Текст книги "Ошибка в объекте"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Никого, – старик с удивлением посмотрел на Николая.

– Точно никого?! – Николай поднялся, его бросило в сторону, но он удержался на ногах, тяжело прошел к занавеске и с силой отдернул ее. В комнатке действительно никого не было. – Ладно, – проговорил Николай, возвращаясь на место. – Пусть так, пусть никого… Я, правда, не заглядывал под кровать, а наверно, стоило бы, а? – Он посмотрел тестю в глаза, будто хотел уличить того во лжи. – Ладно, сделаем вид, что поверили… Так, говоришь, не ездить больше? Другими словами, убирайся, Коля, ко всем чертям… Я правильно понял?

– Правильно, – кивнул старик. – Все как есть правильно, – лицо его оставалось неподвижным. Видно было, как нелегко давались ему эти слова, не привык он так разговаривать с людьми.

– Ну что ж, батя… – на губах Николая блуждала благодушная пьяная улыбка. – Другой бы плакал, что теряет такого вот родственника, такого прекрасного самогонщика, а я нет, я человек простой… Мне сказано, я – сделано… Верно? Ну ладно, не будем… Расстанемся или сделаем вид… В общем, как самые близкие родственники… Ты не против? Ну, тогда, будь добр, угости напоследок моченым яблочком, я знаю, у тебя всегда есть моченые яблочки… тут в бутылочке кой-чего осталось, выпьем на посошок, а?

– Ну что ж, – вздохнул старик, – коли так… Пусть по-твоему… – Он поднялся, на ходу снял с гвоздя шапку и, пригнувшись, вышел. В окно видно было, как старик под мелким осенним дождем побежал к сараю.

– Вот такушки, – удовлетворенно проговорил Николай.

Быстро пройдя во вторую комнату, он открыл платяной шкаф, просунул руку вглубь и, нащупав в темноте вытертое стариковское пальто, скользнул пальцами во внутренний карман – еще по прошлому приезду Николай знал, что там старик хранит деньги. И сейчас они оказались на месте – плотный сверток размером с пачку сигарет. Николай сунул его в карман, закрыл шкаф, осмотрелся – не осталось ли следов, вышел из комнаты, попридержал занавеску, чтобы не колыхалась, и только тогда позволил себе взглянуть в окно – старик закрывал дверцу сарая. В руке он держал небольшую мисочку с мочеными яблоками – они светились теплым летним светом. Николай сел за стол, подпер щеки кулаками и застыл. Дескать, сидел он вот так все это время и, не приди старик с яблоками, сидел бы до вечера. Тесть уже поставил яблоки на стол, сам сел напротив, а он все смотрел в стол, как бы не замечая ничего вокруг. И лишь когда старик взял бутылку, вроде очнулся.

– О! – оживился Николай. – Ну, давай, батя, на прощание… Не поминай лихом, нехорошо родственников поминать лихом, даже таких, как я… Давай! – и Николай выпил.

А тесть вдруг прослезился, начал вытирать ладонью глаза. Полез за платком, отряхнул его от табачных крошек, снова сунул в карман…

– Ты уж, Коля, того… Жизнь, она ведь, сам понимаешь… Не всегда как хочется…

– Ладно, батя, замнем для ясности. Эх, прости-прощай, село родное… В края дальние пойдет молодец…

– Послушай, у тебя как… В общем, ты извини, конечно, может, я не то говорю, но у тебя как с деньгами-то? А то ведь мне, старику, немного надо, могу подсобить? А?

– Да не мешало бы, – ответил Николай, но тут же, увидев, что старик направляется к маленькой комнатке, спохватился. – Не надо! – решительно сказал он. – Спасибо на добром слове, но не надо. Хватит и того, что пацан мой у вас живет… Не надо! – Николай остановил опять рванувшегося в комнату старика. – Есть деньги. С меня хватит. И провожать не надо. Сам доберусь. Дорогу знаю. В километре трасса – подвезут. Счастливо, батя!

