Текст книги "Кукла с коляской (СИ)"

Автор книги: Veronika Smirnova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

У Колиной мамы была серебряная монета, которую она совала во все сосуды с водой, включая детскую бутылочку. Свекровь вбила себе в голову, что если в воду положить грязную серебряную монету, то вода тотчас станет стерильной, и её не надо кипятить. Начались поносы. Я кипятила воду тайком, мыла чёртову монету с мылом, а свекровь, застукав меня за этим делом, надрывно кричала, что серебро обеззараживает всё…

То же самое свекровь думала о некоторых фруктах, в частности, о цитрусовых. Она резала на дольки немытые апельсины и раскладывала в вазочки. Я на апельсины после больницы смотреть не могла, но дети ели и получали заразу. Свекровь била себя пяткой в грудь и вопила, что цитрусовая кожура тоже всё обеззараживает, а у детей просто аллергия… На мытые фрукты ни у кого никакой аллергии не было, между прочим.

Если на столе стояла кастрюля с едой, то свекровь считала своим долгом вынуть оттуда ложку, облизать и засунуть обратно. Так же она поступала с упавшей соской – оближет и пихнёт в рот ребёнку. Мокрые Сенечкины пелёнки она не бросала в стиральную машину, а вешала в зале сушить и снова стелила Сенечке.

Все попытки поговорить с ней кончались истерикой. Да, она и Коленьке пелёнки никогда не стирала, и внуку не будет стирать, потому что маленькие дети и так чистые. А что в доме попахивает, так это нормально, ребёнок же. За месяц жизни со свекровью я чуть не… Простите, хотела выразиться.

К счастью, Коля всё видел, слышал и в один прекрасный день выставил свою маму точно так же, как раньше мою. Свекровь пригрозила сердечным приступом, но Коля был непреклонен и сам лично отвёз её домой вместе с чемоданами и серебряной монетой. Я с облегчением затолкала в стирку заскорузлые пелёнки и протёрла все дверные ручки хлоргексидином. Протирать мне помогала Аля, а за малышом присматривал Ваня. Какие же у меня всё-таки замечательные дети!

И как их мало… Когда закончился отходняк после свекрови, и жизнь пошла своим чередом, у меня появилось время подумать о своём нынешнем бесплодии. Меня вылечили так, что даже об искусственном оплодотворении уже не было речи, четвёртый раз в роддом я стопроцентно не попаду. Коля обрадовался, чуть не запрыгал, а мне хотелось хоть каплю сочувствия. Выговориться было некому, с Танькой мама меня рассорила. Потеря невелика, но раньше у меня была хоть глупая, но подруга, а теперь никакой нет.

Мамы приезжали по выходным и занимались огородом, что пошло ему только на пользу. Но теперь по нему совершенно нельзя было ходить, потому что везде что-нибудь росло. «Ты куда попёрлась! Не наступай, там укроп посеян!» Чтобы сорвать морковку или помидор, я должна была летать. С ювелирным искусством мамы обрабатывали каждый сантиметр земли, не тратя драгоценное место на дорожки. Остаётся загадкой, как они умудрялись всё это полоть, поливать и подвязывать, не наследив – думаю, что не обошлось без левитации.

С ними я тоже поделиться своей проблемой не могла – обе считали, что детей достаточно. И я бы так считала и жила как обычный человек с тремя детьми, если бы не тот ужасный случай в кубовой. Испуганное личико Гоши, его отчаянный взгляд навсегда врезались в мою память. Не было ни дня, чтобы я за всеми заботами и хлопотами не вспомнила о нем. Я чувствовала себя виноватой перед этим ребёнком и вообще перед всеми брошенными и ненужными детьми.

После разговора с каменными бабами из больничного персонала я уже никогда не буду считать наш мир нормальным, это не мир, а гадюшник, если в городах за нарядным фасадом творится такое. Самое страшное, что никто ничего не знает, как не знала я, пока судьба не ткнула меня носом в реальность.

Хотелось об этом рассказать, раструбить на весь мир, но я молчала – я, которая работала внештатным корреспондентом в районке и написала десятки статей о том, как всё везде хорошо. Лезть с подобным материалом в районку было за гранью здравого смысла, а других изданий я не знала. Но если бы и знала, вряд ли подвиглась бы на написание статьи – слишком свежа была рана.

