Текст книги "Капитан «Аль-Джезаира»"

Автор книги: Вернер Лежер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7
РАБЫ

– Над всем, что связано с «Астрой», висит, как мне показалось, какая-то таинственная пелена. Совершенно необычно, скажем, то, что судно привели в Алжир без экипажа, – закончил Пьер Шарль де Вермон свой рассказ о розысках в столице.

– Неужели действительно погибли все, включая Рафаэлу и Ливио? – снова засомневался Парвизи, хотя его друг и сообщил подробно обо всем, что ему было известно.

– Одни считают, что это именно так, другие говорят, что слышали, будто пленников отправили в горы Фелициа к шейху Осману. Наш агент склоняется ко второй версии, хотя и он не знает ничего точно.

– Горы Фелициа? Где это?

– День пути к югу от Алжира.

– Ты бывал там?

– Да.

– Нельзя ли оттуда кого-нибудь освободить? Если твои сведения верны, там должен бы находиться наш старый слуга Бенедетто Мецци.

– На сотню рабов почти столько же стражников!

Де Вермон был хорошо осведомлен.

* * *

В тот день в утренних сумерках на рейде Сиди-Феруха бросили якоря два парусника – корсар и залатанный кое-как генуэзец. Перед уходом в рейд корсарский капитан получил от высших сфер строгое указание – по возвращении быть на рассвете с добычей на этом самом месте. Случись, что к назначенному часу управиться он не сумеет, тогда ему предписывалось крейсировать вне видимости берегов до следующего утра, и с рассветом вернуться к тому же пункту.

Он точно выполнил распоряжение. Что дальше?

Чернобородый капитан внимательно оглядел в подзорную трубу весь берег. На востоке только что всплыл из воды краешек солнечного диска. Будто по мановению волшебной палочки, все вдруг преобразилось, запламенело, заблистало. Краски менялись с каждой секундой. На великолепный широкий, сияющий непорочной белизной пляж с ликующим гулом набегали неугомонные волны прибоя. Они громоздились одна на другую, разбивались в малахитовые брызги и, обессиленные, недовольно ворча, откатывались назад. На западе в бухту вдавался небольшой известняковый мыс с сооруженным на нем фортом с четырехугольной башней – Торретта-Чика. И мыс, и форт пламенели в лучах восходящего солнца.

Ни один человек на пиратском корабле не удостоил это чудесное зрелище даже взглядом. Все напряженно смотрели на пляж. Там возникла какая-то суета. Выскочили всадники. Некоторые из них размахивали большими белыми флагами или платками. Один наездник спрыгнул с коня и сел в лодку. Гребцы дружно навалились на весла, и лодка понеслась к корсару.

– Аллах да пребудет с тобой! – приветствовал капитана прибывший.

Чернобородый поблагодарил и вопросительно посмотрел на визитера.

Не называя своего имени, незнакомец сразу перешел к делу:

– Садук бен Абдулла, я прибыл, чтобы забрать капитана «Астры» и Парвизи.

– Капитан, женщина и ребенок – в твоем распоряжении. Мужчина убит, – ответил корсарский реис.

– Остальных пленников, – спокойно продолжал незнакомец, никак не отреагировав на известие о смерти человека, которого должен был забрать, – передашь моим людям. Там! – Он указал кивком головы на берег.

Передача произошла без всяких осложнений. Капитан Чивоне был ранен, однако под грозным взглядом рейса слабость, которую он ощущал в каждом суставе, сразу улетучилась. Капитан захваченного судна всегда предназначается дею. Так что и Чивоне отправляли ему. Сопротивляться бессмысленно. Рафаэла Парвизи подчинилась приказу безучастно. Для нее мир рухнул. От полной жизни женщины осталась не более чем блеклая тень.

Одно лишь оставалось еще у несчастной, одно, чем полны были ее мысли, что она любила больше жизни, за что готова была отдать свое материнское сердце: Ливио. Ребенок был при ней, перепуганный, растерянный, но здесь, рядом, и она была спокойна.

