Текст книги "Аарон (СИ)"
Автор книги: Вероника Мелан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Он меня не помнит, Дора, милая, не помнит.
Хриплый шепот, а глаза горящие и больные, как у безумца.
– Помнит. Но это не значит, что любит и тут же бросится обниматься, поэтому веди себя прилично. Расчеши волосы и выходи наружу.
– Не хочу… Я боюсь.
– Все на свете чего‑то боятся. Но все на свете что‑то делают. Иди!
– Не могу…
Еще никогда раньше Райна не чувствовала себя настолько слабой. Ей забылось все: что она когда‑то собиралась в поход, что хотела попасть на озеро, причина визита гостей – ей помнилось лишь то, что сейчас он в гостиной. Прямо. Сейчас. И ей до боли во всем теле хочется его обнять. Хотя бы прикоснуться, хотя бы еще раз посмотреть на него.
– Я – жалкая.
– Ты, – зазвучал откуда‑то раздраженный голос почившей старухи, – давно уже не та девчонка, которой была.
– Я – размазня.
– Ты – Марго Полански. И не важно, кем ты была раньше, – подними голову, вздерни подбородок и иди уже встречать гостей!
– Я…
Невидимая Дора, как и при жизни, и после смерти оставалась непреклонной.
– Ты – одна из самых богатых женщин на Уровне. Вот и веди себя достойно!
– Я… хорошо. Я… пойду…
– Иди!
– Пошла.
И Райна, натянув на лицо маску полурадушной – полуравнодушной хозяйки, деревянная снаружи и распадающаяся на части внутри, заставила себя выйти из ванной.
(Chris Wonderful – When You Come Home)
Она не видела остальных – только его. Его лицо, окутанное расплывающимся, расфокусированным, как объектив камеры, фоном. Сидела в кресле – застывшая, замершая, – сидела безо всяких в голове мыслей – просто смотрела.
Она могла бы смотреть на него вечно. Вокруг могли бы создаваться новые Вселенные и распадаться старые, могли бы плыть мимо облака и ветра, могли бы вспыхивать и гаснуть звезды, а она бы все смотрела. Тысячекратно сменили бы друг друга времена года, рухнул бы этот мир и создался новый, а она бы все сидела тут – напротив него, способная различать лишь его лицо.
Те же самые губы, те же глаза… шрам на виске. Ей хотелось улыбаться.
К ней обращались с какими‑то вопросами, но Райна едва ли слышала их.
– Мисс Полански, мы – служащие отряда…
Какого‑то отряда… специального назначения – ей показывали печати, знаки, жетоны.
– Мы подходим вам.
Подходят. Да, подходят. Ей сейчас подходят все,… кто угодно.
Аарон. Те же стального цвета глаза, неулыбчивый рот.
– Договор уже составлен. Вы понимаете, что затраты будут большими?
Что? Затраты? Мисс Марго Полански просто кивала – она все понимала, на все соглашалась.
– Три с половиной миллиона в сумме. Вас устраивает?
– Да, устраивает.
Кажется, она постоянно теряла нить беседы. Вместо того, чтобы думать о нужном, не могла отвести от Аарона глаз – нежно ощупывала взглядом его фигуру, руки, плечи, шею… Касалась щекой уха, тихонько терлась о щетину.
Аарон.
Ей хотелось рыдать. Нельзя, нельзя рыдать…. Потом. И подходить к нему тоже нельзя, нельзя говорить, как сильно любит его. Только открывать и закрывать рот – немо рассказывать все то, что скопилось в душе.
– Наш стратег покажет вам карты, о которых вы просили. Поход будет сложным, понимаете? Вы должны будете исполнять все наши приказы – беспрекословное подчинение.
Да, хорошо, она согласна.
Все это говорил сидящий в центре человек – высокий, жесткий, с холодным взглядом. Рядом с ним вообще сидел кто‑то страшный – в плаще, с черными глазами и длинными волосами. В другое время она бы напугалась прихода таких гостей, но сейчас ей было все равно – для нее в комнате находились не трое, а только один.
– Аарон, покажи мисс Полански карты.
