Текст книги "Любовь в прямом эфире"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Вера Копейко
Любовь в прямом эфире

Пролог

– Я люблю эту женщину, – говорил Саша и обнимал Надю за плечи. – Да, люблю.

Наде показалось, что она внезапно заледенела. Как будто сейчас на нее не светили мощные лампы студии кабельного телевидения, а открылся бездонный зев громадного морозильника, готовый поглотить в свое ледяное нутро ее, а не мороженое, с которым она имеет дело целый день. Да, да, не брикеты, стаканчики, рожки, а именно ее. И там, при минус двадцати четырех градусах, она сама, а не они, закалится… И не растает. Никогда и ни в чьих руках…

«Но этот яркий слепящий свет… – лихорадочно заметалось в голове. – Что это, мираж? Похожий на тот, который обманывал, заманивал, морочил голову на черном гудроновом шоссе, вьющемся среди казахской степи? Когда они с подругой Марией летели на рыжих «жигулях» туда, где круглились казахские юрты?»

«Нет, сейчас это не мираж, – одернула себя Надя. – Это вспышка в воспаленном от потрясения мозгу».

– Надя, ты меня слышишь? – Сашин голос стучался настойчиво, казалось, голова вот-вот расколется. – Я говорю тебе правду.

Внезапно перед Надиными глазами замелькали фантики – яркие, зазывные. Она их видела сегодня утром. Мороженое с глухим стуком ссыпалось из холодильника в коробки. И, как всякий человек, в опасный для себя момент вспомнивший о чем-то привычном и хорошо знакомом, Надя Фомина почувствовала, что ее слегка отпустило. Она расслабилась. «Ну да, – подумала она, – вот моя спасительная соломинка. За нее можно ухватиться и не утонуть в этом море света. Только бы не растаяла соломинка слишком быстро. Мороженое все-таки…»

Надя позволила себе выдохнуть и почувствовала, как лицо заливает румянец. Ей показалось, что не только щеки, но и вся она, с ног до головы, стала красной и это видят абсолютно все.

Ей не хватало воздуха, она раскрыла губы, грудь под бледно-зеленой блузкой высоко поднялась. Вот сейчас она успокоится, сейчас…

– Я люблю эту женщину… – повторил Саша, глядя в камеру.

Вдох сорвался. Надя в отчаянии задышала часто и мелко, чувствуя, как кровь отливает от лица. Потом вспомнила, какой толстый слой макияжа положили на него перед началом передачи, и неожиданно для себя успокоилась. Никто не увидит ее пылающих щек.

«Господи, – одернула она себя. – Да что со мной такое? Это ведь не на самом деле. Это телевизионная передача. Прямой эфир…»

Надя медленно повернула голову и посмотрела на мужчину, который стоял рядом с ней и, кажется, больше никогда не собирался убирать руку с ее плеча. Почему он не предупредил ее о том, что так задумано, что это есть в сценарии?

Саша поймал Надин потрясенный взгляд и улыбнулся.

– Видите, – он протянул руку и убрал за ухо выбившуюся прядь светлых Надиных волос, – Надя думает, что это есть в сценарии. Но, – он широко улыбнулся, – клянусь вам… – Серые глаза замерли и не отрывались от камеры. Саша Артемов хорошо знал, что каждый, кто сидит у телевизора, сейчас смотрит ему прямо в глаза. – …Я нарушаю сценарий. – Он сделал паузу, позволяя зрителям осознать, при каком невероятном событии они присутствуют. – Я намерен нарушать сценарий и дальше. Вы станете моими свидетелями. – Он повернулся к Наде и попросил: – Надя, ответь мне.

Надя почувствовала, как заныла шея. Она всегда ныла при сильном душевном волнении. Надя стояла и не мигая смотрела в камеру, не в силах повернуться к Саше. И потом, что она увидит? Его лицо, тоже щедро покрытое гримом. Такое лицо, как он говорит, не прочитывается до конца. Но его рука… Но его пальцы… Они сильнее впиваются в плечо и жгут. Как будто пять раскаленных угольков впечатались в тело.

– Надя, – снова позвал Саша, и она внезапно выпрямилась. Будто звук собственного имени подхлестнул. – Скажи мне, что ты выйдешь за меня замуж.

Никакое мороженое не могло бы дальше оставаться холодным и закаленным от жара подобных слов. Надя почувствовала себя так, будто на нее плеснули кипятком. Сердце с отчаянной силой толкнуло кровь, и та рванулась, понеслась, зажигая все тело.