Реис Садук бен Абдулла сразу после боя отдал строжайший приказ – не беспокоить женщину и ребенка. Не из личных побуждений и не из сострадания, а оттого, что, согласно полученной в Алжире инструкции, упади с головы одного из Парвизи хоть волосок – ему, рейсу, грозила смерть. У него и в мыслях не было посмеяться над этой угрозой, он ни на миг не сомневался, что ее исполнят буквально, случись что он не станет слепо повиноваться. С правителем Алжира не пошутишь, да и с Ним (реис даже в мыслях не отваживался назвать это имя) тоже. А молодой Парвизи? Аллах спаси и помилуй! Да, он погиб, но погиб-то в бою. Авось и простят корсару этакую досадную промашку.

Ко множеству молитв, вознесенных за последние часы Аллаху, Садук бен Абдулла присовокупил еще одну. Дерзкий, бесстрашный, не знающий жалости корсар дрожал и страшился за свою жизнь, которая целиком была в руках одного алжирского господина. Прикажи этот ужасный человек, и сам дей не сможет воспрепятствовать исполнению его смертного приговора.

На прочих пленников с «Астры» просто не обращали внимания. Их загнали в лодки, так что они чуть не лежали друг на друге. На берегу несчастных сбили в кучу и погнали куда-то. Кое-кто из них едва держался на ногах. Верховых это нисколько не трогало. Репейники и колючие заросли на пути? Вперед, прямо через них! Никаких обходов. Одежда – в лохмотья, лоскутья кожи – на колючках. Вверх – вниз, вверх – вниз. Вперед, без отдыха! А солнце жжет, солнце немилосердно палит. Над желтым песком колышется знойное марево.

Бенедетто Мецци, не раненный, получивший только удар по голове, держался лучше многих, хотя перенесенные страдания изрядно уменьшили его силы.

Перед несчастными пленниками открылась река. Они насторожились, замедлив шаг, потом ринулись как одержимые вниз, к берегу. «Вода, вода!» – хрипели пересохшие глотки. Поднялась суматоха. Всадники замахали плетьми, хлестали по спинам, по головам, не разбирая, кого и куда. Они боялись, что моряки взбунтуются. Однако страдальцы думали только о воде. Ни о чем больше. Они жадно пили, пили до изнеможения, не заботясь о губительных последствиях своей невоздержанности. Они были всего лишь рабы, и жизнь их теперь ничего не стоила.

Целый день гнали их вперед и вперед. Они миновали равнину Метьях. На ней остались двое матросов. Без могил, не засыпанные хотя бы камнями. Над колонной большими кругами парили орлы и коршуны… От их зорких глаз не ускользало ничего.

Вечером, падая с ног от усталости, полусонные бедняги с трудом проглотили последние куски своей скудной пищи. Спать, только спать. Сон важнее еды: ведь завтра снова начнутся мучения.

При виде горного хребта Телль Бенедетто утратил последние остатки мужества. Горы, как и люди, ничего, кроме гибели, не сулили.

И снова их ждал мучительный путь. Вперед! Весь день орали конвойные, грозились, наказывали плетьми и палками. Стоило кому-то из несчастных опуститься без сил на землю, как сейчас же расплата обрушивалась и на всех остальных. Упавшего поднимали, поддерживали, качаясь от ветра, тащились дальше, напролом, без тропинок и дорог.

Но вот наконец и спасительный лагерь. Крыша над головой – уже кое-что.

Ни один из сотни с лишним рабов даже головы не повернул в сторону вновь прибывших. Люди потеряли способность сочувствовать чужим страданиям.

Притащили железные цепи. Рабов сковывали по двое. Люди с «Астры» надеялись еще, хотя бы в несчастье, остаться вместе, однако они обманулись. Не дав морякам даже попрощаться и сказать друзьям слова добрых пожеланий, их растащили в разные стороны. Все свершилось в одно мгновение.

Напарник Бенедетто оказался испанцем. Разговаривать с ним было невозможно. Он не понимал по-итальянски ни слова и попал сюда лишь несколькими неделями раньше пленников с «Астры».

Умысел? Да. Двух земляков никогда не сковывали вместе, об этом Бенедетто скоро узнал.

Слуга Парвизи чувствовал себя бесконечно несчастным. Слезы катились по его одичалой бороде. Он рыдал как ребенок, как тогда в последний раз, в детстве.