Между ними стоял стол. Вот к нему и подошел человек, присутствие которого превратило ее в мраморную статую, – развернул какие‑то бумаги, разложил их на столе, расправил, разгладил – она смотрела на его руки, пальцы…
А потом увидела кольцо. И едва не завизжала – не зарыдала мысленно:
"Дора, он… он…"
"Сиди тихо. Не смотри на кольцо…"
"Я не пойду, не пойду в этот поход! Он мне не нужен! Ничего больше не нужно…"
"Не глупи! Пойдешь!"
"Не пойду!"
Чужой. Аарон чужой. Он уже кому‑то принадлежит. Теперь никогда не обнять, никогда даже в мыслях не позволить себе приблизиться к нему.
Ей что‑то показывали, объясняли, просили посмотреть на точки – она делала вид, что смотрела. Подошла ближе и старалась не быть здесь, не чувствовать и не дышать – на безымянном пальце Аарона блестело кольцо. Не ее – чье‑то.
Стояла рядом и крошилась на куски.
Не пойду.
"Пойдешь!"
– Мисс Полански, с вами все в порядке?
Она ведь не плачет? Нет, глаза ведь сухие? Темноволосый мужчина в плаще уже стоял рядом, смотрел вопросительно.
– Да, в порядке.
Не пойду.
– Когда бы вы хотели отправиться в путь?
Не пойду.
"Пойдешь!"
"Зачем? Дора, зачем я пойду? Теперь…"
"Потому что не все в этом мире очевидно. Все еще может быть не так, как кажется…"
"Я не верю…"
"Зато верю я. Ты пойдешь. Ради меня".
"Ради тебя я его нашла. Все, я свободна".
"Ты пойдешь ради меня. Обещай!"
"Зачем?"
– Мисс, с вами все в порядке?
"Обещай!"
"Не могу".
"Обещай!"
"Я…"
"Обещай!"
"Обещаю".
Райне хотелось свернуться в баранку на полу. Какой поход? Зачем он ей теперь?
А Дора уже исчезла.
– Мисс Полански, так что – мы беремся за эту работу? Вы согласны подписать договор?
Да, наверное. Она больше ничего не чувствовала. Что‑то подписала, как обычно, не глядя, смотрела сквозь стены. Сама не поняла, зачем произнесла деревянным голосом:
– Выходим как можно скорее. Хорошо?
– Как скажете. Мы с вами свяжемся, как только завершим все приготовления.
И они ушли.
Все.
Забрав с собой огонек из ее души, который навсегда приклеился к отблеску на тонком ободе золотого кольца.
*****
– Не все в этом мире очевидно, так, Дора? А что здесь неочевидного – он отдал свое сердце другой. ДРУГОЙ!
Она впервые сидела не на шезлонге, а на парапете. Никогда раньше не приближалась к краю террасы – боялась, – а сейчас не испытывала ни грамма страха, одну лишь едкую и безнадежную горечь. Настоящее, достигшее пределов отчаяния горе.
– Он помнил мое имя, но не меня… Зачем ты взяла с меня это обещание, зачем?!
Райна не замечала того, что кричит, – ее халат и волосы трепал ветер, по щекам текли не слезы – боль.
– Зачем мне теперь туда идти? Даже если я смою с тела шрамы, я никогда уже не смою их с души. Может, мне нанять сенсора? Как ты и говорила? Стереть эту гребаную память и никогда больше не вспоминать о нем? А – а–а? Ты ведь так советовала?
Дора молчала.
Дора исчезла.
А по перекрестку мелкими точками ползли машины; Райна стеклянными глазами смотрела вниз.
*****
– Она рассматривала тебя так пристально, как обдолбанная.
– Может, и правда, была под кайфом? Приняла пару таблеток перед нашим визитом.
– Зачем бы это ей?
– Наркоманка?
Канн не слушал друзей, он думал о другом – о том, что она подписала бумаги, даже не взглянув на них. Не думая, не спрашивая их имен, согласилась выбросить на ветер три с половиной миллиона долларов. Вот так просто.
Все верно – уже не Райна. Марго Полански. Потому что та Райна, которую он помнил, так бы не сделала.
А он помнил ее.
