Текст книги "Скажи мне "да""

Автор книги: Викки Уэбстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

– Ты у меня лучше всех на свете!

Женщина шептала эти слова своей трехдневной дочурке. Качая ее у своей груди, она изумлялась, как же такая драгоценность может быть такой легкой?

Девочка зашевелилась и широко раскрыла глаза. Казалось, она и в самом деле понимала слова матери.

Мать улыбнулась и прижала ребенка к себе, ощущая наслаждение, которое утоляло ее жажду, словно живительная влага в пустыне. Она была предупреждена опытной подругой, что развитие привязанности требует определенного времени, и не надо разочаровываться, если это не произойдет немедленно. Ее подруга, подумала она, с таким же успехом могла предупреждать, что надо привыкать к дыханию. Привязанность наступила мгновенно. Как только медицинская сестра положила новорожденную девочку ей на руки, она ощутила в себе сильнейший прилив материнских чувств. Они пронизывали ее, как аромат медоносных трав в весеннем недвижном воздухе, проникая в каждый уголок ее сердца, разума и души. И это несмотря на то, что у нее не было молока, и она не могла сама выкармливать своего ребенка. С нее было довольно даже просто прижимать его к себе.

Сейчас, спустя три дня, она чувствовала себя так, словно всегда любила крохотное существо, покоящееся на ее руках; Очень осторожно она опустила дочку в колыбель, позволив себе еще несколько мгновений просто полюбоваться на нее.

Доктор Рейнолдс сказала, что за все двадцать лет, что она принимает роды, она никогда не видела такого хорошенького младенца.

Крошка захныкала, ее маленький беззубый ротик раскрылся, в то время как веки оставались сомкнутыми. Ее мама засмеялась:

– Для тебя все будет вновь! Ты почувствуешь себя маленькой обожаемой принцессой и услышишь это сто раз подряд!

Со вздохом мать укрыла ребенка маленьким одеяльцем. Наступало время собираться. Нагнувшись над колыбелью, она ласково поцеловала ребенка в лобик. Это просто чудо, подумала мать. Сотворенное ею чудо.

– Плохо, что у тебя нет папы, как у других маленьких девочек. Но у тебя будут тетя и дядя, – прошептала она дрогнувшим голосом. – И мы все будем любить тебя так сильно, что ты никогда не почувствуешь себя обделенной. Обещаю тебе!

Все будет хорошо, обещала она уже себе. Они не останутся в одиночестве: с нею рядом будет ее семья. Она открыла маленький шкаф в своей комнате и стала доставать оттуда одежду.

Везучая, подумала молодая мама, расчесывая свои волосы. Она делала это осторожно, аккуратно пропуская сквозь расческу длинные, прямые, черные пряди. Она всегда чувствовала себя везучей, когда не думала о нем… об отце ребенка. Даже ее роды прошли поразительно легко: она начала чистить апельсин перед завтраком, когда поняла, что подошло ее время, и через пять часов после того, как она, Лиз Синклер, поступила в ХаррисМемори-ал-Хоспитал, она уже держала на руках свою дочь. Ребенок инстинктивно стал искать грудь, словно голодный птенец, требующий, чтобы мать вложила ему в клюв корм. Но обнаружилось, что у нее нет молока; на выручку немедленно явилась сестра с бутылочкой питательной смеси. Она заверила Лиз, что материнское молоко – не самое главное для ребенка. Главное – материнская любовь.

Таким образом, все, что касалось Кэти, складывалось хорошо, думала Лиз, собирая свои вещи, и это помогало ей перенести то обстоятельство, что она была безжалостно оставлена отцом девочки. Мысль о Брэде пронизала ее острой болью, но Лиз заставила себя преодолеть ее. У нее была дочь, и этого было достаточно. Она не гналась за деньгами или тем более за обручальным кольцом, когда сообщила Брэду, что зачала их ребенка, ребенка, зачатого по любви.

Ребенка, зачатого в грехе, – вот как это теперь оборачивалось. Лиз застыла, пытаясь остановить дрожь, пробегавшую по спине, каждый раз когда она вспоминала выражение лица Брэда при известии о ее беременности. Он выглядел ошеломленным и разозленным, словно Лиз предала его, и, сообщив ей о том, что женат, тут же предложил любовнице сделать аборт. Потрясенная, Лиз наотрез отказалась. Больше она Брэда не видела: он бесследно исчез.