Как горячо стало в животе… Как напряглись бедра… Колени больше не дрожали. Шея снова обрела подвижность, и Надя медленно повернула голову к Саше. Руки сами собой поднялись, потянулись к его щекам.

– Скажи мне, скажи, – подталкивал он, не отрывая серых глаз от ее зеленоватых. Теперь их зрачки сцепились так, что казалось, никогда больше не смогут оторваться друг от друга. – Скажи мне «да».

Надино дыхание сбилось, она открыла рот и глотнула воздух. Ее взгляд метнулся к Сашиному уху – не вьется ли от него туго скрученная спиралька провода. Нет, не вьется. Значит, это говорит он сам, это не подсказка режиссера, а его собственные слова. И он произносит эти потрясающие слова перед тысячами мужчин и женщин, которые сидят у себя дома и смотрят программу кабельного телевидения.

Так что же, он на самом деле хочет услышать от нее краткое слово «да»? Прямо сейчас? Перед всеми?

Надины губы задрожали и раздвинулись.

А она? Она? Она хочет сказать это «да»?

Надя собиралась еще о чем-то спросить себя. Спросить его. Но губы опередили. С них сорвался шепот, усиленный чуткими микрофонами:

– Да…

Саше показалось, что Надя говорит слишком тихо. И он попросил:

– Громче, пожалуйста. – Снова пять угольков обожгли Надино плечо.

– Да, – сказала она в полный голос. – Да, Александр Артемов. – Я выйду за тебя замуж.

Саша наклонился к ней, горячими губами коснулся дрожащих Надиных губ. Она закрыла глаза, чувствуя, что если они останутся открытыми, то из них выкатятся слезы. И наверняка испортят макияж.

– А теперь мы готовы рассказать вам нашу историю, – сказал Саша, и в его голосе прозвучало облегчение.

Рекламная заставка отгородила Надю и Сашу от зрителей. Теперь они любовались россыпью мороженого – сахарными рожками в золотой фольге, брикетами с фигурками пиратов, вооруженных саблями, стаканчиками, украшенными розовыми розочками, рыжими и желтыми палочками фруктового льда.

– Все эти лакомства вам предлагает щедрая фирма «Винд», – внушал вкрадчивый мужской голос. – Поверьте, сладкий холод способствует жару любви…

1

Надя потянулась на кушетке, чувствуя, как благодарно отзывается каждый позвонок, каждый сустав и каждая мышца. Она прошлась рукой по груди, по животу, по бедрам, прикрытым пестренькой ночной рубашкой с кружевным кантиком по вырезу на шее и подолу. Погладила себя – просыпаться надо с радостью, тогда весь день будет хорошее настроение.

Потом Надя открыла глаза и увидела, как мерно колышется розовая ситцевая оконная занавеска. Она не закрывала створки на ночь специально для того, чтобы утром проснуться от запаха флоксов, которые росли на клумбе прямо под окном. Она повернулась на бок, подтянула колени к подбородку, сунула сложенные ладошки под щеку и снова закрыла глаза.

– Утробная, между прочим, поза, – заметила Клавдия Михайловна, тетка, у которой она жила с самого начала весны, когда увидела Надину любимую позу.

Клавдия Михайловна – двоюродная сестра матери – охотно приняла Надю к себе в дом. Она жила в небольшом селе Часцы, что стоит на Можайском шоссе, в полусотне километров от Москвы.

– Я буду рада, – коротко сказала она, когда Надя позвонила ей из Копчагая, откуда собиралась уехать навсегда. – Приезжай.

И она приехала.

Надя прислушалась. Ухо уловило негромкое жужжание – неужели стая ос все-таки ворвалась в дом?

Она быстро развернулась и вытянулась во весь рост. Похожее жужжание Надя уже слышала, когда сидела на крыльце под навесом из густо перевитых плетей девичьего винограда. Тогда они были покрыты мелкими желтыми цветочками, и осы со всей округи слетелись полакомиться. Этих насекомых можно понять – где еще удастся найти такое небывалое лакомство? Разве что полететь… на дачу к… Саше.

Надя резко открыла глаза. Так, это произойдет сегодня. Она почувствовала, как внезапно батистовая рубашка прилипла к шее.

Сегодня.

Жужжание не смолкало. Надя вслушивалась в равнодушное немузыкальное звучание, пытаясь догадаться, что же все-таки является источником этого звука. Она не могла понять и чувствовала, как из глубины души поднимается тревога.

«Какие глупости, – одернула себя Надя. – Это деревня, может гудеть пила, косилка… да что угодно».