Николай тоже растрогался, на глаза навернулись слезы, он искренне обнял старика, почувствовав и слабые его плечи, и тщедушность. И подумалось – а ведь недолго протянет, последний раз старика вижу…

– Екатерине Степановне поклон, скажи, что, мол, торопился, да и пацану объясни что-нибудь…

Во дворе Николай обернулся на прильнувшего к окну тестя, махнул рукой, растроганно махнул, будто от сердца отрывал.

Шагая по селу, Николай чувствовал растущее беспокойство, что-то мешало ему радоваться удаче. И даже хмель, который, казалось бы, должен придать уверенности, не действовал. Николай попытался понять, что с ним, откуда это беспокойство. И наконец догадался – оно исходило из тугого пакета в газетной обертке и мешало относиться к себе с восхищением, несмотря на то, что он так ловко облапошил занудливого старика. Надо было выкинуть нечто такое, что вернуло бы ему обычное отношение к самому себе… Николай оглянулся и увидел синее пятно почтовой вывески – он как раз проходил мимо почты. Отправить матери телеграмму? А что ей сказать? Что он жив-здоров? Глупо. Может, Сухову отбить пару теплых слов? Еще глупее. И тут Николай вспомнил о той трешке, которую дал ему на дорогу милиционер со станции. «Долги надо платить», – несколько раз повторил он где-то слышанные слова.

– Есть кто живой? – громко спросил он, входя в низкую дверь почты.

Из-за перегородки выглянула девушка.

– А вот ты-то мне и нужна! – сказал Николай и тут же устыдился: шутки не получилось. «Самогон виноват», – сокрушенно подумал он. – Перевод бы отправить… Можно?

– Отчего ж нельзя, если деньги есть! – засмеялась девушка.

Отойдя к залитому чернилами столу, Николай быстро заполнил бланк. В графе «отправитель» он, радуясь своей предусмотрительности, написал печатными буквами: «Сухов Евгений Андреевич». «Все правильно, – подумал Николай, – ведь милиционеру я представился Суховым».

– Три рубля? – удивилась девушка.

– Перебьются, – взяв квитанцию и не проронив больше ни слова, Николай вышел. Ему стало легче, но появилось другое – он вдруг вспомнил взгляд девушки, вспомнил удивление в ее глазах. Что-то в этом было…

Из-за поворота показался автобус, и Николай дурашливо сложил руки на груди, как бы заклиная водителя остановиться, потом воздел руки к небу, показывая, что идет дождь, и, кто знает, сколько ему еще мокнуть. Сквозь широкое ветровое стекло он увидел, как засмеялся водитель. Машина остановилась.

– Ну спасибо, друг! – воскликнул Николай, впрыгивая в автобус.

– Обсыхай, – протянул водитель снисходительно.

Автобус рванул с места и помчался по залитому дождем асфальту. Через минуту его уже нельзя было различить в туманной дымке.

Глава 12

Утром позвонил Кучин, и Демин разговаривал с ним, не успев раздеться.

– Привет, коллега, – мягко проговорил Кучин с обычной своей опечаленностью. – Встретиться бы, Валя! Ведь сговаривались…

– А что, давай! Сегодня!

– Нет, – с сожалением проговорил Кучин. – Тут меня клиент один дожидается уж несколько дней… Знаешь, я собрал некоторые данные… Так вот, статистика, столь уважаемая мною наука, говорит следующее: в большинстве случаев убийца и его жертва находятся между собой если не в родственных, то в весьма близких отношениях. Если уж быть точным, то в восьмидесяти семи случаях из ста они хорошо знали друг друга. Каково?

– Это не единственный вывод из такого исследования?

– Разумеется. У меня много выводов. Вот еще один: в большинстве случаев убийца не получает никакой выгоды за свое злодейство.

– Почему? Срываются его планы или же причина убийства бескорыстная?

– Как приятно поговорить с умным человеком! – хмыкнул Кучин. – Ты, Валя, сразу взял быка за рога. С одной стороны, преступник не может предусмотреть все последствия, а с другой – он и не рассчитывает на вознаграждение.

– Хорошо, – сказал Демин. – Давай еще один вывод, и заканчиваем… Меня ждет одна дама, попробую проверить твои откровения.

