Текст книги "Синий ветер"
Автор книги: Виктор Устьянцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Синий ветер
1
Снизу донесся гудок. Олег выглянул в окно и увидел у ворот такси. Наверное, это за ним.
– Пора, – сказал он матери.
– Я поеду тебя проводить.
– А как же Колюня?
Колька безмятежно спал. Головенка его скатилась с подушки, одеяло сползло, но он этого не чувствовал, потому что ему и так было жарко: он спал в рубашке и колготках, опутанный снаряжением для кортика Ночью дважды пытались снять с него это снаряжение, но он не дал. «Ладно, пусть носит, вряд ли оно понадобится мне там, в Арктике», – подумал Олег и, осторожно приподняв голову племянника, подсунул под нее подушку. Колька что-то пробормотал во сне, но не проснулся.
– Один он со мной только и остался, – сказала мать и опять заплакала.
– Скоро Тася с Павликом вернутся, тебе опять веселей будет, – попытался утешить Олег.
Его старшая сестра Таисья с мужем уехали восстанавливать Ташкент, там и остались. Шура живет в Воронеже, у нее своя семья. И вот теперь он, Олег, уезжает на Крайний Север, получил новое назначение.
– Только два дня и побыл, – посетовала мать, засовывая в чемодан какую-то снедь. – Хоть бы отпуск дали.
– Дадут. Но не раньше следующего года.
Снизу опять донесся гудок.
– Ну, мне пора.
Мать молча обняла его и прильнула к груди:
– Ты уж береги себя, сынок. Там холодно, так смотри не простудись.
Она трижды поцеловала его и, когда он нагнулся за чемоданом, перекрестила в спину.
Солнце уже позолотило крыши домов, на тополях весело щебетали воробьи. Дворник дядя Паша шаркал метлой.
– Опять уезжаешь? – спросил он Олега.
– Опять.
– Вот она, жисть-то, какая! – вздохнул дядя Паша и, поплевав на ладони, снова принялся за свое дело.
* * *
Самолет был заполнен до отказа, в проходах лежали узлы, авоськи с фруктами, ползали загоревшие за лето ребятишки. Пока Олег добрался до третьего салона, зажглось световое табло и запустили двигатели. Он сел на свое место и стал смотреть в иллюминатор. Вот отъехал трап, убрали из-под колес колодки, самолет пошел по рулежке. Прибитая теплым ветром турбин пожелтевшая трава текла, как бурая река.
Но вот самолет развернулся, взревели двигатели, асфальтовая лента взлетной полосы туго натянулась, помчалась назад. Замелькало многоточие прожекторов, расставленных по обочине полосы, потом оно слилось в сплошную линию, самолет качнулся, какую-то долю мгновения повисел неподвижно в воздухе, потом круто полез вверх.
По мере того как он поднимался все выше и выше, расплывались земные краски, утрачивалась их яркость, земля погружалась в белую вату облаков. И только реки еще отчетливо сохраняли свои очертания и казались в большом теле земли тонкими жилами, наполненными густой темной кровью. Почему вода сверху была темной, Олег не мог понять.
Он летал не часто, но каждый раз, когда самолет поднимал его над облаками, испытывал такое ощущение, будто отрывается от земли навсегда, и в нем возникала тоска по этой земле, по ее городам и лесам, по всем людям с их мелкими заботами и радостями. Эти заботы и радости и впрямь казались сейчас мелкими, а он сам прикасался к чему-то огромному, чистому и неуязвимому ни для вражды, ни для зависти, ни для грязи, столь неизбежной еще в не устроенной на земле жизни. Странно: он отчетливо сознавал суетность и повседневную незначительность земной жизни и в то же самое время она становилась ему почему-то дороже, ближе, он ощущал почти физическую связь с землей, со всем, что на ней есть.
Нет, его не осаждали сейчас воспоминания о прошлом, не одолевали мечты о будущем, хотя в жизни его начинался новый этап, серьезный поворот, и он не знал – к лучшему это или к худшему. Он и не думал сейчас о себе. Если употребить ставшее нынче модным выражение, он размышлял глобально.
Почему люди мечтали вырваться из колыбели земли, что их гонит в космические дали? Любопытство, поиск лучшей жизни или просто страсть к перемене мест? Ну, допустим, они найдут такую планету, где биологические условия позволяют жить землянам. Но смогут ли они там жить? Ведь плод неотделим от дерева. Оно дало ему жизнь. Без него плод рано или поздно засохнет или сгниет. Таков закон жизни.
