Текст книги "Комендантский час"
Автор книги: Вероника Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Просторы столовой заканчиваются тем, чем и положено. Кухней. С тем же минимумом мебели, правда, но я теперь знаю, как и откуда ее выдвинуть.
– Вода.
В руке адъютанта – продолговатая коробочка, наполненная…
– Это шутка?
То ли крупинки, то ли песчинки, бесцветные, но почти непрозрачные.
– Это фаза. Отложенная.
Блондинка вытряхивает себе на ладонь несколько пылинок, сжимает пальцы, разжимает.
– Понятно?
В ложбинке разлилась лужица.
– Она настоящая?
Вместо ответа комок воды, пущенный умелой рукой, подлетает к потолку и осыпается мне на голову. Крупными каплями.
Ну мокрая, уж это точно.
– Сжимается один к ста.
Действительно приличная экономия.
Указующий перст блондинки обводит стенные шкафы:
– Без воды. Смешивать по рецептуре.
Значит, там у нас продукты?
33 часа 11 минут от перезагрузки системы
Кухня – она и есть кухня. Разделочные столы, варочные поверхности и все остальное. Непривычно компактное, мгновенно раскладывающееся и убирающееся, но вполне понятное оборудование. А вот со съестными припасами сложнее.
По цвету и виду они все одинаковые, несмотря на надписи на контейнерах. И конечно, малость сбивает с толку, что даже в муку нужно добавить воды, чтобы она стала сначала именно мукой. Нежно-розового цвета.
Пинцет и аптекарские весы мне не выдали, поэтому теста замесилась сразу целая миска. Густого, как сметана, с радужными разводами и привкусом карамели.
Сковородки не нашлось, но плита или то, что ее заменяло, нагрелась мгновенно, и уроненная капля, зашкварчав, быстро зазолотилась, распространив вокруг запах…
Да, дома. Оладушки, которые пекла бабуля, пахли примерно так же. Сладко, сытно, умиротворяюще.
Первый блин, наперекор традициям, получился совершенно нормальным, разве только чуть перепеченным, а со второго началась настоящая сказка. М-да, это вам не электроплита с кривыми спиралями, это…
Топ-топ-топ.
Когда я поднял голову, мы встретились взглядами. Хотя как одна пара глаз может смотреться в десяток?
– Мя?
Оно еще и говорит?
– Мя-мя?
Из-за края стола торчала только голова с мордашкой, похожей сразу на обезьянью, кошачью и стрекозиную. С хохолками коротких волос по всей макушке. Маленькая, чуть больше моего кулака.
– Ты кто?
– Мя!
Я разве отключал медуз? Не припоминаю такого. Значит ли это, что диалект крохи, пялящейся на меня, не подлежит переводу?
Тем временем неопознанный зверек переместился повыше, являя миру крепенькое тело, из которого во все стороны росли… Допустим, ноги. Правда, одна из них довольно ловко потянулась к тарелке с оладьями.
– Мя?
Спрашивает разрешения, что ли?
– Бери. Я еще напеку.
Лапка цапнула оладушку из тех, что лежали на самом краю, потянула, скомкала и затолкала в рот, раскрывшийся где-то ближе ко лбу, чем к подбородку. Если я, конечно, правильно определил пропорции и точку отсчета.
– Вкусно?
На меня снова посмотрели, мигнули и скрылись из виду.
Ладно, по крайней мере, оно, кем бы ни было, разумно. Жесты точно понимает, если не слова. И в случае чего можно будет его просто-напросто отогна…
– Мя?
Из-за края стола торчали теперь уже целых три головы, причем одна – в масляных разводах.
Я перестал их считать сразу же, как они перестали помещаться вокруг стола и начали громоздиться друг на друга художественной пирамидой. Да, собственно, и некогда было заниматься такими глупостями, потому что тарелка пустела прежде, чем я успевал вылить на плиту свежую порцию теста.
Пауки-переростки были повсюду. Под ногами, обтирая голени. Под руками, толкая локти. Над головой, периодически свешиваясь и преданно заглядывая в глаза. А еще они голосили, причем на разные лады, потому что и сами оказались… Разными.