«Женщина, а чего вы хотите? Это же законно». Гошу убили законно. Возвращаясь к событиям того дня, я раз за разом перебирала подробности, ругая себя за нерешительность. Нужно было ночью спуститься ещё раз. Наверняка я могла его спасти, привезла бы их из роддома вдвоём, было бы у меня четверо…

Лето кончилось, мы убрали картошку и морковь, и Ваня с Алиной охотно помогали нам. С Сенечкой сидела свекровь и из окна выкрикивала указания. Я не могла сдержать улыбки, глядя, как дети, загрузив свою игрушечную машину под завязку, толкают её вдвоём к подвалу. Мама потребовала это немедленно прекратить, Коля огрызнулся: «Пусть играют!» – и началось выяснение отношений. Свекровь присоединилась к маме, я встала на сторону мужа, и мы победили.

– Игрушки нужно беречь! – со слезой в голосе рявкнула свекровь, оставляя за собой последнее слово.

К осени от машины отвалилось всё, что могло отвалиться, и заржавело всё, что могло заржаветь, так что беречь было нечего, но надо же испортить детям радость от уборки урожая. Сенечка с перепугу разревелся – она же у него над ухом вопила – и я, побросав вёдра, убежала домой. Вот всегда так…

Коля достроил мансарду. Мы купили туда лёгкую мебель, и ежедневной уборки прибавилось. Я с нетерпением ждала холодов, чтобы закрыть мансарду на зиму, но неугомонный Коля привёз железные трубы и начал строить наверху отопление. Я схватилась за голову. Дети с визгом летали по лестнице вверх – вниз, и у меня то и дело сердце ухало. Не обошлось без синяков, конечно.

– Расшибут они головы с твоей мансардой, – ворчала я на Колю. – Что нам, места мало?

Но ему процесс был важнее результата. Опять приехали рабочие, и в доме с утра до вечера трещали то перфоратор, то пила по металлу.

Уставала ли я? Ещё нет. Мои трое малышей давали мне такой заряд энергии, что я успевала всё – и постирать, и приготовить, и даже черкнуть глуповато-восторженную статью. Гонораров хватало как раз на мороженое. Алинка так и говорила: «Мам, напиши в газету, пломбиру хочется». К Таньке в магазин я теперь не ходила и раз в неделю гоняла мужа в Метро, а для пломбира купили холодильную сумку.

Судьба давала мне второй шанс прожить нормальную жизнь, и всё было бы хорошо, если бы не угрызения совести и не моё проклятое упрямство. Теперь, когда я сижу одна в пустой квартире, и передо мной лежит потрёпанный эзотерический журнал как единственная память о прошлом, я прихожу к выводу, что тогда надо было взять большую пачку денег и поехать в город к психологу. Их уже в те годы развелось как собак нерезаных, авось нашла бы хорошего специалиста и не шарахалась бы теперь от своего отражения в зеркале. И с детьми было бы всё… Нет. Нет.

Как-то раз я вырвалась в город одна, когда ездила прививаться от гриппа. Возле поликлиники был букинистический магазин, и ноги сами понесли меня туда. Я поняла, что именно ищу, только когда остановилась возле стеллажа с эзотерической литературой. Соседка по палате подсадила меня на потустороннюю чушь, причём меня интересовал только один вид чуши – о перевоплощениях. Сознательно или подсознательно, но я хотела верить, что Гоша родится снова, и я его найду.

Если бы я могла снова стать матерью, он бы мог родиться у меня. А теперь его родит другая женщина, снова бросит, и я должна найти его. Теперь я уверена, что это была попытка ухватиться за соломинку, но в тот день мой кошелёк стал легче на две сотни, а в сумочку легла килограммовая книга «Реинкарнация». Лучше бы я заплатила две тысячи психологу, дешевле обошлось бы.

====== 3 ======

Подступили холода. Ценой невероятных усилий Коля закончил монтаж отопления к Новому году, и ёлку мы водрузили в тёплой мансарде. Опять собрались у праздничного стола почти всей семьёй – кроме свекрови.

