Текст книги "Капитан «Аль-Джезаира»"

Автор книги: Вернер Лежер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Несколько часов длилась канонада.

Английский адмирал рассчитал правильно. Лишь часть крепостных верков представляла опасность для его флота. Он подошел так близко к берегу, что фланговые батареи не могли его достать.

Омар-паша, появившийся в казематах во время самого плотного огня, хвалил и поносил своих людей; пытаясь усилить их рвение, сулил им награды и наказания.

В укреплениях появились бреши. Паша обернулся к своему спутнику и указал на них. Мустафа кивнул. Он и сам видел эти слабые места. Но ничего не поделаешь, заделать их удастся, только когда англичане уйдут. Все равно им нас не одолеть!

Позиция лорда Эксмута была весьма благоприятной. С нижних палуб батареи палили ядрами, с верхних – картечью, чтобы вывести из строя турецкую орудийную прислугу.

Европейцы тоже несли тяжелые потери, однако по сравнению с потерями противника они были незначительны.

Лорд самолично управлял боем. Рядом с ним стоял капитан «Королевы Шарлотты». Пуля свалила капитана Брисбэйна с ног. Адмирал бросил беглый взгляд на старого соратники и кивком подозвал молодого офицера:

– Лейтенант, принимайте команду! Бедный Брисбэйн!

Лицо офицера стало пунцовым, он отдал честь и хотел удалиться. И тут мнимый покойник вскочил на ноги.

– Еще рано, милорд, еще рано! Старину Брисбэйна корсарской пулей не уложить!

После контузии морской волк не мог твердо держаться на ногах, однако приказы отдавал, как всегда, кратко, резко и четко.

Несколько мгновений спустя был дважды ранен и сам адмирал.

Несмотря на огромные бреши, пробитые ядрами объединенной эскадры в крепостных стенах Алжира, несмотря на колоссальные потери, понесенные городом в людях и жилищах от убийственного огня двух тысяч орудий, дей и не думал просить пардона.

Даже и тогда, когда его флот объяло пламенем.

Два британских офицера обратились к адмиралу за разрешением забросать заблокированные у входа в гавань алжирские корабли пропитанной серой ветошью Вероятность вернуться целыми из этого безумного предприятия была один к девяноста девяти.

Лорд кивнул в знак согласия.

Вскоре языки пламени уже лизали фрегаты, огонь побежал вверх по парусам, взметнулись в воздух пороховые камеры Горящие корабли дрейфовало к другим, вовлекая и те в огненный смерч. Пять фрегатов, четыре корвета и тридцать канонерских лодок потерял дей, все корабли, что находились тогда в гавани.

Наступила ночь. Над Алжиром извивались огненные змеи. Повсюду целыми снопами взлетали искры. От воды к городу, от города к воде. Все еще бесновалось сражение, все еще не утихала ярость бойцов.

Склянки пробили половину одиннадцатого. «Королева Шарлотта» получила тяжелую пробоину, однако оставалась еще в строю. Палубу адмиральского корабля устилали трупы. К нему дрейфовало горящий алжирский фрегат

– Брисбэйн!

– Милорд?

– Приказ по соединенному флоту: отход на внешний рейд!

«Королева Шарлотта» подала световой сигнал. Флот на время прервал бой.

Весь город был в руинах. Повсюду огромные дымящиеся, чадящие ямы, все улицы, ларьки, склады, половина крепостных сооружений разрушены. Множество орудий выведено из строя. Лучшие воины дея ушли во славу Аллаха в райские кущи. Город пылал во всех уголках, со всех концов.

Но Омар-паша и его турки о перемирии все еще не просили.

За ночь ущерб, нанесенный кораблям лорда Эксмута, был устранен.

Наступил новый день.

Дей собрал Диван. [17]17
  Диван (тур.) – придворный, или государственный, совет.


[Закрыть] Ни слова о сдаче, только о дальнейшей борьбе. Нас не разбили, не победили. С резервами, которыми располагает Алжир, отдаваться на милость христиан было бы преступлением.

– Посол Англии, – доложили дею.

Омар-паша шевельнул рукой. Пусть войдет.