Одни – покрупнее, рыжей масти. Другие – пегие стройняшки, на мгновение замирающие всякий раз, когда перед ними ставят тарелку. Третьи, вороные – самые неугомонные, снующие по кухне взад и вперед вместе с оладьями и, кажется, играющие ими в…
– Не швыряться едой!
Стоп-кадр. Немая сцена. Вдох, выдох – и все по новой.
– Я кому сказал?
Фунт презрения.
– Ах так? Тогда брысь отсюда!
Ну да, как же, послушаются они. Хотя, если начать с заводилы… Только где ж его теперь найдешь, в этом муравейнике?
И не надо на меня с ногами забираться!
Тррринь-тинь-тинь.
Еще один стоп-кадр. Кромешная тишина, в которой раздаются шаги. Приближающиеся.
– Ай, горит-горит-горит!
И верно. Последняя партия оладушек испорчена. Негритята, годящиеся только на выкидыш.
– Где горит, многоуважаемый?
Вдвоем они смотрятся просто замечательно. Я, наверное, тоже представляю собой занимательное зрелище, потому что слесарь и кочегар, увидев меня, синхронно замирают, вливаясь в общую скульптурную группу.
Так мы и стоим, таращась друг на друга, пока взгляд Лёлика не ухватывает оладушек в лапе одного из пауков-переростков.
– Где взять?
Паук что-то верещит в ответ и нехотя протягивает свою добычу кочегару. Тот берет печеное тесто двумя пальцами, просматривает на свет, принюхивается.
– Ай, шайтан…
Рот у него гораздо большего размера, чем у многоногих коротышей, поэтому оладушек не просто исчезает, а проваливается внутрь, как в бездонную пропасть.
– Ай, шайтан!
– Смею предположить, многоуважаемый, что подобная реакция означает…
Коротыши, те, у кого в лапках еще оставались плоды моего кухонного труда, как по команде запихнули еду в себя и быстро-быстро задвигали челюстями.
– Товарищ Боллог, вас не затруднит дать некоторые разъяснения? И пожалуйста, на этот раз словами. Если можно.
– Как пожелает маэстро.
– Эти… – мохнатые затылки, шевелящиеся у меня под коленями. – Это… Они вообще кто?
– Твинчи.
– А что они здесь делают?
– Всё.
Потрясающе исчерпывающая информация. В фирменном стиле адъютанта.
– Товарищ Боллог…
– Обслуга. Чернорабочие. Гайки в ведре.
О, а вот и она, легка на помине!
– Вы, наверное, догадываетесь, что ваши слова мне ровным счетом ничего не…
В присутствии блондинки почему-то никто не хочет задерживаться: бочком к выходу отступают и Лёлик с Болеком, и пауки-переростки, да так ловко и быстро, что через полминуты в кухне не остается никого, кроме меня и моей надсмотрщицы.
– Не догадываюсь. Знаю.
Это называется «злой умысел». С которым я ни черта не могу поделать.
Она проходит, устраивается за столом, прямо напротив. Смотрит на плиту и невинно интересуется:
– В этом доме кормят всех?
Ну и что прикажете делать? Только вздохнуть и спросить:
– Оладушку?
62 часа 08 минут от перезагрузки системы
Любезная моя Катерина Матвеевна…
Тьфу.
Дорогой дневник!
Народная мудрость оказалась права. Как всегда. Чем дальше я углубляюсь в здешний лес, тем толще партизаны, которые попадаются на моем пути. То есть объективные обстоятельства.
Общение с адъютантом напоминает рыбалку в самом нудном ее воплощении, когда сначала на хлеб и все, что завалялось в карманах, выуживаешь разную мелочь, а потом насаживаешь уже ее на крючок в надежде поймать рыбку покрупнее. Одна только разница: с ихтиофауной такой метод чаще всего срабатывает, а в моем случае…
Нет, кое-какие результаты достигнуты.
Например, удалось узнать, что твинчи – побочная ветвь развития расы инчей. Правда, все стало не в пример понятнее? Вот и я о том же.
Инчи построили базу, на которой я сейчас обретаюсь. Они вообще много чего построили, лет так примерно за триста двадцать до моего рождения. А потом им то ли надоело, то ли ударились в собственный аналог буддизма и забросили производство предметов, предназначенных для военных действий. Вот тут на сцену вышли их младшие родственники, твинчи. Половинчики.