Лиз уже заканчивала приводить себя в порядок в ванной комнате, как услышала в палате какой-то шорох. Она выглянула, и первое, что ей бросилось в глаза, – пустая колыбель. С оборвавшимся сердцем она вбежала в комнату, из которой выходила пожилая медсестра. Одной рукой она уже взялась за дверную ручку, второй держала Кэти.

Лиз стремительно подошла к женщине:

– Извините, что-нибудь случилось? – встревожено спросила она. Медсестра обернулась, явно удивленная, что кто-то еще оказался в комнате. Затем на ее добром лице появилась широкая приветливая улыбка.

– Ничего такого, о чем стоит беспокоиться, моя дорогая.

У нее был мягкий голос с легким ирландским акцентом.

– Кажется, доктора забыли сделать нашей крошке один анализ. – Кэти издала звук, похожий на бульканье. Сестра улыбнулась ребенку и покачала ее. – Разве можно уходить, не сделав этого, моя дорогая? Она у вас такая очаровательная. – Женщина опустила ладонь на руку Лиз и успокаивающе заверила: – Это займет всего одну минуту.

Лиз не помнила ее. За последние три дня перед ней промелькнул настоящий калейдоскоп лиц персонала больницы и ее друзей, наведывавших ее в одиночной палате. Мельком Лиз взглянула на табличку с именем сестры на ее халате. На ней было написано "Клэр Орбах".

– Но я выписываюсь сегодня, Клэр.

– Я быстро верну вам ваше сокровище. Не волнуйтесь.

Ладно, если они должны сделать этот тест, пусть делают. Но почему так поздно, подумала Лиз.

– Хорошо, но, пожалуйста, поспешите. Мы должны уехать отсюда до двенадцати.

– Это займет не больше минуты. Успокоенная, Лиз кивнула и вернулась в крохотную ванную.

К тому времени, когда прибыла Джулия, она уже была одета и полностью готова. Ее сестра ворвалась в палату с таким же напором, с каким она мчалась по жизни. Их брат не раз говорил, что Джулия является доказательством того, что тело, раз приведенное в движение, стремится в нем пребывать.

Быстро чмокнув Лиз в щеку, Джулия огляделась вокруг. При виде пустой колыбели она удивилась.

– А где же моя племянница? У меня всего полтора часа свободного времени! – Она взъерошила пальцами с кораллового цвета маникюром на ногтях свои темно-рыжие волосы, и они свободными, густыми волнами упали на ее плечи. Это движение Джулии всегда производило сногсшибательный эффект. – Ник по уши закопался с запеченной телятиной и прочими кухонными делами. – Она выглянула в окно и посмотрела на парусные лодки в заливе. Они выглядели завлекающе.

Джулия круто повернулась к Лиз, улыбнулась и привлекла к себе сестру. Они вместе играли и проводили время и были с детства безмерно привязаны друг к другу.

– Трудно поверить, что моя маленькая сестренка уже мама.

Лиз и сама с трудом верила в это, несмотря на сильное биение жизни внутри себя, которое она ощущала в последние три месяца.

– Между нами всего лишь год разницы, – напомнила она Джулии. Та пожала плечами:

– Ты всегда считалась в семье малышкой, вот почему я зову тебя маленькой сестренкой. – Она высвободила руки Лиз и с нетерпением взглянула на дверь. – Ну и где же этот великолепный ребенок, который выглядит точь-в-точь, как я выглядела в ее возрасте?

Лиз взглянула на часы. Прошло уже почти полчаса, как сестра унесла Кэти.

– Не знаю. Мне сказали, что это займет всего одну минуту… – Джулия вопросительно подняла брови. – Они должны сделать Кэти анализ, прежде чем выпишут ее. Это выяснилось в последнюю минуту.

– Для чего? – удивилась Джулия. – Уже известно, что Кэти самая хорошенькая, самая умненькая девочка на свете! – Она распахнула дверь и чуть не столкнулась с входившей медсестрой, катящей перед собой кресло на колесиках.

