Текст книги "Любовь в прямом эфире"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

2

– Кира, приготовься, тебе придется заняться девушкой. И как следует, пожалуйста… – Саша вкрадчиво улыбнулся и посмотрел на Киру «особенным» взглядом.

– Опять? – Коротко стриженная черноволосая женщина с обманно-сонным выражением лица повернулась к Артемову. – Саша, ну когда ты наконец утомишься?

– Не слышу искренности в голосе. В нем нет огня, – засмеялся тот, а Кира не сводила глаз с его губ. – И потом, что значит опять? У нас с Игорем сегодня эфир. Ты понимаешь, что это будет за эфир? Он взорвет всех и вся! Он…

– Перестань хвастаться! – Кира командно подняла руку. – Едва я переступила порог студии после отпуска, мне про вашу программу все уши прожужжали. Сенсация… Потрясение основ… Новье… Всего и не вспомнить.

– Но это правда, Кира. И ты увидишь… – подмигнул он. – Программа, после которой к Игорю будут стоять в очереди все, все… – Он хотел добавить что-то еще, но наткнулся на холодный взгляд Киры. – В общем, ты должна поработать. – И произнес эту незатейливую, проходную фразу таким неожиданно холодным тоном, что Кира вздрогнула.

«Отвыкла», – насмешливо осудила она себя. Но он всегда был такой. Когда был ее. Таким и теперь остался, когда уже не ее.

Кира выпрямилась и прямо посмотрела ему в глаза. Что ж, Александр Артемов такой, какой есть. То горячий, как угли из костра, и следом – холодный, как кусок арктического льда.

– Ты уже видела пленку? – спокойным тоном поинтересовался Артемов.

– А то, – фыркнула Кира. – Битком набитый вагон, немытые физиономии, нечесаные головы… – Она поморщилась. – Таких я бы вообще не трогала. Оставила натуральными.

– Они и останутся натуральными, на пленке. Но в студии будет девушка из той электрички. Я о ней говорю.

– Вот как? Она есть на пленке? Не заметила ничего выдающегося. Ни одного приличного лица, – бросила Кира и поджала губы.

– Не туда смотрела, – ухмыльнулся Артемов. – Но когда ты ее увидишь… – Его лицо расплылось в улыбке, и Кира почувствовала, как засосало под ложечкой. Это потому, что не завтракала, поспешила она себя успокоить. Никакой другой причины нет!

– Ты знаешь, кто такие богомолы? – вдруг спросила Кира и сощурилась, глядя на Сашу.

– Люди, которые молятся Богу, – не задумываясь ответил тот.

– Не-ет, – протянула она и окинула его насмешливым взглядом. – Это насекомые. Я сейчас занята на программе о живой природе, – сказала Кира. – Потрясающе похожи на тебя.

– Это что, оскорбление? – поинтересовался Саша нарочито спокойным голосом.

– Нет, просто образное сравнение. Между прочим, у богомола несколько имен, одно другого завлекательней.

– У меня тоже: – Саша, Шурик, Александр Павлович… – Артемов засмеялся. – А тебе нравилось еще одно. Помнишь? – Его губы сложились в ехидную усмешку.

Но Кира не обратила внимания на его слова.

– Его называют листоног венценосный, живодер трехцветный, дьявольский лик. Он зеленого цвета и может походить на цветок орхидеи… – Кирины щеки заалели. – Но дело не в этом… – Она перевела дыхание.

– А в чем же? – Саше стало по-настоящему интересно.

– Он один из самых страстных обитателей нашей планеты, вот в чем. Никто, ни одно живое существо, не способно на гибель ради любви.

– Слушай, ты что-то…

– Так вот, дорогой, я тебя отпускаю на свободу. Все женщины мира – твои. Ты ведь этого хочешь и будешь хотеть всю жизнь: искать ту единственную, которая составит твое счастье.

– Ты меня отпускаешь? Но мне казалось…

Кира не слушала, она выплескивала то, что, судя по всему, сидело у нее в мозгу и давно просилось на свободу. Саша молчал, позволяя ей высказаться. Что ж, надо быть галантным – если он бросил ее, то пускай хоть выговорится.

– Я не стану тебе мешать. Но имей в виду, богомолы за свое призрачное счастье расплачиваются жизнью! Жаркие объятия – и смерть!