– А где баба Галя? – ясно спросил Сенечка.

Он заговорил в пять месяцев, чем поверг нас в шок. Врачи отклонений не нашли, сказали, что так иногда бывает, но на всякий случай прописали детское успокоительное.

– Болеет баба Галя, – вздохнул наш папа. – Насморк у неё. Сейчас мы с ней по телефону поговорим.

Поговорили, поздравили, и растроганная бабушка, не выдержав разлуки с родными, вызвала такси и героически рванула к нам, несмотря на температуру 38. Первого января сопли были у всех… В тот год прошла череда детских болезней. Я вымоталась, переболела сама и выучилась колоть цефазолин. Купила целую пачку медицинских книг и узнала много такого, от чего глаза полезли на лоб.

Пришлось украсть у детей фломастеры и перерисовать на альбомный лист таблицу сочетаемости антибиотиков. Мама возмущалась: «Не трави детей химией!» – и заваривала в чайнике что-то зелёненькое, пахнущее сеном. Народные средства тоже шли в ход, но толку с них было чуть. По-настоящему тяжёлой артиллерией были антибиотики. Разумеется, мне не нравилось, что у моих детей навсегда пожелтели зубы от тетрациклина, но когда стоит вопрос о жизни и смерти, хоть что в ребёнка затолкаешь. Трясущимися руками и с окриками.

В принципе, я была готова к таким проблемам, и знала, на что иду, когда заводила очередного ребёнка. Жестоко ошибаются те молодые мамы, которые думают, что ребёнок – это бантики. Ребёнок – это болезни, крики и метровые глисты. А материнство – это счастье без положительных эмоций. Вся жизнь превращается в постоянный страх за детей.

После второй вспышки болезней я начала уставать, и усталость проявлялась как-то странно – я постоянно пребывала в некой расслабленности, как после сауны. (Знаю, с чем сравниваю – Коля однажды затащил меня в баню, и я потом целый день ходила как варёная. Ожидаемого результата Коля не добился и больше в баню меня не таскал, а я с тех пор уверена, что туда ходят одни мазохисты).

Потерялся интерес к жизни – мне было всё равно, как я выгляжу и что на мне надето, я перестала читать и забросила газетное творчество. Единственным моим чтением были медицинские брошюры да толстая книжка о реинкарнации. Угрызения совести тоже делали свою работу, подтачивая меня изнутри. «Это мне кара за Гошу, – думала я, – нужно взять приёмного ребёнка, чтобы искупить вину. Или нескольких. Но как уломать Колю?»

Всё делала через силу. С таким видом усталости я столкнулась впервые и поначалу считала, что у меня какая-то болезнь, даже измеряла температуру, но это была всего лишь усталость – хроническая и застарелая.

– Давай-ка съездим с тобой в магазин, – предложил Коля.

Я уронила очки. Дети почти выздоровели, но я по привычке дёргалась от всего, и при слове «магазин» представила себе лавку ритуальных товаров.

– Мама с детьми посидит. Пора купить тебе что-нибудь новое – сапожки, платье… Ты уже столько лет в одном и том же.

Я подняла очки. Никогда в жизни Коля не делал мне подарков. Просто совал пачку денег и всё. Что-то здесь нечисто. Должно быть, я слишком громко подумала, потому что Коля заметил мои сомнения.

– Неужели ты не хочешь походить по магазинам? – продолжал он, несколько обескураженный. – Все женщины обожают ходить по магазинам.

– Коль, честно? Я хочу только одного – выспаться.

Думала, он обидится, но нет.

– Я бы сам купил, я знаю твои размеры, но боюсь не угодить. Вдруг тебе не понравится.

Перспектива тащиться в город и исхаживать вдоль и поперёк все магазины отпала, и мне стало легче.

– Коль, да мне всё понравится, спасибо тебе огромное, купи на своё усмотрение. У тебя хороший вкус. А с детьми твоя мама и правда пусть посидит. Я посплю…

Прямо при нём я ткнулась лицом в подушку и провалилась в сон.

Когда вечером Колька приехал, от него пахло духами. Бабскими. Свекровь тоже учуяла, я поняла это по её выражению лица. Раньше мне было наплевать на его эскапады, но усталость и болезни сделали меня раздражительной.