Она села в кровати, уставилась на занавеску, отлетевшую в сторону от резкого порыва ветра. Надя увидела цветочную клумбу за окном и почувствовала, как дрогнули ее губы. Золотые шары тянулись вверх, а пахло флоксами.

У Клавдии Михайловны все не так, как принято: еще ни у кого не цветут золотые шары, но уже у всех отцвели флоксы. Но ее тетка и сама не простая женщина. Она химик, причем настоящий. Школьной учительницей она стала на пенсии, а до этого работала в Москве, в крупной химической лаборатории. Так что кому как не ей лучше знать, каким образом ускорить цветение или оттянуть его.

Надя спустила ноги на пол и прошлась по охристым крашеным доскам. Похоже, под недреманным оком Клавдии Михайловны и она меняется. «Тоже ускоряется цветение?» – насмешливо спросила себя Надя.

Ерунда, ее цветение уже прошло. Уже и плод есть. Коленька, которого она отправила к родителям за Урал. Но она готова согласиться с тем, что увядание ее, по крайней мере, задерживается. Правда, химия Клавдии Михайловны здесь ни при чем. Хотя… что считать химией…

Надя засмеялась, пригладила руками растрепавшиеся волосы и набросила на себя пестрый казахский халат. Пожалуй, это все, что у нее осталось от жизни в Казахстане. Подарок Марии, подруги, девушки-акына.

Вспомнив о Марии, Надя поежилась. Неужели то, что пела Мария, правда?

– Что вижу, то пою, – кивала Мария, ее черные блестящие и густые, как камыш, волосы падали на лицо.

– Но ты не могла увидеть то, что сейчас пропела, – спорила Надя. – Это нельзя увидеть.

– Я тебе сказала. Пою то, что вижу.

– Но тогда ты видишь не глазами…

Мария пожала плечами.

– Что такое глаза? Они у всех разные…

Надя завязала пояс подаренного халата потуже и вышла из комнаты. Жужжание прекратилось, зато она почувствовала запах кофе. Свежий, горький, крепкий.

Так вот что жужжало, поняла Надя. Клавдия Михайловна молола кофе. Тоже волнуется за нее?

Надя заглянула на кухню.

– Доброе утро, Клавдия Михайловна, – поздоровалась она.

– Надеюсь, – отозвалась та и скомандовала: – Умывайся и возвращайся.

– Я сейчас! – Надя сбежала по ступенькам с крыльца и помчалась к углу огорода. Вода, остывшая за ночь, леденила тело, но Надя стояла под холодными струями, заставляя себя терпеть. Сегодня ей нужна свежая, ясная голова. С утра и до вечера… До позднего вечера. А может и дольше…

Она фыркнула, вода попала в горло, и Надя закашлялась до слез. «Вот, – говорила она себе, – значит, нервничает, не владеет собой. Значит, надо стоять и стоять, пока…»

– Надя, ты там не утонула? – услышала она голос Клавдии Михайловны. – Кофе готов. Пойдем, а то опоздаешь на электричку. – Надя услышала удаляющиеся шаги тетки и выключила душ. Растираясь черным жестким полотенцем, она чувствовала, как и без кофе прояснились мозги.

– Он тебя встретит? – спросила Клавдия Михайловна, подавая ей чашку. Она уже сидела за столом, покрытым клеенкой с нарисованными арбузами, и нетерпеливо барабанила пальцами.

– Нет, – ответила Надя. – Он назначил мне… свидание, – она смущенно хихикнула, – то есть встречу, в кофейне недалеко от метро «Третьяковская».

– В той, где ты подписывала контракт?

– Ага, – сказала Надя. – Там очень уютно и мало народу.

– Понятно. Значит, тем более тебе нельзя опаздывать.

Кофе был крепкий, Клавдия Михайловна не признавала растворимый и молотый заранее и не ею.

– Кофе – зверь, – Надя передернула плечами.

– Слишком крепкий? – вскинула брови Клавдия Михайловна.

– То, что надо, – замотала головой Надя.

– Я думаю, – самодовольно усмехнулась хозяйка. – Представляешь, вчера в магазине читаю на упаковке: императорский помол. – Она фыркнула. – Это о каком императоре речь? Кто его видел в последний раз из ныне живущих? Кто знает, какого помола кофе он пил?