– От инфаркта? – насмешливо спросил Саша.

– Нет, это было бы слишком просто, – засмеялась Кира и выдохнула: – Их съедают во время занятия любовью.

– Ты меня так горячо ненавидишь? – тихо спросил Саша.

Кира молчала.

– Я не шучу, – наконец заговорила она. – Это все правда. Знаешь, мне даже захотелось завести себе богомола.

– Их продают?

– Да, сейчас очень модно держать это насекомое в доме. Можешь как-нибудь пойти в зоопарк, на выставку-продажу, и полюбоваться.

– Слушай, Кира, какая ты жестокая. Ты купишь пару, а потом останешься с одним? То есть, если я правильно понял, с одной? С девочкой-богомолом?

– Я не собираюсь щекотать себе нервы и подпитываться адреналином, – засмеялась Кира, а ее шея пошла пятнами. – Я не собираюсь смотреть, как одно насекомое сожрет другое. Я куплю одного и буду им любоваться. Я буду наблюдать, как он неустанно ищет себе ту, которая его могла бы съесть… во время любви.

– Ты коварная, Кира! – Саша насмешливо погрозил ей пальцем. – Я даже не предполагал насколько…

– Запомни, Артемов, богомолы, если и бывают счастливы в любви, то недолго, – зловеще проговорила Кира и поднялась из-за стола. – Ладно, я пошла пить кофе.

Она направилась к двери и замешкалась, словно ожидая, что Саша пойдет следом. Она на самом деле услышала шаги и обернулась. Саша шел через комнату, но к другой двери.

Саша Артемов хорошо понимал, чем недовольна помощник режиссера Кира Мареева. Причина заключалась в нем самом. И только в нем. Но он не хотел снова ворошить прошлое: телевидение – это свой мир, в котором все совсем не так, как в нормальном. Даже – или тем более? – если это телевидение кабельное, одного лишь округа огромной Москвы.

Александр Артемов уже не раз делал передачи вместе с сыном. Но впервые – столь не простую по форме и оригинальную по содержанию. Игорь действительно нашел отличную идею, впрочем, думал Саша, это могло прийти в голову только парню его возраста. Для которого современная музыка – это нечто, имеющее особенный смысл. Что ж, он с интересом ввязался в проект сына, тем более что их совместная работа могла позволить Игорю совершить прорыв, о котором тот мечтал.

Сын Александра Павловича Артемова хотел работать на большом телевидении, не на кабельном, как отец. Но для этого, понимали они оба, недостаточно сделать даже самую потрясающую передачу. Туда надо явиться с мешком денег за спиной, этаким богатеньким пилигримом с посохом, лучше золотым.

Саша живо представил себе воображаемую картину и засмеялся. Эх, вот что значит не учился точным наукам. Это сколько бы весил золотой посох? Не поднять. Наверное, потому и нет до сих пор такого посоха ни у кого. А если есть, то с ним не ходят. Да и мешок денег на спине не унести, хотя Игорь вполне крепкий парень.

Но кое-какие надежды на спонсора у отца и сына были, только они, опасаясь спугнуть возможную удачу, не касались этой темы.

– Знаешь, Игорь, давай выложимся по полной, а там видно будет, – говорил отец, когда оба подходили слишком близко к тому, чтобы произнести некое имя…

– Согласен, отец.

И они готовили передачу.

– Во сколько явится твоя немытая краля? – раздался жесткий голос за спиной Артемова. «Надо же, – подумал он, – как похож Кирин голос на дребезжание железного листа на крыше». Когда они с Надей были в мансарде…

– Я назначил ей на двенадцать, – сказал Саша. – Мы с ней сперва попьем кофе на Третьяковской, а потом…

– Потом поедете к тебе… – фыркнула Кира.

– Нет, – сказал Саша. – Сегодня не поедем. – И насмешливо посмотрел на Кирино лицо, которое пошло красными пятнами.

– Тогда зачем ты назначил ей встречу на Третьяковской?

– Чтобы привыкнуть друг к другу. Сегодня. Потому что для нас каждый день как первый… – Он засмеялся. – Чтобы у нас, героев передачи, возникла доверительная атмосфера. Чтобы мы могли ее естественно передать перед камерой… Да ты сама знаешь, зачем тебе объяснять.