Все это время. Иногда задумывался, почему, и никогда не мог найти ответа – просто помнил. Несмелой, неуверенной, постоянно чем‑то напуганной, но честной и искренней. Той, которая, оказавшись в его доме – чужом для нее доме, – сумела наполнить старую хибару, которую он снимал, теплом.
Девенпорт. Тогда у него не было ни постоянной работы, ни желания ее искать – Канн перебивался разовыми заказами. Старался не лезть в криминал, и потому ходил по грани – за честную платили мало. Жил один, богатств копить не спешил – сразу тратил то, что зарабатывал, и мало о чем горевал. Хотел одного: стать лучшим в своей профессии, а потому много читал, учился, анализировал, тренировался.
И уж точно не мечтал ни о долгосрочных отношениях, ни о том, чтобы жить с кем‑то под одной крышей.
А пришлось.
В ту зиму старина Барни – жадный до денег и скользкий типок, который приторговывал наркотиками, – провернул неудачную сделку, попался на краже, сбежал и залег на дно. Сам исчез, а подружке своей оставил записку: "Если я исчезну, позвони по этому номеру, и о тебе позаботятся".
Угу. И оставил его – Канна – номер. Его, потому что Канн тогда был ему должен.
И Райну пришлось временно взять к себе.
– Аарон, мы куда‑то торопимся?
Водитель, потонувший в воспоминаниях, бросил взгляд на спидометр – сто семьдесят километров в час. Он всегда водил быстро, если злился или расстраивался.
А он расстроился.
Почему? Ведь отпустил ее тогда на все четыре стороны, даже думал, что благополучно забыл. Нет, несколько раз порывался отыскать – проверить, все ли у нее в порядке, устроилась ли в жизни, не попала ли в беду? Ведь Рейка – как он ее тогда называл, – всегда во что‑нибудь вляпывалась. И каждый раз сдерживал себя – с ней все хорошо: он снял для нее однокомнатную квартиру, одел, снабдил деньгами и нашел работу.
Рейка. Райна Вильяни.
Дурочка, теплая дурочка. Она боялась его и все равно постоянно совала свой любопытный нос в его кабинет – лезла с разговорами, путалась под ногами, готовила ему еду, пекла торты. И он привык. Осознал это позже, когда она ушла.
Следом не пошел лишь потому, что так и не смог поверить в то, что у них может быть совместное будущее – не был готов к отношениям. И какое будущее может быть у молодой пустоголовой девчонки и волка – одиночки? Никакого.
Он отпустил ее. Только сохранил в сердце образ – теплое воспоминание, – а на виске шрам. Пусть будет, пусть. Ему было хорошо в те времена, душевно.
– Аарон, все нормально?
– Нормально.
Ответил Баалу на автомате, а сам задумался – а почему же так сильно теперь душит тоска? Почему, если отпустил?
И вдруг сейчас, глядя на черное полотно дороги, он впервые смог себе ответить – да потому что все это время Райна была для него, как редкая почтовая марка, – та, с которой он сравнивал все остальные, которые пытался поместить в альбом. Он мерил других женщин по ней – то тепло, которое они приносили в дом, с тем уютом, который был на Восьмом, когда Рейка была рядом. И ни разу ни одна женщина не сумела отогреть стены мест, в которых он жил.
И он продолжал искать. Да, тогда он не был готов к отношениям, но помнил витающий под крышей запах теста и ванили, помнил образ своих разношенных тапок на маленьких женских ступнях, помнил, как кто‑то постоянно пытался пробраться ему в душу и свернуться там клубочком.
Он мерил по той зиме всю свою размеренно шагающую вперед жизнь – так ли ему теперь хорошо? Так же ли душевно? А если нет, значит, нужно сменить Дженну на Иду, Иду на Лизи, Лизи на Бетти, Бетти на Милу…
Но даже Мила не сумела подыскать ключик к вечно запертой дверце. Мила была самостоятельная, уверенная в себе – Милу не надо было защищать. Ей не нужно было звонить по десять раз на дню и спрашивать, все ли в порядке, – он и так знал – все отлично, – о ней не нужно было беспокоиться, не нужно было вытаскивать из передряг. Скорее, это она постоянно пыталась отовсюду его "вытаскивать" – от плохих друзей, от опасной работы, от вредных привычек… Зануда.
