Текст книги "Штормовое предупреждение (Рассказы)"
Автор книги: Виктор Устьянцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
ДУШЕВНЫЙ БОЕПРИПАС
Островок лежит почти в центре залива. Его высокие отвесные гранитные берега, облизанные морской волной, холодно поблескивают, точно полированные. Посредине острова возвышается круглая, побеленная известью башня маяка. С моря островок с этой башней очень напоминает детскую игрушку «волчок». Кажется, кто-то раскрутил его, поставил посредине залива, и он так до сих пор и вертится. Это ощущение усиливается еще тем, что на маяке горит не проблесковый, а постоянный вращающийся огонь.
В верхней части маячной башни расположены служебные помещения, нижняя же служит жилищем для работающей на маяке команды и по флотской традиции именуется кубриком. Маяк обслуживается шестью матросами во главе со старшиной первой статьи Кольцовым.
В этот день в кубрике царит необычное оживление. Еще до ледостава на маяк завезли маленькую пушистую елку. Сегодня ее поставили на широкую крестовину, и электрик матрос Гришин, примостившись на стремянке, опутывает ее проводами, на которых болтаются разноцветные лампочки. Ему помогают матросы Кочерга, Сатин и Цаплин. Старшина первой статьи Кольцов и вахтенный радист Проценко находятся наверху. Старшина уже третий раз спускается в кубрик и спрашивает:
– Соколов не пришел?
– Нет еще, – отвечает за всех Кочерга. – Успеет, до Нового года еще восемь часов.
– Не о том речь. Ветер вон усиливается, лед еще тонкий, как бы не побило волной, – озабоченно замечает старшина.
– Ничего, и лед выдержит. В заливе волнишка-то редко расходится, – успокаивает Кочерга, хотя и сам с тревогой думает о Соколове.
А матрос Василий Соколов тем временем шагает по льду к острову. Он изредка поправляет висящую на боку сумку и смотрит на часы. Времени остается мало. Конечно, если идти прямиком к острову, то можно еще и часик сэкономить. Но прямиком нельзя: лед на середине залива еще совсем тонкий, пожалуй, не выдержит. Приходится держаться ближе к берегу. Надо выйти к северной стороне – там остров ближе всего лежит к берегу и лед потолще.
Ветер все усиливается, бросает в лицо снежную крупу. Идти становится труднее. Василий чувствует, как к спине прилипает тельняшка. К тому же и лед пошел неровный, до ледостава к этому берегу нагнало шугу, она так и вмерзла, образовав небольшие торосы.
Чуть впереди Василия низко летит одинокая чайка. Она летит к открытому морю, оно не замерзло, и там чайка может спокойно заниматься своим промыслом, подстерегая косяки рыб. Птица продвигается вперед медленно, почти с такой же скоростью, что и Василий. Вот она присела на лед, немного отдохнула и снова поднялась. Резкий порыв ветра отбросил ее назад, но она снова упрямо захлопала крыльями. «Настырная!» – одобрительно подумал о чайке Василий и прибавил шаг. И снова подумал: «Как на соревнованиях по бегу. Там вперед ставят лучшего бегуна, он задает темп остальным, за ним тянутся. Вот и я за ней потянусь. Небось голодная, бедняга, ей и нет другого выхода, как только лететь к морю. А я, конечно, мог бы остаться в базе, мог бы даже и вовсе не уходить с острова».
Собственно, его никто и не посылал в базу. Просто из-за ледостава на остров давно не привозили почту, ребята начали скучать без газет и писем. Вот он и решил к празднику порадовать их.
Неожиданно он почувствовал, как под ногами зыбко заколыхался лед, и, осмотревшись, сообразил, что слишком далеко ушел от берега. Он повернулся и осторожно, не отрывая ног, точно на лыжах, пошел к берегу. Ботинки зашаркали по неровному льду, а расшатавшийся гвоздь на подковке левого ботинка начал издавать что-то похожее на свист, как будто где-то рядом алмазом резали стекло.