С самого начала их было слишком мало для того, чтобы заниматься хоть строительством, хоть обслуживанием всего, что уже построено, и малыши, видимо, в погоне за наживой и славой, решились на зловещий эксперимент по совершенствованию процесса размножения.
Что можно сказать? У них получилось. Но, как водится, не совсем и не во всем то, что задумывалось.
Вылупляться они стали целыми группами, от дюжины до трех, а то и пяти, только одновременное развитие наложило свои ограничения: мозг тоже разделился на всех. Поровну.
Так и вышло, что каждый твинч по отдельности не стоил практически ничего. Правда, и вместе они не становились умнее, потому что комочки серого вещества в их головах нельзя было скоммутировать напрямую. Пока не обнаружилось…
В каком-то смысле им повезло гораздо больше, чем мне, поскольку по уровню эволюционного развития твинчи вошли в общее информационное поле давным-давно, задолго до проведения генетических изысканий. И совершенно случайно выяснилось, что каждая группа может быть замкнута на своего рода оператора, становясь в прямом смысле слова коллективным разумом, к тому же многоногим и многоруким.
На базе таких операторов трое: Лёлик, Болек и Жорик. Правда, последний пока отсутствует, поэтому его подопечные шатаются где ни попадя, ведя себя, прямо скажем, бездумно. Кочегар со слесарем, конечно, пытаются присматривать за брошенными на произвол судьбы зверушками, но выходит это не всегда. Вот, скажем, намедни…
Я всего лишь захотел принять ванну.
Если есть вода, почему бы ей не воспользоваться в полной мере? А то стандартный душ хоть и выполняет свою функцию, но чувствуешь себя в нем машиной на автомойке, а не человеком.
Найти подходящую емкость стоило отдельных трудов. В конце концов нечто похожее обнаружилось в пищеблоке, и я мужественно пропустил мимо ушей пояснения адъютанта на тему того, как в действительности используется углубление, открывающееся в полу.
Но понежиться долго не получилось: едва я растянулся во весь рост, пожаловали гости. Была маленькая надежда, что чистая вода, в отличие от еды, их не заинтересует… Ага. Зря губы раскатывал.
Сначала бесхозные половинчики выстроились вокруг моего импровизированного бассейна и загалдели друг с другом, видимо, обсуждая невиданное доселе действие. Потом самый заводной из них потрогал лапкой воду, обнаружил, что ей можно брызгаться, и – понеслась…
Последний вдрызг мокрый твинч был пойман только пару часов спустя, и то удалось это сделать лишь на приманку в виде печенек. С другой стороны, тренировку кулинарных навыков вкупе с очередной экскурсией по вверенной территории можно записать в актив, благо есть чем и на чем это сделать.
Конечно, таскать с собой планшет суперкарго не очень удобно: все-таки еще лишних килограмма три в довесок к палке-ковырялке, но роскошь делать пометки на ходу искупает неудобство. Правда, исчирканными пленками завешена уже половина стен на мостике, и когда они закончатся… Стены, имею в виду.
Ой, что-то я отвлекся на лирику. Нехорошо. Нужно срочно возвращаться в рабочее русло.
Дорогой дневник!..
88 часов 25 минут от перезагрузки системы
– Нашальник! Нашальник! Вставать надо, однако!
Когда над тобой кто-то нависает, это по меньшей мере неприятно. Когда подобное упражнение проделывает Лёлик, это еще и опасно, потому что не знаешь, какая гадость прольется или просыплется на тебя из карманов, отродясь не застегивающихся даже на пуговицу.
– Мы не взяли бы на себя дерзость нарушать уединение маэстро, если бы не чрезвычайные обстоятельства, настоятельно требующие вашего личного участия в…
Впрочем, неизвестно, кто из них хуже: замусоленный слесарь или кочегар с его многословными конструкциями. Подозреваю, что на самом деле Болек изъясняется еще более витиевато, и медузы передают его речь лишь в первом приближении.
Придется справиться о происходящем у того, кто хотя бы всегда отвечает по существу.
– Адъютант…
– Идти надо.