– Все готовы к выходу? – добродушно спросила сестра у Лиз.

– Да, за исключением ребенка, – она жестом указала на пустую колыбель. Ее глаза встретились с глазами сиделки, и немой вопрос той передался и ей:

– Где моя дочь?!

Белокурая женщина смущенно нахмурилась.

– Она должна находиться здесь, с вами.

Лиз обменялась взглядами с Джулией, и тень беспокойства омрачила их лица. Инстинктивно Джулия выступила вперед, словно прикрывая собой младшую сестру.

– Полчаса назад сестра унесла Кэти, чтобы провести тест, – Лиз начала вспоминать, о каком тесте говорила та немолодая женщина. – Она назвала его ПКУ-тест и сказала, что это займет только одну минуту.

Сестра сложила кресло-каталку и отставила в сторону.

– Здесь что-то не то. Мы делаем этот тест сразу после рождения ребенка!

Джулия услышала, как охнула Лиз, и успокаивающе положила руку на плечо сестры, хотя у нее самой сердце колотилось от тревоги.

– Может быть, произошла какая-то путаница, – предположила она, хотя какоето опасное, смутное чувство предсказывало ей, что это не так.

– Вы уверены? – спросила Джулия сестру.

На лице той появилось обиженное выражение, а голос утратил свое добродушие:

– Я работаю в отделении для матерей двадцать лет и уверена в том, что говорю.

– Но тогда где же ребенок? – Чувство страха овладело ею и нарастало с каждым мгновением.

Женщина покачала головой:

– Я не знаю.

– Но ребенок не мог бесследно исчезнуть, – настаивала Джулия. – Найдите ту сиделку!

Лиз попыталась представить себе ту женщину и табличку с ее именем. – Ее имя… Клэр! – Теперь она вспомнила. – Клэр Орбах, вот как ее зовут. – Лиз вопросительно взглянула на сиделку, надеясь, что это имя ей что-то говорит. Но, поджав губы, сестра покачала головой.

– В нашем отделении нет никого с такой фамилией. Я это твердо знаю, ведь я старшая сестра.

Лиз объял ужас, она схватила женщину за запястье, словно пытаясь заставить ее отречься от своих слов и вспомнить сестру, которая ушла с ее ребенком.

– Вы абсолютно уверены? – Лиз старалась говорить так, чтобы ее голос не сорвался в рыдания. – Она приблизительно вашего роста, чуть полнее, ей около пятидесяти. У нее круглое, добродушное лицо.

В глазах сиделки тоже появилось выражение тревоги:

– У нас сегодня дежурят в отделении шесть сестер. Всем им от двадцати до тридцати. Я никогда не слышала имени Клэр Орбах.

Лиз даже не почувствовала, как рука Джулии обхватила ее плечи. Она вдруг ощутила, что у нее подкашиваются ноги, и медленно опустилась в кресло.

– Она сказала, что ребенок очарователен, – сбивчиво бормотала Лиз. Стараясь удержать дрожь, она зажала рот ладонью, страшась подумать о том, чем грозила ее дочери такая оценка… Она взглянула на сестру: – Джулия?

– Все будет в порядке, – решительно заявила та и обернулась к подошедшей сиделке. – Позвоните в охрану. Дайте им словесный портрет. Может быть, она еще не покинула здание.

Джулия подбежала к маленькому прикроватному столику и набрала номер.

Она не должна упасть в обморок, не должна. Есть какое-то объяснение всему этому, твердила себе Лиз, с надеждой глядя на сестру.

Джулия уже набрала первую цифру.

– Я звоню в полицию.

Медсестра колебалась, встревоженная тем, как это может отразиться на репутации больницы.

– Но…

Взгляд, которым одарила ее Джулия, сразу подавил все ее попытки к протесту.

– Мою племянницу похитила какая-то женщина, которая у вас не работает. Якобы для проведения теста, который, как вы сказали, на этой стадии не делается. Я вызываю полицию.

Кивнув, сестра поспешила в холл звать охрану. Голос Джулии едва пробивался в затуманенное сознание Лиз: ее охватывала волна тошноты.

Утреннее солнце заливало комнату, отражаясь в блестящих стенках детской колыбели.

