Текст книги "Так оно бывает (Юмористические рассказы и сценки)"

Автор книги: Виктор Ардов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Виктор Ардов
Так оно бывает
_{Юмористические рассказы и сценки}

ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ

НЕУЯЗВИМЫЙ ЗУДЯКОВ

– Готовы у вас эти сведения… ну, насчет наличия технических деталей на складах? – спросил управляющий конторой.

– Нет еще, Николай Семенович, – вздохнул заведующий плановым отделом.

– Я же просил поторопиться! Кому вы поручили их подобрать – сведения?

– В том-то и суть… Я имел неосторожность доверить это дело Зудякову, а он, конечно, ничего не сделал… по обыкновению…

– «По обыкновению»?.. Хорош работничек!

– А разве ж вы не знаете, Николай Семенович? Лодырь, так сказать, идейный… принципиальный…

– Тогда надо с ним расстаться! И поскорее!

– Легко сказать «расстаться»!.. Его не ущемишь, коли хотите знать. Умеет за себя постоять… вернее даже: полежать, поскольку он только что не лежит на работе; ничего не желает делать!..

– Ну-ка, пригласите его ко мне. Сейчас же!

…Через несколько минут в кабинет управляющего вошел худощавый человек, с узким лицом, в затрепанном костюме. Он поклонился у двери и спросил:

– Звали?

– Да, да, подойдите поближе, товарищ Зудяков… Сядьте! Вот мне на вас жалуются: плохо работаете. Почти ничего не делаете. Лодырничаете, одним словом…

Зудяков не спеша почесал остатки волос на макушке и отвернулся от управляющего. А тот выдержал паузу и более строгим голосом добавил:

– Это ведь и кончится плохо… для вас! Слышите?

– Это в каком, я извиняюсь, смысле плохо?

– Уволим! – жестко выговорил управляющий и долгим взглядом остановился на лице Зудякова. Но последний ничуть не испугался. Зудяков зевнул, снова поворошил волосы и только потом ответил:

– Ничего у вас не получится, Николай Семенович. С моим увольнением то есть… Ведь чтобы освободить от работы, нужна длительная подготовка – вам, наверное, известно: выгово-ра надо объявлять, взыскания накладывать… Да не одно, а – несколько. Согласие месткома опять же требуется… А то что получится? Вы меня, допустим, отчислите приказом, а я через суд к вам опять приду. И вы еще будете за мой вынужденный прогул платить из собственного кармана… Нужно нам с вами это? Сомневаюсь…

Управляющий покраснел oт гнева и повысил голос:

– А я вас последний раз предупреждаю: не перемените стиль работы, выгоню непременно!

– Правильно, – снова зевнув, произнес Зудяков, – выгоните на какой-нибудь месячишко с последующей, безусловно, оплатой… И получится у меня вроде дополнительный отпуск…

– Вон отсюда! – уже заревел начальник.

Зудяков, не торопясь, поднялся со стула, вразвалку направился к двери, укоризненно качая головой. При этом он заявил:

– Я смотрю – нервы у вас не в порядке, Николай Семенович… Ну, куда это годится так раздражаться по пустякам?.. Никуда не годится!

Зудяков закрыл за собою дверь, а управляющий резким звонком вызвал секретаршу:

– Этого ко мне… ну, начальника планового отдела!

И вот уже совещаются оба начальника:

– Что же нам делать?! Разве можно оставлять такого типа?.. Он ведь других работников испортит: увидят, что можно никак себя не утруждать и спокойно получать зарплату…

– Это нам не грозит, Николай Семенович. Но, конечно, от него лучше избавиться…

– Но – как?! Как?! – вот вопрос!

– Попробуем с ним договориться по-хорошему…

– Еще чего! Чтобы он возомнил…

– Он уже и так возомнил на все сто.

Пригласите его опять и потолкуйте уже в другом плане…

– Светлана! Зудякова ко мне!..

…И снова неуязвимый Зудяков чешет себе лысину, сидя перед столом управляющего. А Николай Семенович, с трудом сдерживая раздражение и гнев, улещает плановика:

– Может, учиться пойдете? Сейчас как раз есть возможность уйти на курсы переквалифи-кации. Солидная стипендия, понимаете ли, обширный и очень интересный круг дисциплин в программе…

– А на что мне эти дисциплины? – позевывая, откликается Зудяков. – Мне и без них хорошо.

