Текст книги "Агент. Моя жизнь в трех разведках"

Автор книги: Вернер Штиллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Вернувшись в Берлин, я сразу позвонил Хельге. Она смогла успокоить меня. Брат уже позвонил и сообщил, как и договаривались, что благополучно приехал домой. Мне сразу стало легче, и теперь я мог только расслабленно ждать, как отреагирует другая сторона. В последующее время я решил чуть больше уделить внимание своей семье, так как определенное чувство вины уже мучило меня. Кроме того, я хотел, чтобы внешне все выглядело хорошо и стабильно.

В конце мая я в следующий раз встретился с Хельгой в Карл – Маркс – Штадте. Мы договорились больше не обсуждать ничего, совсем ничего, что имело бы отношение к нашей операции, по телефону. Во время встречи она сообщила мне: – Послушай, мой брат позвонил и упомянул, между прочим, что друг Гюнтер из Мюнхена был у него в гостях. Вот и всё. Контакт, очевидно, состоялся, но все же что должно было это значить, я не знал. Ожидание продолжалось. До середины июля ничего не произошло. Я, как и было запланировано, во время отпуска поехал с семьей к родителям жены в Венгрию. Оттуда я каждые два дня звонил – имитируя необходимость служебных контактов с министерством – из телефонной будки Хельге. Примерно через неделю я услышал оговоренный пароль: она пожаловалась на ужасную мигрень. Я привел в свое оправдание безотлагательные проблемы на службе, оставил семью на остаток отпуска в Венгрии и улетел в Берлин.

Я встретился с Хельгой на конспиративной квартире «Бург». Незадолго до этого к ней снова приезжал брат. Он сообщил, что «Гюнтер» из БНД уже неоднократно посещал его и интенсивно расспрашивал обо всех подробностях. В заключение ему сообщили о местонахождении тайника в Восточном Берлине, описание которого он пересказал Хельге. Тем самым он выполнил необычное желание своей сестры и больше не хотел иметь ничего общего с этим делом. Прежде всего, по соображениям безопасности он не стал больше приезжать в ГДР.

Я очень сожалел, что брат Хельги прибыл как раз в то время, когда я застрял в Венгрии и поэтому не мог побеседовать с ним лично. После того, как теперь контакт с Федеральной разведывательной службой был, наконец, установлен, я охотно дал бы ему с собой в дорогу ряд практических предложений и советов для другой стороны, чтобы та могла осуществлять будущее сотрудничество со мной как можно более безопасно, просто и надежно. Впоследствии это оказалось очень важной помехой.

РАДИОКОНТАКТ И ТАЙНИК

Был жаркий летний день в начале июля 1978 года. Мы дождались сумерек и отправились в путь. Как нам сообщили, тайник находился в Плэнтервальде, парке близ Шпрее. Описанную тропинку мы нашли легко, равно как и заметный дуб с расколотым стволом. Пока я стоял на страже, Хельга сделала вид, что ей необходимо облегчиться, и присела на корточки. Вернувшись, она шепнула мне: – Все в порядке.

Мы поехали в наш «Бург». Там она вынула из сумочки толстую деревянную доску, величиной примерно 20 на 15 см, по ее цвету можно было догадаться, что она уже довольно долго пролежала во влажной лесной земле. Доска была довольно прочной, и мне пришлось постараться, чтобы ее расколоть. Наконец, мне это удалось. Доска распалась на две части и внутри была видна небольшая ниша. В ней находился запаянный в черную фольгу пакет. Разрезав фольгу, мы нашли внутри: приветственную записку, десять надписанных, но не запечатанных конвертов с западным адресом и адресом отправителя из ГДР и с наклеенной почтовой маркой ГДР, белый лист бумаги, длинную бумажную ленту со стоящими один под другим пятизначными числами, а также 400 западногерманских марок.