– И где ж ты пропадал, любезный? – ядовито спросила я. – Духи мне покупал?

– И духи, и платья.

При нём действительно была куча пакетов из магазина. Тут налетели дети с криками: «Пап, чё купил?» – и я придержала язык. Маленький Сеня притопал из бабушкиной комнаты и тоже потянулся к пакетам. В который раз пожурив детей и объяснив, что нехорошо спрашивать у родителей, что купили, я ушла наверх в мансарду, а муж раздавал детям и свекрови конфеты на фруктозе. Ване было нельзя обычные конфеты после лечения от немоты, и мы покупали диетические для всех, чтобы он не завидовал.

Я ушла, чтобы избежать серьезного разговора, но Коля сразу поднялся вслед за мной, прихватив покупки. В мансарде была уютная комнатка в деревянном стиле – там-то мы и расположились. Я села на диван, Коля ссыпал мешки на пол и замер столбом.

– Мне нужно с тобой поговорить, – начал он.

– Я это унюхала, – вежливо сказала я.

– Я всё объясню.

– Не оригинальничай, – съязвила я.

– Это не то, что ты думаешь.

Так и знала! У меня вырвался истерический смешок.

– Коль, ну придумай что-нибудь покрасивше, я всё-таки филологический окончила.

– Все эти вещи – для тебя.

– Ты точно не перепутал? – томно спросила я и зевнула.

– У меня никого нет, кроме тебя.

Я улыбнулась ему и произнесла небольшую речь, которую, на мой взгляд, должна выучить каждая жена и при случае выдать любимому.

– Знаешь, почему женщин нельзя обмануть? Мы карты раскладываем. И карты показывают, один ты или с бабой. Имя там не написано, а примерный возраст, характер бабы и твоё к ней отношение – как на ладони. Твоя подружка там фигурирует как бубновая дама. Поэтому, если мужик думает, что обманул жену, это значит, что жена помалкивает. Терпит. Или ей наплевать. Мне вот наплевать.

У него немножко отвисла челюсть – но лишь самую малость.

– Тогда почему твои карты тебе не сказали, что у меня с этой женщиной ничего сегодня не было?

– А я давно не раскладывала, – лениво ответила я, хотя меня и кольнули слова «с этой женщиной». Значит, баба все-таки есть. – Мне просто неинтересно. Гуляй с кем хочешь. Для меня важно, чтобы дети были живы-здоровы, а тебя я не держу, иди к ней, если она такая хорошая.

– Она совсем молоденькая, ей двадцати нет, – муж сел рядом со мной и схватился за голову.

– Ну тем более.

– Она ужасно глупая.

– Верю, умная с тобой не свяжется. Гляди, какая я дура. Так это что, прощальные дары?

– Послушай, всё гораздо хуже. С тобой можно просто поговорить?

Я уставилась на него с любопытством. Что ещё натворил этот пацан сорока пяти лет? И Коля меня огорошил.

– Это была короткая интрижка – и последняя, клянусь. Мне седина в бороду ударила.

– Моча в голову, – поправила я его.

– Помолчи, женщина. Так вот, Лёлька от меня залетела.

Я закатила глаза, с трудом удержавшись от поздравлений и комментариев.

– Потом мы поругались, она исчезла… В общем, нарисовалась через год, когда мне уже на хрен не нужна была… И с ребёнком.

Коля положил руку мне на плечо и изливал душу, как лучшему дружбану. Я сочувственно кивнула, потом сходила к бару и вернулась с коробкой каберне и двумя рюмками. Мне можно, я уже не кормлю Сенечку. Коля вдруг осёкся.

– Слушай, ты на меня не обижаешься?

– Что ты! Всё так интересно, как в бразильском сериале. Телевизор-то смотреть некогда. У меня аж дух захватывает. Что там дальше?

– А дальше […], – сокрушённо вздохнул Коля. – Её все мужики побросали, она думала, что я разведусь и буду с ней, а когда поняла, что не буду, то это… Вены себе порезала.

– На руках или на ногах? – осведомилась я, прихлёбывая.

– Ты можешь хоть минуту не язвить, стерва ты ядовитая? На руках, конечно.