Взять в руки письмо адмирала великий властитель счел для себя унизительным. Пусть прочтут вслух.

Как истуканы сидели министры: молчал Баш-ага, военный министр; молчал Векиль-хардж, морской министр; молчал Бейт-эль-Маль, верховный судья и министр юстиции; молчал Ходжия, тайный советник; молчал, смежив веки, «ученый» Мустафа. Он лихорадочно обдумывал выход из положения. Молчали все остальные сподвижники Омара. Посланец лорда и все, связанное с ним, их как бы и не касалось, по крайней мере по лицам их никак нельзя было бы заключить, будто они боятся.

Письмо было краткое, но предельно ясное:

"В оплату за Вашу бесчеловечность в Боне и Ваше непочтительное пренебрежение сделанными Англией пропозициями, мой флот достойно Вас наказал.

Извещаю, что, не прими Вы условий, которые отвергли вчера, через два часа я снова начну обстрел".

– Хорошо.

Посол откланялся.

Мустафа, казалось, все еще дремал. Пока остальные пыжились, не желая и слышать о переговорах, он взвешивал все возможности, как достойнее сдаться. В конце концов, условия англичан более чем сдержанны.

Омар-паша категорически не желал идти на уступки. Властителю Средиземного моря (а кто другой этот властитель, как не он, дей?) унизиться перед христианином? Никогда! Пусть все начнется сызнова, Аллах нас не оставит!

Министры всячески поддерживали властителя.

Мустафа молчал. Его раздражала воинственность остальных, и он великолепно обосновал бы свои доводы, но время пока еще не настало, пусть-ка подождут его совета.

В городе о посланце лорда Эксмута узнали.

Дей условия англичан принимать отказывался.

А жители возобновления обстрела боялись. Они уже пережили десять часов ада, потеряли родных и близких, дома, добро. А теперь – снова? Пойди так дальше, того и гляди – сам лишишься жизни! Нет!

Народ вынудил дея согласиться на требования христиан.

– Проклятье! – сердито выругался Мустафа. – Народ сильнее самого сильного на троне!

Двадцать один пушечный выстрел раскатился над Алжиром. Перепуганные жители разбойничьего гнезда поняли, что мир будет заключен.

Условия лорда Эксмута, с которыми согласился дей, были таковы:

Ст. I. Отменить навсегда захват христиан в рабство и их подневольный труд.

Ст. II. Освободить всех рабов, имеющих быть в настоящее время во власти дея, к какой бы нации они ни принадлежали. Статья эта должна быть исполнена завтра в полдень в присутствии моего флота.

Ст. III. Выплатить завтра в полдень в присутствии моего флота все выкупные деньги, полученные деем с начала этого года.

Ст. IV. Возместить английскому консулу весь ущерб, понесенный им при его задержании.

Ст. V. Дею в присутствии своих министров и офицеров принести извинения консулу в выражениях, какие ему подскажет капитан «Королевы Шарлотты».

Селим об этих пунктах ничего не знал. Он считал, что господство турок в Алжире свергнуто. А значит, и рабству тем самым должен быть нанесен смертельный удар.

– Все хорошо, все!

Сколько раз уже он повторял это своему нетерпеливому другу, мягко, но настойчиво удерживая его в постели.

Отправляться на побережье еще нельзя. Рана должна зажить; хотя бы настолько, чтобы не быть более опасной.

Негр не понимал, почему Луиджи спит и видит преодолеть галопом труднейший путь через горы. Или он позабыл, что он – больной с тяжелой стреляной раной в плече? Какое, в конце концов, имеет значение, вернутся ли они в Ла-Каль одним, двумя или тремя днями раньше? Что пользы от этой спешки, если пройдут недели, прежде чем в море отчалит корабль курсом на Европу? Все рабы – уже свободны. Английский адмирал возьмет их с собой. Много, много людей вернутся на родину.

– И дети? – спросил Парвизи.

– Мы же не знаем, находятся ли дети в руках Омар-паши. Что случилось с самим деем? Да ничего.

Ничего?.. Ничего? Дей все еще сидит на троне? Тогда… Нет, нет, прочь дурные мысли!