Приветственная записка была выдержана в дружеском, но деловом тоне. Она разъясняла способ кодирования информации с помощью колонок чисел на бумажной ленте и доски для ключей «Твоя звезда». Метод был таким: перевести буквы в числа, вычесть их из пятизначных групп чисел на ленте, что дает в итоге новые пятизначные группы, затем письмо с «маскирующим» безобидным текстом положить на жесткое основание, на него чистой лист бумаги, обработанный средством для тайнописи, сверху него уже другой лист бумаги, на последнем написать новые пятизначные группы с сообщением, затем написать на "маскирующем" письме актуальную дату, положить в конверт, заклеить и бросить в почтовый ящик.

Следующая часть инструкций касалась одноканальной радиосвязи с Запада на Восток на частоте 3,7 и 4,1 МГц. Эти частоты можно было принимать только на радио с широким коротковолновым диапазоном. Каждые два часа вечером отправлялась новая радиограмма и повторялась на протяжении нескольких дней. Наш радиопозывной был 688. Четыреста марок были выделены для покупки соответствующего коротковолнового радиоприемника, потому что аппаратов с широким диапазоном коротких волн в ГДР не выпускали, их приходилось приобретать в валютном магазине «Интершоп» за твердую западногерманскую марку. Здесь я в первый раз сильно удивился. Это был явно опасный момент, так как при покупке подобного товара в «Интершопе» можно было легко попасть под наблюдение. Если бы я был начальником контрразведки в МГБ, я бы регистрировал каждого покупателя такого приемника. Почему брат не привез нам этот радиоприемник? Можно было изменить его шкалу таким образом, что он действовал бы как совершено обычный приемник. На следующий день я со смешанными чувствами и 400 марками послал Хельгу в «Интершоп» на вокзале Остбанхоф. Предварительно я проинструктировал ее, как она могла бы узнать радио с широким коротковолновым диапазоном, так как спрашивать об этом продавца могло бы быть слишком рискованно. Вернувшись, она сияла. Мы ощутили заметное облегчение, так как никто ничего не спросил при продаже. Вечером в 8 часов мы напряженно сидели перед приемником размером с сигарную коробку, вооружившись каждый блокнотом и шариковой ручкой. Мы хотели записать возможное сообщение вдвоем, чтобы потом сравнить записанное и избежать ошибки. Точно в назначенное время на частоте 3,7 Мгц зазвучал нарастающий и ослабевающий звук «Гимна Весселя», прозванного так по фамилии прежнего президента БНД Герхарда Весселя. После этого последовало невыразительное объявление женским голосом: есть сообщения для…, для… и для 688, 147 групп. И вот дело пошло. Мы писали как пчелки. Передача продолжалась примерно пятнадцать минут. Затем началась настоящая работа: дешифровка, концепция ответа, кодирование текста ответа, записывание закодированного ответа средством для тайнописи на письме с «маскирующим текстом», проставление даты, заклеивание и отправка через почтовый ящик на площади Александерплац. Это оживленное место в центре Восточного Берлина находилось достаточно далеко и от моей личной квартиры в юго – восточном районе Йоханнисталь и также на почтительном расстоянии от конспиративной квартиры на Мариенбургер Штрассе.

Пока Хельга на следующий день в воскресенье ехала домой, я принялся за анализ нашей ситуации. Контакт с Федеральной разведывательной службой состоялся, по – видимому, без проблем. У нас была двусторонняя связь, с Запада на Восток по радио и с Востока на Запад посредством писем на условный адрес. БНД обещала период примерно в один год вплоть до нашего вывоза из ГДР. До тех пор я должен был продемонстрировать им свои возможности поставки информации и в определенной мере их доказать. Установление связи в форме личных контактов не было предусмотрено. Самый главный принцип сотрудничества: безопасность. Однако они приступили к делу слишком уж осторожно, подумалось мне. Они ведь получают то, что является наивысшей мечтой каждой разведслужбы, агента в самом внутреннем кругу в центральном аппарате противника, как бы преподнесенного им на блюде, и они даже не предпринимают попытку добиться из этого большего. Ведь можно было бы целенаправленно выведать определенные вещи, но они, похоже, интересовались только раскрытием агентов Штази на Западе. Я должен был им выдать их как можно быстрее.

