Текст книги "Кукла с коляской (СИ)"

Автор книги: Veronika Smirnova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Коля посуду не вымыл, это сделала я на следующее утро. Даже после отъезда гостей возни было ещё на три дня. Один плюс – я всё-таки урвала кусок деликатесов для детей, и немаленький: в течение целой недели мы питались праздничными объедками.

У нас ещё не кончилась красная икра, когда мне пришло письмо счастья из администрации насчёт разбитого носа. Разбирательство назначили на середину декабря. Предчувствуя, что штраф сожрёт кучу денег, я не спешила покупать подарки и платья, но что нам придётся провести Новогодние праздники на пустой картошке с чёрным хлебом, я даже не предполагала. Знала бы – заморозила остатки с юбилея!

Тем временем Зодиак вступил в фазу Стрельца (попробуйте вычислить, кем по гороскопу является моя свекровь). У школьников была контрольная за контрольной. Я отдала дочке Мариванны одну кошку. Позвонила Пелагея Филипповна и похвалила меня за новых приёмных детей. Говорила она с трудом и на мой вопрос о здоровье сказала, что слегка приболела. «Прислала бы фотографию своих детишек, – попросила старая женщина. – Так хочется их увидеть. Нас в семье тоже восемь было, и ничего, мама справилась. И ты справишься, сейчас времена хорошие».

Я пообещала, что обязательно пришлю, и пожелала ей поскорее выздороветь. Фотографии, естественно, не было, и нужно было сгонять детей в фотосалон – ещё одна забота, но просьба Пелагеи Филипповны имела для меня большое значение. Когда все родные против тебя, даже одно слово поддержки придаёт уйму сил.

Как-то выдалась свободная минутка, и я сидела на кухне и размышляла, что подарить детям на праздник, исходя из сегодняшнего финансового положения. На плите варились щи. Подошла Аруся в кафтанчике, села передо мной на пол и принялась орать.

– Брысь, – устало сказала я.

Увы, ни мольберта, ни дорогих книг детям не видать, а за подарками придётся идти в канцелярский – ручки там, блокнотики, стёрочки. Положу в каждый пакет по шоколадке... нет, шоколад дорогой, куплю кондитерские плитки. От размышлений меня отвлекли Эля и Аля, с топотом вбежавшие на кухню.

– Мама, мальчишки дерутся! – наперебой зашумели они.

– Не мальчишки, а мальчики, – строго поправила я. – Кто дерётся?

– Ванька и Васька!

– Не Ванька и Васька, а Ваня и Вася. Идёмте разбираться.

Девчонки схватили меня за руки и потащили в коридор мансарды. Там я увидела, как Ваня старательно повторяет одно и то же движение с тем самым игрушечным ножом, а Вася уворачивается и приговаривает: «Не так. Смотри, как надо». Раз – сделал подножку, махнул рукой, и они оба полетели на пол.

– Прекратите сейчас же! – закричала я, не помня себя от гнева.

– Мама, но он же меня учит, – сказал Ваня, вставая и удивлённо глядя на меня.

– Это не учёба, а драка! Василий, чтобы я этого больше не видела! Иначе я выполню своё обещание!

Васька встал и, понурый, ушёл в комнату. А Ванька разозлился.

– Мам, ты хочешь, чтобы я всю жизнь в дураках был? Он учит меня защищаться!

– Он напал на тебя! – кричала я. – Не смейте устраивать в доме потасовки!

На шум подтянулись другие дети.

– Это не драка, это спорт, – робко возразила Арминэ.

– Ничего себе спорт! Друг дружку кулаками мутузить. Никогда в нашей семье не было драк! – бушевала я. – Что соседи скажут? Позор на всю область!

– Мам, а если на меня уроды нападут, что я должен делать? – спросил Ваня. – Стоять столбом и не защищаться?

– Защищаться нужно словом! – ответила я. – Ты из интеллигентной семьи. Порядочные люди не должны скатываться до рукоприкладства!

– И как я словом защищаться буду? – крикнул Ваня, чуть не плача. – Скажу: чур меня, чур меня?

– Зачем эти суеверия. Просто поговори с ними и попроси их этого не делать, – объяснила я. – Мне надоело поливать вас всех перекисью, чёрт возьми!!!