– Значит, осталась жива, – сказала я, внутренне расплывшись от комплимента. – Скажи ей, чтобы в следующий раз резала на ногах.

– Жива, – подтвердил муж. – Ты как догадалась?

– Ну, у меня жизнь за плечами.

И я залпом выпила всю рюмку. Всё-таки этот тип меня сегодня развлёк. Почитал бы с моё медицинской литературы, не задавал бы глупых вопросов. Он замолчал, выпил своё вино, налил ещё нам обоим. Мы чокнулись, я шепнула: «За любовь!» – и опять выпили. Мне стало весело.

– Коль, ну, а в чём проблема-то? Не томи.

Коля собрался с духом и выпалил:

– Проблема в моём сыне. Лёлька после того дела поехала в больницу, и, похоже, там всерьёз и надолго. Её инсулином лечат. Ребёнок у Лёлькиной бабки, а она одной ногой в могиле. В детдом сына не отдам. Так вот… Я его завтра привезу, ты не против? Ты же всегда хотела много детей…

Вот оно в чём дело. А я, грешным делом, подумала, что он мне и впрямь подарки сделать решил. А он меня, значит, задабривает, дурачок. Но вслух я этого не сказала.

– А почему бы мне быть против?

– Все-таки от другой девки прижил. Ты не будешь его обижать?

– Обижать ребёнка? – возмутилась я. – Это вам, мужикам, важно, свой ребёнок или чужой, а для нас все дети общие! Видел когда-нибудь, как кошка котят кормит? Ей всё равно, свои они или другой кошки. А коты злые, они чужих котят и загрызть могут. Вот и вы, мужики, как коты…

Наверно, я сильно распалилась, и Коля тут же начал меня успокаивать, налил ещё выпивки и стал приговаривать оптимистичную чепуху. Мы помирились. А потом, помаленьку трезвея, я пересмотрела все до одной вещички, что он мне купил, примерила некоторые, и жизнь снова обрела свои краски. Завтра я стану матерью четырёх детей. Надо купить кроватку… Или нет, заставлю Колю построить двухэтажную. Две двухэтажные. Или двухъярусные, как они там называются.

Среди подарков и правда были духи – как раз те, которыми пахло от Коли. Выбирал, видать, в магазине, а я на него накинулась. В который раз убедилась, что эмоции нужны человеку единственно для того, чтобы делать глупости. Вот ведь как неожиданно всё повернулось! Я не знала, как изловчиться, чтобы выпросить у Коли разрешение взять приёмного ребёнка, а он сам мне его подсунул, да ещё и виноватым себя чувствует.

О лучшем и мечтать нельзя. Конечно, я пожалела Лёльку, которую лечат инсулином – я читала об этом лечении (это тогда у меня волосы встали дыбом). Но ревновать к несчастной девке и в голову не пришло, и встречу с малышом я ожидала с радостным трепетом.

– Коль, а он ветрянкой уже болел? – выспрашивала я ночью под одеялом.

– Не.

– А ему все прививки сделаны?

– Не знаю.

– А как его зовут?

– Егор.

– Гоша…

– Не. Мне «Гоша» не нравится. Лучше «Жора».

– Нет, Гоша.

– Нет, Жора.

– Гоша!

– Да я тебя сейчас…

В дверь раздался стук и недовольный голос свекрови:

– Вы спать собираетесь? Полпервого ночи! Коля, тебе завтра рано вставать.

Мы умолкли, а через минуту я шёпотом попросила Колю, чтобы завтра он, когда поедет за Егоркой, заодно увёз домой свою матушку. С четырьмя мелкими я и сама справлюсь.

– Бу, – сквозь одеяло неразборчиво ответил он. То ли согласился, то ли нет.

Матушку он все-таки увёз – со скандалом, конечно. Я готовила детскую к приезду Егорки, а мелким обещала, что если они будут себя хорошо вести, то к ним приедет ещё один братик. Во время генеральной уборки я выбросила три упаковки использованных шприцов – как наркоманка какая. Будь неладны эти инфекции. Последние два месяца мы через день кварцевали детскую комнату и зал, а иногда и детские носы с помощью трубочки. Мыла полы, смахивала пыль, а руки дрожали: вдруг что сорвётся? Вдруг маразматическая Лёлькина бабка уронит Егорку?

