Текст книги "Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир"

Автор книги: Вики Майрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Билл обомлел от ужаса. Все, Скупи погиб! Как только медведь уйдет, нужно будет забрать оттуда его тело, с щемящей болью в сердце думал он.

Однако спустя минуты две Спуки, пошатываясь, пролез через отверстие в москитной сетке в дом. У него было сломано три ребра, на боку зияла большая рана, но он так и не выпустил из пасти тот лакомый кусок лосося.

Вот таким был Спуки – безмерно преданным другом Билла, но при этом самозабвенно гоняющимся за белками на высоченных деревьях и отважно рискующим жизнью, воруя у медведя куски рыбы. И еще он был стойким и поразительно живучим. Казалось, не существовало травмы, полученной либо от противника, либо в результате несчастного случая, которая могла бы его остановить. Он отважно бросался в любое рискованное приключение: прокатиться на гусе, поймать змею, дразнить медведя, но в одном Билл был уверен: Спуки всегда вернется домой.

Но однажды он не вернулся.

Это было в 1990-х годах. Через восемь лет Билл отказался от своей работы по уходу за безнадежно больными. Он чувствовал себя совершенно опустошенным тяжелыми переживаниями, связанными с вынужденным прощанием со своими подопечными. Поэтому вернулся к своей прежней работе механика, сначала на вертолетном заводе, а после того, как прошла новая волна сокращений, – на кораблестроительном заводе. Однажды в пятницу владелец завода пришел в цех и сказал: «Дела идут очень плохо, хуже некуда. С понедельника все, кто носит бороду, считаются уволенными». Казалось бы, совершенно нелепое решение, но хозяин не шутил. Он терпеть не мог людей с бородой, а в штате Вашингтон вас запросто могли уволить только потому, что боссу не нравится ваша прическа.

Билл пришел домой и все выходные думал, как быть. Во Вьетнаме он получил серьезное ранение, о котором до сих пор не хочет говорить, и провел на лечении в госпитале три месяца. Когда с него наконец сняли все повязки, он посмотрелся в зеркало и увидел, что у него выросла борода. Он больше не хотел иметь ничего общего с армией, которой он тоже не был нужен, но борода ему понравилась, и он не сбривал ее больше двадцати лет. И решил, что и сейчас не станет этого делать. В понедельник утром его уволили – из-за бороды! Но и те, кто сбрил бороду, в течение месяца тоже были уволены.

Спустя несколько дней как-то вечером он разговорился с барменшей местного охотничьего клуба, объяснил свое положение, и она предложила ему несколько месяцев пожить в ее доме. Она уезжала на лето, и ей нужен был кто-нибудь, кто стал бы кормить ее коз. Уже через два дня Билл, Спуки и Зиппо перебрались в красивый дом на северо-западе штата Вашингтон. А еще через два дня неожиданно вернулась его хозяйка. Она поссорилась с мужчиной, у которого думала погостить, и теперь не собиралась никуда уезжать, а Биллу с его котами предложила убираться вон.

К несчастью, в самый разгар спада производства найти новое жилье было непросто. Билл не мог снимать квартиру, не имел постоянного заработка или счета в банке, и его собственный квартирный кризис затянулся. В течение двух недель Билл мотался по окрестностям в поисках работы, а хозяйка с каждым днем злилась все больше. Наконец он нашел место медбрата по ухаживанию за тяжелобольным. В условиях спада это была хорошая работа, и Билл испытал огромное облегчение. Придя домой после первого дня новой работы, Билл первым делом позвал Спуки, чтобы отпраздновать это событие.

Спуки не появился.

Не пришел он и к ужину, и к тому времени, когда Билл обычно ложился спать.