Драки прекратились, но Ваня ходил мрачнее тучи: он вбил себе в голову, что обязательно должен научиться драться, хоть в спортивном клубе, хоть дома с Васькой. Ума не приложу, откуда такая жестокость и агрессия. Уж не от кино ли? Тогда по телевизору шёл какой-то китайский сериал, от которого фанатели все мальчишки – и детсадовского возраста, и пятидесятилетние, и состоял этот фильм исключительно из сцен мордобоя. Ваня смотрел каждую серию с благоговейным трепетом, как, впрочем, и остальные, и запретить просмотр я не могла, точнее, не смогла.

Испугавшись, что дети вырастут преступниками, я поставила им добрый фильм с сорокалетней актрисой в роли Золушки, но они требовали китайский сериал. При моих попытках запретить жестокий и беспринципный фильм дети устроили хором такой рёв, что я махнула рукой. Игрушечными ножами вооружились Тиша и Сеня, а Аля привязала к черенку от тяпки шёлковый шарф и сделала меч. Половина детей объявили, что хотят стать китайцами. Мы хотели стать мушкетёрами, наши родители хотели стать индейцами, а эти... Оставалось только радоваться, что все потеряли интерес к буре.

С Васькой было ещё одно осложнение. Из детдома мне его выдали с пачкой успокоительных таблеток и взяли с меня обещание, что он будет их пить. Вася божился, что будет, и я поверила ему на слово. А недавно, наводя порядок в комнате старших мальчиков, я нашла таблетки нетронутыми.

– Это что такое? – грозно спросила я Васю, вызвав его на кухню.

– Отрава, – сказал Васька, отводя глаза.

– Врачи не прописывают отраву! Ты прервал курс лечения.

– Я здоровый.

– Здоровым не прописывают лекарства!

– В детдоме прописывают, – сказал Васька и посмотрел на меня. – Я там дрался, вот мне и прописали, чтобы я лежал. А я от них только толстею. Оно мне надо?

Я окинула его взглядом. Действительно, буквально за месяц он вытянулся и постройнел. Неужели это связано с таблетками? Не верю, быть такого не может.

– Ты всё-таки их пей, – неуверенно сказала я. Он энергично кивнул. Я поверила.

Чтобы направить Васькину энергию в мирное русло, я разрешила ему пользоваться инструментами в сарае. Тут-то и пригодились сосновые обрезки! Буквально за неделю Вася наделал целую стопку рамок для Алиных картин, и наш дом преобразился. Другие дети тоже взялись за рисование.

– И мне рамку! – попросила Эля и развернула перед Васькой кусок обоев с пейзажем. Она три дня ползала по нему, размазывая акварель и подклеивая новые полоски, если что-то не умещалось, и теперь перед Васей стояла задача, достойная мастера.

Когда Вася купил стеклорез, чтобы застеклить рамки, я разволновалась и велела ему надевать защитные очки, чем вызвала только смех.

– Да мне и в глаза стекло попадало, и ничего. Я крепкий, – сказал он, но очки надел.

Разбирательство прошло так, как я и думала. Мама паршивца требовала денег на пластическую операцию для сына. Она дождалась, когда сломанный нос срастётся, а потом, через три недели, догадалась отвести ребёнка к хирургу.

– Что же вы сразу-то не отвели? – спросила я. – Обошлось бы без операции.

– Я ещё и виновата?! – шквалом обрушилась она. – Вы меня учить будете? Сначала своих детей воспитайте, чтобы они на людей не бросались!

Я попыталась объяснить собранию, кто на кого бросался, но всем было до фонаря. Мне постановили выплатить штраф и хотели передать дело в суд, но я обещала оплатить операцию, и всё закончилось мирно. Сумма нарисовалась такая, что даже от конфет на Новый год придётся отказаться – и это при том, что я возьму ссуду. На Колину помощь я уже не рассчитывала. До появления в семье Алины и Арминэ Коля исправно отстёгивал мне и детям на прокорм, но теперь эти субсидии прекратились. Муж считал, что я получаю гигантское пособие на детей и не нуждаюсь в его скромной помощи. А мы перестали покупать сыр и колбасу.

