Текст книги "Сизая цекропия (СИ)"

Автор книги: Вика Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Сизая цекропия

Пролог

Летняя гроза – поистине прекрасное явление. Особенно если вы укрыты в уютном доме и вам не нужно беспокоиться о своей безопасности. Чего нельзя сказать о водителях и пешеходах, чьи жизни действительно подвергаются риску. Только если они с самого начала не нацелены кого-то убить.

Несмотря на почти белую пелену, застелившую взор, Роза смогла заприметить свою цель на обочине. И просто обезумела от ярости. Пальцы мертвой хваткой вцепились в руль, словно когти стервятника в падаль, и она резко повернула вправо, направляя машину в сторону сестры. Та успела лишь обернуться и увидеть через мокрое стекло ее глаза: буйные, свирепые, с блеском наслаждения и победы.

– И сдохни так же! – взвыла Роза, вдавив педаль газа в пол.

Все произошло за секунды, но так отчетливо врезалось в память: мощный удар в ноги, хруст костей и глухой женский крик, замедленный полет и жуткой силы удар в область спины, из-за которого резкая боль горячим током обожгла все тело, казалось, разъедая его изнутри…

А ведь правду говорят, что на пороге смерти перед глазами проносится жизнь. Только в данном случае она думала, что уже попала в ад, дабы переживать этот кошмар снова и снова. Слабость – не порок, но время способно исказить любое проявление человечности.

Будучи наивной девочкой она считала, что мир прекрасен. Этот большой мир, наполненный всевозможными красками, эмоциями и чувствами, она полагала, был таким же, как ее городок: такой родной, живой, открытый, готовый всегда протянуть руку помощи и поддержать тебя. Но, как известно, жизнь далека от этого невинного представления. Со временем это стало ясно и ей. Правда, не так, как хотелось бы.

Она жила в месте, названном в честь священнослужителя Карла Прометьева, занимавшегося реконструкцией церквей после войны. Это был самый маленький городок во всем штате, который населяла небольшая славянская община, но именно поэтому все знали друг друга и хорошо ладили. Прометьево являлся уникальным местом. Не в плане каких-либо городских строений, архитектурных памятников и достопримечательностей – дело было в самосознании людей, их взглядах на жизнь, отношении друг к другу. Там не существовало понятия «твоя» проблема. Вообще, обращение на «ты» никогда не употреблялось в качестве принижающей, вызывающей или подчеркивающей составляющей любой сферы жизни. Никто не говорил: «ты» нас опозорил, «ты» не понял, «ты» не смог… Только: «мы» не научили, «мы» не объяснили, «мы» не сумели. Никто никого не использовал. Все вместе, все поддерживали друг друга. Не существовало никакого равнодушия. Вот настолько у всех были теплые и родные отношения. Она, будучи совсем маленькой, даже считала, что все жители были одной большой семьей. Звучит абсурдно, но ты не представляешь, как это влияет на сознание. Как это влияет на чувство защищенности, чувство ответственности. Ты будто часть единого организма. И чуткая совесть не позволила бы воспользоваться таким образом мышления в угоду себе. Но не скрою, индивидуалисты там тоже имелись. И это нормально. Многие уезжали из города. По разным причинам. Но если они возвращались, через любой промежуток времени, отношение к ним ничуть не менялось. Можно было спокойно уехать и вернуться в город в любое время. Семья всегда остается семьей, даже на расстоянии.

Когда жизнь наполнена любовью, заботой и поддержкой, в ней не нужно что-то менять. В том месте возможно было стать счастливым. И она безумно жалела, что ей не удалось прожить там свою жизнь. Ведь дальнейший путь показал, что свои же, напялив шкуру овцы, умело дурачат, предают, пренебрегают, ненавидят… В мире уже нет того единства. Лишь медленно расползающееся равнодушие – смертельная гнойная язва будущего.