Билл понял: что-то случилось. Он искал его в ближайших окрестностях, но Спуки нигде не было. Хозяйка дома предположила, что его могли схватить койоты. Но у Билла не было ощущения смерти друга. Он думал, что Спуки по ошибке заперли в гараже или в рабочем сарае, и, когда он вырвется на свободу, обязательно придет домой. С наступлением темноты Билл выходил на крыльцо и долго стоял, прислушиваясь, не идет ли Спуки. И каждый раз ему казалось, что он слышит вдали мяуканье своего любимца. Зиппо тоже всюду искал Спуки, так что, возможно, ветер доносил его мяуканье. Но Билл так не думал. Он просыпался среди ночи, уверенный, что слышал Спуки. Он стал думать, что Спуки упал в заброшенный колодец или провалился в какую-нибудь яму, и начал обходить задние дворы и часами бродить по лесу в поисках кота. За свою жизнь Биллу много приходилось ходить пешком, но ни разу в поисках Скупи.

Но проходили день за днем, а Спуки все не было. Хозяйка требовала, чтобы Билл с Зиппо ушли, она уверяла, что Спуки наверняка стал добычей койотов. Но вообще этот паршивый старый кот ей был безразличен, она хотела снова стать хозяйкой в своем доме. Билл каждый день ссорился с ней, убеждал, что он просто не может уйти без Спуки.

Спустя три недели хозяйка появилась на пороге его комнаты и с криком потребовала, чтобы Билл убирался к черту. Билл снова отказался, объясняя, что без Спуки он не уйдет. Ведь Спуки может оказаться живым. Разъяренная женщина отвернулась, взглянула на задний двор и, побелев как мел, схватилась за косяк, чтобы не упасть. По двору шел Спуки. Он вконец отощал и был невероятно грязный, но живой!

Билл схватил его на руки и зарылся лицом в его клочковатую шерсть.

– Спуки, Спуки! Я знал, что ты вернешься!

В тот же вечер они покинули негостеприимный дом. Им некуда было идти. Билл просто забрал своих друзей, изможденного Спуки и толстого, как сарделька, Зиппо, немногочисленные пожитки и ушел. Пока Билл не получил первую зарплату, они ночевали в его автомобиле.

Примерно через год он сидел в баре, и между ним и соседом по столику завязался случайный разговор. Сосед выслушал историю о пропаже Спуки и воскликнул:

– Постой, так ты и есть тот парень, что жил у моей матери! Так она же отвезла твоего кота на свалку, приятель! Помню, ее едва удар не хватил, когда кот вернулся…

Свалка находилась в двадцати милях от городка. Целых три недели понадобилось Спуки, чтобы преодолеть это расстояние, но он не сдался и все-таки дошел до дома! Он пережил схватку с совой, сумел вырваться из хищной хватки четырех койотов, уцелел после мощного удара медведя! Да, Спуки был истинным борцом и стоиком!

Однако со временем наступает момент, когда мы уже не можем вернуться. Зиппо первым достиг этого момента в июне 2001 года, в возрасте восемнадцати лет. Рано утром Билл отвез его в ветеринарную клинику для заурядной операции по удалению новообразования и днем позвонил узнать, как там Зиппо, совершенно уверенный, что с ним все в порядке. Доктор Колл занимался Зиппо и Спуки уже в течение пятнадцати лет, когда они только переехали в штат Вашингтон. Вскоре после переезда на глазах у Билла машина сбила собаку. Он выбежал на дорогу, поднял собаку и отвез в ближайшую клинику для животных. Собака кусала себя и визжала от жуткой боли. Когда Билл протянул к ней руки, она зарычала и укусила его в плечо и шею. На столе в кабинете врача, обезумев от ужаса, она билась и отчаянно скулила. Вошел доктор Колл, ласково провел по ее спине рукой, и она мгновенно успокоилась.

На Билла это произвело столь сильное впечатление, что на следующий день он привез к доктору Коллу Спуки и попросил осмотреть его. Спуки и доктор Колл сразу прониклись друг к другу любовью. Позднее он лечил Спуки после нападения койотов и удара медведя. Он с изумлением выслушал историю о схватке кота с совой и назвал Спуки чудо-котом.

Но сейчас доктор Колл отвечал по телефону, шмыгая носом и едва удерживаясь от слез. Организм Зиппо отрицательно отреагировал на анестезию, и во время операции он скончался. Бедняга Зиппо! Еще накануне этот славный толстячок был так полон жизни, и вдруг его не стало… Билл и Спуки тяжело переживали его смерть.