Но всё прошло хорошо. Из окна я увидела, как Коля вышел из машины, открыл пассажирскую дверь, и вылезла незнакомая толстенькая деваха с дитём на руках. Я на всякий случай посадила Сеню в манежик, приготовленный для Егорки, и вышла на порог встречать нашего четвёртого ребёнка. Оформление документов ещё предстояло, всё было оговорено пока лишь на словах, но я уже считала его своим. Деваха – как позже выяснилось, Лёлькина соседка – сдала мне малыша с рук на руки и залезла в нашу машину. Она так спешила, что Коля сразу повёз её

обратно, и я осталась с детьми.

Я вынула Егорку из комбинезона.

– Какой маленький… – разочарованно протянул Ваня. – У нас же уже есть маленький. Надо было большого брать.

– Маленький лучше, – заявила Аля. – Он беспомощный. Чем беспомощнее, тем лучше. А ещё на куклу похож.

Её правда! Это был очаровательный малыш с кудрявыми белыми волосами и синими глазами, в котором не было ничего, ну ничегошеньки от Коли. Лёлька, конечно, молодец, что сумела обвести моего прохиндея вокруг пальца, но если ему взбредёт провести анализ ДНК, ребёнка мне больше не видать. А я уже к нему привязалась. Эти синие глазёнки я сразу узнала. Книга не врала, реинкарнация существует! Это он, мой Гоша. Вечером того дня я выгуливала детей во дворе, благо он у нас почти сорок соток. Алина и Ваня бегали и шумели, Сеня пыхтел, собирая осенние листья, а Егорка спал в коляске.

Я почувствовала себя счастливой. Страх за жизнь детей ушёл на задний план, угрызения совести поутихли, Гоша вернулся ко мне. Хоть я и не решалась его так называть, я знала, что этого приёмного ребенка буду любить сильнее, чем своих родных. И тогда ещё не поздно было притормозить – судьба давала мне третий шанс, но я им не воспользовалась.

Два месяца мы оформляли документы на Егорку. Прокурорская проверка стала у нас частым гостем, нас с Колей по очереди гоняли то на медосмотр, то в областной психдиспансер проходить тест на адекватность. Приходилось с серьёзным видом отвечать на идиотские вопросы и всеми силами душить в себе желание стебануться. Не знаю, кто составлял эти вопросы. Первейшая реакция нормального человека – ответить издёвкой, но ради Егорки я выдержала это унизительное испытание, и наградой мне была новая строка в паспорте в графе «Дети».

Теперь больничная карточка Егорки была в моем распоряжении, и я, не откладывая дела в долгий ящик, повезла малыша на прививки, три из которых ещё не были поставлены. Мне так хотелось его защитить, что я упросила медсестру сделать все три укола сразу. Видя, что она сомневается, я показала ей ксерокопию недавно вышедшего указа, где чёрным по белому разрешалось ставить несколько вакцин в один день. Я не зря штудировала медицинские издания и хорошо подготовилась к поездке в поликлинику. Теперь я была спокойней за его здоровье.

В первый день Нового года, пока все спали, я перемыла вчерашнюю посуду, сложила стол, загрузила стиральную машину, выбила ковры, помыла пол, перегладила бельё, разобрала в шкафу, расчистила снег, вынесла мусор, развесила сушить бельё, загрузила в стирку следующую партию и обнаружила, что мне нечего делать.

Ура, свободное время! Можно почитать или посмотреть на снег в окно. Можно заняться собой. Я причесалась перед зеркалом, выдернула седой волос и коснулась тенями уголков глаз. Надо бы надеть платье из Колиных подарков, а то эти спортивные штаны надоели хуже горькой редьки. В штанах невозможно чувствовать себя женщиной. Нарядившись как принцесса, я села в кресло у окна в зале и открыла «Реинкарнацию». Мне хотелось убедиться, что Егорка – это воплощение Гоши.