– Дама не должна ждать, ты прав… А что касается вывода, пожалуйста… Преступник обычно представляет внешние последствия преступления, худо-бедно предусматривает действия милиции, намечает пути отхода и прочие несложные вещи. Но не может предвидеть главного – что будет с ним самим после преступления. Он понятия не имеет, каким будет его отношение к людям, к себе, к тем вещам, которые до преступления имели для него значение. Если человек совершил убийство, то ты ищешь уже не того, каким его знали до преступления. Ты ищешь другого человека. И пока ты его не поймаешь, никто не может сказать, каков он ныне, каким стал… Значит, созвонимся?

– Заметано, – ответил Демин и положил трубку. Не успел он раздеться, как снова зазвонил телефон.

– Прошу прощения, опять Кучин. Валя, я забыл добавить одну вещь… После убийства меняется не только преступник, но и его жертва.

– Не понял! В какую же сторону меняется?

– В лучшую, Валя, в лучшую. Ну, счастливо! А то, я вижу, ты сердишься… Ты не сердись на меня, ладно? Ну, пока!

Демин подержал в руке трубку, недоуменно пожал плечами. Хм, жертва меняется в лучшую сторону? Очевидно, в глазах людей, его знавших. Можно сделать и другой вывод – мнение людей остается прежним, но говорить о человеке они будут уже более доброжелательно.

Демин решительно направился к двери, распахнул ее и увидел Фетисову.

– Прошу вас! – сказал он. – Входите, пожалуйста. Наталья Анатольевна вошла в кабинет, четко переставляя напряженные высокими каблуками ноги. Крашеные волосы были отброшены назад, темный костюм подчеркивал бледность лица. С любопытством оглядевшись, она потянула носом воздух, отчего ее ноздри дрогнули – что-то не нравилось ей в кабинете…

– Присаживайтесь, Наталья Анатольевна, – Демин показал на стул. – Когда я был у вас несколько дней назад, если вы помните… Поговорить подробно нам не удалось…

– Ну что ж, давайте исправим эту нашу оплошность.

Демин улыбнулся. Напористость, готовность отвечать, не дослушав вопроса… Скорее всего, это шло от уверенности в некоем собственном превосходстве. А каково было Фетисову? Он, судя по всему, не принадлежал к категории сильных личностей – рядовой геодезист, студент второго курса филологического факультета… Это должно шокировать ее, что, впрочем, не исключает и любви… И болонку любят.

– Наталья Анатольевна, простите… Вы не припомните…

– Я не припомнила ничего, что могло бы вам как-то помочь.

– Давайте договоримся выслушивать друг друга.

– Давайте, – Фетисова благосклонно кивнула. – У вас тут курят? – Она вынула из сумочки сигареты.

– Да, пожалуйста!

Демин подал Фетисовой зажигалку. Зажечь ее он не решился. У него вдруг возникло такое чувство, что перед ним сидит мужчина и подносить ему огонь вроде неловко. Фетисова курила, чуть отвернувшись от него, глядя в сторону окна… «Ба! Да ведь она профиль показывает! – удивился Демин своему открытию. – Ну что ж, профиль как профиль – нос с горбинкой, небольшой лоб, вполне приятных форм подбородок, правда, тяжеловат, но тоже вполне… да, еще эти бородавки… Но они совсем недавно могли быть милыми родинками».

– Скажите, не было ли у вашего мужа интересов, занятий, увлечений помимо дома, работы, университета? Другими словами – вся ли его жизнь вам известна?

– Разумеется!

– Когда Фетисов ушел в тот день, он ничего не сказал, ничего между вами не произошло? Поймите меня правильно, я спрашиваю об этом… Вы не заявили в милицию, несмотря на то, что вашего мужа не было дома целую неделю.

– Видите ли, он имел обыкновение иногда ездить к своим родственникам в Севастополь. Я полагала, что он уехал к ним и на этот раз.

– Если я правильно понял, Фетисов частенько отлучался на день, два, неделю и ничего вам при этом не говорил?

– Ну, нет, так сказать нельзя! Еще чего не хватало! Нет-нет, такого не было, чтобы он ушел из дому и ничего не сказал.

– Но в тот раз он ушел, ничего не сказав, и вы сочли это вполне естественным?