Впрочем, и у самого Спуки за последние несколько лет здоровье серьезно пошатнулось. Ему было около двадцати одного года, и его стал одолевать кошачий СПИД. Кот с трудом принимал пищу и был подвержен внезапному и резкому появлению высокой температуры, отчего все его тело сотрясала неудержимая дрожь. Он стал вялым и грустным, сильно тоскуя по своему ленивому младшему брату и верному другу. Приходя с работы, Билл закрывал все двери в доме. Их открывал Спуки в поисках Зиппо.

Билл взял другого котенка, такого же черного, как Зиппо, чтобы у Спуки был товарищ. Но тот отнесся к нему с полным равнодушием. Он ни к кому не испытывал неприязни или вражды, даже к несчастным полевкам, охотиться на которых побуждал его врожденный инстинкт, но новый котенок ему был не нужен.

Приступы лихорадки становились все сильнее, все чаще он отказывался от еды. Спуки очень похудел, сердце его ослабело. Билл приехал с ним к доктору Коллу, и тот сказал, что ничем не может помочь бедному Спуки, которому осталось жить всего несколько дней, во время которых ему придется тяжело мучиться от болей.

Спуки был неутомимым борцом за жизнь, отважным воином и искателем приключений, верным другом и постоянным спутником Билла вот уже больше двадцати лет. Когда Билл нуждался в его поддержке, он всегда оказывался рядом и спасал его от смертной тоски, от ночных кошмаров и одолевавших его временами депрессии и страха. И всегда возвращался домой, стоило ему услышать зов Билла. И даже в конце жизни он не хотел умирать. Большинство кошек, когда им делают последний укол, ложатся и спокойно засыпают вечным сном. А Спуки вскричал, как только игла коснулась его кожи, отчаянно замяукал и попытался вырваться. Затем обернулся, посмотрел Биллу прямо в глаза и зарычал, как лев. Он будто заявлял, что продолжает бороться, что не готов к смерти, что Билл допустил страшную ошибку.

Этот крик отозвался в сердце Билла Безансона как удар молотом. Он преследовал его во сне и наяву. Доктор Колл уверял, что Билл поступил правильно, милосердно, что Спуки оставалось жить не больше недели, что ему предстояли тяжкие муки. Но отчаянный, возмущенный крик Спуки не давал Биллу покоя, чувство вины непрестанно грызло его. Спуки хотел жить! Даже страдая от боли, даже чувствуя, что умирает, он хотел жить.

Спустя несколько недель, 11 сентября 2001 года, в Нью-Йорке были взорваны башни-близнецы. Билл Безансон поднял взгляд от сборочного конвейера на «Боинге» и посмотрел на потолок цеха, гадая, летят ли еще другие самолеты с террористами, останется ли он в живых. Ему было невыносимо тоскливо без Спуки и Зиппо, он утратил смысл существования, который ему давало их присутствие. На этот раз он остался по-настоящему одиноким.

Затем он получил письмо без адреса отправителя. (Позднее он выяснил, что оно было послано из клиники доктора Колла.) Услышав через семь лет о смерти Дьюи, Билл прислал мне копию этого письма. «Я знаю, – писал он, – как вы страдаете из-за кота, потому что я сам так поступил со своим любимым котом». Он надеялся, что это письмо поможет мне, как помогло ему. Вот что было в нем написано:

ЗАВЕЩАНИЕ

Я, Спуки Безансон, находясь в добром здравии, настоящим объявляю своему другу и хозяину свое завещание, чтобы он с любовью вспоминал меня каждый раз, когда подумает обо мне.

Я прожил счастливую жизнь, полную радостных воспоминаний и беззаботности. Я не забираю с собой никакого имущества, поскольку никогда не придавал ему значения. Главным для меня всегда было стремление заработать твое доверие и одобрение, стараться быть послушным и вечно преданным. Единственное, что у меня есть и чем я дорожу больше всего, – это любовь моего хозяина, потому что никто не любил меня сильнее, чем он.