Он был уже метрах в пятидесяти от берега, когда лед под ним с треском рухнул. Тело сразу же обожгло водой. Он ухватился за кромку льда, навалился, но она хрустнула и ушла под воду. Вслед за ней потянуло и его, он окунулся с головой, но тут же вынырнул. Опять схватился за лед, но лед опять обломился. Он хватался снова и снова, а лед все ломался и ломался. Василий почувствовал, как сводит судорогой ноги, и понял: это конец.
И тут внезапно мелькнуло: «А как же письма?» Он испуганно схватился за плечо, нащупал ремень и, скользнув по нему ладонью, ухватился за сумку. Теперь мысль работала четко. «Выбросить сумку на лед, потом найдут.
Но главное – спокойствие. Прежде всего надо снять сумку». Ноги окончательно свело, теперь он держался на воде только с помощью рук. Одна из них понадобится, чтобы снять сумку. Удержится ли на одной?
Сделав глубокий вдох, Василий левой рукой ухватился за ремень и потянул его вверх. И тотчас же почувствовал, что сам он стремительно пошел вниз. Уже под водой успел сдернуть из-за шеи ремень. С трудом вынырнув, долго барахтался, крепко сжимая в кулаке ремень. Наконец ухватился правой рукой за лед, быстро поднял левую руку и выбросил сумку. Она, заскользив по льду, откатилась метров на шесть-семь.
Уйдя под воду, быстро, насколько позволяли это окоченевшие руки, начал грести. Но никак не мог выбраться на поверхность. Уже сделал в воде выдох, снова спирало в груди. И только тогда, когда он хлебнул воды, голова его оказалась на поверхности. Жадно глотнул воздух и почти тотчас слева от себя услышал чей-то крик:
– Держи-ись!
Он повернул голову и увидел, что по льду ползет в одной гимнастерке солдат и толкает перед собой жердь. Собрав последние силы, наваливаясь всем телом на лед, раздирая в кровь руки, Василий поплыл навстречу. Ухватившись за жердь, он хотел приподняться, но не смог…
Очнулся он в ярко освещенной комнате. Кто-то растирал его. Тер энергично. Тело Василия так и ходило под сильными руками. Кожу слегка покалывало. Точно сквозь сон откуда-то издалека доносился торопливый голос:
– …Чувствам нет, а палкам держит. Цепкий рука. Я кусал мал-мало, он отпускал.
– Кусал? Ай да Гирейка! Додумается же! – восторженно говорит кто-то хрипловатым голосом.
– Совсем мало кусал, чуть-чуть кусал, – оправдывается Гирей.
– Да ты рассказывай, что дальше-то было, – настаивает хрипловатый нетерпеливо.
– Бежал командир, хватал матросам, таскал сюда…
Василий повернул голову и увидел, что, окруженный товарищами, за столом сидит щупленький солдат с узкими, немного раскосыми глазами. Василий узнал эти глаза и благодарно улыбнулся. Но солдат не заметил этого, он поставил на ладонь стакан крепкого чая и начал звучно тянуть его. Вдруг солдат поставил стакан на стол и к чему-то прислушался. Насторожились и другие солдаты. Потом дружно бросились к окну.
– Вертолет! – крикнул кто-то.
Растиравший Василия сержант тоже подошел к окну, посмотрел, постоял в раздумье и решительно направился к телефону. Покрутив ручку, поднял трубку и спокойно сказал:
– Товарищ капитан, там вертолет крутится. Может, матроса ищет, так сообщить бы им, что он у нас. Ну, тот, которого Гирей Давлятчин вытащил.
Повесив трубку, сержант подошел к Василию:
– Ну как, ожил?
Василий кивнул. Потом приподнялся и с тревогой спросил:
– Сумку нашли?
– Нашли. Вон вместе с твоим обмундированием сушится.
Только теперь Василий понял, что лежит голым.
– А что в ней, в сумке-то? – полюбопытствовал сержант.
– Письма. Туда, на остров.