В свой восьмой день рождения она проснулась не от ласковых слов матери, а от жутких криков и незнакомого звенящего шума. Она еще не успела встать с кровати, как в комнату ворвалась испуганная мать. Девочке еще никогда не доводилось видеть ее такой: бледная, дрожащая, вспотевшая, с отчетливо видимой пульсацией вен на шее и висках. Незнакомыми, даже чужими холодными руками она крепко схватила ее и потащила вниз, совершенно не замечая, что та, не поспевая, цеплялась почти за каждую ступеньку и просто уже ехала на содранных коленках. Но уже в самом низу, в холле, она резко остановилась и начала пятиться назад, прижимаясь спиной к голове дочери.

Шаги. Тяжелые громкие шаги в их доме. Девочка не видела, только слышала чужой хриплый приказывающий тон:

– Туда.

– Нет. – Мать резко схватила дочь, подняла ее на руки и прижала с такой силой, будто хотела задушить. – Н-нет, – пыталась твердо ответить она, но через боль, которую доставляли ее ногти, беспощадно впиваясь в нежную детскую кожу, девочка чувствовала, как дрожал ее голос, как она пыталась сдержать всхлипы, как поднималась ее грудь, как холод ее тела сменился жаром.

Шаги. Громкий хлесткий удар прошел совсем рядом. Вскрик матери – и вот уже девочка оказалась на полу рядом с неподвижно лежащим телом, раскинувшим руки, которые совсем недавно держали ее. Руки…

«Почему они не двигаются? Почему я уставилась на висок матери, ставший багрово-синеватого оттенка? Почему не сопротивлялась, когда меня тащили на улицу? Шок?»

Нет, в будущем она сполна испытает это состояние на себе, как и оцепенение от ужаса, но тогда были не те ощущения. Скорее, это было… непонимание. Да, она просто не понимала, что происходит, почему все изменилось, почему нет ничего знакомого? Поэтому и позволяла внешним факторам вести себя туда, куда они желали.

Привести девочку в чувство смогла ее старшая сестра. Сара отыскала ее среди других детей, которых неизвестные люди отводили в дом бабушки Норы, управляющей кондитерской.

«Ох, помню, как мы воровали у нее блинчики с кухни».

– Марк, почему?! – раздался знакомый голос во дворе. – Почему? Ответь!

Вскоре зашумела собранная вместе толпа.

– Зачем? – слышался жалобный плач кухарки из столовой.

– Мы же заодно! – кричал владелец автолавки.

– Для чего, – растерянный голос отца, – ты привел их?..

Выстрел. Второй. Женские крики. Все опустились на землю. Ее тело тоже будто магнитом тянуло к полу. Ноги подкосились. И вот она уже сидела на коленях в объятиях сестры. Что-то теплое капало ей на макушку, но Сара не дала узнать, что это, – только сильнее прижала к себе. Она долго ничего не говорила, и девочке приходилось лишь слушать отчетливый стук ее испуганного сердца и ощущать лихорадочную дрожь ее тела.

Движение и шум на улице почти прекратились, только с некоторой периодичностью доносились протяжные стоны и тяжелые вздохи.

– Помнишь, – будто в пустоту спросила сестра, – как мы у Норы таскали блинчики прошлым летом?

«Ты тоже это вспомнила?» – ее изумленные глаза устремились к непроницаемому лицу Сары.

– Я отвлекала ее звонками в дверь, а ты в это время хватала блин, забравшись через форточку. А когда она возвращалась, то никак не могла понять, куда пропадает еда. И снова принималась за готовку. Помнишь же?

– Да, – наконец выдавила она из себя первое за тот день слово.

– Давай повторим? Я буду прикрывать вас здесь, а ты с детьми выберешься через окно на кухне. Ящики еще стоят там, поэтому спуститесь без проблем. Направляйтесь в лес, там недалеко есть река, помнишь? Если идти по течению, то сможете добраться до Бривеска. Поняла? – Сестра схватила ее за плечи и притянула к себе так, что их лбы соприкоснулись. – Все поняла?

– Да, – небрежно кивнула она в ответ.