Но что такое сама жизнь? Разве человеческая жизнь – только жизнь тела? А его мысли, чувства? Почему мыслям тесно в кругу земных забот? Когда росток тянется к солнцу и пробивает даже камень, это необходимо для его биологического существования. А к чему тянется человеческая жизнь?
В пятьдесят втором году, когда ему было всего двенадцать лет, умер его отец. За месяц до этого он позвал сына в больницу. Приподнявшись на подушке, сказал:
– Сынок, тебе всего двенадцать лет, плечи твои еще хрупкие, но я хочу надеяться, что ты с достоинством вынесешь тяжелую ношу, которую на них скоро взвалит судьба. Тебе надо привыкать к мысли, что скоро ты останешься без отца.
– Что ты, папа! Тебе ведь уже лучше, врачи говорят…
– Я знаю, что говорят врачи. Они сказали неправду, хотя тоже знают, что мне осталось недолго. Я говорю это только тебе, чтобы это не было для тебя неожиданностью. Ты еще слаб, и тебе нельзя сразу бросать мешок на спину, его надо насыпать медленно. Но это – только между нами. Ни мать, ни девочки не должны ни о чем догадываться. Так тебе будет легче привыкать…
Он откинулся на подушку, закрыл глаза и замолчал. Должно быть, ему опять стало больно, он долго боролся с этой болью, на лице его выступили крупные капли пота. Но когда он открыл глаза, в них не было ни боли, ни грусти, а была только улыбка, немного извиняющаяся, с веселой снисходительностью к себе. И эта улыбка была так неожиданна, что Олега резко полоснуло по сердцу, и он заплакал.
– Ну вот, это уж ни к чему, – мягко сказал отец.
А когда Олег успокоился, добавил:
– Ты уж, брат, держись. Надо!
Потом протянул руку, положил ее на колено сына и слабо пожал. Олег схватил эту руку и прижался к ней щекой. Она слабо двигалась, эта похудевшая, почти прозрачная рука, еле выбралась из ладоней мальчика и легла на голову.
– Жизнь, сынок, интересная штука. Но… короткая. Тело человека слабее его духа, но когда-нибудь ум человека научится преодолевать все недуги тела… Я хочу, чтобы ты в жизни хоть что-нибудь сделал для людей, а не только для самого себя.
Именно тогда, сразу после смерти отца, у Олега созрело твердое решение стать врачом.
Но когда он окончил десятилетку, Тася училась только на третьем курсе, а Шура пошла во второй класс. Были проданы все вещи отца, из дома исчезли не только пианино и шкаф, а даже стулья. Он понял, что матери на ее скромную зарплату парикмахера их троих больше не прокормить. Об учебе в медицинском институте нечего было и думать, там учатся шесть лет.
И он поступил в Высшее военно-морское училище. Он никогда не видел моря, его не увлекала морская романтика, но из военных училищ только морские были высшими. Ему предоставлялась возможность бесплатно и на всем готовом получить высшее образование и еще помогать матери – в училище давали стипендию. Четыре года он был лучшим курсантом, окончил училище с отличием, но ни любви к морю, ни удовлетворения своим образованием не испытывал. Только позднее, проплавав два года на кораблях, он оставил свою мечту стать врачом, привязался к морю и убедился, что его служба – тоже для людей.
2
В Черском уже выпал снег. К тому же дул сильный ветер, а до деревянного здания аэропорта было не менее пятисот метров. Олег преодолел их со спринтерской скоростью. Это было выгодно вдвойне: во-первых, он не успел превратиться в обледеневшее изваяние, во-вторых, надеялся раньше других пассажиров оформить билет в Игрушечный.
Однако, выяснилось, что рейсовый самолет на Игрушечный полетит только через неделю и билетов на него уже давно нет, осталось всего два места на следующий рейс.
– Что же, мне тут двадцать дней сидеть?
Кассирша невозмутимо пожала плечами:
– А что тут особенного? Подумаешь, другие тоже сидят – и ничего. Идите в гостиницу, она вон там, на горе.
Сдав чемодан в камеру хранения, он добрался до гостиницы и не без труда получил койку в коридоре второго этажа. Пока обедал в столовой напротив гостиницы, короткий полярный день кончился. Правда, по местному времени было всего три часа дня, но в Москве было еще утро. Олег не спал всю ночь, и сейчас его клонило ко сну.