– Понятно. Значит, ты до сих пор на Пятницкой? Никак тебя не снесут? – Кира, казалось, уже помимо своей воли пыталась держаться за него. Иначе зачем было подчеркивать, что ей известно, где он живет и как?

– Хочу получить свое от застройщика, – ответил Саша. – Думаю, меня можно понять.

– Ну-ну, не завидую девушкам, – снова фыркнула Кира, перекладывая на своем столе бумаги и дурацкий резиновый сапог с заплаткой на носке, из голенища которого торчали обкусанные карандаши, шариковые ручки без колпачков и разноцветные фломастеры. Саша отметил про себя, что этот сапог он подарил ей как-то на Новый год. А Кира немедленно купила ему такой же и сказала, лихорадочно блестя глазами:

– Ну вот, теперь полный порядок: два сапога – пара! – И посмотрела на его губы…

Но это не помогло. У них был роман, верно, но очень краткий. Однажды Александр Артемов понял, что служебный роман – не для него. Он слишком любит свою работу, чтобы ею поступиться. Понял и другое: он не слишком любит Киру, чтобы не поступиться ею ради работы.

Роман для него давно закончился. А для нее, похоже, нет. Или она делает вид? Ведь он-то знает, кто купил Кире машину и куда она на ней ездит. Слава Богу! – обрадовался Саша, когда узнал.

– Ладно, Кирюха, – сказал он, отрываясь от экрана компьютера, на котором были вопросы для Нади Фоминой. – Я поехал, а ты… в общем, как договорились. Появится Игорь, скажи ему, пускай ждет. Впрочем, я ему позвоню на мобильник.

Саша вышел из подъезда, огляделся. Его машину не заперли, хотя он поставил красную «десятку» на чужое место. Уже хорошо. Он нажал кнопку брелока, сигнализация залилась соловьем.

«Росиньоль», – пришло ему в голову. «Соловей» по-французски. Так же назывались лыжи, на которых каталась Даша Гребнева. Они ей очень шли. И сами лыжи, и их название. Она и сама была похожа на маленькую певчую птичку, готовую щебетать и хлопать крылышками с утра до вечера.

Так и было, улыбнулся Саша. Десять дней из прошедшей весны. Он почувствовал, как подпрыгнуло сердце. Милая, милая девочка Даша. Девятнадцать лет. Он вдвое, даже больше, чем вдвое, старше ее. Но нет, здесь не о чем сожалеть, он просто был ее инструктором, тренером, которого она наняла… Сама и бесплатно. Более того – совершенно бескорыстно с его стороны.

Саша открыл дверцу машины и сел за руль.

Но бывает же такое, ухмыльнулся он. Летом он снова увидел Дашу… Да-да. Он решил, что это мираж, когда увидел девушку на велосипеде. Она крутила педали старенькой немодной машины с надписью «Прогресс» на насосе, прикрепленном к раме. Ехала и кричала: «Мороженое! Мороженое!»

Саша засмеялся. Оригиналка! Он приставил руку козырьком к глазам и ждал. В дрожащем мареве знойного дня он видел Дашу и ничего не мог с собой поделать.

Поверить тоже. Потому что это не могла быть Даша.

Она и не была ею.

Похожая на Дашу Гребневу молодая женщина, лет на десять, а то и больше старше ее.

Это была Надя Фомина, на встречу с которой он сейчас ехал.

Саша ухмыльнулся и запустил пятерню в волосы. Пальцы прошли сквозь поредевшие пряди свободно, он отметил это и почувствовал, как отозвалось сердце. Жаль… «А что же ты хотел, – спросил он себя. – Вечной молодости?»

«Десятка» вырулила на Дмитровское шоссе, беспрепятственно домчалась до перекрестка, на котором, судя по скоплению машин, стояло «рукотворное чудо». Так они с Игорем называли гаишников, которые вручную управляли светофором. Однажды Саша делал передачу о них и слышал собственными ушами, как с соседнего перекрестка постовой соединялся с его героем:

– Слышь, придержи-ка рысаков. У меня затор на переправе.

– На сколько?

– Тормозни минут на десять…

Саша не ошибся. Протиснувшись между двух серых «газелей», он увидел стража дорожного порядка. От нечего делать тот ритмично поколачивал себя палочкой по бедру, будто выбивал дорожную пыль из форменных штанов.