Подходящей комплекции были Джейн, ее одногодка, дочь Коилов – владельцев небольшого зоомагазина; а также Эрик и Николас, сводные братья, дети вдовца и вдовы, решивших помогать друг другу после трагедии на фабрике, унесшей жизни их супругов. Такой группкой они незаметно стали продвигаться ко входу на кухню. Пробравшись в самый конец толпы и спрятавшись за спинами детей постарше, они, дико испуганные и растерянные, ни на секунду не сводили взгляда с Сары, считая ее единственным помощником и спасителем, точно знающим, что делать. Как только сестра давала сигнал, взмах руки за спиной, один из них прошмыгивал на «территорию бабушки Норы».

Помню, как Джейн уже лезла на столешницу и случайно зацепила перечницу, которая покатилась по столу и точно бы разбилась о пол, если бы ее ловко не поймал Николас. Чтобы не рисковать, дети предварительно убрали все, что могло им помешать. Это помогло. По крайней мере, на кухне они не издали ни единого лишнего звука.

Она выбралась на задний двор первая, проверяя прочность и устойчивость ящика. Без проблем вылез и Эрик. Джейн, несмотря на страх и сомнения, тоже справилась. Да и у Николаса все складно получалось, но неожиданный громкий выстрел заставил его вздрогнуть и, отпустив руки, рухнуть на ящик. Те секунды, которые показались вечностью, они стояли как вкопанные, прислушиваясь к каждому звуку и ожидая, что сейчас их вот-вот схватят. Грохот в доме, звук бьющегося стекла и плач детей заставили их тут же ринуться с места и бежать. Бежать в лес. Прорываться сквозь заросли кустарника, раздирающего острыми ветками их нежную кожу, спотыкаться, падать, снова вставать, бежать, сдерживая плач и крики, так жаждущие вырваться из груди.

В панике они слегка разделились, но боковым зрением девочка видела их, уставших, испуганных, и все же продолжавших двигаться вперед. Но появилось что-то новое. Ощущение опасности за спиной. Она видела, как нечто темное, расплывчатое появляется из ниоткуда, хватает сопротивляющихся, кричащих, ревущих детей и быстро растворяется, словно туман. Это странное и пугающее «нечто» привлекло все ее внимание, заставив позабыть о рыхлой мягкой земле у реки. Сделав неосторожный шаг, она поскользнулась и тут же оказалась под властью течения. Ее инстинктивное стремление выбраться оказалось недостаточным: течение было слишком сильным, а попытки ухватиться за что-нибудь не увенчались успехом. Маленькие ручки отчаянно пытались справиться с бурной рекой, но хаос стихии полностью поглотил ее. Последнее, что она запомнила, как что-то сильно сдавило внутренности, из-за чего тело оцепенело. А после ее окутала плотная, густая тьма. Она думала, что это конец… Но, как оказалось, это стало началом моего перерождения.

***

Девочка очнулась в Рудневской больнице. Почти сразу после пробуждения, придя в чувство, она начала цепляться за халаты медсестер и со слезами на глазах вопить: «На Прометьево напали! Помогите!» Но они лишь непонимающе смотрели на рыдающего ребенка, пытались успокоить и больше совершенно ничего не предпринимали. Из-за их равнодушия у нее началась паника. Она вырвалась из больничной палаты и силилась найти хоть кого-то, кто поможет. Но санитары быстро схватили ее и, игнорируя ярые попытки вырваться из их цепких лап, ввели успокоительное, быстро погрузившее в «пустой» сон.

Совершенно потеряв счет времени, девочка не различала ни дня, ни ночи, будто находилась в состоянии транса. Даже после визита следователей особо ничего не поменялось. Они только расспрашивали о произошедшем в Прометьево, но на ее вопросы не отвечали. Хотя их молчание и стало ответом. Однако все подробности она узнала из газеты, которую читала женщина больному старику в соседней палате. Вскоре громкий заголовок – «Выживший житель сожженного города», – распространился по всей больнице, где почти на каждом шагу обсуждали совершенное зверство. Ходили слухи о каком-то культе или вызове Сатаны, но ее тогда это мало интересовало. Ведь люди уже мертвы, так нужно ли искать причину? Так ли это важно? Ей-то что теперь делать? Куда идти? Место, которое было ее домом, которое, она полагала, им и останется, теперь уничтожено, стерто, удалено с карты, будто и не существовало его вовсе. Но ведь было, она помнит! Совсем недавно у нее была самая лучшая семья в мире, самый лучший дом, а теперь единственное, что осталось, – горстка воспоминаний, которые до конца жизни будут отдавать горьким, пепельным привкусом.