Кажется, коридор обладал всеми свойствами аэродинамической трубы. Олегу дали два одеяла, сверху он набросил еще шинель, но, повертевшись часа полтора, почувствовал, что коченеет. К тому же по коридору беспрерывно сновали люди, таскали узлы, мешки, ящики, гремели кастрюлями, ведрами, чайниками. Ему тоже хотелось выпить чаю.
Столовая еще работала, но чаю там не оказалось, зато в изобилии было плодово-ягодное вино. Каким образом его сюда завезли и какой в этом был смысл, понять трудно. Еще была оленина: жареная, пареная, отварная, котлеты из оленины, оленья печень. Перепробовав все по очереди, Олег убедился, что уж с голода-то здесь, во всяком случае, не умрет.
Просидев в столовой до самого закрытия, он вернулся в гостиницу с твердым намерением выспаться. Но теперь на материке был полдень, и сон как рукой сняло. Еще часа два он покрутился в постели и встал. Остаток ночи провел в комнате дежурного, где его угостили чаем. Здесь же он узнал, что до Игрушечного можно заказать специальный рейс.
– Погода сейчас летная, на «аннушке» долетите часа за четыре.
Едва дождавшись утра, он бросился в аэропорт и разыскал окошко, где можно заказать самолет. У окошка стоял не то чукча, не то якут в странном и, наверное, теплом одеянии. Он долго объяснял, куда ему надо. Наконец полез в мешок, извлек из него две пачки денег, бросил в окошко. Кассирша с полчаса пересчитывала их, потом спросила его фамилию.
– Кто еще с вами летит?
– Ну упряжка.
– Собаки?
– Ну.
– Сколько?
– Ну восемь.
– И нарты?
– Ну.
– Еще кто?
– Ну больше нет.
– Хорошо, через час самолет будет готов. Номер две тысячи сто сорок семь. Запомнил?
– Ну. До свидания. – Он протянул кассирше руку.
С Олегом она была несколько любезнее. Да, рейс заказать можно, но это дорого обойдется.
– Сколько?
– Тысячу триста рублей.
– Новыми деньгами?
– Разумеется.
Его оклада и подъемных не хватало и на треть пути.
– А этот, с собаками, не в ту сторону?
– Нет.
– Жаль. Ну извините.
– Пожалуйста.
Олег с постной физиономией отошел. Но кассирша окликнула его:
– Поговорите с ледовыми разведчиками, они иногда мимо летают. Вы военный, может, и возьмут.
– А где их искать?
– На аэродроме. Красные самолеты и есть ледовые разведчики.
Над аэродромом висел непрерывный гул. Поближе к порту расположились большие, точно сонные киты, Ил-18. Чуть подальше стояли Ил-14. К самой горе прижались ослепительно яркие, даже не красные, а светло-оранжевые, Ан-2 и Ли-2. Это и были ледовые разведчики. Олег направился к ним, поминутно озираясь, чтобы не попасть под винты самолетов, почти беспрерывно выруливавших на взлетную полосу.
Вот и тот, с собаками. Он по одной хватает их и бросает в люк. Стоит лай, визг, крик. Кричат летчики:
– Привяжи своих кобелей, они в пилотскую кабину лезут!
Навстречу шел летчик в шубе и унтах, с ведром в руке. Должно быть, он принял Олега за работника порта и обрадованно воскликнул:
– Выручайте, полчаса хожу по аэродрому и не могу ведра воды достать! А мне после обеда на полюс лететь.
– Да я сам тут приезжий.
– А. Вот порядочки, черт бы их забрал!
– Вы случайно не мимо Игрушечного полетите?
– Случайно – нет. Где же достать воды?
– В гостинице есть. Кипяченая.
– Это в гору лезть? – Летчик почесал затылок и полез в гору. Уже сверху крикнул: – А над Игрушечным сегодня, по-моему, Михеич ползать будет.
Михеича Олег разыскал в диспетчерской. Это был парень лет двадцати пяти, огромного роста, с широким скуластым лицом, белобрысый.
– Ну, я Михеич, – пробасил он, иронически оглядывая Олега с головы до ног. – Жора, посмотри на этого пижона, можно подумать, что он собрался к вам на Большие Фонтаны.
Жора, маленький человечек с птичьим носом, обойдя Олега со всех сторон, заметил:
– Человек привык жить без разбегу. Послушай, если ты летишь в Одессу, я тебе могу дать хорошие явки.