Артемов посмотрел на часы. Время есть, но ему еще предстоит пересечь центр Москвы. Не лучше ли тормознуть в нетолкучем переулке и поехать на метро? Такое случалось, но нет, одернул он себя. Не сегодня. Он должен забрать Надю и непомятой докатить до студии.

Наконец-то дирижерская палочка вытянулась вперед, параллельно дороге, и Артемов рванул с места так, что водители обеих «газелей», оглушенные ревом двигателя красной «десятки», разом покрутили пальцем у виска.

3

Надя сидела за столиком возле окна и смотрела на улицу. Ей не было жарко в летних брючках и бледно-зеленой блузке навыпуск. Светлые волосы она собрала в хвост на затылке и заколола пряжкой под черепаху.

Надя положила ногу на ногу. Коричневые мокасины такие удобные, она правильно сделала, что не надела черные лодочки. Ей вспомнилась фраза, которую любил повторять отец, когда мама покупала ему туфли на размер больше.

– Какое тебе дело до просторов мира, – вздыхал он, – когда жмут собственные туфли. У меня жена молодец. Не поскупилась, купила на размер больше, и мне так хорошо…

Надя улыбнулась, вспомнив о родителях. Она давно не была у них. Но съездит. Обязательно. Как только окончательно устроится. Но вместо нее там сейчас Николка. Он не даст им скучать.

Она отвернулась от окна и стала наблюдать за официантками. Тоненькие хорошенькие девочки сновали между столиками и с деловым видом записывали в блокнотики заказы, как журналистки на какой-нибудь важной пресс-конференции.

– …Дорога дальняя, земля привольная, страна ковыльная – не твоя… Автомобильная, любвеобильная Москва – твоя… – прозвучал в ушах низкий, почти мужской голос Марии. Надя вздрогнула, настолько неожиданно ворвалась подруга в ее мысли.

– Ты смеешься надо мной, да? – захохотала Надя, услышав тогда песню Марии. Та сидела возле окна на кухне и перебирала две струны своей домбры.

– Не-а, – покачала головой Мария. – Как можно смеяться, если эти слова я улавливаю из воздуха. Это не мои слова, не я их придумала.

– Но кто, по-твоему, их рассыпал в этом воздухе? – не отступала Надя.

Мария прожала плечами.

– Ты сама.

– Я-а? – Надя ткнула себя пальцем в грудь. – Я?

– Ну да, – кивнула Мария и снова стала перебирать струны.

– Неправда! – Надя подумала, не рассердиться ли ей.

– Тебе не надо сердиться, – словно прочитала ее мысли Мария.

– А… разве я собираюсь сердиться на себя?

Мария пожала плечами.

– Все люди сердятся на себя. А когда сердятся, то кидаются словами в других. Обвиняют их в своих собственных грехах. Чтобы не кидаться словами в себя, – спокойно объяснила Мария.

– Правда? – Надя почувствовала, что сердце дернулось, как будто собралось остановиться. – Но мой…

– Ты хочешь говорить о бывшем муже? Не надо.

– О покойном муже, – поправила ее Надя.

– Нет, – сказала Мария. – Он умер уже не твоим мужем. Поэтому…

– Неправда! Он…

– Он был только по бумагам твоим. Но…

– Не надо, Мария. – Надя скривила губы. – Я знаю, о чем ты. Ты права.

– Конечно, права, – равнодушно согласилась Мария, откидывая тяжелые черные волосы. Они накрыли худенькую спину, такую плоскую, как казахская степь, и засверкали под лампой, словно ковыль под солнцем в этой степи.

– Ну вот и хорошо… – сказала Мария, в последний раз дернув струну. Та задрожала, и, не дожидаясь конца дребезжащего звука, Мария добавила: —…что уезжаешь.

– Мне страшно, Мария, – призналась Надя и скривила губы.

– Не то слово. Тебе тревожно. Так будет правильно. Страшно тебе уже было. – Мария пристально посмотрела в глаза Наде. – Больше не будет.