Через месяц из больницы девочку направили в детский дом, но и там она долго не задержалась. Вскоре ее приняли к себе Стейневы. Эта семья пользовалась большим уважением в Рудневе. Ее новый отец Джонатан был прокурором, мать Катрин – председателем Совета школы, захватившая всю власть над другими женщинами (следовательно, имела влияние и на их мужей), а также ее сестра-ровесница Роза, сильно избалованная своими родителями. Точнее, избалованная их деньгами, ведь присутствовали они в ее жизни так же часто, как пустыня превращалась в цветущую саванну.

Первый месяц жизни в новой семье был… нормальным. А вот душевное состояние девочки – нет. Она стала забитой, замкнутой, бесхарактерной куклой, которую куда позовешь, туда и пойдет, которой скажешь сесть, она послушно сядет, вот только говорить не просите – батарейки сели. Хотя такой образ жизни растения ей не особо-то и претил, просто все оказалось гораздо сложнее.

Очередной ниспосланный в ее жизнь кошмар начался с разбитой тарелки. Утренний воздух внезапно разорвал резкий звук – дикий рев мотоцикла, – сильно испугавший чуткую девочку. Лязг бьющегося фарфора каким-то образом услышала и Роза, в это время устроившая мини-дискотеку у себя наверху. Сестра спустилась гораздо быстрее, чем она успела собрать все битые кусочки. Конечно же, девочка попыталась извиниться за свою неуклюжесть, но та в ответ лишь демонстративно наступила ногой ей на руку, в которой еще оставались осколки. Острая, нестерпимо жуткая боль тут же опалила кожу, вырвав истошный крик из груди. За доли секунды из ладони начала сочиться кровь, медленно растекаясь по кафельной плитке. Насладившись забавным зрелищем, Роза мило улыбнулась: «Извинение принято». Но уходить девчушка даже не собиралась. Она села за стол, начала поглощать сладости из хрустальной конфетницы и, выбрасывая противно шуршащие фантики на пол, стала пристально наблюдать за реакцией нового «предмета» в доме.

– Эй, лже-сестра, – начала она, дожевывая очередную конфету. – Говорят, твоя семья покончила с собой. Что так? Не было сил тебя терпеть?

«Просто убирай осколки, просто уби… Ай! Опять порезалась. Нужно взять веник», – девочка продолжила заниматься своим делом, стараясь абстрагироваться.

– Ты оглохла?! – Роза начала злиться. – Или не хочешь со мной разговаривать?

– Их убили, – сухо ответила она.

– А? Хотя какая разница? – безразлично отмахнулась та. – Теперь ты живешь в моем доме, поэтому должна слушаться, ведь твое содержание обходится нам недешево. – Роза вытерла перепачканные в шоколаде руки о скатерть, громко отодвинула стул, заставляя ножки скрипеть о кафель, и направилась к выходу. – Так что будь благодарна, – ехидно бросила она напоследок.

Скорее, ее тон, а не слова, заставили девочку чувствовать себя еще более жалкой и никчемной. Она держалась до последнего, пока не хлопнула дверь комнаты на втором этаже, а после ее «прорвало». Слезы ручьем полились из глаз, образовавшийся в горле ком мешал тихо плакать, ей то и дело приходилось втягивать в себя больше воздуха, но вместе с этим из нее вырывались хрип и жалобный скулеж. Упершись в шкафчик стола, она сползла на пол, обхватила колени руками и очень-очень сильно прижалась к ним, пытаясь тем самым заглушить свои стоны. Голова мучительно пульсировала, сердце ломилось сквозь ребра, порезы болезненно кровоточили, а внутри все сжалось так, словно нанесли серию ударов «под дых».