Декабрь был слякотным, настроение – мерзким, и я торопилась успеть сделать до праздников три дела: заплатить штраф, взять ссуду и затащить маму паршивца к нотариусу, чтобы в его (нотариуса, а не паршивца) присутствии передать ей бабло. Мне хотелось поставить точку в этом деле. Хождение по казённым домам само по себе занятие противное, а в сочетании со слякотной погодой вгонит в бешенство кого угодно. Я начала покрикивать на детей.

Труднее всего оказался третий пункт. Мать паршивца отказывалась идти к нотариусу и хотела, чтобы я принесла наличность к ней домой. «Неужели вы мне не доверяете? – с пафосом кричала она в телефонную трубку. – Ведь я очень честный человек! Как вы можете не доверять такому честному человеку?» – «На эти деньги можно машину купить», – возражала я. Управились мы к католическому Рождеству.

Все были довольны. Администрация потирала руки – справедливость восстановлена, плохая я наказана. Мать паршивца положила деньги в карман и более на сцене не появлялась. Нос у паршивца так и остался с благородной горбинкой, ни на какую операцию его не повезли – авось ему и так сойдёт. Вот только мне и моим восьмерым детям не на что было купить постное масло, чтобы сдобрить варёную картошку.

Возможно, суд решил бы иначе, но я была измотана физически и морально и нового процесса не выдержала бы. Я уже чувствовала коварные признаки приближающегося гриппа и рисовала себе мрачную картину эпидемии на все каникулы. От гриппа меня спас Коля своим излюбленным лекарством. Придя как-то с работы и не найдя ничего, кроме картошки, он дал Ване тысячу и послал в магазин. Я лежала на кухонном диванчике.

– Чего лежишь? – поинтересовался заботливый супруг.

– Заболела. Горло болит.

– Это быстро лечится, – сказал Коля и поставил на стол коньяк.

Он заставил меня усадить полпузыря, прежде чем смышлёный Ваня притащил мешок мясных полуфабрикатов. Коля бросил еду на сковородку, а потом, заметив кучу голодных детей, великодушно поставил ещё одну. Не знаю, как закончился день, но проснулась я в шесть утра совершенно здоровой, если не считать легкой головной боли.

Я пока не рассказала Коле о ссуде и матери паршивца, не было удобного случая, но что-то он подозревал. Ночевал всё чаще у свекрови и недостатка в кормёжке не испытывал. Ушлая свекровь слово за слово вытянула из меня нужную информацию по телефону, запричитала и 28-го принесла гуманитарную помощь: три котлеты. У меня нет слов, чтобы передать, какими глазами смотрели на эти несчастные котлетки восемь изголодавшихся детей. Я думала, что они все набросятся на свекровь и отберут добычу, но моё воспитание сработало. Дети просто стояли и смотрели.

– Ты же понимаешь, у меня пенсия маленькая, я не прокормлю весь детдом, – извиняющимся тоном произнесла свекровь. – Но я не могу позволить, чтобы голодали мои внуки. Алечка, Сеня, Ваня, идите сюда, покушайте.

Дети не шелохнулись.

– Спасибо, Галина Георгиевна, – сказала я и хотела взять у неё гостинец, но свекровь запахнула целлофановый мешок и повысила голос:

– Прочь руки! Я знаю, ты всё чужим скормишь! А я для родных готовила! Алечка, Сеня, Ваня, покушайте. А то ваша мама совсем вас не кормит. Скоро голодом уморит.

Маленький Сеня ухватился за Ванину руку, и Ваня ему что-то шепнул. У нас как раз вскипел чайник, мы собирались попить кипятку с сухариками. Я вылила кипяток в кастрюлю, бросила туда макароны и стала помешивать деревянной лопаточкой. Свекровь умоляющими интонациями просила внуков покушать.

– Баба Галя, мы одни не будем, – сказал Ваня. – Надо на всех разделить.

– Глупости говоришь! За что бабушку обижаешь? Я же для вас, не для детдомовских готовила! – голос свекрови задрожал.

– Давайте сюда котлеты, – сказала я. – Я их покрошу в макароны, и хватит на всех.