Однако в своем ответном письме я сообщил им, что они получат эти имена только после моего перехода. Это было простой самозащитой, так как если они таким путем получат уже все сразу, зачем им тогда нас вытаскивать? Кроме того, БНД в любом случае инициировала бы соответствующие расследования, чтобы проверить мои указания, или, еще хуже, передала бы мои данные в Федеральное ведомство по охране конституции. Это означало бы огромную опасность для Хельги и для меня, так как, с одной стороны, агенты МГБ могли заметить соответствующие действия и сообщить на следующей встрече о своих подозрениях своим «кураторам», что повлекло бы за собой обязательное расследование у нас в министерстве, или же в ведомстве по охране конституции мог сидеть «крот» – агент ГДР, который сообщил бы на Восток о разработке моих НС западными службами контрразведки. Этот риск был просто слишком велик, из‑за чего я сначала не называл никаких имен, но зато информировал о внутренних вещах, которые мог знать только человек на моей должности, например, о новейшей структуре Главного управления разведки и именах соответствующих начальников отделов. Для начала это должно было их удовлетворить.

Мой анализ обнаружил еще одну проблему. От получения радиограммы до окончания написания ответного письма требовалось от трех до четырех часов высококонцентрированной работы, причем, насколько возможно, в спокойной обстановке. Однако у меня не было так много свободного времени. Мой нормальный рабочий день как офицера ГУР и так насчитывал от десяти до двенадцати часов. Добавьте к этому многочисленные командировки по всей ГДР для встреч с моими НС. Кроме того, мне необходимо было думать и о моей семье. В начале года родился наш второй ребенок, сын Андреас. Поддерживать без перерывов и ошибок контакт с БНД можно было только в том случае, если бы я смог приобщить Хельгу к получению радиограмм и отправке корреспонденции. У нее было относительно много свободных дней, потому что в отеле она работала посменно и по выходным. Тогда ей пришлось бы для каждой новой отправки приезжать в Берлин.

Мне пришлось подумать и над следующей проблемой. Где нужно будет опускать будущие письма на условный адрес? Я знал, что почтовый контроль МГБ был очень профессиональным и покрывал всю страну. Отдел М контролировал практически все почтовые отправления на Запад и открывал те из них, которые казались им несколько подозрительными. Я подумывал, не опускать ли мне письма во время моих командировок в разных местах, но тогда, если контрразведка МГБ обнаружит их, она, возможно, сравнив эти факты с датами и местами моих командировок, сможет выйти на меня. Вариант использования всегда одного и того же почтового ящика, тем более что так называемый отправитель жил как раз поблизости, я тоже отверг, так как за ящиком можно было установить визуальное наблюдение. В общем, мне казалось предпочтительным выбрать несколько почтовых ящиков в разных местах в Восточном Берлине, за исключением близких к моему месту жительства и к объектам органов госбезопасности. Наконец, я решил выбрать центр города и несколько почтовых ящиков в плотно заселенном районе Пренцлауэр Берг.

В конце своего анализа я составил список источников опасности: во – первых, глупый случай, во – вторых, моя жена, в – третьих, связь с Хельгой и, в – четвертых, почтовая связь.

КОНТРРАЗВЕДКА НАЧИНАЕТ ПОИСК

Что произошло потом, я могу реконструировать по полученным позднее сообщениям, примерно так:

Товарищ М. роптал на свою судьбу. Из‑за незначительного в общем служебного проступка, управления машиной в состоянии опьянения, его сняли с его прежнего места службы во Втором главном управлении, занимавшемся контрразведкой, и перевели в Третье главное управление, отвечающее за радиоперехват и контрразведку в области средств связи. Более скучную службу трудно себе представить. В трехсменном режиме он и его коллеги должны были следить за известными радиопередатчиками иностранных спецслужб, в частности прослушивать и записывать радиограммы БНД и ЦРУ. «Гимн Весселя» постоянно преследовал его, и однажды он даже стихийно принялся его насвистывать, весьма удивив этим своих коллег.