– Мне надо в Игрушечный. Говорят, вы летите туда, – обратился Олег к Михеичу, не удостоив ответом Жору.
– Это точно. Но садиться мы там не будем.
– Может, сядете? Мне позарез нужно.
Михеич еще раз смерил Олега своим белесым взглядом.
– Как, Жора, сядем?
– А что мы из-под этого будем иметь? Выговор? С меня уже достаточно.
– Ну, положим, выговор-то получу я, а не ты, – заметил Михеич. – Вот если бы почта была…
– Это мы сейчас провентилируем. – Жора снял телефонную трубку.
– Каким ветром сюда? – спросил Михеич.
– Служить.
– Понятно. Не на курорт же. Первый раз тут?
– Первый.
– Оно и видно. Ну, что там? – спросил он Жору.
– Почта есть.
– Иди забирай.
– А что мы все-таки будем с этого иметь?
– Брось. Не видишь, человек с материка. Барахла много?
– Чемодан и радужные надежды.
– Чемодан волоки к самолету. Борт двадцать два четырнадцать. А радужные надежды отправь маме по почте.
– Вот спасибо!
– Торопись, кореш, через пятнадцать минут вылетаем.
Олег помчался в камеру хранения. Там стояла длинная очередь, все за получением багажа. Его обругали, но пропустили вперед. Пока он рыскал по аэродрому в поисках борта двадцать два четырнадцать, прошло еще минут десять. Наконец он увидел самолет уже на рулежке. Его опять обругали, но втащили в люк с чемоданом.
3
Сверху, с высоты пятисот метров, бухта была похожа на огромную воронку с помятыми боками и длинным соском, из которого серо-голубой извилистой струйкой вытекала река со странным названием Игрушка. Ее именем и был назван поселок – Игрушечный. С самолета он, и верно, казался игрушечным: маленькие квадратики домов, точно ракушки, густо облепили днище и сосок воронки. Только левый ее край был сильно измят, разворочен, будто изъеден ржавчиной. Сюда от поселка сбегалась серая стружка дорог. Олег догадался, что это и есть стройка.
Он прошел к кабине пилотов и попросил Михеича сделать над бухтой круг. Тот кивнул и заложил такой крутой вираж, что Олег не удержался на ногах и свалился прямо на бортрадиста Жору.
– Во дает! – восторженно сказал радист. – Держись, кореш, за палубу!
Олег погрозил ему кулаком и прильнул к иллюминатору.
Океан еще не замерз, только у берегов белела тонкая полоска ледового припая. С моря бухту прикрывал остров с длинными песчаными косами, он так и назывался – Косистый. Справа и слева от него были почти одинаковые проходы в бухту. Судя по всему, корабли пользовались только левым – западным – проливом: на обоих берегах его виднелись створные навигационные знаки. Вероятно, этот пролив более глубоководен и к тому же расположен ближе к строительной площадке.
Самолет прошел совсем низко, но Олег не успел как следует рассмотреть площадку. Заметил только, что в разодранной пасти котлована копошатся экскаваторы, бульдозеры, самосвалы. Потом под крылом мелькнула узкая лента дороги, черный, как жук, КРАЗ потащил за собой серое облако пыли – должно быть, вез цемент…
– Идем на посадку, пристегнитесь, – сказал Жора.
…Высадив Борисова, ярко-оранжевый Ан снова поднялся в воздух и улетел к океану.
На краю поля стоял на ржавых железных бочках деревянный домик, возле него на длинном шесте мотался из стороны в сторону туго надутый клетчатый «чулок» – не поймешь, откуда ветер. Олегу показалось, что он отовсюду, ветер пронизывал его насквозь, налетал то спереди, то сзади, то вдруг поднимался снизу так, что, вылетая из-под воротника плаща, ерошил волосы на затылке… Олег подхватил чемодан и мешок с почтой и рысью помчался к домику.
Со света в домике казалось совсем темно, раньше, чем Олег успел что-нибудь рассмотреть, услышал сиплый, насмешливый голос:
– Эт што за явление природы?
Голос доносился откуда-то из-за деревянного барьера, делившего комнату почти пополам. Приглядевшись, Олег увидел над барьером свалявшийся комок серых волос, большие красные уши, два маленьких сверлящих глаза и половину широкого приплюснутого носа.
– Добрый день! – поздоровался Олег.
– Кто таков?
– Да вот прилетел.
– Это я и в окошко видел. Впервой тут?
– Впервые.