– Я вам уже объясняла, что не заявила, поскольку не хотела попасть в дурацкое положение! Не хотела, чтобы на меня показывали пальцем и говорили, что это, мол, та самая баба, которая своего мужа через милицию домой вернула!

– Наталья Анатольевна, мужа нет целую неделю, а вы ничего не предпринимаете – это настораживает. Ведь вы знали, что его и на работе нет! И вы спокойны?

– А кто вам сказал, что я спокойна? – Ее голос впервые дрогнул. – Почему вы так решили? Только потому, что я не бьюсь в истерике, не падаю в обморок, не слюнявлю платок? Вы к такому волнению привыкли?

«Тяжело, – подумал Демин. – Эта женщина не ответила, по существу, ни на один вопрос. Это связано с ее состоянием? Или дело в характере? А может, есть еще кое-что? Ведь она должна быть заинтересована в том, чтобы найти преступника… Но умалчивает… Уж не потому ли, что все это затрагивает ее самолюбие?..»

– Наталья Анатольевна, мы проводим большую работу, в дело втянуты десятки людей, делается все, чтобы найти преступника. Понимаю, для вас это слабое утешение, но что делать? Расскажите, пожалуйста, о Владимире Семеновиче… – Демин отложил ручку, давая понять, что разговор будет не для протокола.

Она не успела ответить – вошел Рожнов. Окинул взглядом Фетисову, чуть подольше посмотрел на Демина.

– Не помешал?

– Нет, Иван Константинович, присаживайтесь… Наталья Анатольевна, знакомьтесь, пожалуйста, это начальник следственного отдела.

Фетисова с достоинством кивнула, чуть посторонилась, пропуская Рожнова к свободному месту у стола.

– Продолжим, – сказал Демин. – Я просил Наталью Анатольевну рассказать о муже.

– Фетисов… – Она по-мужски потерла ладонью лоб, пытаясь сосредоточиться. – Фетисов… Это был прекрасный человек, семьянин, отец… Вы не поверите, но за первый год, с тех пор как у нас родился сын, я ни разу не встала к нему ночью. Ни разу! Володя мне не позволял. Представляете? Моя мама одно время приходила ухаживать за ребенком… Вы знаете, чем это кончилось? Володя выгнал ее. Он выставил ее за дверь, как выставляют старый шкаф.

– Она плохо относилась к ребенку?

– Нет. Она очень хорошо относилась к ребенку. И Володя заревновал. Представляете? Ему показалось, что сын к ней слишком привязывается… Это, конечно, глупо, но говорит о многом, не правда ли?

– Значит, ваш муж утром уходил на работу, вечером бежал в университет, ночью смотрел за малышом… и при такой нагрузке он выставляет бабушку из квартиры за то, что она привязана к ребенку?

– Представьте себе!

– Скажите, Наталья Анатольевна, а чем еще занималась ваша мама в квартире? Она только смотрела за ребенком или готовила еду, стирала, убирала?

– Она квартиру нам, простите за грубое слово, вылизала! – наклонившись вперед, со значением произнесла Фетисова. – Однажды возвращаемся, а у нас кухня как картина! Оказывается, мама пошла на стройку и привела двух девчонок-маляров. Они за два часа сделали невозможное.

– Она сама расплатилась с ними?

– Представьте!

– У нее большая пенсия?

– Нет, но ей помогают… Нас много – братьев, сестер…

– Как ваш муж отнесся к этой стороне деятельности тещи?

– Он был взбешен. Он решил, как мне кажется, что его уязвили малой зарплатой.

– Как он тратил деньги, легко?

– Не сказала бы. Он их старался вообще не тратить. С друзьями, я знаю, он вел себя иначе, но дома был весьма экономен. До скупости. Это, по-видимому, Север на него повлиял.

– Север? – Рожнов вскинул брови.

– Да. Он несколько лет работал бульдозеристом в Магаданской области. Поехал туда, так сказать, зашибить деньгу, но ничего не вышло.

– Бульдозеристы хорошо зарабатывают в Магаданской области, – задумчиво произнес Демин.