Прекрасным летним вечером в конце июля 1978 он сел перед высокочувствительным приемником советского производства, надел удобные наушники западного производства и установил частоту 3,7 Мгц. Он знал позывные радиостанции Федеральной разведывательной службы почти наизусть, а также обычную продолжительность передач. Сидящие в ряд с ним его коллеги делали то же самое на соответственно других частотах. Так как никто не может все рабочее время на протяжении дня слушать и записывать группы пятизначных чисел, часть смены занималась также анализом услышанного: сколько радиограмм было послано, к кому они были направлены, насколько длинным был соответствующий пакет сообщений, как часто его повторяли? Профессионалам Третьего главного управления было ясно, что БНД посылала целый ряд «холостых» радиограмм, то есть тех, у которых не было получателя, и что номера позывных получателей периодически менялись. Но, тем не менее, определенные образцы были установлены. К изменениям следовало прислушиваться. Большего из этого также нельзя было сделать, ибо закодированные радиограммы невозможно было расшифровать.

Часы показали восемь. Сначала «Гимн Весселя», затем обзорное объявление: есть сообщения для… В том числе впервые позывной 688 и сразу с 147 группами. Товарищ М. слегка поморщил лоб. Такое длинное сообщение было необычным. Новая игра БНД? Но целых пятнадцать минут, только ради забавы?

В конце смены он доложил своему начальнику о новом адресате и необычно длинной радиограмме. Тому это тоже показалось подозрительным, и он решил завести дело на радиопозывной 688, получивший псевдоним «Пират». Последовало распоряжение записывать все последующие сообщения. До конца сентября удалось задокументировать четыре радиограммы для позывного 688, каждая из которых была длиннее обычного. Кроме этого радиограммы необычно часто повторялись. Из этого следовали лишь два вывода: либо радиоотдел Федеральной разведывательной службы от скуки маялся дурью, либо действительно появился настоящий новый шпион, настолько важный, что ему отправляли очень длинные сообщения, которые он должен был принять в любом случае, потому их повторяли так часто. «Пирата» приняли всерьез и доложили о нем начальнику Второго главного управления, только что получившему ученую степень доктора генерал – майору Гюнтеру Кратчу, с 1976 шефу контрразведки ГДР. В высоком, полном и добродушно выглядевшем генерале на первый взгляд не были видны его острый ум и исключительный профессионализм. Но он полностью контролировал свое ведомство и очень осложнял западным разведслужбам их попытки ступить своей шпионской ногой на землю ГДР.

(Здесь я позволю себе забежать вперед. После конца ГДР я несколько раз встречался с товарищем Кратчем, и мы обменивались профессиональным опытом, причем он рассказал мне также и о подробностях поиска меня до и после 1979 года. Наконец, я прямо спросил за бокалом коньяка в саду его дома в пригороде Берлина: – Почему ты все‑таки не поймал меня? Я же почти был у тебя в руках. Не хватило только небольшого усилия. Кратч ответил: – Ты не представляешь, что мне пришлось выслушать от Мильке по этому поводу. Я не знаю, в чем там, в конечном счете, было дело, мы не хотели поспешных действий, собирались действовать наверняка. Наверное, подсознательно я чувствовал к тебе даже симпатию, в конце концов, я ценил настоящих профессионалов, у нас в МГБ их не так много было. Генерал Кратч хотел еще написать книгу, причем, я должен был ему в этом помочь, но потом он очень тяжело заболел и умер в мае 2006 года. Он был честным, открытым, прямодушным человеком, и действительно искренне верил в мечту о социализме и о лучшем обществе).