Парвизи лихорадило. Он никак не мог отвязаться от них. Может, все это лишь разговоры, лишь полуправда? О Боже, как ужасно это погружение в бездну сомнений после столь великой радости, такого упоения счастьем!

Свистела плеть по бокам ни в чем не виноватого коня. Во весь опор мчался он вперед, испуганный и растерянный от непривычного обращения всадника.

Скорее, скорее!

Однако даже эта гибельная гонка не могла отвлечь Луиджи от зловещих мыслей. Из-под каждого куста, из-за каждой скалы, издевательски ухмыляясь, следил за ним страх.

А если дея не свергли, что будет тогда с Ливио? Уцелела ли власть турецких господ, рабовладельцев и работорговцев? Кто может поклясться, что всем рабам дали свободу, всем без исключения?

На дальнейшие расспросы не хватало уже времени. Да и что, собственно, знали местные жители о событиях в Алжире! Может, в Ла-Кале, у Роже де ла Виня, удастся узнать все окончательно.

Но до Ла-Каля надо было еще добраться.

Луиджи выслушивал успокаивающие, предостерегающие, умоляющие слова Селима. И только. Окружающий мир потонул в туманном флере, сквозь который, словно сияющее солнце, выглядывало, манило, влекло к себе лицо Ливио.

Рана вновь разболелась, но до нее ли сейчас?

Вперед! Без передышки, к гавани!

Через ущелья и пересохшие вади, [18]18
  Вади (араб.) – речка, лишь в период дождей наполняемая водой.


[Закрыть] через быстрые, пенящиеся ручьи, по головокружительным тропинкам вдоль горных склонов, по пустынным плато.

Парвизи скакал, как никогда прежде, как влекомый некой магнетической силой (и ею же хранимый) лунатик.

«Этому человеку все нипочем, небо хранит его», – думал негр.

Путь преградил скатившийся сверху целой грудой гравий. При всем своем наездническом искусстве Селиму никак не удавалось держаться рядом с Луиджи. Все время он отставал метров на пятьдесят.

Барьер! Негр разглядел препятствие издали, Парвизи мчался прямо на него.

– Эль-Франси! – прорезал ущелье вскрик Селима.

И в самое время. Всадник поднялся на стременах, облегчив мчавшегося коня. Щелчок хлыстом, нажим шенкелями – и конь в могучем прыжке перемахнул каменную насыпь в метр с лишним высотою.

– Хвала Аллаху! – вспомнил вдруг со страхом негр своего редко упоминаемого бога.

Эль-Франси скакал дальше. Преграда осталась позади.

– О Аллах! – снова выкрикнул Селим.

Что это там, за высокой, почти в рост человека стеной?

Негр подъехал поближе, привстал на стременах, заглянул за стену. О Боже! Метрах в тридцати от него на земле лежал его друг. Рядом с ним – конь.

Упали. Конь хрипел. Не выдержал. Слишком велика оказалась нагрузка последних дней.

Дрожа всем телом, негр сполз на землю, судорожно цепляясь руками за конскую сбрую.

Что же это? Неужели все поиски, все старания, все лишения теперь пойдут прахом? Неужели друг… умрет?

Несколько секунд – и Селим сумел преодолеть слабость и, подавляя страх, сделал несколько нетвердых шагов к упавшему.

Эль-Франси был жив! На лбу его зияла глубокая кровоточащая рана. Не очень опасно. Упал он, к счастью, на правую сторону, так что заживающее левое плечо не пострадало.

Рухнувшего на бегу коня пришлось пристрелить.

Наконец можно было уже и отправляться дальше но только медленно, шагом. Селим посадил друга в седло впереди себя и ехал, бережно прижимая его к своей груди, словно мать ребенка.

Купленная в ближайшей деревне верховая лошадь рысила рядом без всадника. Ехать один Парвизи не мог.

А до Ла-Каля было еще так далеко!

Глава 12
НА РОДИНЕ

Пьетро заключил в Вене первую солидную сделку. Лед тронулся. Теперь дела пойдут. Он писал, что в последнее время относиться к нему стали много предупредительнее. Это было даже несколько странно, ибо торговый дом Гравелли в Австрии долго обходили вниманием. Теперь следовало, не мешкая, наносить удар за ударом, чтобы покрыть убытки большими прибылями.