– Из-за них и шел? – спросил один из солдат. – Если уж они вам так нужны, запросили бы. Тем же вертолетом вам и доставили бы их.
– Да ведь писем-то всего на семерых. А такую махину посылать, одного горючего сколько надо.
– Ну, письма, они, брат, тоже не пустяк, – сказал сержант. – Тоже горючее, только подороже, чем для машины. Для человеческой души горючее. Точнее сказать, душевный боеприпас.
Через несколько минут возле стоявшей на берегу казармы приземлился вертолет. Врач, осмотрев Василия, коротко сказал:
– В госпиталь.
Василия одели в армейское обмундирование и, положив на носилки, понесли к вертолету. Когда машина оторвалась от земли, Василий вспомнил, что так и не успел поблагодарить Гирея Давлятчина и его товарищей. «Нехорошо получилось. Ну да ладно. Выпишусь из госпиталя – найду».
Вертолет качнуло, он слегка накренился, и Василий увидел в иллюминатор свет маяка. Порывисто сел, но врач остановил его:
– Лежите спокойно, вам нельзя двигаться.
– Доктор, там у меня сумка, ее надо на маяк доставить. Попросите летчика, может, залетим?
– А что в сумке-то? Важное?
– Важное. Душевный боеприпас.
Врач недоуменно пожал плечами и пошел к летчикам. Вертолет развернулся и вскоре опустился над островом.
☆
ЧУЖАЯ СЛАВА
Он стоял перед старшиной, точно провинившийся школьник, перед строгим учителем. Было в нем что-то еще совсем неустоявшееся, непрочное: круглые, гладкие щеки заливал румянец смущения, по-детски припухлые губы обиженно вздрагивали, удивительно ясные голубые глаза смотрели на старшину без робости, но с каким-то тревожным ожиданием, будто спрашивали: «А что, товарищ старшина, я действительно неказист? Или не очень?»
Старшина первой статьи Золототрубов разглядывал новичка с любопытством и недоверием. Ростом маловат, плечи худенькие и покатые, как у девочки, руки прозрачные, пальцы тоненькие и длинные, ими хорошо бы играть на скрипке. «Нет, не выдюжит», – решил старшина. Ему вдруг стало почему-то жаль этого молодого матроса, захотелось снять с него бескозырку, ласково погладить по льняным волосам ладонью и утешить: «Ничего, мальчик, не отчаивайся, найдем и тебе дело по плечу».
Заметив, что обступившие их матросы смотрят на новичка иронически, старшина строго приказал:
– Разойдись!
И, обращаясь к молодому матросу, спросил:
– Как фамилия?
– Кургапкин Иван, – ответил матрос. И тут же поправился: – Матрос Кургапкин.
– Так что пойдете, матрос Кургапкин, в первую башню.
Когда молодой матрос отошел, старшина тяжело вздохнул. Хорошо еще, что командир назначил новичка в первую башню. Там народ крупный, богатыри как на подбор. Могут, когда понадобится, и за новичка поработать…
В первой башне Кургапкина встретили приветливо. Особенно хорошо отнесся к нему матрос Кузьма Прошин.
– Ничего, брат, не теряйся, – ободрял он Кургапкина, похлопывая его по плечу. – Держись около меня, надежнее будет.
Новичок окинул Кузьму быстрым взглядом и решил, что с ним действительно будет надежно. Кузьма был хоть ростом тоже невелик, но в плечах широк и кряжист, как ядреный пень. Толстые, чуть кривоватые ноги крепко держали его жилистое тело с длинными руками, играющими под форменкой тугими мускулами. К тому же Кузьма служил по четвертому году, и, надо полагать, никто не осмелится ему в чем-то перечить.
Койка Ивана оказалась рядом с койкой Кузьмы, а рундук был один на двоих. У Кузьмы было верхнее отделение, а у Ивана – нижнее. Но многим они пользовались сообща. Например, у Кузьмы часто не оказывалось зубной пасты или одеколона, и Иван предлагал ему свои. Кузьма почти все время забывал сигареты. Однажды старший матрос Семкин спросил у Кузьмы:
– Ты что, Прошин, на новый сорт сигарет перешел?