– Только не он! – категорично заявила Фетисова. – Что вы хотите, даже квартиру, в которой мы живем, оставила нам его бывшая жена!

– Вот так просто и оставила? – спросил Рожнов.

– Вот так просто и оставила. Ушла к новому мужу, весьма обеспеченному человеку, и сделала широкий жест… У Фетисова всегда портилось настроение, когда он вспоминал об этом.

– Скажите, а чем вы занимались по вечерам, к примеру в субботу, воскресенье?

– Ничем. Ребенок, уборка, кухня… Телевизор. Он очень любил смотреть телевизор. Пока на экране что-то движется – его не оторвешь. Показывают новую сенокосилку, сообщают о трубопрокатчиках, крутят старую кинокомедию, выступает детская самодеятельность – он смотрит. Очень любознательный человек был, – произнесла Фетисова без уверенности. – А часто он читал мне вслух Чехова, Лескова, Тургенева… Но не подумайте, что это было обычное чтение! – сказал она с вызовом. – Фетисов был врожденный стилист. Чувство языка у него было просто потрясающее! Вы не поверите – у Чехова он находил и неточные выражения, и неграмотности, да-да, не удивляйтесь! А однажды Володя для интереса отредактировал целую главу из Тургенева. И я, я не смогла с ним не согласиться. Его правка была безукоризненна. А что он делал с Достоевским! Страницы были черными после его правки!

– Чьи страницы? – не понял Демин.

– Достоевского. Но тот действительно… С точки зрения стиля… А Володя проявлял, как мне кажется, удивительную способность к литературе. Он все время стремился писать, посещал редакцию местной газеты. Его там очень уважали, бывали просто счастливы, когда он приходил к ним. Я подумала, что ему не хватает образования, чтобы написать нечто значительное, и заставила поступить в университет.

– Продвижение по службе его не интересовало?

– Нет. До чего доходило – когда заболел ребенок, то больничный для ухода за ним брала не я, а он. И с удовольствием сидел дома. С таким отношением к работе, согласитесь, трудно продвинуться.

– У вас много друзей?

– Не сказала бы. Институтских товарищей он стыдится, они кое-чего достигли, а он так до последнего дня и ходил с треногой… И потом, на пятом десятке друзьями трудно обзаводиться… на пятом десятке друзей начинают хоронить.

– Вы не могли бы рассказать о его последнем дне? – подал голос Рожнов.

– Простите? – переспросила Фетисова и повернулась профилем.

«Да у нее этот профиль прямо как визитная карточка!» – усмехнулся про себя Демин.

– Ваш муж ушел из дому в воскресенье, – терпеливо пояснил Рожнов. – Следовательно, последний день, когда вы общались с ним и знаете, как он этот день провел, – суббота. Вот я и прошу вас – расскажите о субботе. – Рожнов склонил голову набок и выпятил вперед губы, показывая готовность слушать.

– Суббота… – проговорила Фетисова задумчиво. – Суббота… Это был выходной день… Володя встал поздно, он всегда встает поздно, когда есть возможность. Полуночник, ложился во втором часу.

– Чем же он занимался до двух часов?

– Работал! – Фетисова посмотрела на него с недоумением. – Чем же еще можно заниматься до двух часов ночи? – Но тут же, уловив второй смысл в своих словах, она смешалась. – Да, он очень много работал – учился, сочинял короткие рассказы, их сейчас публикуют многие издания… Недавно, например, опубликовано такое его произведение… «Судя по манерам, произошел от обезьяны совсем недавно». Остроумно, правда?

– Итак, суббота, – напомнил Рожнов.

– Да, суббота… Встал он поздно, как я уже сказала. Позавтракал…

– Вы не вместе завтракаете?

– Обычно вместе, – быстро ответила Фетисова. – Но к тому времени, когда он поднялся, я уже позавтракала. Потом он смотрел по телевизору утреннюю зарядку…

– Что смотрел?

– Зарядку. Я же говорила, он очень любит телевизор. Потом… Потом я отправила его прогуляться с ребенком, потом он принес белье из прачечной, потом сходил в магазин. Что-то к обеду купил… Капусту, картошку, томат…

– А вы чем занимались в это время?