– Ну, может, перейдешь куда-нибудь в новую организацию? – поддерживает начальника завпланом, – характеристику дадим тебе самую хорошую…

– Еще бы вы мне не дали хорошей характеристики!.. Мне, где бы я ни служил, всегда дают чудные характеристики. Вы помните, с какой аттестацией я к вам поступал?..

– Да, да, действительно! – подтверждает завпланом. – Это еще до вас было, Николай Семенович. Принес он бумаги первого сорта. Мы думали – просто чудо какое-то принимаем в штат. Кстати: эти комплименты в его личном деле лежат и сегодня. Можете почитать.

– Есть мне время читать эту брехню! – рычит управляющий. – Ну, слушайте, Зудяков, дайте вы нам совет сами: что – нам – с вами – делать?!

Зудяков зажмурился и изобразил бровями и ртом серьезный мыслительный процесс. Почесал лысину. Раскрыл глаза и вымолвил:

– Разве что вот так: я тут записался в строительный кооператив. Если дадут квартиру – далековато мне ездить к вам…

– Ну?!

– Вот я и думаю: когда перееду, то, безусловно, постараюсь устроиться где-нибудь поближе к новому местожительству…

– А что для этого требуется? – нетерпеливо спросил управляющий.

– Да я не знаю… ну, нажмите как-нибудь на правление кооператива… на райжилотдел… Уж сами придумайте: что вы в состоянии сделать для меня?..

– Хорошо. Хорошо. Допустим, мы вам поможем. А куда вы переходить будете?

– Пока – мой секрет. На данном этапе давайте остановимся на операции «стройкооп», так сказать… Разрешите быть свободным?

И Зудяков важно поднялся, вышел из комнаты и аккуратно закрыл за собой дверь. Оба начальника с немой яростью поглядели друг на друга…

Прошло с полгода. Сослуживцы поздравляли Зудякова с новосельем. И на неизменные вопросы «как вам удалось так быстро получить жилплощадь?» счастливый новосел отвечал:

– Всё наш управляющий, Николай Семенович… Золотой души человек. Мне ведь нe хотели давать: очередь не подошла… Но управляющий такую развил бурную деятельность, и в стройкооп писал, в райжил, и в райисполком… Можно сказать, выбил он для меня квартирку! Век буду помнить его доброту!

А когда отпраздновали вселение плановика в большой современный дом, то Николай Семенович завел разговор о выполнении второй части замысла. Снова состоялась встреча в кабинете…

– Зудяков, вы помните свое обещание уйти от нас? – спросил управляющий.

– А как же! Я – человек порядочный. Раз вы ко мне как человек, то и я к вам как люди… Вот телефончик у меня записан: директор того треста, который теперь рядом с моим домом. Будьте так любезны: позвоните ему и, так сказать, отдайте должное моим деловым качествам и… в общем, вы сами понимаете…

Управляющий со стоном снял трубку и набрал номер. Разговор пошел такой:

– Директора мне… Вы? Очень приятно. С вами говорит управляющий конторой «Техно-техника». Вот какой вопрос: я слышал, у вас – расширение штатов? Правильно? Ага. Значит, имею предложить отличного работника с плановым уклоном. Он у меня, знаете, оттрубил много лет, а теперь в связи с личными обстоятельствами… Как его фамилия? Некто Зудяков. Ага. Зу-дя-ков… Что, что, что? Сейчас справлюсь… – И управляющий обратился к самому Зудякову: – Вот товарищ директор спрашивает: не служили ли вы в свое время в управлении промторгов области?

Зудяков поднял глаза к потолку, пожевал губами и ответил после паузы:

– Мммм… управление торгов… управление тор… Как же! Служил! Но ведь это когда было!..

– Вы слушаете? – отнесся управляющий в трубку. – Зудяков подтверждает: да, служил когда-то… Что, что, что? И даром не надо?.. Чего – «даром не надо»? Ах, Зудякова!.. Кхм… да… Вы его, значит, познали на деле. Тогда, конечно, – всё. Тогда извините. Тогда… Нет, я сам понимаю. Именно! Он у меня в штате состоит, и никак я от него…

Управляющий махнул рукою, опустил трубку на рычаг и тяжело вздохнул. Произошла длинная пауза. Наконец управляющий спросил:

– А вам до пенсии… это… далеко до пенсии?