Она передернула плечами. Блузка цвета слоновой кости с воротником, украшенным макраме, встрепенулась, божья коровка, не замеченная до сих пор, взмахнула крылышками и слетела с шеи. Надя проследила за ее полетом, словно стараясь разглядеть в нем что-то особенное. Какой-то знак. Такому вниманию ее научила Мария, и Надя стала замечать за собой, что на самом деле можно видеть то, что видят не все.

«Впрочем, – подумала Надя, – божья коровка пролетела спокойно, и в этом тоже можно увидеть знак. И успокоиться. Например, насчет того, не утомила ли она двоюродную тетку своим присутствием. Но Клавдия Михайловна никому не разрешает садиться себе на шею, даже божьей коровке, поэтому, если она согласилась ее принять, то можно не волноваться – она сама так решила. Клавдия Михайловна никогда не делает того, чего не хочет».

«А значит, – подумала Надя, – если она приняла меня к себе в дом, то пора кончать волноваться насчет того, что я ее стесняю».

Надя добавила в кофе сливки, собранные с настоящего коровьего молока, и отпила еще глоток.

– Вот такой, я думаю, должен быть императорский помол, – похвалила Надя.

– Тогда я императрица, – засмеялась тетка. – Правда, кофе хорошо сварился. – Итак, сегодня тебе предстоит отрабатывать контракт, верно? – Клавдия Михайловна сощурилась.

– Да, – Надя кивнула, светлые волосы, наспех расчесанные после душа, упали на лицо. Напившись кофе, она собиралась заняться собой как следует. – Да, – повторила она, – я получу полный расчет, как только погаснут лампы в студии. По крайне мере, так сказал Саша.

– Разумеется, – кивнула Клавдия Михайловна. – Я думаю, это будет достаточно солидная сумма. Если судить по авансу… – Клавдия Михайловна подмигнула племяннице. – Все это впечатляет…

– Но я не знаю, произойдет ли это на самом деле сегодня… – Надя неожиданно для себя покраснела. Ей показалось, что в голосе тетки она услышала намек. Особенный. Не на деньги.

– Советую не тянуть кота за хвост, – сказала Клавдия Михайловна, – и поскорее расписаться… – Она на секунду умолкла, а Надя почувствовала, как у нее замерло сердце. О чем это она? – В ведомости, – добавила тетка, словно расслышала вопрос.

– Хорошо, – вскочила Надя со стула, уже на ногах допивая кофе. – Мне пора. Спасибо, Клавдия Михайловна.

Она вбежала к себе в комнату и принялась торопливо одеваться. Надя собиралась «на ощупь», как сама называла эту сумасшедшую манеру. Такое с ней случалось, и она себя не удерживала, не останавливала. Она доверяла себе. Не думая о том, что делает, натягивала желтые брюки и рубашку в зеленовато-серую клетку. А зачем думать? Это ее самый «светский» наряд.

Но не могли же ее мозги выключиться насовсем. И они работали, выдавали то, что казалось запрятанным глубоко внутри. И Надя, словно со стороны, следила за тем, что возникало в голове.

…Такое же утро, как сегодня, только в самом начале лета. Она собирается – в который раз! – ехать на поиски работы. Она нашла объявление о том, что на кирпичном заводе в Голицыне есть место инженера-электрика. Это ее профессия. Но, уже одевшись и последний раз взглянув на себя в зеркало, Надя знала точно: ее не возьмут. Так что же, спрашивала она себя, опустив руки и не мигая уставившись самой себе в глаза. Не ехать? Зачем зря тратить время и мучить себя, выслушивая очередной отказ? Сколько отказов она уже услышала с тех пор, как приехала к Клавдии Михайловне? Не сосчитать.

Поначалу отказы ее потрясали, Надя не могла оправиться несколько дней после каждого. Особенно убивали фразы вроде этой: «По одежке протягивай ножки». Или – насмешливое, с издевкой: «Мал золотник, да не дорог». Потом Надя привыкла и, выйдя за дверь очередного кабинета, напрочь забывала о неудачном визите. Она теперь хорошо знала еще одно: обещание «Мы вам позвоним» – тоже вежливая форма отказа.

Бывали дни, полные отчаяния, когда Надя спрашивала себя, правильно ли она вообще сделала, уехав из Копчагая? Наверняка там что-то когда-то наладилось бы.

Но когда? Завод, на который она попала после института, стоял больше, чем работал. Может быть, если бы не крушение личной жизни, все сложилось бы иначе. Но легко сказать – если бы… Поэтому Наде Фоминой ничего не оставалось делать, как собрать вещи, подхватить сына Николку и уехать из Казахстана.