А тогда Кратч вызвал к себе начальника подотдела 1 подполковника Бомбик и обсудил с ним дело «Пирата». Бомбик подскочил от неожиданности: – Это очень похоже на нашего «Шакала»! Как оказалось, другое служебное подразделение уже напало на след нового шпиона. Теперь их силы были объединены в розыскную группу «Шакал», и об этом доложили министру Мильке. Давление на контрразведку после этого еще более возросло, так как нужно было как можно скорее выследить врага в собственной стране и обезвредить его.

ОСОБЫЙ КОНТРОЛЬ ЗА ПОЧТОЙ НА ЗАПАД

Если верить одному анекдоту, некий благородный офицер британской разведки, которому передали перехваченное вражеское письмо с важной информацией, кисло скривил лицо и заметил: «Джентельмены не читают чужую почту».

В ГДР прогнали дворянство, и лордов такого вида тут не было. Здесь у Министерства государственной безопасности и его отдела М были совсем другие принципы. В большом здании почтамта недалеко от Шёнхаузер Аллее в отдельных кабинетах сидели десятки служащих МГБ перед корзинками, полными писем и открыток. У этих писем была общая судьба: им предстояло пересечь границу в западном направлении. Если бы всё зависело от одного лишь желания Эриха Мильке, возможно, вообще не было бы никакого непосредственного контакта с врагом, так же, как это долгое время происходило в Северной Корее. Но такой подход не соответствовал требованиям партийного руководства, которое было заинтересовано в улучшении имиджа ГДР на международном уровне, а также нуждалось в обмене для выживания экономики. Но то, что нельзя было предотвратить, хотели, по крайней мере, контролировать. Таким образом, все письменные отправления на запад проходили контроль органов государственной безопасности в отдельных районах ГДР. Там за ними подглядывали и обнюхивали. Все адресаты и отправители сравнивались с длинными списками, и если была заявка на почтовый контроль, письмо или бандероль отсортировывали, открывали, контролировали и либо копировали, снова запечатывали и отправляли дальше адресату, либо конфисковали.

23 или 24 августа 1978 года один из усердных шпиков провел одним письмом возле своего носа и унюхал что‑то затхлое. Сразу зазвонили колокола тревоги. Именно для таких случаев этих товарищей и учили. Здесь было не обычное свежее письмо, а пролежавшее спрятанным уже довольно долго, очевидно где‑нибудь во влажной среде. Письмо тут же открыли с помощью пара и передали для химической проверки в отдел 34 МГБ. И там под совершенно безобидным текстом на самом деле проявился написанный тайнописью шифр: группы пятизначных чисел, в общей сложности 129.

Адресат:

Госпожа Х. Больцинг

D-3352 Айнбек

Недденштрассе 75

Отправитель:

Г. Мёлер

DDR 102 Берлин 2

Хольцмарктштрассе 75

22.08.1978

Дорогая Хайде!

Твое письмо, за которое мы тебя сердечно благодарим, очень успокоило нас, все же, ты была раньше такой подавленной. Однако, как видишь, всё однажды оборачивается к лучшему, и первые признаки этого уже видны.

Угроза с адвокатом, кажется, уже несколько помогла с Максом.

Надо надеяться, вы тоже действительно получите теперь все деньги, что Макс вам должен.

Хорошо хотя бы то, что он больше не живет в Айнбеке и тебе не приходится встречаться с ним каждый день.

Хотя это, наверное, не очень хорошо, если вы раньше так нравились друг другу, а теперь вам приходится общаться через адвоката, но после того, как вы своим разводом подвели окончательную черту, нужно теперь чисто решить и вопрос с финансами.

Вероятно, ты сможешь, если ты получишь деньги от Макса, позволить себе, наконец, машину, которую ты уже давно хотела купить, и тогда однажды приедешь к нам на ней.

Все же для нас намного труднее приехать к вам.