– Еще лет восемнадцать, Николай Семенович, – соболезнующе отозвался Зудяков. – Если бы мне полагалась пенсия, так неужто бы я не воспользовался, так сказать?.. Да вы не расстраивайтесь, Николай Семенович. Вдвоем мы с вами, безусловно, что-нибудь такое приду-маем… Осуществим свой развод, хе-хе-хе… А сейчас я пойду: надо же и вам и мне отдохнуть от этих хлопот… Да вы не расстраивайтесь, дорогой мой: мало ли что может случиться!.. Вдруг вы пойдете на повышение… У нас уже не будете возглавлять… Или я подберу себе что-нибудь подходящее на стороне…

Уходил Зудяков на сей раз тихонько, ступая на цыпочки: словно покидал комнату, где лежит серьезный больной. А Николай Семенович захотел было рявкнуть, как прежде, но не смог: эти все хлопоты так сроднили его с нерадивым плановиком, что управляющий сумел только выговорить жалобно:

– Слушайте, Зудяков, я это… я тогда начну вам выносить выговоры и взыскания… Вы согласны? А?

Зудяков остановился, обернулся лицом к начальнику и, кивая головою, заявил:

– Ну, что же… давайте пока так… Пока! Если ничего другого мы не удумаем… Главное, берегите здоровье, Николай Семенович! А остальное всё да пёс с ним!..

…Говорят, плановик Зудяков и по сей день работает в этой конторе…

ОЛОВЯННЫЕ ГЛАЗА

Она вошла в редакцию осторожной походкой, стала в дверях и оглядела присутствующих медленно и настороженно. Сразу удивили ее глаза: светло-серые, с точечками зрачков, словно бы выпуклые пуговицы вместо радужной оболочки. Про такие глаза хочется сказать: оловянные. И несмотря на то что обладательница глаз улыбалась, желая показаться обаятельной особой, смотрели эти очи строго и въедливо…

Приблизившись к моему столу, посетительница пояснила:

– Брызжейкина я. Мария Кондратьевна. Очень приятно. Наверное, получали мои сигналы?

Я их действительно получал. Много писем оловянноглазой гражданки, в которых она «сигнализировала» о проступках и преступлениях своих сослуживцев.

– Как же, как же! – отозвался я. – Знаю ваши письма…

– Ну вот. А теперь я сама приехала. За свой счет, между прочим… Никто не оплатит биле-тов там и вообще… за поездку. Стратилась я, сами понимаете… Но мне правда дороже. Вот так.

Она уже вынимала из сумки многочисленные бумаги, раскладывала на столе, изучала, поднося поближе к глазам. Но при том говорила не переставая:

– Вы из моих сигналов знаете: коллектив у нас маленький, но – насквозь гнилой. Насквозь!

– Что это означает «гнилой»? – спросил я.

– А то и означает. Ни одного порядочного человека нет. Кроме, конечно, меня. Вот они меня и травят…

– Как травят?

– Известно – как… Не признают моих заявлений. Шипят. Разные надсмешки дозволяют – и на собраниях и – так, то есть походя на работе. Но не на таковскую напали! Я их всех на чистую воду вывела. И еще буду выводить! Вы бы лучше записывали, чего я вам скажу. Так. Значит, наш музей есть областное учреждение… Ну, по народному творчеству мы собираем… Список сотрудников – вот он. Но только – что толку в списке, если не дать характеристики на каждого?.. Ведь так? Вот я и даю.

– Какие характеристики? – спросил я.

– А вот. Вы только пишите, чтобы не забыть. Заведующий наш Васягин Александр Панкратьевич. Он это… не реагирует. И за то надо его, безусловно, снять!

– Как это – «снять»?

– А вы что – не знаете, как снимают? Освободить, одним словом, от работы. Уволить. Тем более он, кажется, живет с этой, с Милкой… Ну, с Людмилой Севастьяновной. Которая работает инспектором в отделе культуры. А если его отчислить, он – что? – он дома будет сидеть. И жена за ним, безусловно, будет иметь надзор. Ведь так?

– Та-ак… – произнес я растерянно.

Но Брызжейкина, не спуская с меня взгляда оловянных глаз, бубнила уже дальше:

– Теперь… Заместитель Васягина. Он – это: хранитель фондов… ученый, так сказать. Пишите: Чухин Леонид Спиридонович. Написали? Теперь добавьте: вор.