Сильный рывок. Бенедетто взвыл от боли. Железный браслет поранил лодыжку. Непонятное шипение и фырканье испанца. Должно быть, просил не дергаться.

Сон, горький, так необходимый после безмерных страданий, сон не шел в эту ночь к итальянцу.

Когда он наконец немного успокоился и начал дремать, раздался приказ подниматься. Со всех сторон налетела вдруг стража, на чуть замешкавшихся посыпались удары плетей.

Испанец натянул цепь, потянул Бенедетто за собой. Это означало: поторопись, не прозевай раздачу пищи.

Для рабов начался новый день, точь-в-точь такой же, как и предыдущий.

Глава 8
ВЗМАХ РУКИ

Рот старика Гравелли скривился в иронической ухмылке. Слегка прищуренные глаза цепко ощупывали визитеров. Он отлично знал всех их, может быть, даже лучше, чем они знали себя сами. Мелкие купчишки. Разумеется, можно было бы дать им совет, и, наверное, это было бы неплохо и могло бы даже принести выгоду, но вот этот высокий стройный парень со смеющимися светлыми глазами… Из-за одного этого человека никакие любезности невозможны. И потом, он – единственный, о ком банкиру почти ничего не известно. А того немногого, что известно (так, лишь некоторые факты), уже достаточно, куда более достаточно, чем тысяча иных подробностей.

Этот человек – представитель торгового дома Парвизи. С тех пор как сам шеф бесследно исчез, делами заправляет один из старейших его сотрудников, ставший за долгие годы правой рукой Парвизи. Очень возможно, что не все здесь чисто.

Властелин Гор заработал свои два кошелька с золотом, однако в фирме все по-прежнему шло своим чередом, будто глава ее всего лишь ненадолго уехал. Старик и до сих пор отлично представляет Парвизи. Почему обязательно должен быть какой-то обман? Просто фирма пока еще и не заметила, что патрон отсутствует. Когда Андреа сам ежедневно сидел за письменным столом, сам зорко следил своими неподкупными глазами за товарами, сам заключал сделки и принимал в присущей ему любезной и предупредительной манере деловых партнеров, все дела крутились, как шестерни хорошо смазанного механизма. Так же четко все шло и при старике управляющем. Теперь он заболел, и его стал представлять этот молодой человек. И сразу же пришел с просьбой к Гравелли. Знал бы об этом Андреа! Парвизи просит Гравелли. Какой триумф! Дом Парвизи нуждается в нем, своем враге. Нет, старая фирма определенно начинает крошиться и поскрипывать. Стоит только выломать из гордого строения хотя бы один камень, как за ним посыплются и другие, пока не рухнет все здание. Ну а уж насчет выемки этого самого крепко сидящего первого камешка он, Агостино Гравелли, потрудился как мог.

– Предлагаемая вами сделка меня не привлекает, – отказал он визитерам.

– Но случись что-нибудь с кораблем, и мы все потеряем, – сокрушался один из посетителей.

– Не каждый же парусник гибнет.

– Не каждый, но теперь уже второй угодил в руки корсаров.

– Почему бы вам не дождаться благоприятного времени года? Известно ведь, что зимой пираты не выходят на охоту.

– Мы связаны договорами, товары должны быть отправлены безотлагательно.

– Плохие вы купцы!

Визитеры не отреагировали на упрек Гравелли. Что этот воротила знает о нуждах маленьких людей, об упорной борьбе, которую приходится выдерживать этим мелким рыбешкам против становившейся все более могущественной кучки крупных акул!

Гравелли знал об этом, но даже не пытался хотя бы придержать руку, набрасывающую петлю. Побеждает сильнейший. Ведь речь идет о деньгах. А когда дело касается денег, сантиментам места нет.

– Я страховать вас не буду! – жестко объявил он.

– Но разве «Парма» – погибшее судно, синьор Гравелли? – бесхитростно, с улыбочкой спросил молчавший до сих пор молодой представитель Парвизи.

– Что вы хотите этим сказать, господин?

Банкир сделал глубокий вздох и нарочито закашлялся, пытаясь скрыть внезапную оторопь.