Ночь, бесконечное, несущее машину вдаль бетонное шоссе и перемешанная с грустью горечь.
Той самой ценной марки в коллекции больше нет – выцвела, поблекла и оказалась подделкой. Наверное, той Райны тоже никогда не было – он верил в иллюзию, – а была Марго. Совсем другой человек – женщина, встречающая незнакомых мужчин в халате, выкидывающая на ветер миллионы долларов и живущая в пентхаусе. Марго, совершившая преступление и теперь желающая, чтобы ее проводили до озера – помогли отмыть грехи.
Что ж, они проводят.
А он все забудет. На этот раз выкинет ее из головы и из сердца – переживал разочарования раньше, переживет и это.
До самого въезда в Нордейл, Аарон держал скорость под сто восемьдесят. И друзья ни о чем не спрашивали.
*****
Высохли щеки, высохли глаза. Перелилась из бутылки в бокал последняя капля вина; Райна больше не плакала – хватит. Слишком долго – все последние годы – она ощущала себя сорванным с дерева листом, гонимым злым ветром в неизвестном направлении. Не могла ни осесть, ни зацепиться, ни хоть где‑то почувствовать себя нужной или любимой. Купила квартиру, но так и не смогла сделать из нее дом. Одинокая и потерянная, неспособная противостоять коварным поворотам судьбы, все ждала, что когда‑нибудь потепление наступит не снаружи, но в душе.
Не наступило.
Не ворвались в жизнь хорошие события, не зажили на сердце раны, свет в конце тоннеля так и не зажегся.
Чем она жила? Кем? Аароном. Нет, иллюзией об Аароне.
Дни. Месяцы. Годы.
Она теряла время.
Сменила имя – думала, что вместе с этим изменилась и внутри, однако ошиблась – Рейка так и не превратилась в Марго. А жаль.
И пора это изменить. Владея миллионами, имея огромный вес в обществе, умея деньгами распахнуть любую дверь, пора уже стать той самой мисс Полански – уверенной в себе женщиной – жесткой, бескомпромиссной и зло – веселой внутри. Нужно выбросить, наконец, себя прежнюю – дурочку – нытика, – и превратиться в нового человека – женщину – львицу.
Чтобы все по плечу, чтобы горы не страшили. Чтобы больше не судьба, а сама Райна командовала, куда и как стоит поворачиваться жизни.
Итак, с чего стоит начать?
С картин. Конечно же, с них.
Холсты пришлось собирать отовсюду – снимать с мольбертов, переносить от стены, вытаскивать из стопки в углу.
Все. Десять минут, и куча размалеванной бумаги (она потратила часы и дни, вдохновенно "творя") лежала в центре залитой ярким светом комнаты. Помнится, она сама просила электрика, чтобы "поярче", чтобы хорошо видеть в любое время суток. Ничего, может, когда‑нибудь еще возьмется за кисть.
А пока, покачиваясь и глядя на стопку испорченной мазней бумаги (сверху на нее как раз смотрел один из неудачных портретов того, кто сегодня заходил в гости), Райна сжимала в руке зажигалку.
Сжимала ее после того случая впервые. И вновь чувствовала, как пластик жжет пальцы, а нос чует несуществующий запах горящей человеческой плоти.
"Сучка, я убью тебя, сучка…"
Именно так он кричал, объятый пламенем, перед тем, как она, спасаясь, рухнула в черную бездну.
Это случилось через какое‑то время после ночевки в приюте…
Через какое? Провал. Где она скиталась после, сколько? И, самое главное, как оказалась на том разрушенном складе? А, может, то был недостроенный или приготовленный под снос дом?
Воспоминания путались – от них остался лишь кусок – самый страшный из всех сохранившихся.
Темнота вокруг. И Джокер. Он искал ее по этажам, изрыгал угрозы, уговаривал, заявлял, что никогда – никогда не будет причинять ей боли (кто бы ему поверил?), даже изредка, будто раненый, скулил. А потом вдруг резко снова срывался на крик – обещал оторвать ей конечности, изрезать на кусочки, насиловать так долго, чтобы она, наконец, осознала – как это глупо – злить его. А она разозлила, – хрипел он, – так разозлила, что, если сейчас же не покажется, то в живых не останется точно.