Когда меня не станет, а тебе случится подумать обо мне, не печалься – ведь я больше не страдаю от боли. Все болезни, которые возраст и обстоятельства обрушили на мое физическое тело, перестали меня беспокоить. Я наслаждаюсь ощущением встречного ветра и травы, щекочущей мне подушечки лап. Я дремлю, согретый солнцем, и сплю под звездным одеялом. И в этой радости ожидаю тебя.

Вспоминая те счастливые годы, что мы провели вместе, ты, наверное, думаешь, что меня никто не сможет заменить и что остаток твоей жизни тебе придется прожить без другого любимца и верного товарища. Друг мой, не пытайся заменить меня, ибо это действительно невозможно. Мы вместе росли и мужали, переживая тяжелые (и холодные) времена. Но не лишай себя тепла и любви, которые сможет тебе подарить новый товарищ. Мне не хотелось бы, чтобы ты жил одиноким.

А главное, помни, дорогой мой хозяин, я всегда буду с тобой, в твоем сердце и в памяти. Ибо то, что было у нас с тобой, неповторимо и непреходяще. И если ты вдруг ощутишь прикосновение к твоей коже холодного носа, а рядом не будет ни одного животного, знай, что это я приветствую тебя.

Сейчас Биллу Безансону намного лучше. Страх и ощущение безысходности, возникшие в его душе в связи с катастрофой 11 сентября 2001 года, заставили Билла обратиться за консультацией в местный центр помощи ветеранам, где ему помогли преодолеть тяжелые воспоминания о войне во Вьетнаме и особенно о сентябре 1968 года. У него был синдром «сражайся или беги», столь распространенный среди людей, переживших тяжелую психическую травму, реакция организма на подсознательную уверенность, что мир полон опасности, что для того, чтобы уцелеть, ты должен или бежать, или защищаться. И более тридцати лет Билл Безансон убегал от страха.

– Что бы вы рассказали мне о своей жизни до этого прорыва?

– Я бы просто не стал с вами разговаривать.

Вот так это было.

Спустя несколько месяцев, в конце 2001 года, Билл ушел на пенсию. Он взял в дом еще одного котенка, чтобы тому, которого он принес домой во время болезни Спуки, не было одиноко. После долгих лет скитаний по съемным квартирам он стал совладельцем дома на северо-западе штата Вашингтон. У него больше не возникает стремления уйти бродяжничать, и в сентябре того же года он один покрасил весь дом. Это занятие отвлекло его и успокоило.

В 2002 году он купил себе дом около Мэпл-Фолс, Вашингтон, в маленьком городке недалеко от горы Бейкер и границы с Канадой. Он по-прежнему не думает, что обзаведется женой, но теперь у него есть свой, настоящий дом и друзья-соседи. Они называют его наш мистер Хелпфул. Он построил крыльцо для соседа, сражающегося с раком. Возит по делам другую соседку, бывшую учительницу, которой девяносто восемь лет, ослепшую в результате возрастного заболевания глаз. Десять лет назад, после долгих мучений, от рака скончался его отец. Он рассказывал медсестрам единственную историю – о любви к его сыну одного енота, который спрыгнул к нему с высокого дерева, чтобы поздороваться, и принес на крыльцо своих детенышей, чтобы познакомить с ним. Но теперь Билл восстановил отношения с матерью и два-три раза в неделю звонит ей в Мичиган.

Время от времени он приглашает к себе друзей: знакомых пенсионеров, соседей, людей, с которыми общался по работе за последние несколько лет. Они весело проводят время. И в какой-то момент кто-нибудь обязательно наклонится и потрет щиколотку. «Мне показалось, я что-то почувствовал, – объясняет гость, видя, что на него смотрит Билл. – Ощущение, что коснулся чего-то холодного. Но там ничего нет».

Билл ничего не говорит, но он знает, что это было.

– Это мог быть Зиппо, – говорит он мне, но я вижу, что это он от доброты по отношению к старому другу. В глубине души он знает, что это было прикосновение холодного носа Спуки. Кот не оставляет его. Он по-прежнему приходит иногда к нему, чтобы поздороваться. Он ждет, когда Билл придет домой.