– Как это – «вор»?!

– Вы что – не знаете, как воруют? Этот Чухин, он разбазаривает наши фонды. Экспонаты, одним словом, рукописи, картины…

– Да почему вы думаете, что он их разбазаривает?

– Что ж я, не вижу, что ли? Он домой ни разу не уходил еще, чтобы с собой чего-нибудь из музея не захватить… «Я, говорит, дома поработаю»… Знаем мы эти «работы»!..

– Но ведь он, наверное, приносит обратно!

– Да что он – дурак – обратно носить? Чтой-то я не слыхала, чтобы кто таскал обратно на работу, что с работы взятое… Так. Теперь пишите: завхоз Кобеляко Афанасий Ларионыч. Ко-бе-ля-ко… Вот уж подходящая кличка для такого пса! Старый человек, ему на пенсию пора, а он обогащается на работе!

– Как «обогащается»?

– Ну, тоже ворует… что вы, не знаете «как»?! Он одной мастики банок восемь за год унесет.

– Какой мастики?!

– «Какой, какой»!.. Известно какой: которой паркет натирают. Спросите у него мастики, он вам скажет: «Нету, дескать, извели мастику!»… А куда ее извели? Потом, бланки продает. Знаете, которые на отчетность бланки. Он их все – фьюить! – налево!

– Кому же могут понадобиться бланки отчетности музея?

– Не скажите. Для фальшивых сведений. Очень даже понадобятся. А ему прибыль… Потом, швейцар у нас есть – ну, гардеробщик. Тоже обогащается.

– А этот – как обогащается?

– А чаевые. Думаете, пустяки? Ему кто – двугривенный тык! Кто гривенничек; кто – четвертачок… Шебуршенко ему фамилия. Запишите тоже! А если его попросишь пальто принять или там дверь открыть, он бурчит: «Швейцаров на вас нет!»… Как же – нет, если он сам и есть швейцар?! Вы посмотрите штатное расписание: швейцар Шебуршенко – прямо так и значится… Дальше идем: уборщица тетя Нюша Харина. Грубит тоже почем зря. Ты ей: «Здравствуй, Нюша!» А она: «Ну, здравствуй, склочница!»… Какая я ей склочница?! Или: «Опять наследила ножищами!» У меня, если хотите знать, ноги – тридцать шестой размер… даже – тридцать пять с половиной, а она… Нет, вы про нее тоже запишите! Та-ак… Кого же еще? Ах, вот: эти экскурсоводки. Противные девки, если хотите знать. Сейчас это себе нагородят на башке по вавилонской башне, глазищи намажут, губищи намажут, ногти заляпают – и ну трещать: «Тут вы видите домотканое полотно семнадцатого века, которое ткали дома…» Да нешто без них не видать – что полотно, а что – прялка или там корыто?!

– Позвольте, но это их обязанность: пояснять посетителям…

– И при обязанностях можно себя вести приличнее! А то – юбки у них живота и то не прикрывают, сапожищи – по самые коленки… топ-топ-топ по залам… Глаза бы мои не смотрели!

– Вы знаете, это как-то мало конкретно…

– А может, вам такие вертихвостки нравятся? – Брызжейкина посмотрела на меня испытующим взглядом. Ее похожие на пуговицы глаза не двигались больше двух минут. Затем она вздохнула и сказала: – А теперь давайте дальше… Кто у нас остался еще? Ах, да – эти, ну, музейные служители. Между прочим, я сама тоже числюсь музейной. Но до меня еще надо обговорить Фисакову Ирину Амосовну: спит на работе. Так вот приладится на своем кресле в уголке и – дрыхнет. Многие посетители даже пугаются, какой она храп выдает… Ей-богу! Хрррр-хрррр-брбрбр… Вы съездите, послушайте.

– Стоит ли ехать из за одного храпа?

– Не-ет, у нас не только храп… у нас чего только нет! Например, в соседнем зале от Фисаковой дежурит Лапченко Вера Герасимовна. Она, знаете, не только не спит, а наоборот: во все свой нос норовит сунуть! Которые до нее не касаются дела, и те обсуждает!