– Я проверяла работы своих учеников… И еще мне нужно было проведать маму… Когда я вернулась, он уже сварил что-то, и мы вместе пообедали… Потом он принес почту. Там было письмо из какой-то редакции о том, что его заметка устарела… Он очень переживал, тут же разобрал стиль этого ответа, уличил их в неграмотности, и это его как-то утешило… Потом он уложил ребенка и пошел прогуляться… Он всегда возвращался вовремя, но в субботу не явился ни через два часа, ни через четыре. А ушел где-то в три. Я запомнила время, потому что в три часа открывается наш магазин и он хотел зайти туда по своим делам.

– Простите, – Рожнов поднял указательный палец. – По каким делам?

– Господи, выпить мужик захотел… У него там свои приятели, они покупают бутылку на нескольких человек и треплются во дворе, пока их домой не затребуют. Когда я через некоторое время выглянула во двор, Володи не увидела. Около пяти я вышла во двор, обошла все беседки, столики, укромные уголки – Володи нигде не было. Около одиннадцати ночи, когда по телевизору стали передавать последние известия, вдруг заходит Володя… Да, они пришли около одиннадцати. – Кто они? – спросил Демин.

– Володя и этот парень… Я его видела впервые. Как я поняла, он не из Москвы. Ему негде было переночевать, и Володя затащил его в дом.

Рожнов недоверчиво посмотрел на Фетисову, потом перевел взгляд на Демина – как тебе, мол, нравится этот поворот?

– Как звали этого парня?

– Не помню… Коля… Толя… Что-то такое, непритязательное имя, простоватенькое… Да, конечно, его звали Николай, я вспомнила.

– Вы не могли бы описать его?

– Он показался мне молодым человеком невысокого пошиба. Впрочем, может быть, потому, что настроение у меня в тот вечер, сами понимаете, было не самым лучшим… На нем была светлая куртка, голова, разумеется, не покрыта…

– Почему «разумеется»? – спросил Рожнов.

– Потому что он был из этих модных мальчиков, уверенных в своем очаровании и превосходстве. Он и стеснялся, и извинялся, но все это так охотно, умело… Володя познакомился с ним тогда же, в субботу. Тот искал кого-то… Конечно, они выпили, и не один раз. Оказывается, все это время они таскались по городу по каким-то общежитиям…

– Значит, они не знали адреса человека, которого искали?

– Адрес? – Фетисова задумалась. – Да, получается, что не знали. Если известен адрес, то за час можно найти кого угодно, живи он хоть у черта на куличках… Да-да… Я вот сейчас припоминаю… Они искали этого человека в общежитиях. Если не ошибаюсь, где-то в районе Медведкова.

– Вы не припомните, о чем они говорили между собой, какими фразами обменивались? Может быть, они вспоминали что-то… Где были? Кого искали? Какие между ними были отношения?

– Нет, при мне никаких разговоров не было… Они возились с каким-то списком телефонов, что-то выписывали из телефонной книги…

– А как они относились друг к другу?

– Так, будто пробыли вместе несколько лет… Володя очень уж опекал Николая, похлопывал его по плечу, утешал, успокаивал.

– Николай о себе ничего не рассказывал?

– Нет… У него и возможности такой не было.

– Разве вы не ужинали вместе? – спросил Рожнов.

– Нет… Я оставила их вдвоем и ушла спать… А утром, когда я проснулась, их уже не было.

– Так, – Рожнов откинулся на спинку стула. – Получается, что вы, уважаемая Наталья Анатольевна, отпустили своего мужа с незнакомым человеком, а когда он не пришел ночевать, не явился и на следующий день – это вас не обеспокоило? Так?

Фетисова несколько высокомерно взглянула на Рожнова, повернулась к нему профилем, показывая прекрасный нос и поплывший подбородок, но Демин видел, что уверенность ее поколеблена. И вдруг у нее вырвался жест, поразивший Демина, – Фетисова пренебрежительно хмыкнула, поерзала на стуле и передернула плечами. И промелькнула в этом такая недалекость, что ему сразу стало понятно – это истиннее, нежели отработанные манеры образованной женщины.