– Куда? Зачем?
Она не имеет привычки снисходить до объяснений и просто поднимает меня на ноги. За шиворот. Демонстрируя физическую силу, явно чрезмерную для женщины ее роста и комплекции. И в каком-то смысле это тоже опыт. Обидный, но полезный. Если уж она таскает меня, как котенка, страшно подумать, на что способен кто-нибудь более внушительных габаритов.
– Марш!
Первый километр уходит у меня на то, чтобы проснуться, и этому в значительной мере помогает эхо шагов, мечущееся по коридору. Моих, блондинки, Лёлика, Болека и тучи половинчиков, топающих вслед за нами.
– А можно все-таки узнать, куда мы всем составом направляемся?
– Причал.
Это не близко. Еще километр зигзагов как минимум.
– И что мы забыли на причале?
– Эффективное управление.
Брр. Камень в мой огород, это единственное, что можно понять по тону адъютанта.
– А не могли бы вы несколько расширить и углубить…
– Ворота открыть надо, однако!
В качестве источника полезной информации слесарь в моем личном рейтинге не котируется, но на безрыбье…
– Какие еще ворота?
– Войти надо, однако. Ворота закрыты – никак нельзя.
Странно. Когда меня сюда привезли, вроде ничего открывать не требовалось.
– Рестарт системы.
Спасибо за подсказку! Правда, знание причины и борьба с последствиями – две большие разницы.
Значит, причальные шлюзы автоматически закрылись после перезагрузки? А как тогда блондин улизнул? Хотя… Этот может. И явно намного больше, чем я способен вообразить.
– Так что именно от меня требуется?
– Разрешение. Приказ.
– Пожалуйста, определитесь, адъютант, первое или второе. Потому что значения этих слов…
– Кораблю – разрешение. Системе – приказ.
– Э…
Можно подумать, если шлюз останется закрытым, выданное разрешение что-то изменит. Как все запутано, мать их!
– Две стороны.
Надеюсь, одной монеты?
– Две пары. Командир – подчиненный. Командир – полномочия.
Опять придется рисовать схемы. Правда, все, что у меня есть на текущий момент – странная развилка.
– То есть я должен разрешить и решить? А если разрешу, но решу не решать?
– Открывать, открывать, открывать!
А вот дергаться так, приплясывая, не надо. Халат у Лёлика, конечно, просторный, но когда норовит распахнуться…
– Товарищ Лол-Йек, успокойтесь уже! Что вы так нервничаете?
– Лоли нервничать? Нет-нет-нет. Джори нервничать. Ой-ой-ой, как нервничать!
Ему-то откуда известно? Или же…
– У вас есть связь с кораблем?
Глаза, глядящие на меня, растерянно округляются. Все, считая те, что у половинчиков. Ничего не могу сказать только про взгляд блондинки, стоящей ко мне вполоборота. Хотя она вряд ли удивлена. Если вообще умеет удивляться.
– Нашальник не слышать, однако?
– Адъютант, вы можете включить общую трансляцию?
Пожатие плеч.
– Так включите!
Нет, маловато для достижения результата: на просьбы мы не реагируем изначально.
– Это приказ.
На сей раз она обходится без рук. В смысле, без жестов. И по витой раковине причального дока летит раздраженное:
– Эй, там, на «Азохенвее»! Долго мне еще порог обивать?
Простите, что?
– Он так назвал… базу? То есть база именно так называется?
– Позывной по регистру – «Шалтай-Болтай».
Час от часу не легче!
– Нет, серьезно?
– Открывать, открывать! – тянет меня за рукав Лёлик.
– Вы там что, упились и заснули? А какого лешего заперлись? – надрываются динамики или какая-то другая неведомая мне конструкция, выполняющая их функцию.
– Если мне будет дозволено предъявить личное мнение… – начинает закручивать руладу Болек.
Твинчи водят вокруг хороводы. В трех измерениях. И только блондинка меланхолично смотрит вдаль, скрестив на груди руки.
– Открывать, открывать!
– Вот я сейчас выгружусь, вы у меня таких люлей…
– Выражения в неофициальной тональности, как правило, свидетельствуют о крайнем…
Я сейчас сойду с ума. И наверное, это будет наилучшим выходом. Сразу и совсем.