– Ага, – весело согласился Кузьма. – Раньше «махорочные» курил, а теперь в основном чужие.
– Свои-то что же не куришь?
– Мне, мил друг, врачи запретили.
Он умел отшучиваться, даже когда старшина делал ему замечания. А замечаний Кузьма получал немало, потому что был отменно ленив и нерадив. Он умел как-то незаметно увильнуть от тяжелой работы, свалить ее на плечи товарища, ухитрялся какими-то путями получать освобождения у корабельного врача, слишком доверявшего назойливому пациенту. Он часто жаловался на то, что у него ломит поясницу. Скоро Кургапкин заметил, что Прошин вообще любит жаловаться. Он жаловался на требовательность командиров, на тяготы корабельной жизни, на жару, на дождь. Единственное, на что он, пожалуй, никогда не жаловался, – это на отсутствие аппетита.
Зато когда выпадала легкая работа, Кузьма становился неузнаваемым. Он весь как-то преображался, работал весело, легко и быстро, сыпал пословицами и прибаутками, которых знал много. И почти всегда в таких случаях его отмечали. Поэтому и оказалось, что в карточке взысканий и поощрений Прошина было не меньше благодарностей, чем у самых старательных матросов.
К Ивану он относился с покровительственной снисходительностью.
– Дружба в нашей флотской жизни – первое дело, – поучал Кузьма. – Ты мне уважишь, я тебе помогу. Так-то.
Иван что-то не замечал, чтобы Кузьма кому-нибудь помогал или кого-нибудь «уважил».
Однажды Иван собирался в увольнение. Кузьма спросил:
– Куда идешь?
– Не знаю еще. Может быть, в кино.
– А деньги есть? – осведомился Кузьма.
– Найдутся.
– Слушай, одолжи мне? Я, понимаешь ли, на день рождения приглашен к одной девчонке, а на подарок деньжат нет. Ну зачем тебе в городе кино смотреть, когда у нас каждую неделю на корабле по две картины бесплатно крутят?
– У нас старые.
– А какая разница? На неделю раньше посмотришь, на неделю позже – ничего от этого не изменится.
Иван отдал Кузьме деньги, оставив себе лишь полтинник.
Почти весь вечер он бесцельно бродил по городу. После строго размеренной и однообразной корабельной жизни веселая суета городских улиц казалась особенно приятной. Переливаясь, ярко сияли огни реклам, проносились полупустые автобусы, скрежетали на поворотах совсем пустые трамваи. В этот не по-осеннему теплый вечер никто не хотел ехать. На тротуарах трудно было протиснуться. Люди были одеты празднично, пестрая река улицы несла их к городскому саду, где играл духовой оркестр.
Иван решил осмотреть весь город. Он прошел по главной улице, потом свернул на параллельную, потом в какой-то переулок и вскоре вышел на окраину города. Домики здесь были одноэтажные, с палисадниками, переулки не освещались. Ивану казалось, что он идет по своему селу, вот-вот выйдет на знакомую улицу, увидит свой дом. Он долго стоял около одного дома, очень похожего на правление его родного колхоза. Такие же широкие окна, высокое, с крышей, крыльцо, такой же широкий, побеленный известью фундамент. И вывеска на том же месте – слева от крыльца. Только надпись на ней другая: «Райторгплодоовощ». Придумают же такое!
Неожиданно из переулка донесся крик:
– …и-и-те!
Кричала женщина. Иван бросился в переулок.
На фоне освещенной улицы он заметил три силуэта. Когда подбежал ближе, увидел, что два рослых парня вырывают что-то из рук женщины, а она, прислонившись к забору, отбивается от них ногами. Она первой увидела Ивана и закричала:
– Скорей, грабят!