Кейн Мэдиген вылез из ничем не приметного серого "седана", полез в карман своей рубашки и подавил ругательство. Там было пусто. И он знал, что там пусто. После четырех недель успешного воздержания от курения он все еще машинально лез в карман за пачкой сигарет, которую за последние пятнадцать лет привык держать в нагрудном кармане. Раздраженный, он подумал о том, когда же, наконец, он избавится от идиотской привычки тянуться за сигаретами при любом стрессе. Он сомневался, что такое время вообще когда-нибудь наступит. Сержант, сопровождающий его, поспешил вперед, когда они подошли к управляемой электроникой двери больницы.

– К лифтам сюда, сэр.

Нажимая на кнопку, Кейн думал о телефонном звонке, который поступил несколько минут назад. Он не успел еще сделать какие-либо предположения по предыдущему случаю, как это снова произошло. Кто-то похищал детей, и он намеревался поймать этих "кто-то" во что бы то ни стало.

Это был одиннадцатый случай. Десять новорожденных было похищено за это время из родильных домов и больниц: восемь в Южной Калифорнии и два в Аризоне. Все преступления происходили одинаково. Новорожденные исчезали из своих колыбелей. Никто ничего не видел. Никто ничего не знал. Возможно, это похищение прольет какой-то свет на происходящее?

Двери лифта раскрылись на пятом этаже. Дежурный отправился на свое рабочее место, а Кейн и сержант Хендерсон пошли в комнату сиделок. Предъявив свои значки, они быстро перешли в палату Лиз Синклер.

Как только Кейн вошел в комнату, его внимание сразу привлекла красивая, бледная молодая женщина, сидящая рядом с закрытым чемоданом на постели. Руки у нее были сцеплены на коленях, словно она все еще пыталась удержать ими ребенка. На вид ей было лет двадцать пять. Она могла бы казаться хорошенькой, с ее прямыми черными волосами, окаймляющими лицо, если бы не выглядела такой растерянной и подавленной. Она напоминала ему солдата, рядом с которым разорвалась мина, – он видел это во время войны.

Должно быть, это мать, подумал он, стараясь заглушить в душе сочувствие к ней, – это могло на каком-то этапе помешать его работе.

Кейн обвел взглядом комнату и не обнаружил отца ребенка. Женщина, которую он принял за администратора больницы, очень походила на сидящую на постели. Кто она и какое имеет ко всему отношение?

Дверь с легким скрипом закрылась за ним. Этого было достаточно, чтобы на него устремились взгляды присутствующих. Вынув из кармана свой бумажник, он раскрыл его.

– Я детектив Мэдиген, – сказал он и предъявил свое удостоверение. Он позволил рассмотреть свой значок, а потом убрал его в карман своей куртки.

Растерянные темно-голубые глаза смотрели ему в лицо, проникали в самую душу, хотя он уже много лет как приучил себя, что в его работе нет места жалости. Это могло только мешать. Но боль в глазах этой женщины была такова, что отрешиться от нее было просто невозможно.

Она не должна потерять голову, говорила себе Лиз. Этим она никак не поможет Кэти. С нечеловеческим усилием она взяла себя в руки.

– Я Лиз Синклер. – Заметив, что другая женщина села рядом с ней и положила руку ей на плечи жестом поддержки, Кейн понял, что та ее сестра. Меж тем Лиз, облизнув пересохшие губы, произнесла самые горькие слова, какие ей когда-либо приходилось говорить. – Мне кажется, что мой ребенок похищен.

У нее сорванный голос, подумал Кейн, словно она плакала. Или пыталась не заплакать. Но в ответ кивнул головой.

Она выглядит хрупкой, подумал он. Слишком хрупкой для того, чтобы вынести такое. Потом стал размышлять, где же муж женщины. Кейну хотелось сказать женщине что-нибудь ободряющее, но он не чувствовал, что имеет право утешать.

– Все силы полиции будут брошены на то, чтобы разыскать вашего ребенка. Девочка – одиннадцатый новорожденный, похищенный за последний год в Юго-Западном регионе. Шайка несколько раз нанесла удары и в Южной Калифорнии.

– Шайка? – эхом повторила Лиз, находясь на грани обморока.