– Это что же такое-этакое вы хотите от меня услышать, товарищ начальник следственного отдела? – чуть нараспев, чуть играя плечами и ерзая задом, спросила Фетисова. Она закинула ногу на ногу и подперла рукой щеку. И опять промелькнула вульгарность. Фетисова будто какое-то время притворялась, говорила чуждые слова, а потом ей это надоело. Она, казалось, стала еще ниже ростом, приземистей, а нагловатый тон пришелся так кстати позе, взгляду, словам, что отпали все сомнения – это ее тон, ее родная манера.

– Наталья Анатольевна, – мягко проговорил Рожнов. – Мы понимаем ваше состояние… И тем не менее, чтобы уж больше не возвращаться к этому… Вы сказали много теплых слов о своем муже… Это понятно. Но примеры, которые вы привели, меня не убедили. Вы утверждаете, что он был очень любознателен, и в доказательство рассказали, как он обожал смотреть передачи об утренней гимнастике. Простите, но мне кажется, это не любознательность, а леность. Духовная и физическая леность. Вы говорите, что у него врожденный талант стилиста и он даже редактировал Достоевского. А я спрашиваю себя – это талант или зависть к таланту? Двумя примерами вы показали мне, что ваш муж был ленив и завистлив. Далее вы утверждаете, что…

– Господи, я ничего не утверждаю, я просто говорю!

– Нет, Наталья Анатольевна, позвольте мне пользоваться терминологией, к которой я привык. Ваши слова легли в протокол допроса и, когда вы их подпишете, станут юридическим доказательством. Так вот, вы утверждаете, что ваш муж много работал, ложился в третьем часу ночи, сочинял остроумные фразы про обезьян… А я думаю – хвалите вы его или смеетесь над ним? Вы говорите о его щепетильности, о том, что он даже вашу мать вытолкал в дверь… Мне это кажется хамством. Ведь ему никто не мешал вернуть деньги, которые она потратила на ремонт… Ревновать своего сына к бабушке… Это вообще ни в какие ворота. Далее – ваш муж пьет в подворотнях, а вы хвалите его за общительность. С первым попавшимся человеком он уходит, ничего не сказав, а вы…

И тут произошло самое неожиданное – Фетисова заплакала. Она на ощупь полезла в сумочку за платочком, вытерла глаза, и платочек покрылся черными пятнами туши, она попыталась улыбнуться, как бы извиняясь за свою слабость, но тут же, будто спохватившись, отвернулась к окну.

– Я могу идти? – спросила она, успокоившись.

– Конечно, – ответил Рожнов. – Только подпишите, пожалуйста, протокол допроса. Можете прочесть.

– Зачем же… Я вам верю… – Она наклонилась, поставила длинную заковыристую подпись, бросила ручку. У самой двери Фетисова остановилась. Постояла, не оборачиваясь, будто собираясь с духом, потом медленно вернулась и села к столу, поставив сумочку на колени.

– Ну что ж, я не смогла скрыть своего отношения к нему… Может быть, и не стоило… Я попыталась… попыталась найти в нем для вас, не для себя, мне это уже не нужно, для вас я попыталась найти в нем хоть что-нибудь стоящее, но все оказалось дешевкой… Я отправила его в университет, чтобы он хоть там понял – представляет ли собой что-нибудь… В результате изменились только темы застольных трепов… Раньше он болтал о своих похождениях на Севере, а теперь также взахлеб стал болтать о фабуле и сюжете. Ну что, что мне было делать, если я видела насмешки в глазах у людей, куда бы мы ни пришли?! Ничто не может служить оправданием, если ты ничего не добился! Можно смеяться над хрусталями, коврами, дубленками! Но дело же не в них! Плевать мне и на хрусталь, и на дубленки! Но они говорят о том, что человек кое-чего добился! И может спокойно смотреть по сторонам. Вы понимаете меня? Он спокоен. Да, меня бесит хорошо накрытый стол, к которому я же и приглашена! Бесит потому, что я не могу накрыть получше. Я боюсь ходить к людям в гости – вдруг увижу квартиру, которой мне самой не иметь никогда! И это у людей, которые глупее меня, бездарнее, невежественнее! Я ненавижу их за дурацкую удачливость, за скотскую способность не видеть своего ничтожества!