Глава 4
Табита, Буги, Гейл, Би-Джей, Чимили, Кит, Мисс Грей, Майра, Миднайт и другие

«Когда я читала Вашу книгу, мне подумалось, какая получилась бы интересная книга, если бы я вела дневник о нашей жизни здесь, на острове Санибел, во Флориде. Мой муж заведует местным курортом, а я занимаюсь резервацией номеров и регистрацией гостей. Однажды вечером мы с ним гуляли, и одна очаровательная кошечка шла за нами до самого дома, ну и, конечно, я ее накормила, а она, естественно, стала к нам приходить… Одним словом, вскоре у нас насчитывалось 28 кошек».

Очень нравится мне остров Санибел во Флориде. Мне приходилось разъезжать по всей стране для участия на конференциях библиотекарей – и все они проходили очень интересно и весело, – но, на мой взгляд, с этим замечательным островом ничто не может сравниться. Благодаря моему брату Майку, который дружил с бывшим управляющим курортом «Премьер Пропертис оф Пойнт Санто де Санибел», я отдыхала там больше двадцати лет. И даже находилась на острове через неделю после смерти Дьюи. Дочь Майка выходила замуж, и я уже собирала вещи для поездки, когда мне позвонили и сказали, что Дьюи как-то странно себя ведет.

Я примчалась на машине в библиотеку и отвезла его к ветеринару. Я думала, причина его плохого самочувствия в запоре, что нередко случалось с нашим стареньким котиком. Но доктор заговорил об опухоли, раке, сильной боли и отсутствии надежды. Я была просто потрясена, раздавлена! Но, посмотрев в глаза Дьюи, поняла, что все это правда. Он скрывал от меня свои страдания в течение многих недель, возможно, месяцев, но больше уже не мог и просил у меня помощи.

Я подписала нужные документы, взяла его на руки, прижала к своей груди… Я смотрела, как закрылись его глаза… Потом, оглушенная утратой, организовала кремацию. Все еще находясь в каком-то тумане, я вернулась домой, закончила упаковку вещей, заехала за отцом, и мы отправились в Омаху. Там я вбежала в дом моей дочери, крепко обняла моих внуков-близ-нецов, и все вместе мы очертя голову помчались в аэропорт и ворвались в самолет за две секунды до взлета. Тут у наших близнецов, которым было всего по два годика, заболели ушки, и нам пришлось отвлекать их соком, цветными мелками и ласково прижимать к себе, пока самолет не набрал высоту и выровнялся. Когда, наконец, я отдышалась, где-то над

Миссури, я взяла с соседнего кресла старый журнал. Кто-то уже заполнил кроссворд – карандашом, фу! Но на другой странице я увидела фотографию кошки и разрыдалась. Я не могла унять слезы до самого острова Санибел.

Лучшего места для человека, убитого скорбью, не существует. Остров Санибел и особенно курорт «Премьер Пропертис оф Пойнт Санто» – самое успокаивающее место на свете. Морской берег с ослепительно-белым песком практически всегда тих и пустынен. Правда, там встречаются злые крошечные создания, безжалостно жалящие вас в пятки. Но это совсем незначительная цена за этот рай на земле, где можно бродить – лучше в шлепанцах – вдоль моря, подбирая причудливо изогнутые раковины кораллового цвета, или сидеть на балконе, глядя, как вдали мать-дельфиниха и ее детеныши резвятся и выпрыгивают из воды. Мне нравится отдыхать под перекличку пересмешников. Один кричит: «Что?» (думаю, это самец), а другой, видно самка, отвечает: «Ух-ух!» Даже четырехфутовый аллигатор в этом месте поражает своим спокойствием и безмятежностью. Я не раз видела, как он лениво ползет через лужайку к морю, не обращая ни малейшего внимания на шезлонги.