– Правда? – спросила Надя, испытывая странное доверие к словам подруги. Она знает все. Может то, чего не должна мочь. Иначе как бы стала Мария официально признанным акыном? Как могла бы участвовать в состязаниях акынов в Алма-Ате, получить второе место? Первое, Надя не сомневалась, мужчины ни за что не отдали бы женщине.

Мария не горевала из-за этого. Она сказала Наде:

– Мужчины чувствуют, как опасен для них мир женщины. Который они сами придумали для нее.

– Ты о чем?

– Что такое для них женщина? Это то, чем можно пользоваться. А если грубо сказать – что можно использовать. Они боятся впустить женщину в свой узкий круг. Думают, что тогда круг станет женским и они попадут в него, как в западню. И тогда сами станут теми, кого можно использовать. Понимаешь?

Надя призналась:

– Понимаю, но, кажется, не до конца.

– Ну ладно. Они боятся заразиться и стать чуть-чуть женщиной.

Надя закивала, не пытаясь глубже вникать в мысли Марии, хотя чувствовала, что подруга права. Вот ее бывший муж…

Надя вынырнула из воспоминаний, услышав теньканье трамвая за окном, и взбодрилась. Это был не просто звук большого города, а его символ. Когда Надя училась в Москве, то от этого звука всегда замирала, настораживалась, как кошка перед прыжком в темноте.

В селе, откуда она приехала учиться, звуки другие: шумно вздыхала корова в стойле, что под одной крышей с домом. Возились и хрюкали подросшие поросята в соседнем с коровой закутке. Лаял Рекс, которого на ночь отец пристегивал к длинной проволоке, и пес, кем-то потревоженный, гремел цепью, громко предупреждая: эта территория занята.

Другими были и запахи. Надя втянула воздух, ноздри затрепетали от сладких ароматов. Пахло печеными яблоками, ванилью, она различала терпкий дух корицы и томленой груши.

Так что же… Мария права? Нет, нет, поспешила Надя одернуть себя. В чем-то… может быть. Ну, например, она не ошиблась насчет зеленой ящерицы… Надя хмыкнула и в который раз посмотрела на дверь. Она уже собралась равнодушно отвернуться, уже подумала, не заказать ли себе чашку чая с капустным пирожком – вспомнить студенческие дни, но… В дверях стоял… он. В слаксах цвета хаки. В бежевой рубашке с расстегнутым воротом. Он быстро окинул взглядом полупустой зал и увидел ее.

– Здравствуй, Надя.

Она ответила ему в тон:

– Здравствуй.

– Я не опоздал, – поспешил заметить Саша.

– Нет, – ответила Надя. – Это я приехала раньше.

Саша Артемов сел напротив Нади. Возле столика тотчас возникла девушка с блокнотиком, протянула меню в коричневой папке.

– Итак, чтобы разговор наш пошел веселее…

– Я сегодня ничего не пью, сам знаешь, – перебила его Надя.

– Даже чай? – изумился он, его серые глаза замерли на ее губах, подкрашенных розовой помадой. «Ей пошла бы помада чуть ярче, – подумал он. – Но неважно, Кира ею займется…»

– Чай? – переспросила Надя.

– Чай. Даже не кофе…

– Кофе я уже пила, – сказала Надя.

– Отлично. – Саша открыл меню. – Та-ак… Чай. Зеленый, красный, черный, английский… Какой?

– Черный, – сказала Надя.

– А какое пирожное?

– Слоеное, как в прошлый раз, – не задумываясь ответила она. Она не решилась попросить слоеный капустный пирожок. Как-то уж слишком обыденно. Но тем не менее слово «слоеный» выскочило само собой. – А ты, конечно, будешь с розочками, – насмешливо заметила Надя.

Саша посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

– Пожа-алуй, – протянул он, не отрывая взгляда. – Как ты уже заметила… я люблю все мягкое и нежное.

– Да, я обратила внимание, – улыбнулась она.

– Я помню, – хмыкнул он. – В самый первый день я сумел воспользоваться случаем. Но мог бы… еще лучше…

– Ты о мороженом?

– И о нем тоже.

В его интонации Надя услышала намек на что-то еще, но заставила себя пропустить мимо ушей, не доискиваться до сути. Она уже знала, куда способна завести игра с Александром Артемовым. Нет, не в тупик…

Надя почувствовала, как запылали щеки.