Под ногами что‑то хрусткое – пыль, бетонная крошка? – за спиной холодная шершавая стена.
Райна тяжело дышала и иллюзий не строила: он найдет ее, и случится страшное. А у нее с собой ничего – лишь зажигалка в кармане и кирпичи под руками. А если кирпичом, то надо сильно и точно, иначе лишь разозлит еще сильнее.
Никогда в жизни она так не боялась – ползла вперед на брюхе, широко распахивала глаза во тьме и пыталась слиться со стенами, постоянно натыкалась ладонями на что‑то острое, ранила кожу. А тот, кто ее преследовал, будто в насмешку, то приближался, то отдалялся.
– Я убью тебя, сучка… Убью! Ты хочешь умереть быстро или медленно?
Она хотела жить. Мечтала жить. Пусть плохо, пусть как‑нибудь, только с бьющимся в груди сердцем.
Еще один этаж, зияющий провал, лестница наверх, пустые глазницы окон – внутри стен гулял ледяной ветер. Кажется, она давно не ела и так же давно не ходила в туалет. Кажется, она вообще очень давно была человеком, а все остальное время – загнанным зверьком.
За что?
Ночь выстудила каждый камешек, каждый стеклянный осколок, что попадался ей под руку, – чем бы его? Чтобы наверняка?
– Играешь со мной, дрянь?
Он приближался. От паники Райна ничего не соображала; едко пахло бензином. Откуда этот запах? Она принялась остервенело щупать вокруг себя пространство – бочки! И у одной приоткрыто горлышко – на дне не успевшее испариться горючее.
Мозг отказал, действовала пытающаяся помочь телу выжить любыми способами интуиция – Райна поднялась на колени, схватилась за холодный ржавый бок и, выдавая себя грохотом, толкнула емкость. Бак перевернулся – на землю полилось оставленное рабочими топливо.
Бензин. Он горит.
– Ах, вот ты где!
А Джокер уже поднялся по лестнице и теперь страшным темным силуэтом наступал на нее – Райна ползла по земле назад.
Хватило ли там жидкости?
Назад. Назад. Болели от ударов о бетонные края ягодицы, надрывно саднили ладони, истошно орало не желающее переставать биться сердце – когда он наступит на лужу?
Джокер шел вперед. Шаг, еще один; Райна негнущимися пальцами нащупала в кармане узкий пластик зажигалки.
Сейчас? Через секунду?
– Иди ко мне, моя сладкая. Я научу тебя, как нужно уважать мужчин. Я тебе все растолкую – четко, с расстановкой.
Еще шаг. Она нащупала предохранитель – передвинула ногтем крохотный выступающий элемент, приспособленный для того, чтобы не дать пламени погаснуть, – щелкнула колесиком.
И… – время будто застыло, – швырнула горящую точку в пространство, под ноги темной фигуре.
Он горел долго, очень долго. Он истошно вопил, а она все ползла назад, потому что Джокер, даже объятый пламенем целиком, продолжал надвигаться.
– Я убью тебя, сучка!
Ей навсегда запомнился его полный адской боли и невероятной ярости голос.
– Убью… тебя… УБЬЮ!
Штанины занялись сразу же – по ним огонь моментально пополз выше – на ремень, рубашку, волосы – ужасно, это все выглядело ужасно. И еще хуже пахло – Райна моментально – сразу и навсегда – возненавидела огонь.
– Убью! Убью… – он уже не кричал, хрипел в предсмертной агонии – не человек – ходячий факел.
А она, оцепеневшая от паники и ничего не соображающая, все ползла и ползла назад. До тех пор, пока в какой‑то момент, чувствуя, что еще секунда, и ее схватят горящие руки, не поднялась на ноги и не рванула прочь. Рванула. Почувствовала под ступней провал – ту самую дыру между этажами, – вот только поздно, уже соскользнула в нее, не успела зацепиться, задохнулась от ужаса и… полетела.
Было больно.