А эти закаты! У нас в Айове лишь изредка в конце дня небо на западе окрашивается полосами розового, оранжевого и золотого цвета. Здесь же, на острове Санибел, ты каждый вечер имеешь возможность любоваться роскошным зрелищем заходящего светила в окружении пылающих облаков, которое медленно садится в изумительную синеву вод залива, а вместо него на небе зажигаются огромные звезды. Ты смотришь в небо, сидя на пляже или на балконе за чашечкой кофе, и чувствуешь себя свободной и счастливой, восторгаясь неиссякаемой красотой природы и испытывая благодарность за великолепное завершение еще одного прекрасного дня.

Во всяком случае, при нормальных обстоятельствах. Но мне предстояло помогать готовиться к свадьбе, встречаться с дальними родственниками, которых нужно было развлекать, поэтому эта неделя после смерти Дьюи обещала стать настоящим безумием, едва ли не более тяжелым, чем потрясение от его кончины. К счастью, моя внучка Ханна отвлекла меня от скорби своеобразным детским способом – заразила гриппом. Большую часть недели я лежала рядом с Ханной и смотрела мультики, и провела больше времени стоя на коленях над унитазом, чем любуясь игривыми дельфинами. Я была слишком слаба, чтобы разговаривать по телефону, смотреть новости по телевизору или заглядывать в электронную почту (мне едва хватило сил следить за приключениями Доры Исследователя Животных – Ханна обожала эту игру), поэтому я даже не догадывалась, что Дьюи приобрел бешеную популярность, в результате чего в библиотеке не умолкают телефонные звонки. Я могла только смотреть из окна на океан, осознавая ничтожность человека и испытывая удовлетворение при мысли, что ванная так близко от телевизора. Даже если тебя по пять раз в день одолевают приступы рвоты, на свете нет более умиротворяющего места, чем остров Санибел.

Так что я отлично понимаю Мэри Нэн Эванс, когда, увидев Санибел в первый раз, она грустно подумала: «Я никогда не смогу себе позволить жить здесь!» Ведь рай издавна предназначался для богатых и могущественных, а Мэри Нэн, как и я, была девушкой из маленького городка, расположенного на Среднем Западе. Ее муж Ларри, работник технического обслуживания больницы в Вэверли, Миссури, получил звание «служащий года» от западного района штата и в качестве приза – отдых на четыре дня на этом маленьком островке у юго-западного берега Флориды. До этого Мэри Нэн уже бывала во Флориде – ее тетушка жила в Форт-Майерс, выше по берегу, – но ничего подобного этой узкой живописной полоске зелени в обрамлении сияющего синего неба и сверкающей лазури моря ей не приходилось видеть. Маленькие беленькие домики, виднеющиеся на горизонте, казались легкими облачками. И когда она ехала по длинной дамбе, соединяющей остров с материком, она твердила себе: «Запоминай все, Мэри Нэн, потому что больше тебе здесь не бывать!»

Четыре года спустя, в 1984-м, они с Ларри оказались в этих местах, во всяком случае во Флориде. На этот раз они приехали не для четырехдневного отдыха, а в поисках работы. Поскольку у Ларри был пятнадцатилетний стаж работы в качестве техника, они не сомневались, что он без труда найдет работу в одном из многочисленных курортов, усеивающих побережье. К тому же курорты предоставляли своим работникам жилье, поскольку должность директора технической службы для комплекса зданий, полных туристов, которые не могут прожить не то что два часа, а и двадцати минут со сломанным аппаратом для льда, обязывает его находиться на работе двадцать четыре часа в сутки и оперативно реагировать на все претензии и самые непредсказуемые просьбы гостей. Но как только Ларри говорил, что у него есть кошка, ему вежливо, но твердо отказывали: животные на территорию курорта не допускаются.

О том, чтобы отказаться от Табиты, обожаемой сиамской кошки, речи даже не шло. Супруги забрали ее к себе пятнадцать лет назад, в 1969 году, когда Ларри под конец своей воинской службы находился в Калифорнии. Перед самым Днем благодарения Мэри Нэн увидела в газете рекламу: предлагаются новорожденные котята. У них было всего двадцать долларов, накопленных в результате строжайшей экономии из жалованья военнослужащего, но Мэри Нэн уговорила мужа сходить посмотреть котят. Как только они вошли в квартиру, из дальней комнаты к ним навстречу выкатился целый клубок крошечных сиамских котят. Большинство едва передвигались на дрожащих лапках, но один котенок подошел прямо к Мэри Нэн и упал в ее подставленные руки. Она прижала его к груди, и он вытянулся и лизнул ее в подбородок.