– Я так удивилась… – засмеялась она, стараясь скрыть охватившее ее волнение.

– Ты удивилась тогда, что я выбрал «розочку», а не «пирата»?

– Да. Я думала, что мужчины должны выбирать…

– Не розочку, – закончил он за нее. – Нет, Надя, ты не права. Скажи, твой сын, если бы у него был безграничный выбор, какое мороженое выбрал бы он?

– Ну, конечно, торт из мороженого.

– Гм, вот это по-мужски, – согласился Саша, закрывая меню.

Тут же возникла девушка и, нацелив карандаш на чистый лист в блокноте, приготовилась записывать под диктовку.

– Итак, – сказал Саша, когда официантка отошла, – пока нам с тобой пекут пирожные, обсудим предстоящие дела.

Надя смотрела на Сашино лицо, видела, как быстро двигаются его губы, потом замирают, разъезжаются в улыбке. Она кивала, догадываясь, где следует кивнуть. Но если бы он попросил ее повторить даже самую последнюю фразу, она бы, точно, не смогла.

Странное ощущение – то ли сон, то ли явь? Но происходит все так, как пела ей Мария!

Из маленького серого городка в Казахстане Надя Фомина приехала в подмосковное село Часцы, а из него – в самый центр Москвы… И все это в какие-то считанные месяцы – как в кино.

– Поняла, да? – переспросил он Надю. Та, повинуясь его интонации, кивнула, хотя не сказала бы точно, с чем именно она согласна.

– Отлично. – Саша положил руки на стол и сцепил пальцы. Он внимательно посмотрел на Надю, потом на девушку, которая принесла им чайник и две чашки.

– Сейчас будут пирожные, – проворковала та и отошла от столика.

Надя смотрела, как мужчина, сидящий напротив нее, наливает ей чай в абсолютно белую чашку из такого же белого чайника. Это что же, правда – то, что он обсуждает сейчас с ней?

Она сегодня будет участвовать в телевизионной передаче. Неважно, что это эфир кабельного телевидения.

Надя тихонько засмеялась.

– А… Саша, я все хотела спросить… Тебе не было страшно войти в вагон и заиграть на баяне, запеть?

Саша поставил чайник на темный полированный стол и сказал:

– Страшно. Как тебе сейчас.

– Мне? – Она напряженно подняла светлые брови. – Мне…

– Или когда ты подписывала здесь же, – он постучал костяшками пальцев по столу, – контракт, который я привез. Разве нет?

– Нисколько, – засмеялась Надя. – Это ведь не приговор.

– Ты так считаешь?

– Конечно.

– Но ты внимательно прочла строчку…

– … о том, что я согласна выполнить все указания ведущего? – перебила его Надя, давая понять, что она не какая-нибудь легкомысленная девочка, готовая на все ради того, чтобы вылезти на телеэкран.

– Да.

Надя засмеялась.

– Но ведь меня не заставят делать что-то такое, что…

– Надеешься? – насмешливо поинтересовался Саша.

Надя внезапно почувствовала легкий холодок, пробежавший по спине. Она невольно поежилась и внимательно посмотрела на Сашу.

– Смеешься надо мной, да? Хочешь напугать?

– Конечно, – пожал он плечами. – Испуганный человек всегда в твоей власти.

– А… ты любишь власть?

– Я? – Он усмехнулся. – Знаешь, чем мужчина отличается от женщины? – сощурился он.

– Догадываюсь, – Надя насмешливо посмотрела на него.

– А вот и не тем, о чем ты подумала.

– А о чем я подумала?

– Сама знаешь. – Саша протянул руку через стол и накрыл ею Надину кисть. – Пальцы холодные, – заметил он и сильнее стиснул их. – Сейчас, сейчас мы погреем… Так вот, продолжаю, женщина никогда не догадается о главном отличии… – Он подался через стол к ней. – Так ты хочешь узнать, Надя?

– Хочу! – Она смело взглянула на Сашу.

– Мужчины любят власть так же сильно, как сладкое.

Она пожала плечами и сказала:

– Как просто. Но женщины тоже любят власть, неужели ты не знаешь?

– Только в отместку. Ну, и может быть… Они любят ее по-детски. Как ребенок, который тянет в рот чужую игрушку.

– Ты в этом уверен? – Надя с искренним удивлением посмотрела на Сашу.