Один из парней бросился наутек, а второй пошел навстречу Ивану. Иван заметил, что в руке у него что-то блеснуло. «Нож!» – догадался Иван и почувствовал, как непроизвольно замедлил свой бег. Потом Иван остановился, высматривая, где бы схватить камень или палку. Но под рукой ничего не оказалось. А парень был уже в семи-восьми шагах. Иван торопливо сдернул ремень. И в тот момент, когда парень поднял руку с ножом, Иван резко рванулся в сторону и ударил по руке бляхой. Он быстро наступил ногой на упавший нож и ударил бляхой уже по лицу бандита. Тот вскрикнул и опрометью бросился бежать. Иван поднял нож, хотел забросить его подальше, но передумал: «А вдруг вернутся?» И сунул нож в карман, рукояткой вниз.
Женщина все еще стояла, прислонившись к забору, и плакала.
– Что они у вас взяли? – спросил Иван.
– Ничего не успели. Сумку хотели отнять да часы. Спасибо, вы подоспели.
– Пойдемте, я провожу вас.
Она жила недалеко, в соседнем переулке. До самого ее дома шли молча. У калитки она сказала:
– А ведь у меня двое детей. – И опять заплакала.
– Ничего, все обошлось, – успокоил ее Иван и, попрощавшись, пошел.
– Как вас зовут? – крикнула она уже вдогонку.
Иван остановился. Подумав, ответил:
– Моряком.
Когда он вернулся на корабль, Кузьма уже укладывался спать. Иван тоже начал раздеваться. Когда стянул брюки, на пол упал нож. Только теперь Иван вспомнил, что так и не выбросил его. Он поднял нож и стал рассматривать.
– Откуда это у тебя? – поинтересовался Кузьма.
Иван рассказал, что с ним произошло.
– И ты не назвал ей себя? – удивился Кузьма.
– Нет. А зачем?
– Вот дурень! Да ведь это пахнет отпуском. Понимаешь? Нет? За такое дело краткосрочный отпуск командир обязательно даст. Хотя тебе может и не дать, ты служишь всего без году неделю, недавно из дому. А вот мне бы обязательно отпуск дали. Эх, почему не мне такой случай подвернулся!
Кузьма еще долго сокрушался. Потом спросил:
– Ты никому не рассказывал об этом?
– Нет, тебе первому.
– Слушай, что я тебе скажу. Дело это такое, что могут начать следствие, допросы и прочее. Не стоит тебе в это ввязываться. Давай я скажу, что я это сделал, а? И ножик мне отдай.
– Пожалуйста, если тебе так хочется, – согласился Иван. Он был даже рад, что Кузьма забирает у него нож и вообще берет все на себя. «И верно, начнется следствие – затаскают».
– Только никому ни слова! – предупредил Кузьма.
– Ладно.
Иван уже почти совсем забыл об этом случае, когда однажды Кузьма, отозвав его в сторонку, показал свежий номер флотской газеты. На первой странице жирным шрифтом была напечатана заметка:
Мужественный поступок воина
На днях работница столовой № 2 Киселева вечером возвращалась домой. В темном переулке на нее напали два матерых бандита и хотели отнять у нее сумочку с деньгами и часы. Женщина закричала. Ее крик услышал проходивший невдалеке матрос. Не теряя ни минуты, он поспешил на помощь.
Увидев бегущего моряка, бандиты бросились на него. Один из них выхватил нож, но отважный воин ловким, хорошо отработанным приемом обезоружил бандита. Оба грабителя убежали.
Воин благополучно проводил женщину до дому, скромно умолчав о своем имени. На другой день он принес в отделение милиции отнятый у бандита нож. Здесь и узнали, кто этот воин, совершивший благородный поступок. Это матрос К. Прошин. Он образцово несет службу, в его карточке уже немало благодарностей командира.
– Кто это писал? – спросил Иван, когда прочитал заметку.
– Это не важно, – уклонился от прямого ответа Кузьма. – Ты помнишь о нашем уговоре?
– Помнить-то помню, только нехорошо все это.
– А кому какое дело?
Ивану не нравилась вся эта история, он уже пожалел, что согласился тогда с Кузьмой. Теперь же дело зашло слишком далеко, отступать, пожалуй, поздновато.