– Опять ты всё по-своему повернула! – всхлипнула свекровь, но добычу отдала. – Ты не подумай, мне и этих тоже жалко, у меня сердце не железное. И зачем ты их брала? На мученье? Лучше бы в детдоме оставила, там за ними хоть какой-то уход.

Я слушала молча. В качестве приправы я раздавила в кастрюлю два больших помидора, и вышло неплохо. Не знаю, как называется блюдо, которое у меня получилось, но дети уплетали за обе щеки. Перед свекровью я тоже поставила тарелку, но она не притронулась, просто сидела, пригорюнившись, и портила всем аппетит.

Весть о моём денежном упадке дошла и до мамы. Мама поступила мягче. Она пришла в гости с охапкой домашних пирогов, не оговаривая, кому можно есть, а кому нельзя, а потом за общим столом предложила Але, Сене и Ване пожить у неё на праздники, бесхитростно перечисляя всевозможные вкусности, которые собирается приготовить. У остальных детей слюнки текли от этих разговоров.

– Я бы и сюда принесла, но не хочу, чтобы другие завидовали. Это было бы некрасиво.

Это далеко не всё, что я услышала от своих близких. Мне говорили, что детей, конечно, жалко, но я сама виновата. Ведь это я же взяла в дом драчуна. Наверняка и Ване он синяк поставил... Наверняка он ворует. Нужно отвезти его обратно! Да и остальных тоже. Неужели во мне никогда не проснётся совесть? И так далее.

Это была не жадность, отнюдь нет. Обе мамы готовы были отдать последнюю рубашку, но только родным внукам! Не детдомовским детям. Приёмных мои родные вообще не считали за людей. Ни маме, ни свекрови в голову не приходило, что эти ребята тоже могут что-то чувствовать и понимать, поэтому обе добрые женщины говорили при них всё, что вздумается. А после их ухода я объясняла ревущим от обиды девчонкам, что бабушки не хотели ничего плохого.

По всему выходило, что Новый год мы будем отмечать порознь: я с детьми, мама одна, свекровь одна, Коля чёрт знает с кем. Когда-то дружная семья рассыпалась на глазах. Впервые дети пошли на школьный утренник без костюмов. Аля не могла надеть прошлогоднее платье, оно стало мало, и я немножко принарядила её, но это было не то. Она вообще не хотела идти, но Васька обещал её защищать. Аля посмотрела на него так грустно-грустно, мол, где ты раньше был? Арминэ доучивала стихи – у неё было выступление.

Во всей беллетристике о школе, что мне довелось прочесть, у детей то утренник, то профессиональный кружок, то интересное задание, которое поручил мудрый учитель, и счастливые родители помогают счастливым детям всем этим заниматься. В реальности не так.

Не знаю, как в городе, а здесь у нас не школа, а болото какое-то. За три неполных года учёбы у меня создалось впечатление, что там не преподают ничего, кроме ненависти. Алю из жизнерадостной талантливой девочки превратили в забитое, искалеченное существо. Дом знаний, да. Ей этих знаний теперь на всю жизнь хватит. Да и Ване досталось будь любезен. После знаменитой драки от него отстали, он начал обедать в школьной столовой, и анализы немного улучшились, но чего стоили ему эти три года!

– Это потому что Вася рядом, – сказал он мне. – Если Вася уедет, все начнётся сначала.

А Васька очень боялся, что я верну его в детдом. Он знал, что семья сидит на бобах из-за него, старался вести себя тише воды, ниже травы и изо всех сил помогал по хозяйству. Он образумился и прекратил учить Ваню всяким ужасным «приёмам», как они называли драку на тюремном жаргоне. Вообще Васька привез много жаргонных словечек, от которых я его упорно отучала, и он был, в принципе, послушным мальчишкой. Вот только иногда от него несло табаком, и четверть он закончил на тройки.

Тридцатого я собрала всех за столом с дымящейся печёной картошкой и объявила, что Дед Мороз в этом году немного запаздывает из-за плохой погоды, поэтому вместо конфет будет пилёный сахар, а вместо торта картошка. Приёмные пожали плечами, им было не привыкать к суровым условиям. Арминэ попросила слова и протянула мне кулёчек с мелочью.