– То-то, гляжу, обличье вроде незнакомое, да и одежонка по нашим местам непривычная. Седай. Вон туда, к печке, там теплее.
Олег сел на скамейку возле печки, сделанной из пустой бочки.
– А я тут сторожу, а пока и за диспетчера, – стало быть, должон заботиться о пассажире.
Диспетчер встал, нахлобучил форменную фуражку, хлопнул по ней сверху ладонью так, что она села на самые уши, и выкатился из-за барьера. Он был мал ростом, подвижен и необычайно разговорчив.
– Подфартило мне с тобой, парень, одному тут тоска зеленая, только вот книжки и читаю. Которые потоньше, те быстро осиливаю, а есть и в ладонь толщиной, те в сон быстро гонят и забываются. Должно, у меня где-то дыра в башке. Набиваю ее, набиваю, а ничего в ей, проклятой, не держится, утечку дает…
Наконец Олегу удалось спросить:
– Как отсюда до стройки добраться?
– А никак. До завтрева придется посумерничать тут, а к обеду моего сменщика привезут, вот тогда и уедешь. До поселка докинут, а там попутная подберет.
– Значит, ждать почти сутки?
– Выходит, так.
– А если пешком?
– До стройки-то? Тут вкруголя по берегу двенадцать километров, ихние-то все больше катером через бухту ездют. Но это когда рейсовый самолет садится. А он будет через шесть ден.
– Телефон у вас есть?
– Есть, как не быть. Мы авиация, а не что-либо. У нас порядочек! – Диспетчер сдвинул фуражку набок и подмигнул. Потом вдруг нахмурился и критически оглядел Олега. – А к чему тебе телефон?
– Не сидеть же мне тут еще сутки.
– А и посидишь, не велика птица. Служить, что ли, приехал?
– Да, начальником плавсредств.
– Вот оно как! Ну раз начальником, тогда пришлют что-нибудь.
Диспетчер поправил фуражку и проворно юркнул за барьер. Он долго дул в телефонную трубку, стучал рычагом, ругался:
– Спят, язви их в душу! Але, але!
Наконец ему ответили.
– Слышь-ка, Витына, пошебурши там кого-нибудь на стройке, скажи, начальник какой-то приехал. Ну да, тут у меня кукует. Как найдешь, дзинькни мне. Ага, жду.
Повесив трубку, он снова поправил фуражку и доложил:
– Щас разыщет.
Еще раз окинул Олега с головы до ног пристальным взглядом и недоверчиво спросил:
– А ты, парень, не разыгрываешь меня? Уж больно молод ты для начальника-то.
– Возможно. Да ведь и должность у меня тут будет невеликая.
– Все-таки начальник. Стройка тут у нас всему голова, а начальник – и царь, и бог, и воевода.
Дзинькнул телефон, и диспетчер схватил трубку.
– Ясно, как не понять. На третий будет поближе. Ага, значит, к третьему. Передам, как не передать?
– Катер подадут к третьему причалу. Через полчаса будет. А вы пока чайком погрейтесь. – Диспетчер извлек из-за барьера зеленый эмалированный чайник, поставил его на печку, сам опять ушел за барьер. Помолчали минуты две-три, и, убедившись, что диспетчер не собирается продолжать разговор, Олег спросил:
– Как тут у вас живется? Простите, не знаю вашего имени и отчества…
– Козырев Иван Алексеевич.
– Очень приятно. А моя фамилия Борисов.
– А по батюшке?
– Олег Николаевич.
– Как живется? Обыкновенно. Я тут шестой год, уже пообвык. Зимой, когда пурга, тоскливо. А так – ничего.
– Семья большая?
– Сам со старухой, сын с невесткой да две внучки – выходит, шестеро. Сын-то у вас на стройке работает, до двух с половиной сотен выколачивает, мне полторы платят, да невестка в детском саду сотняшку получает. Вот и набегает полтыщи. С этими деньгами и на Севере жить можно. Да еще кино бесплатное.
– То есть?
– А вот оно, кино-то, у меня. – Козырев встал, отодвинул барьер, и Олег увидел стоявший на табуретке узкопленочный кинопроектор «Украина». – Хочешь, покажу, пока катер подойдет?
– А что? Давайте.
Козырев выбрал из пяти лежавших на полу коробок одну, вынул из нее ленту и, ловко заправляя ее, рассказывал:
– Эта у нас второй год лежит, «Карнавальная ночь» называется. А всего пять картин. Бывает, в пургу тут по неделе, а то и по две живут, вот и крутят кому не лень. Сначала так, а потом задом наперед. Ну, начали?