Скоро мне понадобился калькулятор и блокнот. Сверив дату рождения Егорки с тем злосчастным днём в больнице, я вычислила, что глупая Лёлька тогда едва перевалила за второй триместр, то есть Егорка никак не может быть Гошиным воплощением. В книге описывалось две теории реинкарнации: согласно первой, душа вселяется в момент рождения, а согласно второй – в момент зачатия. Егорка не подходил ни под первую, ни под вторую. Я с горечью признала, что выдаю желаемое за действительное, но моя вера в реинкарнацию не пошатнулась.

Живой, реальный Егорка потеснил в моей душе образ мёртвого Гоши, но чувство вины никуда не делось. Мне снова захотелось искать Гошино воплощение и помогать брошенным детям, а помочь я могла только одним способом – взять их к себе. И вот тогда-то впервые появилось желание открыть семейный детский дом. Это стало модным в последнее время, таким семьям помогало государство, и о денежной стороне вопроса я не беспокоилась.

Беспокоило другое – выдержу ли физически, но я понимала, что ради детей все матери отдают своё здоровье и молодость, и что если хочу искупить вину перед Гошей, то придётся жертвовать собой. В моей душе горел благородный огонь альтруизма, мысленно я делила мансарду вдоль и поперёк и прикидывала, где во дворе Коля будет строить спортивный угол. Я записала телефон детского дома из рекламного ролика, но не могла выкроить ни минуты, чтобы позвонить.

Так проходил день за днем, пока я не обратила внимания на красные точки на ручках и ножках у Егорки. Вызвали маму и поехали к врачу. Докторша бегло осмотрела ребёнка и долго-долго писала в его карточке.

– Можно одевать? – не выдержала я. – А то простудится.

– Это ваш приёмный сын? – уточнила докторша, не отрываясь от писанины.

– Да, – процедила я и одела Егорку. – У него диатез?

– Женщина, в медицине не бывает понятия «диатез». В медицине есть понятие «аллергия». Этим вашим деревенским словечком можете пользоваться у себя в деревне, а мы в больнице пользуемся словом «аллергия». Фрукты давали? Ну, а что вы хотите. Нужно провести курс антигистаминной терапии.

– Но он и раньше ел фрукты, а аллергия появилась только сейчас.

– Вы меня учить будете? Если вы такая умная, лечитесь сами, зачем ко мне приехали. Ложиться будете или выбираете лечение на дому?

Я выбрала на дому. И опять начались шприцы, таблетки и невероятно дорогие мази. Самое обидное, что никакого эффекта антигистаминные не дали, и Егорка чесался и хныкал всё сильнее. Он ещё не разговаривал, но я подозревала, что у него головные боли. Лично у меня от супрастина всегда болела голова и начиналась крапивница.

Через две недели мы с Колей опять повезли хнычущего Егорку в больницу. Докторша удивилась, что антигистаминные не дали эффекта, и заподозрила генетическое заболевание. Пришлось лечь на обследование. Коля снова начал возить апельсины, а дома царили две мамы. В отличие от моих родных детей Егорка был беспокойным, уколов боялся как огня, и капельницы превращались в сущий ад. Я переживала за него ужасно, похудела и заработала круги под глазами. Докторша посоветовала мне пить глицин, чтобы я успокоилась.

Глицин – это слону дробина, и я стреляла таблетки покрепче у других мамаш. И все, буквально все, от мамаш до персонала, искренне удивлялись: «Почему ты так изводишься, он же приёмный?» В эти дни Коля заценил меня по-настоящему. Его глаза светились благодарностью и чувством вины, он приезжал ежедневно, подолгу сидел у Егоркиной кроватки и однажды сказал:

– Скорее бы вас выписали. Дома такой бедлам. У Алинки тоже аллергия началась, тёща ей супрастин даёт.

– Коль, не покупай больше никогда в жизни апельсины. Если деньги руки жгут, лучше купи лишнюю упаковку шприцов, дети рады будут, – попросила я, пропустив мимо ушей, как он обозвал мою маму.

На следующий день аллергия выскочила на руках у Вани и Сени, а еще через день у моих соседей по палате. Егорке сделали четыре переливания крови, прежде чем уборщица баба Мотя объявила на весь этаж:

– Да у вас чесотка, дорогие мои. Во время войны и то обрабатывали, а сейчас всем на всё плевать, прости ж ты господи…

Она с ведром ушла, а я выматерилась. Шёпотом, чтобы дети не слышали. Нас вымазали с ног до головы, и впервые мой сынок спокойно уснул. Выдворили нас из больницы очень быстро, проинструктировали и дали с собой тюбик мази «с приятным цветочным запахом».