– Вообще-то мы хотели девочку, – сказала она хозяйке.

– А это как раз девочка! – улыбнулась та.

Мэри Нэн отдала женщине десять долларов на расходы, связанные с содержанием кошек, и принесла Табиту домой. Основную часть оставшихся денег она истратила на покупку поддона и кошачьего корма. В тот День благодарения Мэри Нэн и Ларри Эванс сидели за столом и перед ними стояли два накрытых подноса. Мэри Нэн смутно вспоминает, что на них, кажется, были индейка с соусом и вишневый пирог. После покупки еды кошке только такой обед они и смогли себе позволить.

Но Табита стоила любых жертв, ведь она оказалась такой красивой, такой кроткой и ласковой. Она никогда и ничего не просила, кроме еды, причем самым нежным и деликатным мяуканьем. Никогда не проявляла грубости по отношению к гостям или рабочим, но предпочитала общество своих «родителей». Поселившись в доме, Табита жила спокойно и безмятежно. Подолгу спала, нежилась на диване или в кресле. Она позволяла Ларри чистить пылесосом свою шею и головку – да, да, шлангом пылесоса, – закрыв глаза, пока воздухом всасывало в шланг ее линяющую шерсть. «Она даже с мышкой подружилась», – с восхищением сказал мне Ларри. Не один раз он заставал ее в гостиной, где она невозмутимо смотрела, как престарелая, с седыми усами мышь (если верить Ларри, который, очевидно, разбирается в мышиных усах), мелко перебирая лапками, трусит к своей норке. Понятия не имею, как могла с этим мириться Мэри Нэн. Я бы потребовала, чтобы кошка или хотя бы Ларри избавились от этой мыши. Но она никогда не ставила в вину Табите этот акт милосердия. Каждую ночь кошка укладывалась спать между Ларри и Мэри Нэн. Проснувшись среди ночи, она частенько находила Табиту сидящей у нее на груди и пристально смотрящей ей в лицо. И конечно, без пойманной мышки.

Мэри Нэн никогда не скрывала ни от себя самой, ни от Ларри, ни от друзей, какое место занимает в их семье Табита. У них с Ларри не могло быть детей (как и у Табиты, хотя это решение было принято ее хозяевами), и Табита была им вроде дочери, с которой им не приходилось ссориться, уговаривать, чтобы она не встречалась с этим «плохим мальчиком», на которого засматриваются все девушки. Какое-то время Мэри Нэн даже носила Табиту в одеяльце, которое связала для нее самой бабушка.

Но кошки – не дети, и в квартире на военной базе их не разрешали держать, поэтому Мэри Нэн скрывала Табиту от соседей. Когда ей нужно было отвезти Табиту к ветеринару, она выносила ее к машине не в переноске, а в бумажном пакете с ручками, в каких носят покупки. И Табита никогда не протестовала, больше того, эти пакеты стали ее любимой игрушкой: она могла часами кататься по полу, засунув голову в пакет. Еще она очень любила автомобиль и мяукала, стоя у двери и упрашивая отнести ее в машину. В хорошую погоду, какая по преимуществу и стоит в Южной Калифорнии, Мэри Нэн оставляла Табби на заднем сиденье, которое она изодрала своими коготками. Табби обожала жить в машине, довольствуясь небольшим количеством корма и водой.