– Мам-ма. Мамочка! – хрипло выла она. – Мама!..

Горло резало, в глазах темнело, сильная сдавливающая боль в груди мешала дышать, а из-за слез, попавших в раны, они начали еще больше ныть, колоть и жечь.

– Хватит. Хва-а-атит, – скулила она на полу, купаясь в собственных мучениях. – Больно. Мамочка. Мне больно!

– Что ты делаешь? – На кухню вошла Катрин, держа наполненные бумажные пакеты в обеих руках. – Что ты натворила?! – воскликнула она, осматривая беспорядок в совсем недавно вычищенной до блеска кухне.

Затем девочка получила еще и от Катрин. Правда, кажется, она жалела об этом, ибо в дальнейшем именно Катрин пыталась разговорить, повеселить и хоть как-то приободрить девочку. Хоть все ее попытки выходили неловкими, а иногда даже и неуместными, но все равно это было искреннее желание и реальная трата драгоценного времени. Что очень не нравилось ее родной дочери. И девочка в итоге оказалась словно между двух огней. И у каждого из них была своя правда.

Хуже всего оказалось в новой школе. Она стала игрушкой, зверьком, слугой и далее по списку для умницы Розочки. Сложно вначале было научиться подделывать ее почерк: эта королевна одно предложение полчаса писала. Может, все эти закорючки и лишние псевдо-аристократические завитки появились неслучайно? Но, как говорится, если долго мучиться… Вскоре девочка освоила ее «корявки». Еще повезло, что они учились в одном классе, а так бы пришлось по двойной программе вкалывать.

Впрочем, чем старше они становились, тем интереснее были развлечения Розы. Как-то ее извилины придумали оригинальную игру: «Унизь сестренку». Самой надоело – привлекла всех. Надо ведь иногда и фанатов баловать. А их нашлось немало: Розочка пользовалась большим авторитетом в школе. Вернее, авторитет был у ее матери, председателя Совета школы. А из-за чрезмерного помешательства на кружках и секциях никто не хотел, чтобы им урезали бюджет или вовсе распустили, поэтому к игре подключились многие. Кто выиграет, сможет пообедать с Розой и ее свитой за одним столом, что было крайне почетно. Ура! Ведь можно быстро подняться из грязи в князи, а для многих почему-то это крайне важно, чуть ли не мечта.

Что с девочкой только ни творили, только что головой в унитаз не пихали. Хотя с туалетом были «хорошие» воспоминания, такие как, например, сломанный об раковину нос, синяки от ударов дверью, вывих плеча – дважды. А когда мальчики достигли пубертатного периода, их действия начали носить немного иной характер. Так ее чуть не изнасиловали. Прямо все в том же туалете. И именно с того дня она поняла, что нужно бояться всех: животных, монстров, людей… Всё и вся могут в любой момент повернуться к тебе на сто восемьдесят градусов и нанести удар. Физический или моральный – не столь важно. Важно то, что этот момент просто мастерски подбирается неведомыми силами. А все для того, чтобы причинить боль, когда ожидаешь этого меньше всего.