По булыжной мостовой перед окнами Гравелли прогрохотала запряженная четверней карета. Банкир услышал, что она остановилась, однако никакого беспокойства по этому поводу не проявил. Из кареты вышел мужчина. В ней находилось еще несколько ездоков, ибо вышедший снял в знак прощания широкополую шляпу и отвесил оставшимся глубокий поклон. Из окна кареты в ответ ему помахала чья-то рука.

Незнакомец не спеша поднялся по парадному крыльцу к величественной двери дома Гравелли.

– Синьор Антонелли? Проси, проси! – ответил банкир на вопрос слуги, желает ли господин принять посетителя.

Антонелли, деловой партнер из Ливорно, явился как по заказу. С ним можно провернуть большие дела, замыслы о которых с некоторых пор вынашивал Гравелли. «Далеко старику до меня», – самодовольно подумал банкир: по богатству гостю равняться с ним даже и думать было нечего. Однако встретить его подобало все же со всею возможною учтивостью.

Вошедший был еще не стар, как говорится – в цвете лет, и так и лучился здоровьем и добрым настроением. Однако это был вовсе не Антонелли из Ливорно. Впрочем, Антонелли – такая распространенная фамилия. Незнакомец был здесь в первый раз. Вероятно, тоже пришел с предложением какой-нибудь выгодной операции.

Покуда посетитель обстоятельно располагался в предложенном кресле, банкир успел дотошно рассмотреть его. Он вел наблюдение как бы мимоходом, особого интереса отнюдь не проявляя, однако успел заметить на пальцах у Антонелли драгоценные кольца. У того, кто носит такие, и состояние должно быть немалым. Лицо Гравелли засветилось любезностью.

С незнакомцем, определенно, следовало обходиться не как с обычным деловым партнером. Хорошо, что разглядывал он того неназойливо, без излишней суетливости. Как знать, какие возможности у этого Антонелли?

– Я приехал сюда в очень приятном обществе, синьор Гравелли.

– Рад за вас, синьор!

Что бы это значило? Сюда приходят не для праздной болтовни. Здесь вершатся денежные дела. Но ведь и среди серьезных коммерсантов встречаются порой оригиналы. Иной раз они шутят, шутят, а под конец завернут такие сделки! Пусть себе поболтает, посмотрим, что будет дальше.

– Вы очень любезны, синьор банкир. Это был другой крупный генуэзский коммерсант Андреа Парвизи с супругой, который мне…

– Парвизи? Да он же… – Гравелли до боли закусил губу. «Проклятье, мои нервы не выдерживают!»

– …мертв? О нет, почтеннейший. Вы заблуждаетесь. Андреа Парвизи свеж и бодр как никогда. Представьте только, какие дела закрутит теперь этот человек. Пребывание на даче, которое вы ему прописали, очень укрепило его силы.

– Я? Как это – я? Что у меня общего с Парвизи?

– Мне поручено получить два кошелька с золотом, – продолжал Антонелли, будто не замечая возражений банкира.

– Золото? Кто вас послал?

– Вы стареете. Видно, годы подходят! Забывчивость – скверный знак для коммерсанта, который хочет подчинить себе европейский рынок.

Эти насмешки, эти любезно-убийственные слова! Антонелли, или как там его, отважился высказать то, что банкир и сам давно чувствовал, но даже самому себе не хотел в том признаться.

Гравелли побледнел вдруг, как окрашенная известкой стена. Сердце его едва не выпрыгнуло из груди, руки дрожали.

Антонелли со скучающим видом разглядывал расставленные по углам драгоценные вазы. У Гравелли было время немного прийти в себя. Едва оправившись, он тут же заорал:

– Попридержите язык, сударь, не то я прикажу вышвырнуть вас вон!

– Шутите. Или, может, считаете себя выше Властелина Гор?

– Вы!..

– Нет, нет, синьор Гравелли. Я – всего лишь его посланец. Тяжба Гравелли – Парвизи не столь значительна, чтобы он уделял ей свое особое внимание.