– Получается у вас: кто спит – нехорошо, а кто не спит – тоже нехорошо…

– Не придирайтесь, товарищ! Вы отлично понимаете, что я хочу сказать!.. Теперь: служи-тельницы Бубукина, Ихтышева, Чечевицына – ну, эти, видите ли, не желают поддерживать мое заявление…

– Какое заявление?

– Да о безобразиях же! У нас в музее безобразий – полно, я же вам битый час открываю глаза, а вы не хотите понять!

И тут меня осенило. Я закивал головою и заявил:

– Вполне с вами согласен. Ваш музей лучше всего закрыть! Да-да!

Брызжейкина выпучила глаза. Нижняя челюсть у нее отвалилась.

– Как, то есть, «закрыть»?.. – произнесла она с испугом. – А я куда же денусь? Мне еще до пенсии знаете сколько лет?..

– А вы перейдете в другую организацию.

– Да что вы!.. Кто же меня возьмет при такой характеристике?!

– А вы думаете, у вас характеристика будет… тово… не слишком хорошая?

– Ужас! Ужас, что они мне понапишут!

– Но согласитесь, если весь коллектив у вас такой нездоровый, какой же смысл оставлять всех на месте? Мы добьемся, чтобы разогнали…

– Кто вам позволит?! – завизжала вдруг ретивая воительница за правду. – Да я на вас, вы знаете, чего и куда настрочу… вы у меня… я вас…

Брызжейкина, сгребая свои бумаги, совала их поспешно в сумку. Теперь она просто рычала:

– Придумал тоже! «Закрыть»! Да я тебе так закрою, что ты своих не узна…

Я нашел в себе силы скрыть улыбку и строгим голосом заметил:

– Нет, нет! И не просите! Раз у вас подобрались такие плохие люди, всех уволим и закроем ваш музей обязательно! Материалу у нас достаточно: вы же на всех написали. Значит, теперь это дело повернуть совсем нетрудно!

Брызжейкина завыла и кинулась было на меня. Но потом опомнилась и, отступая к двери, проголосила:

– Забудьте все, что я вам тут наговорила! Забудьте! И что я писала, тоже все позабудьте! Я погорячи… пошутила я! Вот именно: то была веселая шутка… Музей у нас – просто замечатель-ный… А коллектив… Боже мой! Да где вы еще встретите такой прекрасный коллектив? Ну, где??!! Нету такого коллектива во всем мире!

Она исчезла в дверях, а я дал волю смеху.

Но вот что меня тревожит: эта Брызжейкина – дура. И склока у нее пустяковая. А ведь водятся кое-где склочники матерые. Их на такой примитивный способ не купить… А как бы хотелось, чтобы все склочники испугались и раскаялись в этом поганом своем ремесле. Очень хочется!

ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ

Крякин, директор довольно значительного завода, занимающего видное место не только в городе, но и в областном и даже республиканском масштабе, сидел за столиком вокзального ресторана и не спеша уничтожал заказанный им антрекот. А за соседним столиком опустился на стул очень бедно одетый гражданин, давно не стриженный и давно не бритый, с тревожным взглядом бегающих глаз. Спросив себе винегрет и порцию вареной вермишели, гражданин принялся осматривать зал, украшенный пальмами в деревянных гробах, поставленных, как говорится, «на попа»; ядовитыми по краскам натюрмортами в рамках с узорным рельефом; стойку с засохшими образцами закусок… По пути от натюрморта к пальме глаз гражданина скользнул и по солидной физиономии товарища Крякина.

– Никак – Крякин?

Поколебавшись немного (стоит ли поддерживать разговор с такой личностью и в таком тоне?), директор ответил:

– Допустим – товарищ Крякин… (Интонацией он подчеркнул, что без добавления слова «товарищ» называть его неучтиво: не такого масштаба он человек, чтобы для кого-то быть просто Крякиным.)

Но гражданин не обратил внимания на эту поправку. Он подался поближе к Крякину и с нескрываемым интересом спросил:

– Выпустили?!

– Что – выпустили? – величественно уронил Крякин.

– Да не «что», а – кого… Тебя вот… вас! Вас уже выпустили?

– Откуда меня должны были выпустить? – с недоумением произнес директор.

– Известно – откуда. Из тюряги ты сам – давно? (Гражданин так и произнес это слово: тю-ря-га – что, как известно, означает тюрьму на языке уголовников.)

Крякин покраснел и отвернулся от гражданина всем корпусом. Только минуты через три он выдавил из себя:

– Вы, гражданин, думаете, что вы говорите? А то ведь и милиционера кликнуть недолго!