– Мама, мы с ребятами собрали свои карманные деньги. Возьмите, так будет лучше.

Я вздохнула и взяла.

– Когда ситуация стабилизируется, вы всё получите обратно, – сказала я детям. – А пока можно обсудить наши планы. Подарки обязательно будут, просто чуть позже. Какие подарки вы хотели бы получить?

Я поделилась с детьми своими соображениями насчёт мольберта, книги о животных и прочего, но под странным взглядом детей мне было всё труднее и труднее говорить. Они смотрели на меня чуть смущённо, как будто я несла неприличное, и переглядывались. Когда я заявила, что хочу подарить Алине звукосниматель на гитару, они не выдержали и разразились хохотом.

– Не понимаю, что тут смешного, – слегка обиделась я. – В мои годы звукосниматель был несбыточной мечтой всех школьников!

– Это каменный век, – сказала Алина. – Хорошо, что вы не успели его купить.

– И бумажная книга тоже, – вторил ей Сеня, поправляя очки на носу.

– А мольберт? – растерялась я.

– Музейная редкость, – сказала моя художница Аля. – Можно, конечно, но смысла нет. Лучше графический планшет, он даже дешевле.

Во мне проснулась выпускница филфака, и я сделала дочери замечание.

– Аля, это тавтология. Все планшеты графические.

Дети хором грохнули.

– Так что же вы хотите, умники? – разозлилась я.

– Нам бы это. Компьютер, – сказал Ваня. – Один на всех. Там можно и рисовать, и читать, и музыку записывать. Мы время поделим. Я буду рассказы писать, Аля рисовать маслом, Алина сочинять песни, Сеня читать, Арминэ печатать узоры для кружев, мелкие играть...

Я потеряла дар речи. О компьютерах я слышала только одно: жалобы мам и бабушек, что дети круглосуточно играют и превращаются в зомби.

– Я не хочу, чтобы вы круглосуточно играли и превращались в зомби! И мне компьютер не по карману, так что довольствуйтесь обычными подарками. Точка.

Дети вздохнули.

На карманные деньги я смогла купить кое-какие продукты, чтобы не отмечать Новый год пустой картошкой. Вместо торта мы с девочками напекли сладких пирогов с разной начинкой, я сварила компот из замороженных ягод, и получилось не так уж и страшненько.

Мы включили телевизор, посмотрели фильм про алкоголиков и в одиннадцать вечера собрались у стола провожать Старый год. Я разрешила всем не спать, даже малышам. Дети нацепили на себя мишуру и бегали с визгом по дому. Под столом крутились три кошки и бодали меня носами.

На хорошо отмытой пластмассовой ёлке светилась гирлянда, на столе горели свечи, и только вина не было. Мне хотелось, но напиваться одной в компании детей я не могла себе позволить. В бокалах был рубиновый полусладкий компот.

Пробили Куранты. Посыпались звонки с поздравлениями. Один звонок удивил – меня разыскала подруга детства Анжела, с которой мы ходили в первый класс. Потом она уехала с родителями в соседний город, помахав платочком и крикнув из автобуса: «Я тебе напишу!» – и дружба прекратилась.

Хотя что это была за дружба? Увидев у меня в руках конфету, Анжелка с воплем кидалась выкручивать мне руки, чтобы конфету отобрать и тут же поделить со мной поровну. Она дёргала меня за косы и вешалась мне на шею, объявляя направо и налево, что я её лучшая подруга. Она рвала мои тетрадки и говорила, что это нечаянно, а увидев на моей парте красивый пенал, говорила: «Это ты мне подаришь». И забирала себе. Когда она свалила, я была рада.

И вот теперь, через тридцать лет, она напросилась в гости, и я не смогла ей отказать. Предупредила, конечно, что у меня куча детей, и намекнула, что раньше февраля приезжать нежелательно, если она не любит картошку вкрутую на завтрак, обед и ужин. Анжелка обещала приехать между мужским и женским праздниками, и мы мило попрощались. Оставалось надеяться, что она хоть чуть-чуть изменилась с тех пор.