Сперва она отправилась к родителям, они до сих пор жили в селе за Уралом. Они обрадовались, что внук останется у них на все лето.

– Надя, – говорила ей мать, – мы с радостью примем его и на всю зиму. Пускай учится в той школе, где ты училась, – предлагала она.

Но Надя отказывалась.

– Как только я устроюсь, сразу заберу Николку к себе. Я устроюсь, мама, не волнуйся, – говорила Надя, глядя в глаза матери, полные сомнения.

– Я звонила Клавдии, – вспоминала мать, – она будет тебе рада. Ей наскучило жить одной в своих Часцах.

– Хорошо, я ею повеселю, – пообещала Надя. – Я ее развлеку и взбодрю.

– И все-таки какие же вы, дети, другие, – вздохнула мать. – Не такие, как мы…

– Мы, мама, более раскованные и лояльные, – сказала Надя, обнимая мать за плечи.

– Да уж. Куда как раскованные, – мать улыбнулась и погладила Надю по голове. – Может, ты и права. Ты другая. Это точно. Твоя сестра на тринадцать лет старше, но о ней этого не скажешь.

– Господи! – воскликнула Надя. – Сколько еще она будет с ним?

– Кто знает, – покачала головой мать. – Я сто раз говорила ей, что она так и проживет свою жизнь второй женой собственного мужа, но разве она слушает? Говорит, не могу его бросить, пропадет без меня.

– Но мама, – горячилась Надя, – она знает, что он обманывает ее почти со свадьбы!

– Она мне отвечает: у детей должен быть отец… А ты вот взяла и не простила, да?

– Мама, мы не будем это обсуждать, – сказала Надя. Она не хотела говорить с матерью о бывшем муже.

Мать подняла руки.

– Хорошо, хорошо. Но кто-то тут щебетал про лояльность. Или я неправильно толкую это слово? Впрочем, для моих первоклашек оно слишком сложное. Пока что они молчат насчет лояльности, – насмешливо заметила мать.

– А ты умеешь быть колючей, мама, – улыбнулась Надя. – Но не сердись на меня. Я довольна, что Николка побудет у вас с отцом.

– Ни о чем не беспокойся. Нам он в радость. Устраивай свою жизнь. Мы будем тебе писать.

– Каждый день! – подскочил Николка. – Мам, ты нам тоже пиши каждый день!

Надя кивнула.

– Непременно.

Николка старательно пихал в карман руку и что-то там утрамбовывал.

– Слушай, а что это у тебя, а? – Надя села на корточки и заглянула сыну в глаза. – Покажешь?

– Ну… Это… – он отвел глаза в сторону. – Да так, кое-что.

– Может, покажешь все-таки?

– Мо-ожет быть, – протянул он и пожал плечами. Потом, словно решившись, вынул из кармана горсть пластиковых фигурок.

– Ух ты… – удивилась Надя. – Это?.. Ты сколько же съел киндер-сюрпризов, мой милый?

– Ну… Я знаешь, мам, искал и никак не мог найти одно животное… – Николка надулся и стал такой же щекастый, как сиреневый бегемот.

– Кого ты не мог найти? – Бабушка не верила своим глазам. – Надя, я скажу Кате-продавщице, чтобы не давала ему больше ни одного шоколадного яйца. Он же пойдет у нас прыщами!

– Не-ет, мама. Не говори ей ничего. Мы сейчас с Николкой пойдем и потолкуем с глазу на глаз. Пошли? – Надя выпрямилась и взяла сына за руку.

Они вышли за деревню, куда в детстве Надя с подругами бегала встречать коров. Там до сих пор росло дерево, здоровенный тополь, под которое они закапывали клады – осколки от чайных чашек, найденные на первых проталинах, монетки. Чтобы потом обязательно отыскать. По сути, они сами себе придумывали что-то вроде киндер-сюрприза.

– Николка, а ты видел у кого-нибудь фигурку слона, которую ищешь?

– Не-ет, – покачал головой мальчик. – Не видел. Но я хочу, чтобы у меня была такая. У меня одного, понимаешь? – Он выдернул свою руку из руки матери и посмотрел на нее снизу вверх.

– А почему ты решил, что слон существует?

– Потому что мне сказала тетя Катя. Она прочитала на коробке.

– А что там написано?

– Ну… что может быть… в этой коробке есть даже слон.

Надя засмеялась.

– А вдруг слона вообще нет в той коробке, которую привезла тетя Кати? Представляешь, ты потратишь все карманные деньги, объешься шоколадом и не найдешь слона. Ты весь покроешься прыщами, потому что переешь шоколада, а бабушка будет тебя лечить мазью, от которой ужасно щиплет кожу. Представляешь?