– Молчать! Стоять смирно! Слушать сюда!
Все звуки оборвались. На взлете.
Панель управления шлюзом проста до неприличия: сведена к двум положениям одного-единственного переключателя, поддающегося пальцам с первого же касания.
– Вы, там, на рейде! Хватит портить воздух! Семнадцатый док, время пошло!
Когда я истерю, это страшно. Мне самому – больше всех. И хорошо, что никто не порывается двинуться с места или заговорить, пока на стапелях не повисает уродливая громадина, ведомая, судя по всему, очень рассерженным мужчиной.
Хотя, спрыгивая на пол, он прежде всего внимательно оглядывает встречающую делегацию. И только потом, видимо не обнаружив прямой угрозы, хмуро спрашивает:
– Что это у нас тут вдруг огни, гирлянды, все дела? Без присмотра оставить нельзя ни на минуту, сразу дрова ломать начинаете…
Зовут его Джорег как-то-там. Должность – радист. В переложении с медузового на человеческий это означает, что здоровенный детина, возвышающийся надо мной на голову, отвечает за связь и прочие управляющие коммуникации.
– Новые лица? Какими судьбами? Да к тому же еще и дама? Неужели и на нашу улицу наконец-то приполз праздник?
Блондинка уделяет осмотру вновь прибывшего несколько секунд, потом снова устремляет взгляд куда-то в стену. Далеко-далеко.
Детина, хоть по виду и не блещет умом, намек понимает: проходит мимо.
– А этот пионэр что здесь делает? Собирает металлолом? Так пинайте его на нижние палубы, чтобы под ногами не путался.
Он большой. И горячий: на внушительном торсе – одна майка. Верх комбинезона спущен и скомкан складками на поясе или около него. Незнакомец мордатый, гривастый, с пучками волос на скулах. Для завершения картины не хватает только…
Так и вижу сигару, свешивающуюся изо рта. С правой стороны. Или лучше с левой?
– Вы курите?
– Ну и дети пошли… Из пеленок выползти не успел, а уже курево цыганит!
– Извините, вы не совсем правильно поняли. Я только хотел узнать, употребляете ли вы…
– Не твое дохлячье дело.
Наверное, не мое. Чисто по-человечески. Но мы с этим непосредственным товарищем не друзья, побратимы или соседи, а руководитель и подчиненный. К моему искреннему ужасу.
– Как ваш непосредственный начальник…
– Откуда этот комик вообще взялся?
Изо рта у него пахнет. Не плохо, не хорошо. Просто – пахнет. Хочется зажмуриться и потрясти головой, чтобы, когда глаза снова откроются…
А остальные, сволочи, молчат, будто воды в рот набрали. Положим, от адъютанта такой подлянки я жду всегда, но эти-то два охламона? Не могут расставить все по местам?
– Я тебе сейчас расскажу. Я тебе сейчас про все расскажу. Картина маслом будет!
Он совсем близко. Так близко, что пора уже ставить заграждения, но у меня под рукой нет ничего, кроме…
Детина сам втыкается в жезл, выставленный ему навстречу. Переводит взгляд на уровень живота, недоуменно раздвигает брови, а потом отлетает метров на пять назад, в искрах и треске чего-то, подозрительно похожего на электрический разряд. Лежит около минуты неподвижно, медленно садится, чешет кадык.
– Так это… Того… Без шуток?
Адъютант склоняется над ним и ласково советует:
– Доложить. По форме.
На ногах грубиян оказывается мгновенно, еще раз подтверждая мои наблюдения касательно парадоксальной местной связи мышечной массы, силовых и скоростных характеристик. Вернее, ее полного отсутствия.
– Джорег Джотто! Сержант первой главы! К несению службы готов!
Кому здесь люли не помешали бы, так это блондинке, только сомневаюсь, что найдется человек, не просто смелый и отчаянный, а способный нечто подобное проделать.
В одно мгновение, легким движением руки… А точнее, полным и нарочитым бездействием, она похоронила последнюю мою надежду на налаживание отношений с персоналом. Никакие оладушки не помогут.