– Ничего. Мне просто не хотелось бы считать ваш отказ окончательным.

Шесть пар глаз впились в Гравелли. Банкир снова почувствовал беспощадную руку, сжимающую его словно железными тисками, как тогда в порту. Слова «погибшее судно» меняли ситуацию отнюдь не в пользу финансиста.

Что это, выпад против него? Выпад, заранее продуманный? Что-то должно случиться Теперь главное – выиграть время.

– Я подумаю над вашей просьбой, господа, – смягчился он. Будь проклята эта ехидная улыбочка на лице парня Парвизи! – Вы же знаете, что я неохотно берусь за страховку. Почему бы вам не обратиться к другим банкирам?

– Вы – самый почтенный из банкиров. Все знают и ценят вашу особую дальновидность в делах, которой не хватает подчас другим господам. Помоги вы нам, и мы будем уверены, что не понесем убытков. Пожалуйста, не отказывайте в нашей просьбе! – заговорили наперебой и другие купцы, подчеркивая кивками согласие со словами представителя Парвизи.

Гравелли снова осторожно окинул взглядом визитеров. Представитель Парвизи забился в темный угол, так что разглядеть выражение его лица было невозможно. Доводы купчишек более чем сомнительны. Театр, просто театр! Как они вообще решились к нему прийти? Он, видите ли, должен рисковать, терпеть убытки Они ведь точно уверены, что судно погибнет. Все разыграно как по нотам, и дирижирует музыкой тот молокосос, в углу.

Гравелли охватила вдруг ярость. Прекрасно, великолепно! Он пойдет с козыря, с одного удара докажет, что подозрения, будто великий Гравелли союзничает с корсарами, – химера, беспардонная клевета, пущенная из ненависти стариком Парвизи. Людей надо приласкать, каждого в отдельности, из-за карт, которые они сами отдадут в руки своему противнику.

Он невнятно пробормотал что-то себе под нос. Намеренно. Самым понятным из всего им сказанного, было неопределенное «хм-м-м». Затем он помолчал немного и наконец сказал:

– Я не брошу земляков на произвол судьбы и не посчитаюсь даже с опасностью понести убытки. Тащите ваши бумаги. Только очень прошу вас, больше меня такими делами не обременять. Благодарю за доверие. До свиданья, господа!

Со словами признательности купцы поспешили к выходу. Лишь человек Парвизи не удостоил банкира даже взглядом. Он, как всегда, улыбался.

Дать бы по роже этому парню! Ей-Богу, он заслуживает хорошей трепки. Сам напросился на драку. Только победы ему не видать как своих ушей. Завтра, еще сегодня, вся Генуя узнает, что дом Гравелли страхует «Парму». Сразу все слухи прекратятся.

Слуга Камилло уже поджидал хозяина. Письмо от Пьетро.

– Проклятье!

Письмо полетело на стол. Ни к чему не способен мальчишка. Ни мужества, ни ума, ни огня в крови. Надо же – упустить из рук такую колоссальную сделку! Верное дело!

Гравелли снова пробежал глазами письмо. Ничего, кроме жалоб. «Повсюду ледяные отказы», – писал Пьетро Никто не хочет работать с одним из крупнейших итальянских банков. Не привели к успеху и раздаваемые по совету отца, хоть и расчетливо, но щедро, тысячные взятки. Сильнейший провал во всей истории банкирского дома Гравелли.

Ведь сделка сулила огромные прибыли. А вышло что? Долги, и ничего, кроме долгов, не предвидится. И ведь ни раньше ни позже, а в то самое время, когда и здесь, в Италии, нужно платить по крупным долговым обязательствам. Эти несостоявшиеся венские операции заставляют Гравелли прибегнуть к резервам. Ах, Пьетро, Пьетро! Неспособность сына к делам удручала старика. Впустую лежат огромные запасы товаров, портятся, пропадают. Каждый день гибнет целое состояние. Одного ли Пьетро здесь вина? Парвизи больше нет; фирма, правда, еще живет, но, надо думать, недолго и ей осталось. В ее дела уже вмешались; вместо прежних денежных атак пустили в ход спекуляцию товарами. И в очень крупных размерах. Настал час отмщения!