Вот оно как… Выходит, Парвизи, которого все считают погибшим, жив. А теперь Властелин Гор требует и остальные два кошелька с золотом. За – ничто, за то, что нарушил уговор, заключенный с Гравелли!

Снова проиграл, и на этот раз, кажется, по-крупному. Боже, только бы достало сил выдержать все это!

Гравелли молча вытащил из потайного ящичка своего письменного стола два кошелька и неохотно подвинул их незнакомцу. Пускаться в борьбу со зловещим, неизвестным человеком, надменно величающим себя Властелином Гор, нечего было даже и помышлять. Посмотреть только на его конфидента! – скрипнув зубами, Гравелли скользнул взглядом по своему визитеру. Надо надеяться, эти два кошелька с золотом закроют рот бандитам.

– Благодарю, – улыбнувшись уголком рта, сказал Антонелли и добавил: – Я должен исполнить и еще одну комиссию. Мне поручено поставить вас в известность, что Андреа Парвизи находится под особой защитой. Случись с ним какая неприятность или, того хуже, – несчастье, мы достанем и преступника и подстрекателя из-под земли. Очень было приятно встретиться с вами. Честь имею, синьор Гравелли!

Гравелли клял судьбу. Хулил Бога и весь свет: все его действия и деловые операции с некоторых пор терпели неудачу. То, что он сам во всем виноват, ему и в голову не приходило. Ему, богачу, для которого выше денег не было ничего в жизни, представлялось, что с золотом все поправимо, и нет никаких запретов, которые нельзя преступить ради золота. Он со спокойной совестью посылал людей в рабство, чтобы добиться богатства, а с ним – и власти. Он, не моргнув глазом, пускал по миру других коммерсантов, чтобы приумножить свои сокровища. Он был жесток и неумолим, готов на подстрекательство к убийству, лишь бы расчистить дорогу своим дальнейшим махинациям. Теперь он злился, что ход событий оказался не в его пользу, что судьба обернулась против него.

Перед ним лежала раскрытой его приходо-расходная книга. Нужно было сделать новую запись: внести в графу «Расход» два кошелька с золотом.

Опять потери, против которых доходы – ничто Наваждение, да и только! Указательный палец нервно перескакивал с одной записи на другую. Началось все со взноса, нет – подарка Бенелли. Глуп он был, непостижимо глуп: отвалить этому проходимцу еще денег, да к тому же этакую сумму! Убытки в венских сделках, в сущности, не столь уж серьезны. Последняя черта здесь еще не подведена. Судя по уверенному тону писем Пьетро, они скоро возместятся. Далее следовали проблемы с недвижимостью. И эту ошибку тоже, наверное, можно исправить. Хотя она и очень раздражала его, показывая, что с ростом аппетитов в том же соотношении возрастал и риск. Коммерсант всегда должен принимать в расчет, что сегодня он – наверху, а завтра может оказаться внизу, а стало быть, не должен тратить нервы и терять мужество. Хватит ли у него-то нервов? Гравелли отмахнулся от тревожного вопроса и переключился на следующую графу. Ярость его нарастала. «Парма» пробила изрядную брешь в его финансах. Впрочем, это еще можно бы перетерпеть, когда бы за этим не крылось нечто иное: кое-кто из генуэзских купцов подозревал, что крупный банкир Гравелли в союзе с корсарами. Сомневаться не приходилось. Как выяснилось, погруженные на «Парму» товары были из тех, что давным-давно пылились уже на складах, а возможно, были уже и вписаны в графу убытков.

– А я, я, я – купил их!

Гравелли покраснел как рак.

Страница за страницей – в гроссбухе были одни убытки. Оставшаяся в Генуе часть его огромного когда-то состояния израсходована почти без остатка. Вот и сегодня – два кошелька золота!

Одно лишь достижение можно было отметить: успехи Пьетро в Вене.

Да, Вена. Там его спасение, а не здесь, в ставшей враждебной ему Генуе. Можно, в конце концов, и вовсе уехать отсюда, оставив лишь небольшой филиал. Но как быть с Бенелли, с его предостережениями и угрозами? Однако и этому «другу» вместе с его хозяевами, кажется, скоро придется оставить свое ремесло. О пиратстве дея стоит специальный вопрос на Венском конгрессе. Должна же наконец Европа решиться выступить против этого тирана. А с ним вместе падет и ренегат. На прибыли с Алжира рассчитывать больше не приходится, только все потеряешь.