– Может быть, вам только кажется, что эти люди бездарнее и невежественнее вас, а на самом деле все иначе? – спросил Рожнов.

– Пусть кажется! Но мне-то от этого не легче! Вы знаете, как у нас в школе учителя называют обновки? Они называют их «смерть Фетисовой». Дубленка – смерть Фетисовой. Английские туфли – смерть Фетисовой. Финское платье – смерть Фетисовой. Я им сама сказала, что такие вещи меня убивают, я не скрывала от них своих чувств. А вам скажу – мне не нужна дубленка. Я прекрасно себя чувствую в пальто. Мне не нужны английские туфли, они на меня не лезут, у меня наросты на пальцах, а в финском платье от меня искры летят, как от кошки. Но я не могу их купить, и это меня убивает… А он… Он радовался, попав на любую пьянку, шутил, кричал, как дурак, ослом, петухом, по ночам сочинял обезьяньи мудрости и делал вид, что счастлив.

– А может быть, он и был счастлив?

– Ха! Это был несчастный, слабый, во всем запутавшийся человек, – на глазах Фетисовой опять сверкнули слезы. Голос ее стал еще более сиплым. – Он многим завидовал, искал для себя оправдания. Ничего, дескать, что я плохой геодезист, зато я хороший сказочник. Напечатали байку, да и ту по его каракулям сделали в редакции. Он носился с ней полгода, закупил едва ли не сотню экземпляров газеты, рассылал друзьям этот жалкий клочок бумажки с дарственной надписью – пытался подпереть свое самолюбие… Он покупал местную газетку, читал ее от корки до корки и на кухне, во время мытья посуды или чистки картошки, с жаром, румянцем на щеках доказывал мне, что материалы, опубликованные в газете, он бы написал лучше. Потом поступил в университет. Смех! Смех, и только! Там одни девчонки после десятого класса, вдвое моложе его. Он их мороженым угощал. На свои-то деньги… А жил на мои. Своих ему на алименты едва хватало. А вы говорите: не был ли он счастлив… Какое там счастье!

Не добавив больше ни слова, Фетисова поднялась и вышла.

– Как вам нравится ваша работа, Демин? – спросил Рожнов.

– Ничего работа, жить можно.

– Где вы еще в рабочее время получите столько впечатлений? Цените свою работу, Демин, – Рожнов помолчал. – Усваивают люди некие ценности, нередко ложные, чуждые им, и так привыкают к этим ценностям, что достижение их начинают считать смыслом жизни… Какое испытание для слабой психики! Ревность к вещам, знакомствам, должностям… Человека уязвляет даже чья-то щедрость, а готовность помочь вызывает скрытую ненависть… Почему? Отвечаю – чья-то откровенность доказывает, что тебя не опасаются, тебя настолько не принимают всерьез, что решаются быть откровенными с тобой, будто заранее уверены в том, что ты по своей никчемности не сможешь навредить. Вот какая философия, Демин, – если не можешь нашкодить, значит, тобой можно пренебречь. Ну ладно, оставим это… Скажите, что вы намерены делать дальше?

– Дальше? Я не прочь послать запрос в Магаданскую область. Я бы не отказался узнать, чем он там занимался, сколько зарабатывал, как тратил деньги, почему, имея высшее образование, работал бульдозеристом.

– Ну, это ясно. – Рожнов махнул рукой. – Бульдозеристы зарабатывают в несколько раз больше инженеров… И надбавки у них повыше, поскольку на воздухе работают…

– Кроме того, мне интересно, кого искали Николай и Фетисов в общежитиях Медведкова…

– Их там больше сотни, этих общежитий, – озадаченно проговорил Рожнов. – И это не какие-то там бараки, это громадные, многоэтажные, многоквартирные дома… Это город.

Демин поднялся, прошелся по кабинету, обхватив себя за плечи, постоял, раскачиваясь на носках, снова сел, нависнув над столом.

– Давайте прикинем, Иван Константинович… Николай и Фетисов искали человека и не нашли. Не нашли.

– Вы в этом уверены?