Правда, до сих пор не верится, что от той мерзкой участи девочку спасла Роза. Она прогнала мальчишек и отвела сестру в медпункт отсыпаться до конца уроков. Только вот кто же после такого уснет? Не знаю, что двигало Розой в тот момент: здравый смысл, человечность, жалость или, может, страх? Но тогда девочку это не особо интересовало. Главным было то, что «этого» не произошло. Хотя прозвучит абсурдно, но позже она думала, что лучше бы это случилось. Полагаю, она справилась бы с этим и позже проще перенесла бы то, что с ней сделали… Впрочем, что сейчас уж говорить? Таков удел – мы не можем видеть всей картины целиком. То, что сейчас мы считаем благодатью, может сменить свой облик и стать отчаянием, которое вскоре поглотит и уничтожит нас. А девочка думала, что отчаяние испытала тогда и, чтобы выбраться из него, решила просить о помощи. Ведь не было никаких гарантий, что та попытка не повторится вновь, что Роза снова окажется рядом и спасет. Но когда она рассказала все учителям и умоляла сестру все подтвердить, то никак не ожидала увидеть те глаза: большие кукольные глазки смотрели на нее с полным непониманием и отстраненностью. Именно те глаза сделали девочку лгуньей. После этого она осознала кое-что еще. С такой новой семьей жаловаться не было смысла: им все сойдет с рук. Особенно Розочке, которая прекрасно освоила технику «глупого личика и быстро хлопающих ресничек». И ей верили, ведь в глазах остальных она являлась ангелом из прекрасной любящей семьи. Честно, даже девочка бы ей верила, если бы не знала так хорошо. Лучше бы Роза свои силы в театральное искусство вкладывала: у нее был талант. Все-таки обманчива не только внешность, но и впечатление, которое складывается, когда человека видят только в обществе.

Все изменилось, когда в доме появился щенок золотистого ретривера, которого купила Катрин из-за возросшей тогда популярности этой породы. Обязанностей у девочки, конечно, немного прибавилось: кормежка, выгул, уборка. Но стало легче. В душевном плане. Когда заботишься о ком-то непоседливом, неуклюжем, несамостоятельном, автоматически появляется чувство ответственности, некой важности своей персоны. И это отвлекает. Ее отвлекало. А самое главное, у нее появился друг. Этот маленький комочек шерсти придал ей сил. Когда она смотрела на него, вновь появлялась надежда на лучшее. С появлением этого неугомонного лучика оптимизма и жизнерадостности, который, постоянно подскальзываясь на полу и падая, все равно бодро вставал и спешил узнавать новый мир, девочка тоже менялась: постепенно начала делать что-то по своей инициативе, не спрашивая у кого-то разрешения. Она стала более независимой.

С Феликсом они сразу сдружились. Псу нравилось проводить с ней время, а вот выходить на «показушную» прогулку с Катрин или Розой он не очень любил. Видя у одной из этих дам поводок, за десятки тысяч, между прочим, он старался спрятаться под диван, царапая при этом не менее дорогой пол. За что ему и доставалось. Доставалось, и когда пытался заступиться за девочку. Отучить его от этого не удалось, поэтому в дальнейшем, в случае очередной перепалки, она старалась запирать пса в других комнатах, чтобы стервятнички под властью гнева не вышвырнули его из дома. Она этого совершенно не хотела. Феликс был ей не только другом, но и отличным помощником. В выходные, когда все расходились по гостям или на шоппинг, пес помогал с уборкой: собирал разбросанные вещи, тащил корзину с грязным бельем в ванную комнату, подавал необходимые средства или тряпки. В общем, справляться девочка начала чуть быстрее, поэтому появилось время и на отдых. А он был просто необходим: нагрузки как дома, так и в учебе давали о себе знать. А она очень хотела, нет, желала хорошо окончить школу и уехать отсюда подальше.

«Ты сама построишь свою новую жизнь», – каждый раз перед сном повторяла девочка.

Однако осознание того, что она мало на что может повлиять в своей судьбе, еще не скоро появится в голове. А когда поймет, что втянута в игру высших сил, – будет уже поздно. Но до этого еще далеко, так что подростка заботили совершенно иные проблемы. В частности, материальные.