– У нас есть основания полагать, что это работа какой-то шайки или организации, – сказал Кейн.

Шайка… – подумала Лиз. Это означает, что ее ребенок похищен не какой-то сумасшедшей женщиной, пытающейся подменить ее Кэти своим собственным ребенком. Профессиональная организация должна иметь контакты. А если они имеют контакты, то должны оставлять следы…

Мысль о том, что ее девочка может быть кому-то продана, вызвала у Лиз неудержимые рыдания. Она зажмурилась, пытаясь остановить слезы, но они брызнули сквозь ресницы, словно драгоценные камушки.

Кейн ненавидел слезы. Он никогда не знал, как следует обращаться с плачущими женщинами. От вида слез ему делалось не по себе.

– Миссис Синклер, – начал он, пытаясь отвлечь женщину.

– Мисс, – машинально поправила его Лиз. Горло у нее перехватило, и ей пришлось напрячься, чтобы выговаривать слова. – Элизабет.

Кейн кивнул, хотя в своей работе он избегал называть по именам тех, с кем ему приходилось иметь дело. Фамилии были более, так сказать, нейтральны, помогали ему сохранять определенную дистанцию, которой он предпочитал держаться.

– Если вы в состоянии рассказать мне все, что тут произошло, то значительно помогли бы расследованию.

– Я немногое могу рассказать. – Лиз чувствовала себя такой беспомощной, потерянной, словно очутилась в длинном, темном тоннеле, которому не видно конца.

– Вы бы изумились, если бы узнали, сколько может дать это немногое. – Он вынул магнитофон и положил его на кровать между ними.

– А теперь спокойно и медленно, – попросил он, – рассказывайте, только говорите в микрофон. Лиз посмотрела на магнитофон, словно это был какой-то мрачный незнакомец, вторгающийся в ее горе.

– А это действительно необходимо?

– Иногда это помогает мне встряхнуть мою память. А порой я могу пропустить что-то, когда делаю записи. – При этом он вынул и раскрыл еще маленький блокнот. Что-то в душе Кейна было задето горем этой женщины: его голос дрогнул, и он бессознательно положил свою руку на ее ладонь, сказав ей: – Я здесь для того, чтобы помочь вам.

Мягкое жужжание небольшого магнитофона на столике рядом с кроватью Лиз было единственным посторонним звуком в больничной палате. Говорить ей было почти физически больно. Она откашлялась, пытаясь сдержать набегающие слезы:

– Я услышала легкий шум, а когда вышла из ванной, чтобы посмотреть, в чем дело, женщина с Кэти выходила из комнаты.

Кейн внимательно взглянул на нее, пальцы его сильно сжали авторучку.

– Женщина?

– Медсестра, – поправилась Лиз, – которая взяла моего ребенка.

Кейн смотрел на Лиз, не веря своей удаче.

– Вы именно видели eel

Хендерсон на полуслове перестал допрашивать администратора и повернулся к Кейну. Мужчины обменялись взглядами. Шанс?

Взгляд Лиз ни на секунду не отрывался от лица Кейна. Означало ли это какую-то надежду?

– Да, – ответила она.

В предыдущих десяти случаях никто не видел похитителя (или похитителей). Кейн постарался скрыть свое возбуждение: все еще могло обернуться пустым номером. По опыту он знал, как неточны бывают свидетельские показания. Пять разных человек видят пять разных вещей.

– Вы можете описать ее?

– Да, – ее ответ был хоть и поспешным, но вполне уверенным. Лиз произнесла это одно-единственное слово с таким жаром, что Кейн подумал: возможно, ее рассказ будет точным, по крайней мере, хоть в какой-то степени. Опрошенные медики, работавшие на этаже, не заметили ничего необычного, толку от них было мало, в то время как осиротевшая мать могла подробно описать похитительницу.

– Хендерсон, – Кейн взглянул через плечо, – разыщи Джона. Скажи ему, чтобы поднялся сюда.

Он полез в карман и досадливо крякнул. Господи, до чего же ему сейчас хотелось закурить.