Весь день Кузьму наперебой расспрашивали. А он, приосанившись, в который раз рассказывал:
– Слышу, из проулка кто-то кричит истошным голосом. Ну я туда. Гляжу, а их двое. Ничего, думаю, и не в такие переплеты попадал. Первому такой «хук» подвесил, что он вмиг с копыт свалился. – Кузьма становился в позу боксера и демонстрировал, как он подвесил «хук».
– Ловко! – одобрительно гудели матросы.
– Второй, – продолжал Кузьма, – нож выхватил. Тут меня такая злость взяла, что спасу нет. Однако внушаю себе: «Спокойно!» Тут, братцы, спокойствие – самая главная штука. Растеряешься – всадит по самую рукоятку и поминай как звали…
Опьяненный славой, Кузьма теперь уже не ждал расспросов, а, переходя от одной группы матросов к другой, сам начинал рассказывать, каждый раз «вспоминая» все новые и новые подробности.
Когда построились на вечернюю поверку, старшина первой статьи Золототрубов объявил, что командир корабля предоставил Прошину краткосрочный отпуск. Кузьма торжествовал:
– Вот видишь, по-моему все выходит, – шепнул он Кургапкину.
Иван промолчал, он старался держаться от Кузьмы подальше.
На другой день перед обедом матросов выстроили на палубе. Перед строем рядом с командиром стояла женщина. Кургапкин сразу узнал ее. Он хотел сообщить о ней Кузьме и стал уже пробираться на середину строя, где тог стоял, но в это время старшина скомандовал «Смирно!» и побежал докладывать командиру. Приняв доклад, командир пропустил вперед женщину.
– Дорогие мои! – прижав руки к груди, взволнованно сказала она. – Вы уже знаете о том, что ваш товарищ матрос Прошин спас меня от нападения грабителей. Я хочу горячо поблагодарить его и от себя, от всей моей семьи вручить ему небольшой подарок. – В руках у нее появился сверток.
Старшина скомандовал:
– Матрос Прошин, выйти из строя!
Кузьма бодро вышел из строя и четко повернулся. Женщина пошла было к нему, но вдруг в недоумении остановилась. Потом что-то шепнула старшине. Золототрубов подбежал к командиру и тоже что-то шепнул ему. Кузьма, видимо, уже догадался, в чем дело. Он стоял, понуро опустив голову, лицо его было бледным. А женщина поочередно рассматривала моряков, стоявших в строю. «Сейчас увидит», – подумал Кургапкин и хотел незаметно перейти во вторую шеренгу. Но женщина уже заметила его. Она подошла к нему и протянула сверток:
– Вот, примите, пожалуйста.
Вдоль строя прокатился ропот. Но Золототрубов так зыркнул на матросов, что ропот сразу стих. Старшина подскочил к женщине.
– Прошу прощения, произошла ошибка. У нас, видите ли, два Прошиных. – Старшина сказал это довольно тихо, но его слышали все. Командир удивленно посмотрел на старшину, на лицах матросов было написано недоумение. Но вот командир одобрительно кивнул. Матросы тоже заулыбались, сообразив, в чем дело, и по достоинству оценив находчивость старшины.
Женщину вместе с Кургапкиным поспешно проводили в кают-компанию. Уходя, командир обернулся и показал десять пальцев. Старшина Золототрубов понимающе кивнул.
Прошин все еще понуро стоял перед строем. Старшина, смерив его с головы до ног недобрым взглядом, объявил:
– За проявленную нечестность, выразившуюся в попытке воспользоваться чужой славой, командир объявляет матросу Прошину десять суток ареста. Разойдись!
Строй мигом рассыпался. Прошина сразу же окружили. Кто-то ехидно спросил:
– Так расскажи, Прошин, как ты подвесил «хук»…
Кузьма резко повернулся и побежал в кубрик. Вслед ему неслись улюлюканье и свист.
Это было возмездие. Возмездие куда более страшное, чем десять суток гауптвахты.