Деньгами сестры никогда обделены не были. Да и не каждый школьник мог тогда похвастаться личной банковской картой с почти неограниченной суммой денежных средств. Нюанс заключался лишь в том, что покупки должны были оставаться «прозрачными». То есть весь список трат всегда приходил Катрин на почту. Казалось бы, все просто. Но вскоре такой подход стал Розе не по душе. После потери девственности она быстро возомнила себя взрослой. А взрослые же могут позволить себе купить сигареты, алкоголь, презервативы… И чтобы родители раньше времени не узнали о ее довольно изменившемся образе жизни, Роза начала брать, в смысле красть, деньги у матери. Причем потом утверждать, что это была ее горячо любимая сестра. Но идея куколки оказалась вшивой: раньше она, возможно, и сработала бы, а теперь… Раз девочке влетало по полной программе за то, чего она не делала, так пусть хоть влетает за что-то. И она тоже начала таскать зеленые купюры. В этом деле ей помогал Феликс: он вытаскивал бумажник, пока девочка находилась в поле зрения семейки. И вот после очередного выговора, оплеухи и отправки в комнату, она услышала кое-что занятное. Катрин же не идиотка, наоборот, она была умной и сообразительной женщиной. И она знала, чьих это рук дело. Но в последний раз ее дочушка слишком загнула с суммой (хоть это была и не она). Помню, как Роза отчаянно пыталась оправдаться: сначала спокойно, потом более напористо и грубо, а затем ее крик прервал громкий шлепок. Да, кажется, миленькому личику досталось. Но моральному удовольствию девочки не было предела.

Все добытые деньги хранились в небольшой металлической шкатулке, купленной почти задарма на уличной барахолке, и прятались в таком месте, куда Стейневы уж точно не потянули бы свои чистые ручки, – туалетная вентиляция. Конечно, это могла быть любая другая вентиляция, просто именно в дамской комнате девочке можно было спокойно уединиться, не беспокоясь, что будут подглядывать или бестактно ворвутся без приглашения. Да, был даже период, когда ей наказали постоянно держать дверь в свою комнату открытой. И плевать, что она могла переодеваться, давить прыщи или заниматься еще какой-нибудь личной ерундой.

Правда, однажды ее тайник чуть не раскрыли, когда глупая ворона решила побродить по вентиляции. Сердце девочки просто остановилось, когда она вернулась с учебы и узнала, что ванную комнату заполонили спасатели, пытающиеся достать птицу под четким и непрерывным контролем главы семейства. Но сердце вновь бешено заколотилось (чтобы, должно быть, схватить инфаркт), когда она заметила на раковине, между жидким мылом и стаканом с зубными щетками, свою шкатулку! Девочку охватила самая что ни на есть настоящая паника: «Если все раскроется, мне так просто не удастся выкрутиться!»

Это была просто занимательная картина: спасатели следили за птицей, пытаясь аккуратно поместить ее в клетку, Джонатан следил за спасателями, а девочка – за Джонатаном. Точнее, за его эмоциями. Но, единожды бросив стандартный равнодушный взгляд, он больше не удостоил ее такой чести. И это показалось странным. Конечно, устраивать скандал при посторонних он бы точно не стал, но и одаривать воровку таким взглядом – тоже. Скорее всего, мужчина не присутствовал, когда доставали шкатулку. Ему в тот день часто звонили по работе, он мог отойти на пару минут, а спасатели, решив не вмешиваться в семейные делишки, просто продолжили свое дело, отложив важную для девочки вещь в сторону. И спасибо им за это. Хотя спасибо нужно и самим Стейневым сказать, ибо простые смертные не особо хотели с ними связываться, особенно в чем-то провокационном. А что, вдруг дочь знаменитого на несколько штатов прокурора оказалось бы наркоманкой, прятавшей дозу в толчке? В это скорее можно было поверить, чем в обычную нычку с парой сотен долларов. Так что после ухода «птицеловов», которых в обязательном порядке пошли провожать все члены семейства, девочка забрала шкатулку и перепрятала ее – не поверите – в вентиляцию, только уже в своей комнате. Да, оригинальностью она никогда не отличалась, но… А куда ж еще? С их ежемесячной генеральной уборкой, когда дом заполоняли роботы-горничные, которые даже одежду в шкафу по цветовому спектру развешивали, найти место для тайника было практически невозможно. А бездумно потратить деньги, что еще более рискованно, девочка не собиралась. Деньги всегда пригодятся. Это непрописная… или уже прописная истина?