– Кто это – Джон? – поинтересовалась Джулия. Кейн почти забыл, что в палате присутствовала сестра Лиз. Глядя на обеих женщин, он при семейном сходстве видел и различия между ними. Одна казалась трепещущей, горячей, другая подавленной, находящейся в депрессии. Но очертания рта, разрез глаз, овал лица выдавали их близкое родство.

– Полицейский художник, – помолчав, ответил Кейн.

– Вам не нужно дожидаться прихода Джона, – сказала Лиз и достала из своей сумочки блокнот и карандаш.

Кейн глядел на потерпевшую и молча ждал объяснений. За свою практику он уже убедился, что, чем менее целенаправленны его вопросы, тем больше он узнавал. Иногда все, что требовалось.

– Лиз работала художницей в рекламе, – объяснила Джулия.

Лиз взяла карандаш; когда она наносила на бумагу первую линию, рука ее дрожала, а нервы были напряжены до предела.

Кейн все же хотел, чтобы полицейский художник поработал с Лиз, но, возможно, он получит дополнительные сведения, если Элизабет сама попытается воспроизвести на бумаге облик подозреваемой, пока они дожидаются прибытия Джона.

– Давайте, давайте, – приободрил ее Кейн. Было что-то в его голосе, какаято сила, которая передалась Лиз, заставила ее успокоиться и сосредоточить свое внимание на чистом листе бумаги. Перед ее мысленным взором предстало лицо женщины. Как лживо-благожелательно обнимала она Кэти рукой.

Лиз усилием подавляла готовые хлынуть слезы и продолжала рисовать. Ее штрихи становились все более уверенными, пока, наконец, лицо не было набросано с мельчайшими деталями. Наконец, Лиз глубоко выдохнула, словно этим могла очиститься от образа этой женщины, хотя это было невозможно.

– Вот она, – Лиз вручила листок Кейну.

Тот методично изучил рисунок. Хорош, подумал он, так же хорош, как сделал бы Джон. Это была удача.

– Сержант, позаботьтесь о копировании.

Джулия подалась вперед. У нее оставалось мало времени. Думая о бизнесе, она чувствовала себя виноватой в свете того, что происходило. Но Ник нуждался в ней.

Ник.

Она внезапно осознала, что их брат не имеет представления о том, что произошло. И рассказать ему об этом предстоит именно ей. С Лиз и так достаточно.

– Она может уйти? – спросила Джулия Кейна. Может быть, Лиз отправится с ней в их ресторан? Она сможет прилечь на старую кожаную софу в задней комнате. Джулия не хотела, чтобы ее сестра сейчас оставалась в одиночестве.

Кейн покачал головой, убирая магнитофон в футляр.

– Пока нет. Я хотел бы дождаться полицейского художника. – Он обернулся к Лиз. – В случае, если он сможет добавить что-то к вашему рисунку, это может подтолкнуть вас к какой-нибудь детали, которую вы забыли или упустили.

Он делает все, что только может, подумала Лиз.

С вымученной улыбкой она протянула сестре руку. – Поезжай, Джулия, ты не должна оставлять Ника одного в затруднительном положении.

Как ни было ей трудно, Джулия приняла такое же решение. Она обняла сестру:

– Я позвоню тебе, как только мы все закончим, – пообещала она. Кинув на Лиз последний ободряющий взгляд через плечо, Джулия вышла из комнаты.

Полицейский художник прибыл через несколько минут.

Положив рисунок Лиз на стол так, чтобы он лежал перед его глазами, Джон устроился поудобнее и начал делать свой набросок. Его штрихи были быстры и уверенны.

– А чем вы занимаетесь? – задал он вопрос тем же тоном, каким спрашивал своего внука, кем тот хочет стать, когда вырастет.

– Мой брат, сестра и я владеем рестораном и занимаемся бизнесом в общественном питании в Ньюарке. "Синклеры".

Когда-нибудь, размышлял Джон, он будет счастлив, если ему удастся сделать рисунок женщины, сидящей сейчас перед ним. У ее лица и тела такие хорошие, чистые линии. Аристократические линии. Внешность того рода, которой обладают принцессы в волшебных сказках…

Тут он почувствовал, что молчание затянулось.

– Готовят у вас хорошо? – спросил он, чтобы отвлечь Лиз от грустных мыслей.