Может, попросить итальянских деловых людей об отсрочке платежей? Всего на несколько дней? Никогда! Кулак Гравелли с такой яростью ударил по столу, что расплескались чернила. Дело идет о чести предприятия. Придется потревожить основной капитал. Пьетро любыми средствами должен наверстать упущенное. Вена должна покупать, покупать у Гравелли. Удайся операция, и он станет не только первым банкиром, но и выйдет в первые ряды именитых купцов!

Перо порхало по бумаге. Холодно взвешивая каждый шаг, прикидывая заранее возможные трудности и способы их преодоления, Агостино Гравелли разрабатывал новый план, не последнее место в котором отводилось шантажу. И, черт побери, этот план должен, должен удаться!

А теперь в Лодджиа, на биржу…

Гравелли долго разговаривал с тестем Пьетро. Почему друг медлит? Что означают эти оценивающие взгляды? Ничего не случилось. Дом Гравелли снова на плаву.

Пожалуй, на сегодня все. И тем не менее он оставался стоять на своем постоянном месте у колонны, приближаться к которому не отваживался никто из аккредитованных на бирже купцов.

На улице прогрохотала карета. Человек в экипаже, в длинном темном плаще, артистически перекинутом через плечо, устало потянулся. Должно быть, приехал издалека. В лихо сбитой на левое ухо фетровой шляпе с широкими полями выглядел он весьма экзотично.

– Гравелли здесь? – спросил незнакомец у толпившихся вокруг маклеров, надеявшихся здесь, перед биржей, ухватиться за какое-нибудь стоящее дельце.

– Да, господин. Вероятно, на своем постоянном месте у колонны.

Ни слова благодарности за справку.

– Кто это такой? – зашептали ожидающие вслед незнакомцу. Никто не знал его.

Неизвестный окинул острым взглядом биржевой зал. Вот он, Гравелли. Теперь надо найти местечко напротив колонны. Вот здесь, хорошо. Подними банкир голову, и они встретятся взглядами. Гравелли и в самом деле тут же заметил его и вздрогнул. Ага, узнал! Медленно, степенно приезжий подошел к генуэзцу.

– Банкир Бернарди из Рима, – представился он. – Имею ли я честь говорить с синьором Гравелли?

– Бе… Бер… – залепетал, заикаясь, Гравелли.

– Разумеется, Бернарди, синьор, – спокойно ответил незнакомец, одарив банкира взглядом, от которого у того слова застряли в глотке. – Сделайте приветливое лицо, Гравелли! – прошептал он перепуганному дельцу.

– Что случилось? Что вы от меня хотите? Говорите, здесь нас никто не слышит. Вы испугали меня, не подходите ближе.

Бенелли (ибо не кто другой, как он, явился сюда под именем Бернарди) усмехнулся:

– Мы довольны вами.

– Вы для того только и приехали, чтобы сказать мне об этом?

– Да.

Большего ему в самом деле не требовалось. Одного его присутствия достаточно, чтобы банкир помнил: он, как и прежде, целиком в руках дея и его посланца.

Мозг Гравелли напряженно работал. Бенелли прибыл как по заказу.

– Послушайте, Бернарди, у меня есть просьба.

Бернарди не отозвался, и Гравелли продолжил:

– В скором времени «Парма» уйдет из Генуи курсом на Малагу. Я был вынужден застраховать судно. Не трогайте его.

– Я вынужден повторить, что в своих банкирских операциях вы свободны Нас они не интересуют.

– Значит ли это, что вы не хотите исключить «Парму» из нашего договора?

Молчание.

«И зачем только он заговорил о „Парме“! Ошибка, Боже, какая ошибка», – корил себя Гравелли.

Прикинуться бы ему лучше дурачком, а о судне сведений не передавать. А спросили бы потом, почему он уклонился, так сумел бы как-нибудь отговориться. Не уславливались, дескать, сообщать о таких купеческих рейсах, в которых сам участвуешь. А теперь «Парма», считай, потеряна, остается вписать страховку в графу убытков. А все потому, что он замешан в этом деле. Ну ничего, зато он выигрывает доверие, а это куда более ценно!

– Что вы думаете о Венском конгрессе, Гравелли? – спросил ренегат.