Нельзя было заранее сказать, что палка-ковырялка умеет не только открывать замки и летать, а еще и током бьет? Причем сама по себе. Видимо, сочла сближение недопустимым и жахнула. Искусственный интеллект, будь он проклят!
А детина будет теперь стоять по стойке «смирно» до второго пришествия. То бишь до нового прямого приказа. И есть начальство взглядом. Как заведено и положено.
Обнадеживает, можно сказать, даже радует только одно: дальше портить сложившуюся ситуацию невозможно. Финиш.
Эта радость, со слезами на глазах…
М-да.
99 часов 17 минут от перезагрузки системы
В серверной витают клубы дыма и светлячки пиктограмм.
– Есть успехи, товарищ Джорег?
– Все сделано как приказано, вашбродие!
Лучи света, торчащие прямо из стен, сходятся друг с другом в нескольких точках, переплетаясь пучками, а потом снова разбегаются в стороны. И если эту цветомузыку погасить, в просторном помещении станет темно и огорчительно пусто.
– И я всегда смогу быть… э-э-э… на связи?
– Не извольте беспокоиться!
Причудливая фиговина, отдаленно напоминающая одинокий наушник, тонет в огромной ладони Жорика.
– Позволите, вашбродие?
Садится она по месту точно, почти уютно. Но комфорт это одно, а функциональное назначение – совсем…
Звуки-то где? Ау!
– В эфире сейчас тихо?
Радист озадаченно прислушивается, переводит взгляд с меня на стенку и обратно.
– Никак нет, вашбродие!
– Тогда почему…
– Виноват! Сейчас поправлю!
Его пальцы больше всего подошли бы для закручивания гаек, но и с тонкой техникой справляются на удивление ловко: пасс здесь, пасс там, касание, которое я замечаю только по сквозняку, пронесшемуся у виска, и мое личное пространство обретает еще одно измерение.
Кто-то где-то стучит. Кто-то чавкает. Кто-то дышит. Кто-то стонет. А может быть, что-то?
Свистит дудка Лёлика. Пиликают скрипочки Болековых помощников. Шелестят пиктограммы прямо у меня над головой…
– Подходит, вашбродие?
– Да, вполне. Насколько понимаю, это регулятор громкости?
Он не удивился, услышав, что мне требуется. Вообще никак не выразил свое отношение к тому, что командовать базой назначен совершенно неподходящий для этого человек. Австралопитек по местным понятиям.
Нет, Жорик не стал даже уточнять детали, только отчеканил: «Будет сделано!» И сделал. И вручил, всем своим видом изображая готовность к исполнению любого приказа.
Обрывочные сведения из личного дела утверждали, что радистом мой подчиненный стал уже после того, как попробовал себя на других поприщах, по большей части связанных с военной службой. И он наверняка мог бы многое рассказать, стоило только попросить.
Попросить…
Увы, мне такая роскошь теперь недоступна.
Приказать. И никак иначе. К вящему удовольствию адъютанта.
Правда, если предположить, что эта троица, по мнению блондинки, тоже своего рода твинчи, разве только на уровень выше… Да, так все становится чуточку понятнее. Но получится ли у меня когда-нибудь стать их «оператором»?
– А как вы тут отдыхаете, товарищ Джорег? Играете, быть может?
Замялся? Все понятно.
– Так играете? И во что же?
– В дочки-матери на деньги, вашбродие!
Ох…
Даже если то, что он имеет в виду, вполне прилично и достойно, термины убьют меня раньше, чем докопаюсь до сути. Нет, азартные игры придется отложить на потом. На очень далекое «потом».
– Что насчет спорта, товарищ Джорег?
– Не понял, вашбродие!
– Бегать, прыгать, мячи пинать, в конце концов… Неужели ничего похожего никогда не делали? Для разминки хотя бы?
– А, мячи!
Ну, слава богу, нашли точку соприкосновения.
– Есть такое, вашбродие.
– Покажете?
Снова застыл в недоумении.
– Какие-то проблемы?
– Так, вашбродие, там показывать нечего: берешь и гоняешь.
– И все же, товарищ Джорег. Как коменданту, мне необходимо знать…
– Понял, вашбродие! Сделаем!