– Ник полагает, что да. – Лиз вспомнила, как он был возбужден, когда о них впервые упомянула местная газета. Заметка была доброжелательной, и Ник после этого несколько недель парил в небесах. – Ник – это мой брат и владелец дела. – Она подумала о том, как быстро сейчас развивается их бизнес. – Клиентам нравится.

– Как-нибудь зайду к вам пообедать.

Джон взглянул ей в глаза и увидел там такую нестерпимую муку, которую не могли бы передать никакие слова. Он перестал рисовать и положил ладонь на руку женщины.

– Все будет хорошо, вот увидите, только наберитесь терпения. Кейн – наш лучший детектив. Он вернет вам вашу малышку. Лиз взглянула на него отсутствующим взглядом:

– Кейн?

– Детектив Мэдиген, – Джон кивнул в глубину комнаты, где Кейн изучал какие-то данные. – Он не слишком много говорит в отличие от меня, – Джон улыбнулся, и сетка тонких морщин растянулась вокруг его рта, – но добивается многого. Ну как? – спросил он, показывая портрет, сделанный на основе рисунка Лиз. Та задохнулась от боли, так велико было сходство.

– Очень похоже.

– Хорошо, – снова устроившись поудобнее, Джон положил блокнот себе на колени. – А теперь придадим физиономии этой леди некоторые краски. – Разложив перед собой цветные мелки, он обратился к Лиз: – Волосы?

– Седые.

– Светлее, темнее?

Лиз указала на мелок, который больше всего подходил.

– Как стальная стружка для чистки кастрюль.

– Так, как стальная стружка… – Взяв в руку нужный мелок – , Джон нанес несколько штрихов на рисунок.

– Глаза?

– Голубые. Светло-голубые. – Лиз наклонилась и вновь сама указала на нужный цвет. – Она похожа на добрую полноватую бабушку.

– Именно это делает ее такой опасной, – размышлял вслух Джон, осторожно расцвечивая глаза. – Никто и не подумает, что женщина, похожая на чью-то добрую бабушку, способна на преступление.

Закончив, он аккуратно разложил все мелки на свои места.

– Хорошо, – сказал он, – а как насчет цвета лица?

Заметив, что Лиз затрудняется с ответом, он предложил несколько вариантов:

– Бледный с родимыми пятнами или румяными щеками?

– Если не считать заметных морщинок здесь и здесь, – Лиз указала их на рисунке, – цвет ее кожи напоминает о рекламе крема для лица.

Персик и сливки, подумал Джон.

– Эй, Кейн, – позвал он. – Мисс Синклер обладает цепким взглядом. – Джон закончил с растушевкой, потом повернул портрет Лиз для рассмотрения. – Ну, как теперь?

Сердце Лиз едва не выскочило из груди. Цвета превратили воспоминание во что-то живое.

– Это она! Эта женщина, которая украла моего ребенка!

Кейн взял рисунок из рук Джона и внимательно рассмотрел его. Да, такое может освежить память. Теперь стояла задача: всем полицейским силам просеять стог сена, чтобы найти в нем иголку. – Хорошо, вы знаете, что надо делать, – Мэдиген вернул рисунок Джону. Потом он посмотрел на открытую дверь. Там его люди обшаривали все отделения, расспрашивая персонал. Известие о похищении уже успело распространиться, как огонь по сухой траве в прерии. Кейн знал, что скоро его осадят бесцеремонные журналисты, репортеры полезут со своими микрофонами даже к – управляющему больницей. Но большинство газетных стервятников будут охотиться за Лиз. Так было всегда. Но ему вовсе не хотелось, чтобы Лиз была объектом этих настырных, бессердечных расспросов. Он сам не понимал почему, но чувствовал на себе ответственность за любую дополнительную муку, через которую Лиз в этом случае придется пройти.

– Ну, мы все сделали здесь, что должны были сделать, – сказал Кейн.

Лиз кивнула и поднялась. Она не могла дождаться, когда сможет уйти отсюда, от этой пустой колыбели, что стояла в углу, постоянно напоминая о трагедии, которая только что произошла.

Хендерсон сделал шаг к двери.

– Хотите, я пошлю полисмена, чтобы доставить мисс домой? – спросил он Кейна.