Над нашим селом рвались петарды. Дети погасили верхний свет и смотрели фейерверк, прильнув к окнам. Увлёкшись телефонными разговорами, я не обращала на них внимания. А положив трубку, заметила, что Васька и Арминэ стоят чуть позади остальных и держатся за руки. Ага. Что-то подсказывало мне, что их дружба началась ещё в детдоме. Может быть, Васька и просился ко мне из-за девчонки? Надо за ними глаз да глаз.

– Дети, уже поздно! Пора спать.

– Ну мам! – послышался недовольный хор.

К половине первого мне удалось уложить мелких. Я уже и сама клевала носом, но девочки хотели послушать концерт, а мальчики не хотели отставать. Кое-как разогнав старших по спальням во втором часу, я выключила телевизор и перемыла посуду, и только после этого разрешила себе лечь.

Как хорошо и мирно прошёл праздник! Ни Колины выкрутасы, ни финансовая яма не испортили нам Новый год. Может быть, я не такая уж плохая мать! Молодцы у меня дети. Собрали карманные деньги на еду, надо же. Впервые я почувствовала, что мы с детьми одна команда, и в будущем мне не придётся за них краснеть. Я начала размышлять, какими они станут, когда вырастут, и незаметно уснула.

В Новогоднюю ночь мне приснилось, будто я опять маленькая, и мама ведёт меня за руку в магазин. На мне моё красное клетчатое пальтишко, серая шапка и новые меховые сапожки, и я отражаюсь в витринах такая красивая, словно это не я, а другая девочка. Мы заходим в игрушечный отдел.

– Что тебе подарить на Новый год? – спрашивает мама. – Выбирай любую игрушку.

Я смотрю на самую верхнюю полку, где стоит она, игрушка моей мечты. Неужели я наконец её получу?

– Можно куклу с коляской? – затаив дыхание, прошу я.

– Нет, – строго отвечает мама. – Только не её. Проси любую другую игрушку.

– Мамочка, ну пожалуйста, я буду есть манную кашу, только купи куклу с коляской! – клянчу я.

– Никогда ты не получишь куклу с коляской! – сердится мама. – Даже не проси! Выбери куклу без коляски или собачку.

– Ладно, тогда собачку, – соглашаюсь я. – А можно хоть посмотреть на ребёночка?

– Посмотреть мы не разрешаем, – говорит продавщица.

Мама просит её показать платья в соседнем отделе и велит мне подождать. Они уходят, другие покупатели тоже куда-то ушли, и я остаюсь совершенно одна. Десятки разноцветных зверей и нарядных кукол смотрят на меня со стеллажей, но они не нужны мне.

Единственное существо, которое мне нужно, находится на другом стеллаже, за прилавком, и его всегда охраняет продавщица. Но она ушла! Безумная мысль приходит в голову: пока никто не видит, надо залезть на стремянку и как следует разглядеть куклу. Знаю, что хорошие дети так не поступают, но ведь я же во сне! Другого шанса рассмотреть куклу и её малыша не будет – значит, надо действовать.

Я захожу за прилавок. Здесь много интересных вещей, которых обычные люди не видят, но я не отвлекаюсь. У меня есть цель. Ухватившись за ножки стремянки, я изо всех сил тащу её к стеллажу и стараюсь не наделать шуму. Кажется, получилось! Даже во сне чувствую, как у меня колотится сердце от волнения. Вот она, кукла с коляской! Я медленно лезу наверх, не отрывая от неё взгляда.

Она стройная и очень красивая, в светлом брючном костюме и с короткой стрижкой. Она брюнетка. Молодая модница. Крохотная коляска приковывает всё моё внимание. Кто там лежит? Какой малыш? Во что он одет? Мне интересно знать всё, и я поднимаюсь на последнюю ступеньку.

Теперь я выше куклы и могу смотреть на неё, сколько душе угодно. На коляске кружевная занавесочка, и я замираю: мне кажется неуважительным тянуть руки к чужому ребёнку. Кукла не шевелится, крепко держа ручку коляски. Если повернуть ключик в спине, кукла будет ходить по полке, укачивая малыша. То есть это я так думаю, а на самом деле, может быть, кукла делала что-то другое – мне так и не довелось увидеть её в движении. Настал мой звёздный час – наконец-то я узнаю, кто лежит в коляске! Я потрогала пальцем волосы куклы – они были мягкие и шёлковые.