– Не только я. Мы все в этом уверены.

– Вы все? На телевидении?

– В жизни.

– Но… – Надя внезапно вскинула голову, будто ее осенила бесспорная мысль. – А вот когда вы с Игорем вошли в электричку и запели, вы оба попали в нашу власть. В вагоне ехало больше женщин. Это мы вам могли дать деньги, а могли не дать.

– А мы не за ними пришли, – засмеялся Саша. – Мы пришли за тобой.

– За мной? – Надины светло-зеленые глаза стали круглыми, как недозрелые сливы.

Саша хмыкнул и запил смешок чаем.

– А пирожное невероятно вкусное, – похвалил он. – Ты еще не попробовала свое. Сло-е-но-е. Я заметил, девушки твоей комплекции, – он окинул ее таким взглядом, что Надя испугалась, как бы не покраснеть, но удержалась, – любят слоеные пирожки с капустой… Но ты заказала…

Надя засмеялась.

– Да. Я тоже люблю слоеные пирожки с капустой. Но… я их ем в обычной компании.

– А моя компания, значит… Что ж, я польщен, – заулыбался он. – Ну так ты согласна, что попала под нашу с Игорем мужскую власть?

– Д-да… – сказала Надя. – Пожалуй. Но скорее – под власть песни, в которой были две строчки… Важные для меня в ту минуту. – Она поднесла чашку ко рту. – Вкусный чай, – похвалила она, на самом деле ощутив аромат хорошего чая.

– Дарджалинский, без обмана, – согласился Саша. – За что и люблю эту кофейню.

Надя кивнула, хотя название чая не говорило ей ни о чем особенном. Она смотрела, как он подцепил на вилочку кусочек бисквитного пирожного и понес ко рту.

– Когда мы просмотрели пленку, которую сняли скрытой камерой, мы оба увидели тебя. Сразу.

Она молчала, ожидая продолжения.

– Ты ведь уже знаешь, что подтвердила нашу мысль, которая подтолкнула нас к теме передачи. – Саша проглотил кусочек и промокнул губы салфеткой. – О том, что все-таки текст песен первичен, а музыка вторична.

– А разве с этим кто-то спорит? – Надя вскинула брови. – Моя знакомая девушка-акын…

– Что? Что ты сказала? – Он открыл рот, готовый расхохотаться. – Девушек-акынов не бывает.

– Бывают. Хотя редко, – ответила Надя так напористо, что Саша поднял руки, и Надя увидела золотые от солнца волоски выше запястья. Она почувствовала, как рот наполнился слюной, словно в горле застрял кусочек слоеного пирожного. Сухой, без нежного крема. Он перекрыл горло, и Надя не могла продохнуть. Глаза ее метнулись к расстегнутому вороту рубашки. Из него тоже выглядывали волоски, но они были темные, не позолоченные солнцем.

– Ладно, так что девушка-акын?

– Когда она поет, то все ловят каждое слово. Она иногда говорит такое, что…

– Что?

– Что сбывается.

– А разве то, о чем поется в других песнях, не сбывается?

– Редко. – Она отмахнулась. – Но…

– Например? Говори, – потребовал Саша.

– Я не помню, – поморщилась Надя.

Он настойчиво повторил:

– Говори.

– Ладно. Две строчки из вашей с Игорем песни. – Она улыбнулась. – «Кто вам сказал, что надежда потеряна»…

– … «Кто это выдумать мог», – подхватил тихонько Саша. – Здорово совпало. Тебя зовут Надежда. Да и твоя надежда точно не потеряна.

– А тогда она была почти потеряна, я тебе уже рассказывала.

– Но не Надежда с большой буквы, – настойчиво повторил Саша, поднимая вверх указательный палец.

– Нет.

– Ты очень взрослая, Надя. – Он улыбнулся и пожал Надины пальцы. – Слушай, они уже стали совсем горячие.

– Да. – Надя с трудом проглотила слюну. Она выдернула руку из его ладони и взяла вилочку. Наколола кусочек пирожного и отправила в рот. Она стиснула его зубами, и ей показалось, что челюсти свело. Она замерла, не зная, что услышит дальше.

– Есть люди, которые до глубокой старости остаются детьми или подростками.