– Не надо, я сам сделаю это. А ты отправляйся, с ребятами. – Он сделал вид, что не заметил изумленного взгляда, брошенного на него Хендерсоном, и кивнул на чемодан Лиз. – Это ваш?

– Да.

Кейн взял его с кровати.

– Что-нибудь еще?

Да, мое дитя! – хотелось закричать ей. Но Лиз сдержалась.

– Нет, – тупо ответила она. – Больше ничего. Пока они ждали лифта, никто не произнес ни слова.

Лиз вошла в него первой и прислонилась к потертой, из серого металла стенке. Ей потребовалось приложить все силы, чтобы удержаться на ногах и не сползти на пол.

Кейн поддержал ее и постарался сочувственно улыбнуться. Он пробуждал в ней мысли о лихих ребятах с револьверами на Диком Западе, которые были на правой и на неправой стороне, но всегда на своей собственной.

Когда они подошли к машине Кейна, Лиз, наконец, нашла в себе силы задать тот вопрос, который все время мучил ее:

– Как вы думаете, каковы шансы, что Кэти найдут? – Ее прямой взгляд предостерегал от уклончивого ответа: – Но не лгите мне.

Мэдиген открыл дверцу и помог ей сесть.

– У меня правило, Элизабет, никогда не лгать. Иначе, когда истина обнаруживается, чувствуешь себя очень скверно.

– Не понимаю.

Кейн выехал со стоянки на главную дорогу.

– Вы единственная из всех этих случаев, кто видел подозреваемую. Мы покажем ваш рисунок во всех больницах, где произошли похищения. Может быть, это расшевелит людям память. Мы теперь в лучшем положении, чем до сих пор.

Она не отрываясь глядела перед собой на дорогу, в такой час уже с оживленным движением. Кейн выбрался на боковое шоссе, ведущее к ее маленькому городскому дому.

– Вы, может быть, но не я. – Лиз прошептала эти слова так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать их.

Кейн мысленно выругался: он не подумал, когда сказал это, что было необычно для него. Как правило, он выбирал каждое слово очень взвешенно. Чувство вины остро кольнуло его, словно укус блохи. Маленький, невидимый, но болезненный укус.

– Простите, я не так выразился.

– Все в порядке. Просто я немного не в себе. – Она сделала глубокий вдох, но и это не помогло ей успокоиться. Ничто не поможет ей успокоиться. Детектив просто констатировал факты, как он их видел. И был прав. Она медленно повернула голову и внимательно взглянула на этого человека. Он не просто производил впечатление силы. Кейн действительно обладал ею: Лиз чувствовала это. В самой форме его выдвинутой вперед челюсти было что-то такое, что позволяло положиться на него. И от этого ей стало немного лучше.

От ее одобрительного взгляда Кейн почувствовал себя неуютно. Все, что выходило за пределы обыденного человеческого контакта, вызывало у него неловкости.

Кейн был мастером своего дела во многом потому, что всегда держал дистанцию между собой и вовлеченными в дело потерпевшими. Чувства, эмоции, дружеское расположение – они только сбивали с толку и искажали соотношение фактов.

Мэдиген молчал, снова размышляя об этом деле. Оно было прямо для него – эта цепь преступлений, эта загадка.

– А не мог ли отец ребенка устроить это похищение?

Несмотря на драматизм ситуации, Лиз не могла удержаться от смеха, точнее, короткого, сухого смешка.

– Нет, если выражение раздражения, которое появилось на его лице, когда я сказала ему, что беременна, может быть каким-то индикатором его чувств! – Лиз осознала, что сказала больше, чем хотела, и снова уставилась на дорогу перед собой. Они уже подъезжали, скоро ей выходить. – Я ничего не слышала о нем на протяжении последних семи месяцев.

– Вы были за ним замужем? – Когда Кейн раньше спрашивал Лиз о ее семейном положении, она ответила, что одинока. Тогда он решил, что она разведена.

Лиз покачала головой.

– Нет. Слава Богу, я не совершила этой ошибки.

– Это ваше мнение о замужестве вообще или только применительно к отцу ребенка?

Это не был профессиональный вопрос, и Кейн сам изумился этому.