– Нашел чем меня пугать!.. Я – уже в порядке. У меня ксива есть и с печатью: отсидел, что мне положено по приговору, полностью!.. Видал? – И гражданин вытащил шершавой рукою из недр подкладки своего одеяния (в котором можно было при известном напряжении узнать нечто, бывшее когда-то пиджаком) затрепанный клочок грязной бумаги…

Крякин демонстративно отвернулся, показывая тем, что беседу продолжать он не намерен. Но гражданин не успокаивался. Засунув обратно свою «ксиву», спросил:

– Ну, ты – Крякин или не Крякин?!

– Попрошу, во-первых, на «вы»… Да, я – товарищ Крякин.

– Так ты… вы ж со мной почти по одному делу проходили! Об уничтожении рыбы в нашей речке – в Суслянке… Аккурат я попался тогда в третий раз, что рыбу глушу взрывами. И только меня арестовали на берегу, шашки толовые у меня все забрали тогда, лодку опять же… А тут и ты влип…

– Как это «влип»?! Попрошу выбирать выражения!

– Ну, засыпался… Засекли тебя… Помню еще, с меня снимали допрос, а к следователю вошел прокурор и говорит: «Что мы будем делать с этим Крякиным? Ведь он всю речку отравил!» Во как! Не то что я там каких-нибудь полторы тонны рыбешки оглушил, а тут – сразу: рыба в реке сдохла полностью! Это ты отходы с твоего производства приказал спустить в реку. Размах-то какой! Сколько дали?

– Чего дали? – Крякину очень не хотелось разговаривать с этим типом, но не задать этого вопроса он уже не мог…

– «Чего-чего»… Ну, судили же тебя небось?

– Нннет…

Гражданин присвистнул.

– Вот это – да… Как же ты так устроился? Я ведь помню: меня уводили из прокуратуры, а тебя туда привезли… или ты без конвоя, сам пришел?..

– Сам… я это… штраф заплатил, – смущенно сказал директор. – Пять тысяч рублей…

– Новыми деньгами? (Крякин кивнул головою; браконьер присвистнул еще раз.) Вот это – да!.. Откуда ж у тебя такие деньги?

– При чем тут я? Завод заплатил…

– Еще хлеще! За казенный счет, значит… Здорово!

Трудно поверить, но Крякину совестно было теперь смотреть в глаза этому проходимцу. И почтенный директор отвернулся, сделав вид, будто интересуется тем, что происходит за пыль-ным окном, выходящим на перрон… А браконьер тоже о чем-то, видать, задумался, насупив брови и почесывая грязными пальцами в не менее грязной своей шевелюре. Затем он сказал:

– Слушай, директор, давай так сыграем: возьми меня к себе на завод ну, в штат, как у вас говорят… Хоть вахтером или разнорабочим… А я тебе буду ловить рыбку… Безусловно, сам попользуюсь малость… И тебя не обижу. Могу даже продавать на базаре, что мы с тобой наловим. Деньги – тоже пополам. А от тебя требуется только прикрывать меня от этих всех рыбнадзоров, милиции, прокуратуры и так далее… Раз у тебя такие связи и все сходит с рук, так какого ж черта мы это будем упускать? По рукам? А? А?..

Крякин испуганно озирался: не слышит ли кто-нибудь этой странной беседы?.. Затем директор оставил на столе деньги, сумма которых значительно превышала цену выпитого и съеденного им, и потрусил к дверям… Браконьер, однако, не отставал. Пытаясь догнать Крякина, он повторял все громче и громче:

– Нет, ты обдумай, что я сказал!.. Слышишь, директор? Мы за счет этой рыбы во какую житуху организуем! Раз тебе позволяют губить цельную реку, так в чем же дело? А? А?..

Но директор поднажал и вырвался на перрон. Бывший арестант сильно отстал теперь. Он еще вопил что-то вдогонку. Однако ему скоро стало ясно, что сделка не состоится…

Крякин с облегчением вскочил на подножку вагона: через три минуты поезд должен был увезти директора отсюда. Неожиданное испытание осталось позади… Вот только мысли о гибели всего рыбного населения в чистой речке тревожили теперь Крякина. Но это ненадолго: наш директор привык уже к таким думам и соображениям. Не впервой!