Его губы не шевельнулись ни разу, но в моей голове отчетливо, со всеми интонациями, присущими радисту, прозвучало:
– Лоли, ты как, жиром по макушку еще не заплыл? Руки в ноги – и бегом на пятую, порезвимся малость!
100 часов 12 минут от перезагрузки системы
Удар. Отбивающий.
Удар. Подкидывающий.
Выпад. Протыкающий.
Сгусток света рассыпается во все стороны быстро гаснущими искрами.
– Ай-ай, Джори, нечестно, однако!
– В одно касание можно. Правила забыл?
– А красота где? Где красота, однако?
Из уст слесаря такие слова должны бы звучать забавно, но стоит только перевести взгляд на игровое поле…
Вбрасывание.
Мяч в игре.
Жорик снова жульничает, отступая на шаг и вынуждая Лёлика пасовать, а не отбивать.
Эфир взрывается непереводимой игрой слов. А потом взрывается и слесарь. Вихрем движений.
Он сам немного похож на мячик, упруго прыгающий по площадке, но ощетинившийся по меньшей мере дюжиной рук. Мне за всем происходящим не уследить, ясно могу только различать вспышки, то там, то тут отмечающие удачные выпады. И судя по тому, что большая их часть окрашена лиловыми тонами, в счете ведет все-таки Лёлик.
Слова, которыми обмениваются противники на площадке, тоже коротки, отрывисты и резки. В каком-то смысле даже злы. По-спортивному.
Не знаю, как точно называется эта игра: в родном словаре аналогов не нашлось, а выговорить смесь шипяще-звенящих звуков мне не по силам. Язык не заточен нужным образом. Понятно только, что она популярная.
Площадка принимает разные очертания, по количеству противников. Сейчас это ромб, из которого на каждого играющего приходится ровно по половине. Заступать на чужую территорию можно и нужно, тогда за забитый мяч получаешь больше очков. Вернее, уничтоженный, ведь всего существует два приема обращения с игровым снарядом: уничтожающий выпад-укол и отбивающий удар, если уколоть не получается.
На четверых контур будет уже звездообразный. Но это лишь в том случае, если каждый играет за себя. Если пара на пару, то – обычный квадрат. И, как утверждает Жорик, такая игра намного интереснее, потому что к ударам добавляются пасы.
Два, четыре, восемь, шестнадцать… Теоретически количество игроков может быть сколь угодно большим, нашлось бы подходящее свободное место. В официальных соревнованиях команды чаще всего по пять человек. Ага, именно по пять, и пятый как раз выполняет роль распасовщика. Любительские команды обычно не могут потянуть такого сугубо дополнительного игрока, потому что на его тренировки требуется гораздо больше времени плюс непременное участие всего остального состава, ведь это «пятое колесо» должно уметь ориентироваться на поле не то что с закрытыми глазами, а практически с полностью отключенными чувствами, сосредоточенное только…
Спортивные журналисты, конечно, преувеличивают. Всегда и везде, хоть на Земле, хоть на другой стороне галактики. Но читать, даже деля информацию на десять, все равно увлекательно. Хорошо, что Жорик у нас большой фанат местной игры с мячом и таскает из любой увольнительной свежую прессу: хоть одно окно в мир приоткрылось.
А вообще это не совсем спорт. Вернее, не только он. Определенные вопросы решают именно путем состязаний, причем вопросы вполне себе политические и зачастую – международные. Зрелище, наверное, просто восхитительное.
Отбивается или протыкается световой мяч чем-то вроде палки, для чего на одном из ее концов есть расширение по типу клюшки, а на другом соответственно сужение. У радиста палка длинная, цельная. Слесарь предпочитает две сразу, половинного размера, из которых одна предназначена исключительно для уничтожения мяча, а вторая к обоим концам расширяется.
То, на что я смотрю, представляет собой адскую смесь волейбола, тенниса и фехтования. Но крайне захватывающую, да. Такую азартную, что самому хочется попробовать.
И я пробую. Когда демонстрационный поединок заканчивается, разгоряченно-усталые соперники жмут друг другу руки и удаляются восвояси, продолжая обсуждать отдельные моменты игры: в наушнике их разговор, приглушенный до минимума, слышен еще очень долго.