А убежав в Вену, он сразу убил бы и второго зайца – ускользнул бы от Властелина Гор. Он, конечно, очень сильный противник, этот бандит, разбойник с большой дороги, но его власть не простирается дальше гор, что окружают город с севера. Оставим-ка Парвизи на будущее в покое, и тогда у этого таинственного субъекта не будет больше никаких причин на него ополчаться.

Итак, надо переселяться в Вену. Может, даже очень скоро. Вот Пьетро обрадуется! Вместе они такие дела закрутят! И тогда имперскому городу придется потесниться, сложить оружие перед могущественным генуэзским банкиром. Он достал пакет с письмом сына и вложенную в него расчетную ведомость, просмотреть которую еще не успел.

Мы еще поборемся, наша финансовая мощь еще не сломлена! Гравелли еще раз придирчиво просмотрел свои записи в гроссбухе.

– Черт побери! – прохрипел он. – Что я, считать разучился?

Он пересчитал снова все выплаты. Бенелли – Властелин Гор – Бенелли – человек в маске – Бенелли… Что, эти двое только и чередуются? Может, описка? Нет, числа и цифры выверены, красивым, четким почерком записаны на бумаге. Однако в результате дебет и кредит никак не складывались в суммы, необходимые, чтобы первые венские сделки не принесли убытков… А противники издеваются, скалят зубы, угрожают… От напряженных расчетов на лбу у банкира капельками выступил пот. Он опустил голову на руки, смежил глаза. «Бенелли… Властелин Гор…»

– Помогите! – вырвалось у него.

Вскрик принес облегчение. С разламывающейся от боли головой он начал все снова. Вместо предполагаемых доходов – одни потери. Где же кроется ошибка? Не иначе все же, как где-то в расчетах. Не может же быть чистого дефицита? Может, в бумаги Пьетро или здесь, в Генуе, вкралась какая-то описка? Здесь, конечно здесь, иначе и быть не может, не должно.

Выручка, полученная в Вене, не покрывала закупочных цен, с учетом взяток, даваемых, чтобы сделать рынок поустойчивее, не говоря уже о потерях на налоги. В течение многих месяцев огромные суммы денег не «работали», а стало быть, и не могли приносить прибылей.

Гравелли переломил перо пополам, швырнул обе части на пол. Он просто не решался занести в свой гроссбух вместо ожидаемых прибылей свалившиеся в последнее время на его голову убытки. Он страшился правды, которая в каждой строке тыкала ему в глаза: ты должен платить за все несчастья, которые принесла людям твоя алчная душа.

Через несколько минут откроется биржа.

Без него.

Он со страхом вынужден был признать это. Агостино Гравелли, повелитель биржи, не в силах выстоять против других коммерсантов Генуи. Сегодня нет. Но завтра! Завтра он отыграется. Да, завтра. Ибо дом Гравелли, несмотря ни на что, еще не обессилел. Он отправил на биржу секретаря.

– Мой хозяин занят, крупная сделка. Ну, вы же знаете, господа, кое-что, что нельзя предложить на генуэзской бирже… – Так должен он был доверительно шепнуть, с обязательством молчать, кое-кому из мелких торгашей – а они ведь все, в сущности, полуголодная мелочишка, один беднее другого. Не успеют еще закончиться торги, как вся биржа будет уже в курсе: Гравелли вершит какие-то тайные операции, а стало быть – держись за него! Иной раз возле коршуна удается поживиться и маленькой пичужке. С чего бы это ей, спрашивается, упускать свой случай? Сегодня внизу, а завтра, глядишь, – наверху. Впрочем, внизу-то она, в сущности, всегда, но почему бы и не попытаться хоть разок взлететь?

Слегка успокоившись, Гравелли спустился в свой кабинет в маленьком окраинном домике, однако настроение у него все еще оставляло желать много лучшего. Камилло быстро смекнул, что с хозяином творится что-то неладное: слуга никак не мог угодить ему, хотя и делал все как полагалось всякий раз. Даже всех мух на стенах перебил.