– Можно, я посмотрю твоего ребёночка? – шёпотом попросила я. – Я только посмотрю, и всё.

Кукла не ответила. Тогда я оглянулась – не идут ли мама с продавщицей? – и, не дыша, отогнула кружева. Ну, кто же там?

То, что я увидела, повергло меня в такой шок, что я закричала, шарахнулась и упала со стремянки. Я не хотела на это смотреть, я зажмурила глаза и отмахивалась руками от навязчивого видения. Хотела проснуться, но не могла. Исчезли стеллажи, исчез магазин, кругом была тьма, а я всё падала и кричала от ужаса – так меня напугало то, что я увидела в коляске.

Проснулась, плавая в поту. Прямо в лицо светила луна. В ушах звенело, кружилась голова. Пришлось встать и переодеться. Ко мне постепенно возвращался здравый смысл, и я проанализировала ситуацию. Кошмар я увидела, потому что нарушила два правила: легла спать под толстым одеялом и не закрыла окно от луны. Удивительно, что не упала с кровати! С детства мама мне внушала, что лунный свет для спящих опасен, а слишком тёплая постель провоцирует кошмары.

Теперь понятно, почему я до визгу испугалась там, во сне, безобидного в общем-то видения. Вам интересно, что я увидела в коляске? А ничего.

Пустое дно.

====== 10 ======

Здесь мне хотелось бы закончить свой рассказ. Ибо то, что произошло дальше и ради чего я его затеяла, настолько черно, что Алькин перелом руки кажется досадной мелочью. Завершение рассказа празднованием Нового года было бы логичным и красивым, и мне совсем не хочется его продолжать. Но жизнь редко бывает красивой и логичной, и мой долг перед детьми довести историю до конца.

В греческом языке словом «чёрный» обозначают всё плохое – чёрная тоска, чёрный день. Есть выражения, не имеющие русского аналога – например, чёрные слёзы, «мавра кламма». Черным можно обозвать всё, что мы называем ужасным или трагичным. По-моему, в этом смысле греческий гораздо ярче и образнее русского. Об этой его особенности я вычитала в журнале несколько лет спустя, когда сидела в коридоре онкологического центра и пыталась забить себе голову любым чтивом, лишь бы не сойти с ума.

Спасибо Таньке. Услышав о наших приключениях, она начала записывать продукты в долг, и я могла нормально кормить детей. Без роскоши типа конфет, но и не пустой картошкой. Наваливая мне как-то мешок продуктов, она сердобольно сказала:

– Здорово ты просчиталась с приёмышами. Вместо навару одни убытки.

– Какой ещё навар? – нахмурилась я.

– Ну ты же их из-за денег набрала.

– Что за бред, кто тебе сказал?

– Да все говорят. «Работать не хочет, детей набрала».

– Дура ты, Тань.

– Я чего, это люди говорят.

«Набрала», опять это слово. Я слышала его со всех сторон, а ещё – что не хочу работать из-за лени. Это я, стало быть, прохлаждаюсь. Мне умыться утром некогда, а люди думают, что моя жизнь сплошной отдых.

Если бы не предприимчивая мать паршивца, я бы купила детям билеты на городскую ёлку, сводила бы в театр, но теперь нам приходилось довольствоваться бесплатными развлечениями, и я повела детей в местный краеведческий музей. Смотритель музея был рад, чуть не прыгал, что вообще кто-то вспомнил о его заведении, и провёл для нас часовую экскурсию. Эля испугалась кабаньего чучела. Мальчики долго толклись у коллекции древнего оружия. Аля с сомнением рассматривала красно-жёлто-синие шедевры местного живописца.

После музея мы сходили к памятнику, сделали несколько фоток, короче, вели себя в родном селе как туристы. Это было интересно и весело. Магазинов мы избегали по понятной причине. Я старалась сделать всё, чтобы зимние каникулы прошли у детей хорошо, даже разрешила старшим участвовать в межрайонных лыжных соревнованиях. Никто не победил, но дети вернулись счастливые. Младшие катались на лыжах по периметру двора.