– Разговаривают. А результатов пока не видно.

– Будем надеяться.

Похоже, Бенелли предполагает, что Европа поднимет-таки руку на корсаров. Это было бы прекрасно, это означало бы для Гравелли свободу.

Никогда еще банкир не радовался словам противника так, как теперь, услышав это неопределенное «Будем надеяться».

– Не очень большой прок был бы Европе от этого! Вы же знаете, что в течение столетий разного рода попытки сломить власть алжирского дея оказывались на поверку не более чем шлепками по воде. Приезжайте сами как-нибудь и посмотрите на крепостные стены дея. Об них обломают зубы самые сильные флоты. Впрочем, хватит об этом. Я хочу сообщить вам другое: ищут Парвизи.

– Кто? – испуганно выдавил Гравелли.

– Если я не захочу, чтобы мальчишку нашли – женщины-то уже больше нет, – то ничего не случится.

Банкир уловил то, что предназначалось ему. Я! Если "я" не захочу! Бенелли ведет игру на свой страх и риск. Не шантажом ли здесь попахивает? Надо держать ухо востро И хорошо заплатить ему. Кто знает, что там у них в Алжире творится!

– Вы много потрудились, чтобы выполнить давнее мое желание, высказанное в связи с «Астрой». Вы заслуживаете награды, Бернарди. Позвольте мне вручить ее вам. Я жду вас у себя.

– Не возражаю. До скорой встречи, синьор банкир. Мне доставило огромную радость видеть вас здоровым, бодрым и деятельным.

Любезно улыбаясь и вежливо кланяясь, визитер распрощался с ошеломленным финансистом.

Удар пришелся в точку. Все надежды, которые Гравелли возлагал в глубине души на Конгресс, пошли прахом. Дей и впредь будет принуждать его к предательству.

* * *

Время от времени Андреа Парвизи отрывался от бумаг и поглядывал через окно в парк. Он прекрасно чувствовал себя в охотничьем замке Томазини. Несколько раз в неделю ему доставляли из Генуи деловые письма и отчеты. Купец неоднократно интересовался, как осуществляется передача этих бумаг, но вскоре вопросы задавать перестал, ибо ответы получал всегда только весьма уклончивые. Можно было попросить охранявшего замок парня привезти то или это, и он находил средства и пути выполнить желаемое. Но как это делается, умалчивал. Одно знал Парвизи совершенно твердо: разбойничья деятельность друга – всего лишь маскировка, часть работы в пользу тайного общества Томазини и его друзья сами «произвели» себя в грабители и разбойники с большой дороги и окружили свою «банду» завесой секретности. Джакомо пользовался своей славой Властелина Гор для острастки и предостережения местных феодалов и иноземных притеснителей.

Под охраной «разбойников» Парвизи мог совершать дальние прогулки по окрестностям. Его сопровождали на охоте, играли с ним в карты и кости долгими вечерами, короче – люди Томазини делали все, чтобы скрасить жизнь гостя в этом уединенном имении. Если они играли с Андреа в карты, то всегда честно и никогда – на деньги. Отпускали его иной раз побродить и одного, без охраны, но тогда за ним приглядывали двое, а то и трое пастухов, пасущих свои стада на горных склонах. В течение долгих недель он не встречался ни с одним человеком, которого не проверила бы его обслуга. Словом, генуэзец находился как бы под домашним арестом, но окружен был при этом особым попечением и заботой.

Связь с домом была, правда, несколько затруднительна, однако и это имело свои преимущества. Самому ему решать приходилось только наиболее важное и существенное. Незначительные, повседневные дела, для утрясения которых прежде ему требовалось несколько часов ежедневной работы, теперь улаживались в городе. Таким образом, он мог целиком посвятить себя главным делам и задачам. С управляющим своим Парвизи держал связь через одного молодого сотрудника, с каждым днем убеждаясь, что у парня – светлая голова. Это он с помощью нескольких дружественных дому Парвизи купцов вынудил недавно Гравелли застраховать «Парму». Что ж, как ни прискорбно покидать протоптанный десятилетиями путь и применять разные финты, приходится на это идти. Когда нет на руках неопровержимых доказательств, надо бить Гравелли его же собственным оружием.