Однако с Феликсом им все равно удалось немного повеселиться: сходили на ярмарку, вкусно поели и купили у уличного продавца кулоны на память. У пса на ошейнике дополнительно появилась круглая подвеска в виде солнца. А девочке приглянулось дугообразное крылышко, своими чешуйками напоминавшее крыло бабочки. Ей всегда нравились бабочки. Любые. Не только из-за их пестрой расцветки, разнообразных рисунков и узоров. Ей нравилось их живое, приземленное, но вместе с тем такое прекрасное движение при полете. Как говорится, можно смотреть бесконечно, как течет вода, горит огонь и сияет звездное небо. А ей было в удовольствие наблюдать за этими созданиями. Знаешь, что каждая бабочка летает по-своему? Это трудно заметить, но… потом уже не оторвать взгляд. Одна, будто мать пятерых детей, хаотично носится из стороны в сторону, пытаясь за всем уследить, ничего не забыть; другая, будто неуверенный подросток, мечется и сомневается в своих действиях: вроде бы уже решила улететь в другое место, ан нет, зависает в воздухе, возвращается и снова отдаляется; третья, как пожилая благородная дама, медленно, с некой важностью летит в одном направлении, точно зная, куда нужно держать путь. Каждая бабочка выбирает, как проживет свою короткую жизнь. И если она решила, то не отступит, даже если ее действия и приведут к скорой гибели. Да и она это будто знает, но это совершенно не мешает ей лететь вперед. Совершенно не мешает.

***

Спустя девять лет все шло по-старому, за исключением того, что Роза записалась на карате в местный спортивный центр. Можно было подумать, что хоть чем-то увлеклась, но… просто гормоны вовсю бушевали, а значит, кошечка пошла ловить рыбку. Конечно, и девушке хлопот прибавилось: пришлось вместе с ней ездить после школы и успевать делать домашку в неудобных и шумных помещениях. Но нашлись и плюсы. Роза так переигрывала со своей глупостью (хотя, может, и не играла), что девушка, успев сделать все задания, могла подглядывать за тренировкой и тоже учиться. Только вот без происшествий все равно не обошлось: она, как магнит, притягивала к себе неприятности.

Обычно она ждала сестру на парковке в машине, но как-то раз, случайно обронив тетрадь в фойе, вынуждена была вернуться. В это же время закончилась тренировка, из зала начали выходить люди, и ее остановил какой-то парень. Люк, вроде. Сославшись на то, что раньше он ее здесь не видел, парень предложил помочь с… Даже и не вспомню, какую глупость он сморозил, лишь бы познакомиться. И все прошло бы нормально, если б только это улыбчивое создание безумно не нравилось Розе. Вуаля! Ее лицо нужно было видеть, когда она застала их вместе. Разговаривающими, просто разговаривающими. Словно сокрушающее цунами, она ринулась к парочке и вмешалась в разговор со своей коронной невинной улыбкой на лице. Хотя догадываюсь, что в тот момент она уже мысленно свежевала тушку своей сестры. И это выразилось в ее «вежливом» поведении. Роза пыталась принизить ее, упоминая, что она приемная, что она, мягко говоря, немного не в себе после смерти семьи, но… тупо слила парню информацию, где Стейневы жили. Собственно, эту цель он и преследовал. А дьявол с ангельским лицом уже настолько все уши прожужжал Люку о чашечке чая, что этот адрес он, даже проснувшись ночью, как скороговорку рассказал бы. В общем, попрощавшись с парнем, сестры вернулись в машину. Как только дверь захлопнулась, девушка тут же получила пару оплеух. Плюс предупреждение, чтобы к Люку даже и приближаться не смела, хоть нужен он был ей как корове седло. И все бы обошлось, если бы этот парень не оказался слишком настойчивым. Пару раз он приходил к Стейневым домой. Увидев его в окне, Роза бежала к двери как ошпаренная (скипидаром любви). Но каково было ее удивление, когда с холодным видом Люк заявлял, что пришел не к ней… Оууу, бок девушки еще долго болел.