К счастью, Гравелли не долго гонял его, и он вскоре смог уйти к себе в каморку.

В передней послышались шаги. Кто-то пришел. Старик сразу насторожился. Придирки Гравелли возмутили его, рассердили. Но все равно он оставался преданным слугой, стражем, охраной банкира. Кто посмел проникнуть сюда, да еще к тому же без его, Камилло, сопровождения? Неужели?.. Старика зазнобило. Неужто незваный гость – это Бен!.. Боже милостивый, это имя даже и в мыслях лучше не держать, не то что – произносить! Ренегата Камилло страшился еще сильнее, чем своего хозяина и повелителя.

Однако это был всего лишь секретарь. Этого еще только не хватало! Слуга прямо кипел от ярости.

– Эй, приятель, держитесь-ка вы отсюда подальше! – попытался он оттеснить пришедшего с биржи от личной комнаты банкира.

– Синьор Гравелли там? – спросил взволнованный секретарь.

– Да, но вы ни в коем случае не должны его беспокоить. Это может стоить вам вашего места, – упорно заслонял ему дорогу Камилло.

– А-а-а, что за глупости, старик! – воскликнул молодой человек, пытаясь проскользнуть мимо слуги.

Проворнее, чем можно было ожидать от его возраста, Камилло устремился к двери и заслонил ее, широко раскинув руки.

– Мне совершенно необходимо к нему! – решительно и резко заявил секретарь.

Пикировка переросла в громкую и пылкую словесную дуэль. Секретарь попытался уже было проложить путь силой, как дверь вдруг распахнулась.

В дверях стоял Гравелли. Глаза банкира сверкали гневом, бешенством и ненавистью. Камилло съежился, сделался маленьким, словно заранее укрываясь от готовой разразиться бури.

– Что случилось? – Голос хозяина дома звучал предвестием взрыва, сравнимого разве что с извержением вулкана, беспощадно уничтожающим все вокруг.

Молодой человек сразу потерял дар речи. Он еще мало общался с Гравелли, но знал уже, что вступать с ним в пререкания крайне опасно. Обычно он говорил тихо и ходил мягко, как хищный зверь на бархатных лапах. А сейчас он прямо-таки взревел! «Эх, ведь предупреждал слуга-то, надо было бы мне прислушаться!» – подумал секретарь.

– Говорите!

Словно кинжалом, ударил этот приказ юного секретаря.

– Да говорите же! – снова потребовал банкир и, похоже, поднял даже сжатую в кулак руку. Для удара, что ли? Позже служащий не мог толком припомнить все эти детали, да, впрочем, и не хотел.

– Большая новость, синьор! Вся биржа стоит вверх ногами! – выпалил наконец секретарь. Совсем по-другому собирался он доложить это известие – сияя, весело улыбаясь.

– Ну?

Вверх – вниз, вверх – вниз… Что же на этот раз?

– Алжир пал!

Как радуется секретарь! Но что сулит это ему, Гравелли? Что ему делать сейчас? Надо найти какой-то ход, чтобы как можно быстрее суметь убраться из опасной зоны.

– Входите же! Скорее, скорее! Вина, Камилло, да побыстрей! Садитесь! Однако, накажи вас дьявол, мой мальчик, если вы чего-то не дослышали и принесли мне фальшивую новость!

Несмотря на некоторую холодность, чувствовавшуюся в этом приглашении, беседа за стаканом вина с самим патроном явилась подлинной радостью для бедного секретаря. Обильно, и даже несколько развязно, расцвечивая яркими красками первые свои сухие слова «Алжир пал!», молодой человек ожидал реакции банкира.

Никаких комментариев. Не поймешь, доволен ли финансист или нет. Слышит ли он его вообще? Не иначе как придется потом повторять все снова, подыскивать другие обороты речи, более подходящие слова.

Что-то с хозяином было не так. Даже стакан, который он поднял, чтобы чокнуться со своим служащим, слегка дрожал в его руке. Это был совсем другой Гравелли, человек, каким до сих пор его еще не знали.

– Не хотите ли поработать со мной здесь несколько часов сегодня вечером? – спросил он секретаря.