Дома в конкурсе на лучшую снежинку победила Арминэ, потому что её снежинки были не бумажными, а вязаными. Я устраивала конкурс на лучший рисунок, лучший стишок и даже подобие спортивных состязаний на ковре в зале. Дети с увлечением кувыркались, и я затыкала уши от их визга.

– Мам, – грустно сказал Ваня. – Ну почему ты не разрешаешь нам с Васей тренироваться? Ведь это то же самое.

– Не то же самое, – ответила я, покачав головой. – Он тебя колотит.

– Да никогда Васька мне вреда не причинит! Он меня учит.

– Обучение – это когда один говорит, а другой слушает и записывает в блокнот. А у вас драка.

– Не драка, а спорт, – возразил Ваня.

– Если хотите заниматься спортом, то почему бы просто не поотжиматься от пола? Поприседайте. Мало, что ли, упражнений? Если увижу драку, Вася уедет навсегда.

Я очень боялась, что мой сын вырастет жестоким, и была непреклонна.

Рождество омрачила печальная весть. Ещё в новогоднюю ночь меня встревожило, что нет звонка от Пелагеи Филипповны – а сама я не решилась побеспокоить больного человека. Первого было не дозвониться, сеть не справлялась с обилием звонков, потом я опять закрутилась, а седьмого утром мне позвонил внук Пелагеи Филипповны и сообщил, что она скончалась.

Я так и не успела послать фото, а ведь это было её последнее желание! Как нехорошо получилось. И кто вбил нам в головы, что у нас есть время? Пусть родство было дальним и мы почти не общались, но для меня это была тяжёлая утрата – я потеряла единственного человека, который меня поддерживал.

Чувствуя себя виноватой, я взяла с собой на похороны нашу единственную общую фотографию, сделанную пять дней назад в парке у памятника, и при обряде прощания положила её в гроб. На фото, которое ушло в могилу, были мы все, кроме Арминэ – она в день съёмки держала фотоаппарат. В тот миг мне стало чуть легче – хоть так, но я выполнила последнюю волю доброй женщины.

А потом начались разлуки.

Передо мной сидел высокий седовласый красавец с орлиным носом. Арминэ не отходила от него ни на шаг, стояла рядышком и держалась за спинку стула.

– Я вам ещё пирога положу, – предложила я.

– У вас великолепные пироги, – с благосклонной улыбкой ответил он, не отказываясь от добавки.

Он говорил на русском без малейшего акцента. В каждом его слове и движении сквозил аристократизм. Он выглядел моложе моего Коли, хотя по годам был старше.

– Благодарю вас, что дали кров и заботу моей внучке. Вы были для неё хорошей матерью.

– Я и дальше готова ею оставаться, – тихо сказала я.

– Теперь у Арминэ есть родная семья. Мне было нелегко разыскать свою внучку, но я нашёл её. Южные народы никогда не бросают своих детей. Это только вы, русские, бросаете.

Мне стало обидно.

– И кого же я бросила?

– Ну, разве я о вас говорю? – развёл руками седовласый красавец. – Я говорю о женщине, которая родила Арминэ от моего несчастного сына, упокой господи его душу... – он помолчал, я тоже. – Она – не мать. Она кукушка. А вы – мать. Вы заботились о моей девочке, и я отблагодарю вас. Я куплю подарки вам и вашим детям. Они были для моей девочки братьями и сёстрами.

– О, ну что вы... – смущённо пробормотала я и замолчала, боясь обидеть его отказом.

Арминэ залилась слезами и кинулась мне на шею.

– Я не хочу с вами расставаться, мама! Но там моя семья. Я разрываюсь! – и она убежала в мансарду.

Я рассказала её дедушке, какой хорошей помощницей и заботливой сестрой была Арминэ, а он не спеша поведал о своей богатой усадьбе в далёкой Армении, об учебном заведении, куда намерен пристроить внучку после школы, и пригласил нас всех в гости.

– Начнутся каникулы – все приезжайте. Всех буду рад видеть!

Я вежливо улыбнулась. Пока поездка за рубеж была для моей семьи на грани фантастики, одно оформление документов чего стоит. Мы поговорили о развале Советского Союза. Прибежала взволнованная Арминэ и положила мне на колени недовязанное кружево.