С недавних пор Парвизи всерьез стали волновать идеи, движущие Властелином Гор и его людьми. Как раз сегодня ожидался Томазини. Он ездил в Вену и как сторонний наблюдатель принимал участие в конгрессе государственных мужей и суверенов.

На площадку перед домом вышла одетая в черное женщина средних лет. В руках у нее был большой букет из цветущих веток. Эмилия Парвизи каждый день опустошала парк, чтобы украсить кабинет мужа и другие помещения замка.

Вскоре после того, как Андреа и месье де Вермона переправили в замок, люди Томазини доставили туда и синьору Парвизи, находившуюся в роковой день в Милане в гостях у сестры.

– Как думаешь, понравится это Джакомо? – спросила она мужа.

Парвизи подошел к Эмилии и поцеловал ее в лоб, а затем подвел к окну. Женщина залюбовалась прекрасным ландшафтом.

– Я так благодарен тебе, Эмилия, – сказал он. – Ты чудесно помогаешь мне хоть как-то отплатить Джакомо за его заботу обо мне.

– Не говори об этом, ни слова о благодарности, и об отплате тоже. Твой друг не просто любит тебя, но и следует своим убеждениям. Почта уже пришла?

– Нет. Но я надеюсь, что будет письмо от Ксавье.

– Ох, побыстрее бы!

– Не будь такой нетерпеливой. Наше горе свело нас с двумя замечательными людьми, настоящими друзьями. Они помогут, чем только сумеют.

* * *

– Джакомо! Как же я рад, что ты вернулся! – приветствовал вечером друга Парвизи.

– Что-нибудь случилось? – забеспокоился Томазини.

– Нет, нет, – запротестовал Андреа. – Никаких причин для страхов. Какие новости ты привез из Вены?

– Очень много, друг мой. И хороших, и плохих. Я вижу в твоих глазах нетерпение, а потому не буду мучить тебя долгими разглагольствованиями и скажу лишь одно: складывается впечатление, что Европа собирается нанести рабству удар объединенными силами. Остальное – после. Мне еще нужно подготовиться к новому путешествию.

– Ты не побудешь здесь, не останешься хотя бы на денек? – спросил Андреа вслед уходящему другу.

Томазини слышал вопрос, однако отвечать на него не стал, только махнул рукой.

* * *

Вот это новость! Дороже золота! Рафаэла и Ливио еще могут быть освобождены! Синьора Парвизи тихонько плакала; Парвизи взволнованно шагал взад и вперед. Все еще образуется, все будет хорошо. Они твердо верили в это.

– Ну вот, теперь я в вашем распоряжении, – сказал, входя в комнату, Томазини.

Синьора Парвизи взяла у слуги поднос с ужином и сама расставила тарелки и бокалы перед хозяином дома. Она и ее муж от волнения не способны были сейчас проглотить ни куска.

Томазини был голоден, однако есть отказывался, настаивая, что прежде должен рассказать обо всем до конца, но, увидев огорченные глаза женщины, сдался и принялся за еду. Только ел быстрее, чем обычно. А она подкладывала еще и еще.

– Утром я еду в Рим, – начал он, насытившись. – Это ответ на твой вопрос, Андреа. Я должен посмотреть, как идут мои дела, и доложить о поездке в Вену кардиналу. Глаза и уши барона Томазини ценят и в Ватикане, – добавил он лукаво. – Однако к делу.

Он вынул из дорожной сумки пачку бумаг, отобрал несколько листков и протянул их Парвизи.

– Нет, читай здесь. Представление британского адмирала сэра Сиднея Смита конгрессу о необходимости и средствах пресечения морского разбоя варварийцев. Читай вслух!

Генуэзец пробежал глазами копию документа.

– Читай же, Андреа! – напомнил барон.