Николка остановился.

– Ну да, – фыркнул он. – Вот еще.

– Я серьезно, ты подумай на досуге. Он у тебя будет большой.

– Кто будет большой?

– Досуг. Не кто, а что, – ответила Надя, вороша светлые волосы на затылке Николки. – Ты ведь умный мальчик.

– Так все говорят. Я умный, как моя мама. – Он засмеялся и дернул ее за руку. – Говорят: твоя мама лучше всех училась в школе.

– Это правда. Я закончила школу с золотой медалью.

– Я тоже хочу.

– Ну так за чем дело стало? Давай.

– А ты правда думаешь, что я ищу фигурку, которую не положили в шоколадные яйца? – вдруг спросил Николка, словно наконец-то до него дошло.

– Очень может быть, – кивнула Надя. – Так что ты умерь свой пыл.

Мальчик нахмурился. Надя засмеялась.

– Я хотела сказать, ешь поменьше шоколадных яиц. И если слон есть, то когда-нибудь он тебе попадется… Но если ты будешь есть все подряд, это совсем не значит, что тебя ждет успех… Знаешь, Николка, нельзя хотеть чего-то слишком сильно…

Вспоминая свой разговор с сыном, Надя подумала, что не только Николка ищет того, чего, может быть, не существует. А она сама? Но как трудно отказаться, когда кажется: вот, вот оно. Еще одно усилие – и ты у цели.

Странное дело – вспоминая о Копчагае, Надя видела перед собой не город, не свою крошечную квартирку в заводском доме, не завод, а подругу Марию – девушку-акына.

– Такого не бывает, – сказала Надя, когда узнала, что в гостях, куда ее пригласили, будет девушка-акын. – Акыны – это мужчины. И потом, ее зовут Мария? – спрашивала она с сомнением. – Значит, она русская?

– Бывает, – уверяли ее. – И она наполовину русская. У нее отец казах.

У них с Марией началась странная дружба. Иногда Наде становилось не по себе, она вздрагивала и внутренне холодела, когда Мария брала свой инструмент – деревянную домбру, похожую на грушу, и начинала петь. Она пела о том, что было на душе у Нади.

Однажды Мария спела ей совершенно невероятное: Надя поедет в Москву… Длинная зеленая ящерица, которая будет извиваться по железной тропе, принесет Наде любовь… Надя узнает свою любовь по голосу. Как узнала по голосу и ее, Марию. Тот голос скажет ей что-то важное, что изменит ее жизнь навсегда… Надя найдет свой дом, но взамен отдаст свое сердце…

Когда Надя собралась уезжать из Копчагая, она и не вспомнила о предсказании Марии. Она давно знала, что ей придется уехать. Хотя бы ради сына. Николай должен учиться в русской школе. И лучше всего в Москве. Потому что после окончания московской школы гораздо проще поступать в институт. Она знала это по себе – после сельской школы ей пришлось попотеть, чтобы попасть в энергетический.

Но подумать только – Надя улыбнулась себе в зеркало, подкрашивая коричневой тушью ресницы, слова Марии… сбываются? Нет, нет, не стоит торопиться. Она засунула кисточку в футляр и с силой повернула, закрывая его. Раздался хруст. Ну вот, сломала, огорчилась Надя. И сказала себе: «Полегче!» Потом положила тушь в бордовую косметичку. Впрочем, кое-что из предсказаний Марии уже можно принять за правду.

Надя поправила воротник блузки из искусственного шелка, которая ей удивительно шла по цвету и по стилю. Крепко сжав пальцами кончик воротника, она заставила его смотреть в нужную сторону. Потом встала, повернулась боком к зеркалу, проверяя, хорошо ли сидят брюки и не вырисовываются ли контуры трусиков – она терпеть этого не могла на других, а на себе – тем более. Все в порядке, довольно улыбнулась Надя. Потом сунула ноги в желтые кожаные мокасины и нацепила на плечо коричневую сумку.

– Клавдия Михайловна, я поехала!

– Удачи, Надя, – коротко бросила тетка, не отрываясь от своего дела. Она стояла на веранде и наливала воду в пол-литровую баночку, куда собиралась поставить отросток девичьего винограда. Клавдия Михайловна не первый год упорно шла к своей цели увить девичьим виноградом весь дом. И уже весьма преуспела в этом – голой осталась только северная сторона деревянного строения.