– Это ты о…

– О степени человеческой зрелости, – пояснил Саша.

Надя проглотила, помолчала, втыкая вилку в пирожное и отделяя новый кусочек.

– Какие еще бывают степени зрелости? – наконец спросила она.

– Как и в обычной жизни. Все стадии, которые проходит человек от рождения. Взрослые люди до конца дней могут оставаться на уровне грудного младенца, малыша, который только что научился ходить, подростка, юноши. Но есть и по-настоящему взрослые люди. Это ты.

– А ты? – Надя посмотрела на него в упор. – Ты кто?

Саша засмеялся.

– Я недавно перешел на стадию юноши. Я так думаю.

– Откровенно, по крайней мере, – сказала Надя, чувствуя необыкновенную легкость. Как будто только что Саша помолодел на десяток лет, которые их разделяли. Что бы он ни говорил, но ему уже за сорок. Да, он хорошо выглядит, но она-то знает, сколько ему лет. Его сын Игорь закончил университет.

– Так чем же я, взрослый человек, отличаюсь от вас, уважаемый юноша? – Надя откинулась на спинку стула и сложила руки на груди, как это делала Клавдия Михайловна.

– Отвечаю. Знаешь, какой принцип исповедует взрослый человек? – Он сделал паузу и сам ответил на свой вопрос: – Радуйся всему хорошему и не расстраивайся, если что-то не складывается. Разве это не твой принцип? Будь ты, Надя, человеком другой степени зрелости, ты бы не сидела здесь сейчас.

– А где?

– Да ты бы плакала, забившись в угол, в своем сером и скучном Копчагае.

– Ты там был? – спросила Надя.

– Был однажды. В командировке. Знаешь, у меня цветное восприятие мира. Я должен признаться, что от твоего города у меня в памяти остался сплошной серый цвет. Без единого пятнышка.

– Даже от неба?

– От него тем более. Я не видел на нем солнца.

– Хорошо. А говоришь, что ты юноша? Какой главный принцип у тебя?

– О-о… У нас, вечных юношей, тысяча вопросов к жизни. И мы от первого до последнего дня ищем на них ответы. Я чувствую, что многие меня не понимают. Очень часто я и сам себя не понимаю.

– Как интересно, Саша. – Надя взяла чашку. – Странное дело, но…

– Ты тоже так подумала?

– Я подумала, что, наверное, поэтому ты и занимаешься тем, чем занимаешься.

– Есть одна банальная фраза о журналистах, но она достаточна точна.

– Какая? – Надя с любопытством посмотрела на Сашу.

– Журналистика – это удовлетворение собственного любопытства за казенный счет.

Надя засмеялась.

– Понятно.

– Мой сын тоже на стадии юноши, поэтому мы с ним хорошо понимаем друг друга и вместе работаем. Он придумал эту программу. А ты попалась в наши сети.

Надя пожала плечами.

– Я на самом деле готова радоваться всему хорошему. Мне всегда интересно, что будет дальше. Что получится. Неважно, хорошее или плохое. Хорошему порадуюсь, плохое переживу, – призналась Надя.

– Правда? – спросил Саша, глядя на нее в упор.

– Правда, – ответила она.

– Знаешь, и еще есть один принцип, который отличает взрослых от юношей. – Он помолчал, словно пытаясь сформулировать свою мысль как можно точнее. – Взрослый человек хочет понять другого, а юноша – быть понятым другими. Мне кажется, Надя, ты захотела понять меня сразу. Я прав?

Она кивнула.

– Меня это подкупило. Ты так внимательно рассматривала мою коллекцию приемников… – Он засмеялся. – А мне хотелось, чтобы ты рассматривала так пристально только меня.

– Но это былая твоя коллекция…

– Верно. Я так себе и объяснил, – обрадовался он. – Ну что, допила чай? – Саша указал на чашку, которую Надя крутила в руках.

– Да.

– Тогда поехали. Пора на старт. – Он подмигнул ей. – Между прочим, сразу после передачи ты получишь деньги.

– Вот как? – Она хотела бы узнать сколько, но не спросила. Сейчас ей просто нужны деньги. Неважно сколько.

– Я думаю, мы тебя не разочаруем, – тоном рекламного зазывалы заявил Саша.

Надя засмеялась.

– Здорово, – сказала она.