Больно настолько, что Райна за долю секунды до того, как потерять сознание от шока, порадовалась тому, что умирает.
*****
С тех пор она не приближалась к огню и не касалась зажигалок.
Хорошо, не совсем несчастный случай, но у нее не было выбора! Не убийство – самооборона, – ведь есть разница?
Нет разницы. Теперь нет.
Стопка холстов – она вложила в них время и душу, вложила в них себя. Она любила, когда рисовала – то, что пыталась изобразить, процесс, себя в тот момент.
Сожжет?
Да, сожжет. Посмотрит на них всего лишь минуту, попрощается, а после вновь щелкнет колесиком.
Очередная пройденная черта. Да будет так.
Едва Райна приняла для себя бесповоротное и окончательное решение, как в кармане завибрировал сотовый.
*****
– Вы снова пили и ничего не ели?
– Снова.
Она не чувствовала ни вины, ни угрызений совести – этот вечер – ее болезненный шаг в будущее. Важный и необходимый. И никто не посмеет упрекнуть ее в том, что она напилась накануне.
Но Рид и не упрекал. Смотрел поверх очков бесцветными глазами и молчал. Потом достал бумаги, положил перед ней на стол.
– Я собираюсь сделать рисковую ставку.
– В первый раз?
Риск никогда ее не пугал.
– Нет, не в первый.
– Так делайте.
– Вы снова не прочитаете бумаги?
– Не смогу, пьяна, – Райна помолчала; буквы на листе сливались для нее в черные плавающие линии – куча "букав", – слишком много для уставшего мозга. – Да и зачем? Я вам доверяю, всегда доверяла.
Мужчина в пиджаке помолчал. Затем его лицо ожило, в глазах полыхнул интерес:
– А я всегда хотел спросить – почему? За что вы проявили ко мне такое доверие? Ведь я не был в той компании лучшим.
– Вы понравились мне внешне.
Она не соврала. Помнила, как изучала "табло славы".
– Так просто?
– А для чего все усложнять?
– Действительно, – он все еще выглядел удивленным. – Знаете, это приятно, когда тебе доверяют. Тогда хочется сделать для человека больше.
Странно, но в этот вечер Майнрад произнес столько слов, сколько не произнес за весь последний месяц – может, тоже выпил? Как он не судил ее, она не стала судить и его. Иногда пить нужно. Иногда просто необходимо.
– Делайте ваши ставки, – она подписала бумаги. – А я доделаю кое – какие дела.
– Дела лучше вершить с утра. А ночью лучше спать.
Логично. Райна чувствовала, что устала – в голове мутилось, ныли виски.
– Поспите.
– Я попробую.
– Доброй вам ночи, мисс Полански.
– И вам, мистер Рид.
Едва она успела покинуть кабинет, как телефон в кармане зазвонил снова.
– Алло.
Незнакомый мужчина на том конце поинтересовался, не она ли ищет стратега?
– А у вас есть карты? Назовите контрольные точки прохождения маршрута.
Спросила не потому что искала кого‑то еще – уже нашла себе команду, – но из едкого любопытства. И получила ожидаемый ответ – "карты есть, но увидеть их она сможет лишь при личной встрече. А точек там шесть…"
– Там четыре точки, четыре! – взорвалась Райна пороховой бочкой. – А вам, прежде чем кому‑то звонить и представляться "профессионалом", неплохо бы им стать. Жулик гребаный! Поди и денег за работу захотите много? Много или очень много? Научитесь сначала не врать!
Наверное, ей бы ответили в тон – сообщили, что она не адекватный заказчик, а настоящая стерва и истеричка, – но Райна не стала слушать – нажала кнопку отбоя и зашагала туда, где оставила ноутбук.
Надо убрать то чертово объявление с сайта, иначе ей точно не дадут уснуть – заколебут звонками доморощенные "стратеги".
– Выродки, – процедила она зло, открывая крышку компьютера и нажимая на кнопку включения питания. – Откуда вас только взялось столько много?
К тому моменту, когда она покончила с поставленной задачей, сил на то, чтобы подниматься в студию и смотреть, как горят картины, не осталось.
Завтра.
Рид прав – все великие дела лучше вершить утром.