Возвратившись домой, я застала в зале троих инопланетян в скафандрах, опрыскивающих всё вокруг из пульверизаторов. Двери были распахнуты, дети, разинув рты, глазели из-за портьеры, трясущаяся свекровь глотала корвалол пузырьками.

– Они сами припёрлись, – виновато сказал Коля. – Не знаю, кто их навёл. Наверно, уже всё обработали, скоро упрутся.

Инопланетяне молча ушли, не потрудившись прикрыть за собой дверь или сказать хоть слово. Всё было мокрым, включая детские акварельки на стене и Колину гитару.

– Наследили, сволочи, – прокомментировала я чёрные следы на ковре.

Я отнесла Егорку в кровать, посадила рядом Алину и пошла за пылесосом. В зале я застала такую картину: свекровь, брезгливо отодвинув мокрое покрывало, расположилась на диване и накручивала узловатым пальцем диск телефона.

– Алло!!! – услышала я надрывный крик. – Домна Григорьевна!!! Я не отниму у вас много времени. Здравствуйте. Да. Да. Спасибо. У наших – ЧЕСОТКА!!! Представляете, она заразила моих внуков чесоткой! Даже во время войны такого не было…

Складывалось впечатление, что все бабки тоскуют по войне и хотят её разжечь. Я словно бы невзначай включила пылесос на самый громкий режим, но эта престарелая бой-баба рванула шнур из розетки и накрутила другой номер.

– Люсенька? Привет. Должна сообщить, что у наших – чесотка! Дезинсекторы приходили, дети чешутся, все деньги на серную мазь уходят! Какая мать, какая мать…

– Вы не могли бы из своего дома проводить пресс-конференцию? – довольно грубо перебила я. – А то мне прибрать надо.

– Я что, не имею права воспользоваться телефоном в доме своего сына? – вскипела она. – Мне нужно поговорить с моими приятельницами! Алло, Лариса Александровна, у наших чесотка. Нет, по телефону не передаётся. Какая мать, как она могла допустить…

После полутора десятков звонков свекруха выдохлась и прилегла в спальне. У меня хватило ума не говорить ничего в свою защиту, и теперь я надеялась, что в доме воцарится мир. Но плохо я знала Колину матушку!

Когда подошло время вечерних процедур, свекровь вытащила из своего ридикюля замшелый пузырёк серной мази пятидесятого года выпуска и потребовала, чтобы детей обработали не тем, что прописали, а старым проверенным средством. Для убедительности она этот пузырёк ещё и откупорила, и я чуть не задохнулась. Я уже успела почитать про чесотку и заняла оборону:

– Этой пакостью они будут месяц лечиться, если раньше мы все не помрём от вони! Есть же современная мазь почти без запаха. На дворе не девятнадцатый век.

У свекрови глаза вылезли на лоб.

– Это я, по-твоему, своим внукам пакость предлагаю? Отравительницей меня считаешь?

Далее последовал локальный военный конфликт такой силы, что я молча вымазала детей серной мазью, стараясь дышать через рот. Усталая, но довольная свекровь поехала домой на автобусе, а я тут же принялась счищать с них серную мазь дезинфицирующим раствором и намазала нужным лекарством. Спать легли в двенадцать. Одежду пришлось выбросить, но стойкий запах серной мази держался в доме несколько недель. Через три дня дети были практически здоровы, и чесотки я больше не боюсь, знаю, что она лечится на раз и два. Лучше десять чесоток, чем одна бабушка.

Ставя по пьяни своему мужу кошек в пример, я их накаркала на свою шею. Долго я собиралась взять детям котёночка, пока ранней весной Алина с Ваней не решили эту проблему сами – они приволокли с помойки беременную кошку. Поворчав, я дала кошке и детям таблетки от глистов, написала Коле список кошачьих принадлежностей в Метро и смирилась. Дети были в восторге и назвали кошку Мэри.