– Сейчас. Итак: "В то время как Европа занята изысканием средств, с помощью которых можно было бы ликвидировать торговлю неграми на западном побережье Африки, в то время как цивилизованные народы выступают с требованиями обеспечения личной и имущественной безопасности внутри этой огромной страны, где обнаружены поистине покладистые, прилежные и восприимчивые к благотворному улучшению нравов люди, странным и даже поразительным кажется тот факт, что не уделяется ни малейшего внимания северному побережью той же страны, где свили гнезда турецкие пираты, которые не только притесняют соседних с ними туземцев, но и угоняют их в рабство, и торгуют ими, чтобы пополнить экипажи своих разбойничьих кораблей, и лишают тем самым умелых земледельцев и свою собственную страну, и ближние берега Европы, откуда тоже похищают людей.

Этот гнусный разбой не только возмущает человечество, но и наносит существенный ущерб торговле, ибо ни один мореплаватель не может выйти на купеческом судне в Средиземное море или Атлантику без риска оказаться захваченным корсарами и забранным как раб в Алжир" [13]13
  Из материалов Венского конгресса, 1814 г.


[Закрыть].

– Адмирал Смит предлагает выслать против корсаров собранные и снаряженные всей Европой объединенные морские силы, – добавил Томазини.

– Что же решили в Вене?

– Пока ничего. Но я полагаю… Да, здесь же есть еще копия письма графа де Валлеса, министра его величества короля Сардинии, к сэру Сиднею Смиту. Наши власти тоже согласны. Это большой шаг вперед. Хотелось бы верить, что корсарскому ремеслу будет положен конец.

– Будем надеяться! – воскликнула Эмилия. – Боже, дети снова будут свободны! Меня в дрожь бросает, как подумаю, что им приходится терпеть.

Томазини сменил тему. Он рассказал, что венские сделки у Гравелли идут скверно. Никто не хочет иметь с ним дела. В Вене ходят те же слухи, что и здесь.

– Не Властелин ли Гор, случайно, приложил к этому руку? – пошутил Андреа.

– Возможно. Но ручаться не могу: сделано все так, что концов не найти. Во всяком случае, Пьетро в растерянности. Его повсюду дружески принимают, но под конец, с сожалением пожав плечами, выпроваживают ни с чем. Венцы, по крайней мере владельцы больших торговых домов, которые и представляют интерес для предприятия Гравелли, похоже, дали клятву ничего не покупать у североитальянских торговцев.

Парвизи весело рассмеялся.

– Подождем, как будут развиваться события дальше, – закончил рассказ Томазини.

– Ты что, хочешь пустить все на самотек? – не понял друга Парвизи.

– Ну да. Заложено столько мин, что и самому в опасной зоне лучше не появляться. Как бы одна из них ненароком не взорвалась.

– Ну, коли ты уверен, тогда, конечно, бояться не приходится. Твой друг снова нагнал на Гравелли страху.

Парвизи кратко рассказал об инциденте со страховкой «Пармы».

– Бравый парень! – ухмыльнулся Томазини – В нем кроется столько разных талантов, что однажды он определенно сам станет Властелином Гор.

– Ты что же, собираешься сменить профессию, Джакомо?

– Конечно, нет, но моя жизнь – скачка на пороховой бочке. В любую минуту могу взлететь вместе с ней на воздух.

Об этом Парвизи пока даже и не думал. Но, разумеется, Джакомо прав. Он живет в постоянной борьбе против установившихся порядков, он – Властелин Гор, карбонарий, владелец собственного большого, на другое имя записанного торгового дома в Риме, и… барон Томазини в Ватикане, заклятый враг всему новому. Доберись кто-то до его тайны, и не миновать лютой беды. Конечно, против Гравелли он выступил главным образом ради друга, но ведь для него-то самого это означало только дополнительные хлопоты и опасность. Решись Европа объявить дею войну, и он, Томазини, радовался бы этому больше всех. «Складывается впечатление» – так сказал Джакомо о такой возможности.

Значит, есть все-таки надежда на освобождение Рафаэлы и Ливио из рабства. Да, надежда!

– Географическое понятие! – проворчал вдруг Томазини.

– Что ты, Джакомо?

Парвизи пришлось повторить вопрос.

– Да, «географическое понятие»! Для князя Меттерниха наша родина – всего лишь географическое понятие, и не больше. Лишь в таком качестве признает он Италию. Прости, пожалуйста, Андреа, я отвлекся. Так о чем мы с тобой говорили? О «Парме»…