Бабушка, наверное, также с удовольствием снова предприняла бы однажды такую поездку, что она охотно делала, пока дедушка еще был жив.

Мы ужасно были бы рады вашему посещению.

Корнелию, естественно, особенно интересует Урсула, которую она всегда называет своей подругой, хотя они обе пока еще никогда не виделись.

Мы рады, что у тебя на горизонте появилась светлая полоса, и передаем вам всем троим наш самый сердечный привет

Ваши

Гизи, Райнер и Корнелия

(BStU, MfS, MBA41 / 78, Bl. 22–24)

______________________________________________________________________

Теперь могло быть лишь два варианта последующих действий: либо изъять письмо, чтобы помешать шпионской переписке и заставить шпиона занервничать, либо отправить письмо дальше адресату, чтобы шпион по – прежнему считал, что он в безопасности, побудив его тем самым к следующим письмам, вследствие чего можно было бы медленно очертить круг подозреваемых лиц и разоблачить шпиона. С группами чисел, т. е. с шифрованным текстом, ничего нельзя было сделать, для расшифровки понадобилась бы шифровальная лента. Все же, только я один знал ключ, и я по инструкции отрезал использованную часть, сжег и спустил пепел в туалет.

Товарищи из отдела М доложили «наверх», и было решено отправить письмо по адресу, в надежде, что шпион или противоположная сторона совершат когда‑нибудь ошибку, с которой можно было бы начать его поиск. Итак, группы чисел шифра снова сделали невидимыми, письмо умело заклеили и положили в почтовый мешок, отправившийся на запад. Как я позже узнал, это было наше второе письмо Федеральной разведывательной службе, первое ускользнуло от контроля.

Между тем произошло кое‑что, изменившее мои планы. Хельгу и меня проверила полиция во время купания в озере, которое, к сожалению, относилось к запретной военной зоне, причем у нас также взяли наши анкетные данные. При этом, хотя у меня и было фиктивное удостоверение личности с вымышленным именем, все же при соответствующем расследовании можно было бы выйти на мою настоящую фамилию. Тогда открылась бы связь критически настроенной к ГДР официантки из Оберхофа и женатого офицера Штази из Берлина. Это означало, что часы тикали, и мы жили во взятом взаймы времени. Это побудило меня отказаться от моей первоначальной сдержанности по отношению к Пуллаху и приступить к ускорению всего процесса. После того, как во второй радиограмме от меня потребовали выдать настоящие данные некоторых западных агентов, так как на другой стороне явно боялись, что их обведут вокруг пальца, я согласился при условии, что пока против этих людей ничего не будут предпринимать, так как это угрожало бы мне. В этом отношении второе письмо содержало очень взрывоопасные анкетные данные нескольких западных НС, и с точки зрения МГБ было бы разумно не пропускать его дальше. Но там никто не мог этого знать. Теперь БНД со своей стороны установила, что письмо было открыто, и потребовала от нас, чтобы мы при следующем отправлении использовали другой условный адрес. Разумеется, при этом все эти фиктивные отправители все равно были из центра Восточного Берлина, однажды на Хольцмарктштрассе, в другой раз на Карл – Маркс – Аллее. Как мне представлялось, было бы лучше пусть и оставить лжеотправителей в Берлине, но в более удаленных друг от друга окраинных районах. Я опускал бы письма каждый раз в другом месте, и MГБ не смогло бы сконцентрироваться на одном районе. Следующему письму от 21 сентября, правда, удалось попасть на Запад невскрытым.

При добросовестном анализе перехваченного второго письма товарищам бросилось в глаза, что очень своеобразный почерк в цифрах в «маскирующем» письме отличался от написания цифр в дате письма 22.8, которую я вписал позже. У контрразведки тем самым появился первый пусть даже крохотный образец почерка шпиона, и она проинструктировала точно сравнивать цифры во всех перехваченных в будущем письмах.