Одному тоже можно играть. С компьютером. Не думаю, что мне отказали бы в живом партнере, но, во-первых, надолго отрывать персонал от выполнения служебных обязанностей нехорошо, а во-вторых…
Шарик, скомканный из света, повисает в воздухе. Так, теперь я должен сделать удар?
Палка скользит в пальцах. От влаги. О, уже вспотел. От волнения? Ну да, ведь это, прямо скажем, проверка на вшивость: смогу или нет.
Шш!
Мяч отлетает к противоположной стене. Хотя какая стена, в самом деле? Только видимость. Прозрачная сетка, переплетение лучиков все того же света.
Возвращается. Ой, под каким неудачным углом…
Шш.
И вообще, двигаться тоже надо. В конце концов, он не станет летать так, как удобно мне.
Шш.
Уже лучше. Почти дотянулся, почти спрямил траекторию.
Шш.
Чтобы колоть, придется перехватывать клюшку наоборот? Трудновато. Или логичнее менять не захват, а позицию, тогда…
Ну вот, пока думал, мяч просквозил мимо и ударился о сетку уже у меня за спиной. Один – ноль в пользу тренажера.
Возвращается, просвистев совсем рядом с ухом. И… мне чудится, или он в самом деле стал крупнее?
Хотя, так даже проще. Чем больше мишень, тем легче в нее попасть, верно?
Шш!
Да, пожалуй, стало удобнее. Правда, при ударе появилась отдача. Надо все-таки изловчиться и проткнуть его хотя бы один раз… Может, еще укрупнить?
О да, отлично получилось! Уже не яблоко, а целый арбуз.
Шшш…
Он по ходу разгоняется? Любопытно. Отбивание тормозит, пройденное расстояние – ускоряет. Представляю, как нелегко распасовщику дирижировать всем этим.
В любом случае, для укола надо идти вперед, на мяч: только тогда есть шанс совладать с летящей на тебя шаровой молнией. К тому же за два метра до тебя она и движется еще немного медленнее… Ну да, на те же два метра в секунду.
Шшшш.
Отбить в сетку, одновременно подвигаясь как можно ближе, чтобы на обратном ходу…
Ай, шайтан! Увернулся!
Ну ничего, сейчас стукнется о ту стенку, полетит назад, тут-то я его и…
– Совсем дурак?
Она вырастает у меня на пути, словно из ниоткуда. С потолка упала, что ли?
– Стоять смирно!
А сама – двигается. Навстречу. И делает это намного быстрее зарева, разрастающегося у нее за спиной.
– Подбородок к груди!
Но я же так ничего не увижу…
Ее руки сжимают меня. Хотелось бы сказать: в объятиях, но больше похоже на тиски. А потом приходит волна.
Бьет в спину адъютанта и разлетается ослепительными брызгами фейерверка: многого мне не видно, потому что гляжу практически из-под мышки, но зрелище завораживающее. Впрочем, как и…
Она смотрит мимо меня, но это, наверное, к лучшему, ведь сейчас блондинка, наверное, настоящая. Впервые с того момента, как мы узнали о существовании друг друга.
Устремленная в единственную цель. Бесстрастная и одновременно почти звенящая от напряжения. Надежная.
А еще ей…
Больно?
Уголок рта кривится пару секунд, потом все, в том числе и снисходительная надменность, возвращается на свои места.
Объятия размыкаются.
Мановение руки, и огни тренажера гаснут, а мне достается назидательное:
– Спички детям не игрушка.
106 часов 34 минуты от перезагрузки системы
Она прячет свое лицо всюду, где только может.
В тенях, частым гребнем рассекающих крошечное пространство каюты.
В калейдоскопе текучих движений.
В словах, которые шепчет мне на ухо.
В обжигающих прикосновениях.
Она прячет свое лицо, бесстыдно выставляя напоказ все остальное.
Я знаю ее тело наизусть, от шаловливых пальцев ног до завитка волос на затылке, выглядящего странно и неуместно между совершенно прямыми прядями.
Я совершенно ее не знаю.
Никто в моей прежней жизни не умел так тихо и невинно смеяться от удовольствия. Никто не бывал так настойчив и послушен одновременно. И никто не мог снова и снова, раз за разом, не снижая остроты ощущений…