Но к тому времени, когда супруги отдыхали те четыре дня на острове Санибел, Табби уже состарилась. После того как Ларри оставил службу в армии, они вернулись в его родной город Карролтон в Миссури с населением всего четыре тысячи человек, где он и познакомился с Мэри Нэн на катке; ей было шестнадцать, а ему только что исполнилось двадцать лет. В Миссури Ларри работал в технической службе, Мэри Нэн занималась домашним хозяйством, и оба были довольны своей жизнью. Однако холодные зимы плохо влияли на состояние суставов Табби, и через добрых двенадцать лет она стала сдавать. Мэри Нэн расстелила на полу перед обогревателем шерстяное одеяло, связанное бабушкой Ларри, и Табби лежала на нем, но эта сауна не помогла ее больным суставам. Супруги нежно любили Табби и тяжело переживали резкое ухудшение ее здоровья.

Ни при каких обстоятельствах Ларри и Мэри Нэн не расстались бы с Табби. Ни на месяц, ни на неделю – даже если это означало конец мечтам Мэри Нэн жить во Флориде (а это была ее мечта, а не Ларри) и долгий обратный путь в Карролтон.

– У меня осталось еще одно место, – сказал жене Ларри после двух недель поисков работы. – Если и на этот раз ничего не получится, придется вернуться домой.

Он позвонил и сказал:

– Только должен сразу вас предупредить: у меня есть кошка, и я не собираюсь ее бросать.

– Ну и что? – ответил человек на другом конце провода. – У меня у самого две кошки.

Спустя несколько недель Ларри, Мэри Нэн и Табби Эванс перевезли свои вещи в маленькое бунгало напротив курорта «Колони Ресорт» на острове Санибел. Только теперь Мэри Нэн поверила, что будет жить в этом райском месте. Курорт находился на восточном, жилом краю острова, в стороне от переполненных туристами магазинов и высотных строений. Отдельные бунгало и домики на две-три семьи, окруженные живыми изгородями из кустарника, уютно расположены на зеленых лужайках «Колони Ресорт» с извилистыми дорожками и высокими пальмами. Для спуска на широкий пляж из ослепительно-белого песка к сверкающему лазурью Мексиканскому заливу служил специально возведенный над поросшими редкой растительностью дюнами дощатый настил, променад, длиной шестьдесят футов. От берега по короткой дорожке можно было попасть к мысу острова с его знаменитым маяком. После захода солнца черное небо усеивали мириады звезд – здесь не позволяли зажигать уличные фонари, чтобы люди могли без помех любоваться ночным волшебством острова Санибел. Благодатный климат помог значительно окрепнуть пятнадцатилетней Табби с ее застарелым артритом. Мэри Нэн сменила джинсы на шорты, приобрела велосипед с толстыми шинами, с укрепленной впереди корзиной, и повсюду разъезжала с Табитой. Пока они неторопливо ездили за покупками, Ларри затягивал москитной сеткой веранду в задней части бунгало. И теперь после напряженного сидения в корзине на велосипеде (этот ветер так треплет кошачью шерсть!) по утрам Табита нежилась там целыми днями, греясь на солнышке и освежаясь прохладным ветерком. Мэри Нэн и Табби подолгу сидели рядышком на этой уютной веранде, Мэри Нэн со своим вышиванием, а Табби – просто наслаждаясь покоем.

Возможно, вид блаженно отдыхающей на веранде Табби привлек маленькую пятнистую кошку, а может, явная любовь (и пища), которой Мэри Нэн одаривала свою любимицу. Впрочем, это было неизбежно. В 1980-х годах Санибел буквально кишел бродячими кошками. Они встречались на каждом шагу: шныряли в кустарнике вдоль улиц, бродили вокруг жарившегося на решетке мяса на заднем дворе, пробирались в высокой траве, покрывающей пустые участки, которые с годами застроились виллами с видом на море, отелями и многоэтажными жилыми домами. Возможно, пятнистая кошка просто искала более легкий способ существования в этом раю, когда однажды ночью пришла следом за Мэри Нэн и Ларри к их дому. Проникнуть на веранду она не могла, но стоило им выйти из дома, как они натыкались на сидящую у дверей кошку.

– Пожалуй, дам этой кошке молока, – сказала Мэри Нэн мужу спустя несколько дней. Бедняжка была худой и пугливой, как птица-перевозчик, но с тех пор, как Мэри Нэн стала ее кормить, уже не уходила.