнула тревога; он знал одно – такие вопросы задают неспроста; значит, у этого сухого и строгого старшего лейтенанта что-то есть такое, что может изобличить его, Краснова. Но что? Удушие сдавило горло. Стало трудно дышать Семен достал из кармана пакетик, развернул. Пластмассовый осколок зернисто блеснул на изломе. Семен осторожно, щепотью приложил его к щечке пистолета – осколок вошел, как влился. Краснов все понял.

– Осколок найден там, где вы ударили пистолетом постового. Это было недалеко от посольства. Вы обокрали посольство и подбросили письмо, – проговорил Семен.

Полковник глянул на Краснова:

– Выходит, кое-что вы сделали?

– Пришлось, – глухо сказал Краснов.

– От кого получили письмо?

– Мне передал его майор Клор.

– Хотели поссорить наши страны?

– Да, таково было задание.

– Шифр операции?

– “Двойка”.

– Сработано на двойку, Василий Степанович, – ядовито вставил Смирнов.

Полковник нахмурился – он не любил хлестких словечек. Игорь сказал, не подумав, увидев сердитое лицо полковника, слегка удивился; до него не сразу дошло, почему тот промолчал. А когда дошло, Игорь густо покраснел – выходило, что он, как мальчишка, хвалится. “Хвастун. Хвастун. Тебе бы все выщелкнуться, – подумал Игорь, стыдясь. – Как я прежде не замечал этого за собой? А ведь было, и тогда было…” Он вспомнил, каким был бравым, ретивым и самоуверенным, и любил себя такого, и рисовался этим, тогда как все дело в том, чтобы без громких слов делать то, что поручено.

Краснов недоумевал: что еще им известно? И отвечал машинально.

– Больше вы ничего не успели?

– Больше ничего.

– Буфетчик действовал по вашему заданию?

– Да. Он должен был достать мне паспорт.

– Давно работает на вас буфетчик?

– Несколько лет. Его в 1947 году завербовал Сошенко. Он столкнулся с Федей в буфете и обратил внимание на его жадность, как он обмеривал и обвешивал своих клиентов. Сошенко быстро сошелся с ним и попросил его достать за хорошую плату больничный лист, якобы оправдать свой прогул. Потом Федя продал ему паспорт. Затем еще несколько раз доставал документы. Сошенко предложил сотрудничество. Федя испугался, но предвкушение хорошей оплаты пересилило страх.

Василий Степанович встал, заложил руки за спину. Краснов, не глядя, чувствовал, как он шагнул, – шаг, еще шаг, до двери и обратно. Слушая шаги, ждал – сейчас последует удар, и был бы не страшен удар кулаком; Краснов боялся – что скажет полковник, все у него взвешено и подготовлено, все подготовлено и у старшего лейтенанта.

– Где вы встретились с резидентом?

“Вот оно – начинается…”

– Личной встречи пока не было.

Полковник протянул ему фотографии.

– Узнаете?

Шифр… Краснов опустил голову.

– Когда резидент обещал передать вам деньги и документы?

– В следующий вторник.

– Место встречи.

– Встречи не будет. Он положит деньги и документы в тайник под Москвой.

“Сейчас спросят про Ростов. Зачем я должен был ехать в Ростов…” Но о Ростове на этот раз Краснова не спросили.

Полковник шагнул к двери, позвал охрану, кивнул:

– Уведите, – и, открыв форточку, сел за стол. – Ну-ка, давайте посмотрим, что он там наговорил.