В то волнующее время состоялась моя первая настоящая командировка на Запад. Она привела меня вместе с моим шефом Кристианом Штройбелем в конце сентября 1978 года в Хельсинки для встречи там с нашим очень важным агентом Герхардом Арнольдом, псевдоним «Штурм». Я сообщил и БНД об этом путешествии в своем (перехваченном, но затем отправленном по адресу) письме от 22 августа и назвал отель, где мы собирались остановиться. Условия въезда в Хельсинки не были сложными, и мне повезло, что мой чемодан появился на транспортной ленте раньше, чем чемодан Кристиана. Сделав вид, что мне срочно нужно в туалет, я уже прошел через таможенный контроль, чтобы посмотреть, не ожидает ли меня что‑то непредвиденное. И действительно. Рядом с ожидавшим нас резидентом ГУР в Хельсинки Клаусом Детлоффом, я к своему ужасу увидел брата Хельги, который очевидно понятия не имел, с кем он стоит рядом. Не захочет ли он поприветствовать меня, причем, возможно, где‑то на заднем фоне стоит и сотрудник БНД, направленный сюда, чтобы проверить, существую ли я в реальности? Беспрецедентная глупость с профессиональной точки зрения. Мне не оставалось ничего другого, кроме как отвернуть взгляд в другую сторону и очень незаметно покачать головой.

Лишь немного позже подошел и Кристиан, и мы вместе поздоровались с резидентом ГУР. Я пояснил, что всё еще не успел облегчить мой мочевой пузырь и исчез в туалете зала для прибывающих пассажиров. К счастью, брат Хельги уже ждал меня там. Невозможно даже представить себе, что было бы, если бы он пришел позже, и резидент бы это заметил. Мы пообщались только очень короткое время. Я предложил встретиться сегодня ночью в нашем отеле «Клаус Курки». У нас с Кристианом были разные номера. Брат Хельги быстро передал мне спичечный коробок, сказав, что информация для меня спрятана в двойном картоне крышечки. Я со своей стороны отдал ему паспортные фотографии Хельги, ее сына и меня, привезенные с собой, они, возможно, могли пригодиться для нашей эвакуации. Позже выяснилось, что это была абсолютно правильная идея. Потом мы снова расстались.

По дороге в город Детлофф явно слишком часто проверял, нет ли за нами «хвоста». Было ли это стандартным поведением резидента или он что‑то заподозрил и стал недоверчивым? Эта ситуация немного действовала мне на нервы, но потом все успокоилось. Мы в спокойной обстановке осмотрели вырубленную в скале церковь Темппелиаукио, а затем поехали домой к Детлоффу. Уже после первой рюмки водки «за встречу» резидент спросил меня, в первый ли раз я нахожусь «снаружи», то есть, на Западе. Я ответил, что да. Кажется, это его успокоило. Кристиан ни о чем этом не догадывался. Я и сам удивился, что я во всем прочем чувствовал себя совершенно спокойным и нормально себя вел, тогда как Кристиан, несмотря на свой прежний опыт поездок на Запад, был довольно скованным. Но встречи с БНД в Хельсинки так и не состоялось. Напрасно я ждал ночью стука в дверь моего номера.

Зато после моего возвращения контакт с другой стороной стал намного интенсивнее. Многочисленные радиограммы и письма с тайнописью направлялись туда и сюда. Однажды сообщение из Пуллаха было таким объемным, что по радио было передано лишь описание тайника, где был спрятан собственно сам текст. Он находился в сломанной отвертке на горе Трюммерберг в берлинском районе Фридрихсхайн.

О некоторых этих действиях пронюхала и контрразведка, как я узнал впоследствии. За это время начался интенсивный розыск меня, «Шакала», и Хельги, «Борсте» («Щетина»). После того, как в руки контрразведчиков попали первые образцы наших почерков, они обязательно хотели разоблачить и арестовать лиц, оставивших эти письменные следы.