Экраном служила закопченная стена. Изображение прыгало, лента была основательно поцарапана и вскоре оборвалась.
– Вот ведь заездили, язви их! А клею, который нужен, нет.
* * *
На причале пахло тухлой рыбой, смолой, соляркой и еще чем-то кисловатым. Эти привычные запахи порта напомнили Олегу о Севастополе, о пестром многолюдье приморского бульвара, о белых колоннах Графской пристани, и ему вдруг стало грустно. Он старался стряхнуть эту грусть, начинал думать о том, что ему предстоит делать тут, но окончательно освободиться от воспоминаний не мог: они метались, как испуганные мыши, тыкались то в один уголок памяти, то в другой. А вслед за севастопольскими впечатлениями вылезли вдруг московские встречи, и уж совсем некстати вспомнился забавный случай, который произошел с ним в Харькове. Он отстал от поезда, догонял его на товарняке и был снят железнодорожной милицией в Серпухове, где и ночевал на холодных нарах вместе с каким-то жуликом, укравшим у него последнюю пятерку.
Большой грязно-рыжий пес обнюхал чемодан, улегся у ног Олега и тоже стал смотреть на бухту, на медленно ползущий по зеленой воде белый катер.
– Что, брат, скучно? Давай дружить.
Пес, слушая его, шевелил ушами и преданно смотрел в глаза. Он не только позволил погладить себя, а даже лизнул руку, должно быть, в знак благодарности за столь лестное предложение.
Катер был уже близко. Его совсем недавно покрасили, он весь сверкал чистотой, но и свежая краска не могла скрыть его почтенный возраст, как не могут скрыть румяна и белила морщин на лице пожилой женщины. Он, точно мудрое животное, сознающее свою старость, осторожно подходил к причалу, тяжело отдуваясь боковыми шпигатами, выбрасывающими коричневые потоки воды. Вот простудно засипела сирена, потом вдруг кашлянула и выдавила из себя такой пронзительный звук, что катер от испуга и неожиданности вздрогнул и остановился. Должно быть, где-то что-то заело, и сирена выла нескончаемо долго, стоявший на корме усатый человек в стеганой нейлоновой куртке грозил кулаком рулевому, а тот метался в рубке и никак не мог сладить с непослушной сиреной. И когда она наконец замолчала, до Олега донеслись обрывки ругательств, адресуемых рулевому.
Не ожидая, пока двое парней накинут швартовы на кнехты, человек в стеганой куртке легко выпрыгнул на причал. Он был маленького роста, но широк в плечах, весь какой-то квадратный. Его скуластое, тоже квадратное лицо было густо исхлестано морщинами, из-под фуражки выбилась седая прядь волос. Ему, казалось, далеко за пятьдесят, и для своего возраста и сложения он был, пожалуй, слишком подвижен.
– Мичман Туз! – представился он.
– Борисов.
– А мы ждали вас только через шесть дней рейсовым самолетом.
– Да вот самолет попутный подвернулся, ледовый разведчик.
– Они нас частенько выручают. То почту, то фильмы, то еще кое-что по мелочи подбрасывают. У вас больше никаких вещей нет?
– Нет. – Олег подхватил чемодан, и они пошли к катеру. Пес покорно поплелся за ними. На катер он прыгнуть не решился, но, когда отдали швартовы, заскулил и заметался по причалу.
– Ваша псина-то? – спросил Туз.
– Нет, тут, на причале, познакомились.
– Их тут много, приблудных, – словно бы извиняясь, сказал мичман. – Зимой в упряжке, а летом вот так и бродят.
– Может, взять? Вроде хозяина во мне признал. Только вот не знаю, где мы жить с этим барбосом будем.
– Об этом не беспокойтесь, квартиру вам уже приготовили. Пока, правда, на первом этаже, но к зиме переберетесь на второй.
– Мне все равно, я ведь холостой. А чем хуже первый этаж?
– О, вы еще не знаете Арктики. Под нами вечная мерзлота, практически – лед, зимой на первых этажах холодно. Так берете пса?
– Придется взять.
– Хомутинников, подходи к причалу! – крикнул Туз рулевому.
Катер снова подошел к причалу, Олег позвал пса, и тот прыгнул на борт. В салоне он обнюхал все углы, потом улегся на коврике, положил голову на передние лапы и всю дорогу не спускал с Олега благодарных и преданных глаз.