– Конечно, разумеется, синьор! – ответил тот и добавил, что для него очень большая честь и радость – доверие хозяина, и он готов трудиться день и ночь, и вообще все его силы принадлежат дому Гравелли. Его жена, друзья, к которым они собирались пойти, поймут важность этого предложения патрона и извинят его.

– Еще стаканчик, мой дорогой? – спросил банкир и налил вина ему и себе. – Славные капельки, огнем текут по жилам. Пришпоривают, окрыляют мысли, порождают… – не договорил он и, опорожнив одним глотком стакан, поднялся с кресла.

Беседа закончилась. Вечером они продолжат ее, и, возможно, секретарь узнает кое-что неожиданное. Глава дома, строгий хозяин, сделался вдруг очень обходительным.

За добрые новости вестнику вручили несколько золотых. Это было и вовсе необычно: Гравелли впервые самолично, из собственных рук вручал своему подчиненному подарок!

Вверх – вниз, вверх – вниз. Будущее должно, и будет, состоять из одних только «вверх»! С деем и его дьяволом Бенелли покончено. А с ним конец и роковому договору. После тьмы последних месяцев ослепительным, нереальным блеском, словно золото, засияло солнышко. Гравелли усмехнулся. Золото! Он извлечет его из крушения турецкого владычества в Северной Африке. Потери, уже сейчас можно сказать, восполнимы!

А богатство сгладит все неприятности.

Банкиру не требовалось прибегать к помощи своего секретного гроссбуха. Больше он в нем не нуждался. Мозг коммерсанта снова работал без ошибок.

Забывчивость, сказал посланец Властелина Гор… Посмел бросить это слово ему в лицо! Назвал его стариком. Нет уж, этих-то оскорблений он никогда не забудет, сколько бы лет ни прошло, и не успокоится, пока этот парень и его предатель-главарь не будут схвачены. Но первым делом он возьмет за горло тех поганых псов, что вынудили его к страховке «Пармы». Их сведения или подозрения о его делах, знать или вспоминать о которых никому из мелюзги не полагается, дорого им обойдутся. Но как бы половчее это начать? Золото откроет двери любых камер, и оно же, золото, может навсегда запереть, кого надо, за тюремные решетки. Длинные уши, собственные догадки – для многих уже это плохо кончилось. Итак?

Через посредников этим людям будут предложены сделки, абсолютно честные, добросовестные операции, от которых они наверняка не откажутся. Большие барыши в перспективе! Какой коммерсант скажет нет? О том же, что под конец эти сделки вступят в конфликт с законом, никому из них не разглядеть.

А он, банкир Гравелли из Генуи, уж не упустит случая выразить свою преданность новому властителю портового города, его величеству королю Сардинии, под чью корону перешла старая республика после ухода французов, и подвести преступников к справедливому наказанию. После этого все толки и пересуды небось сразу притихнут. А его, столь пекущегося о благе королевства гражданина Генуи банкира Агостино Гравелли, с его огромной финансовой мощью, доброму королю скорее всего захочется отблагодарить производством в придворные банкиры.

От таких великих планов у Гравелли даже перехватило дыхание. Открывались обширнейшие перспективы на будущее, сулившие такие невиданные барыши, что у другого, не будь он Гравелли, просто голова пошла бы кругом.

При подобных обстоятельствах не составило бы особого труда положить конец выходкам этого проходимца Властелина Гор. Намек его величеству, в случае необходимости – несколько кошельков с золотом его влиятельнейшим советникам – и все урегулировано, второй противник уничтожен.

Остается Парвизи. Х-м-м… Об этом стоит подумать серьезно. Этот человек в легкомысленные сделки не сунется. Правда, за долгое его отсутствие убытки у него должны быть колоссальные: без головы и руки не работают. Удивительно только, что не удалось за это время внедрить к ним своего соглядатая. Впрочем, сделки Парвизи всем известны, в том числе, разумеется, и ему, Гравелли.

Но вот как это выглядит в гроссбухе Парвизи? Какими средствами он располагает? Все его денежные трансакции проходят через банки, которые не зависят от дома Гравелли. Ничего не скажешь, деловой парень этот Андреа.