Текст книги "Выбор Наместницы"

Автор книги: Вера Школьникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

XXXVII

Без Марион Квейг искал бы Ивенну по всему замку до самого отъезда, но няня, посчитав, что ее любимице не повредит лишний раз побеседовать с таким роскошным кавалером, согласилась помочь молодому человеку. Сначала они проверили беседку из лиан в оранжерее, потом заглянули в библиотеку, где между книжными полками под узким стрельчатым окном притаилось мягкое кресло, залезли по винтовой лестнице на смотровую площадку одной из башен – но все без толку. Отдышавшись после крутой лестницы, Марион повела Квейга в конюшню и там им, наконец, повезло. Конюх сказал, что герцогиня уехала с час назад, но обещалась быть к ужину. Квейг вздохнул: можно было и подождать до вечера, но он предпочитал переговорить с Ивенной при свете дня, когда отблески свечей не будут придавать ее взгляду обморочную глубину. Он с надеждой спросил Марион:

– А куда она могла поехать?

– Да куда угодно, лето ведь. Хотя… – женщина призадумалась, – вы, ваше сиятельство, попробуйте до водопада проехать. Сначала вон по той тропке, на север к горам, а потом уже услышите.

– А что, она часто туда ездит?

– Не особо, но вот шепчет мне что-то на ухо, что там вы ее и найдете.

«Нашептала» почтенной женщине на самом деле забытый Ивенной на столе рисунок Рюдера, изображавший водопад. Марион знала, что Ивенна ездит к Белым Свечам только зимой, но мало ли что ей в голову взбредет. Квейг похлопал по шее своего коня, такого же вороного кавднийца, как и у Иннуона. Они вместе купили двух жеребят из одного табуна в последний год войны. В Квэ-Эро красавцу-коню было хорошо, а вот как его бедный брат выдерживал суэрсенскую зиму – Квейг недоумевал. Кавднийские кони, подлинные аристократы лошадиного мира, отличались редкой выносливостью по жаре, но плохо переносили холод, простужаясь от любого ветерка. Зимой Квейг бы ни за что не взял с собой своего любимца.

Про знаменитый водопад герцог Квэ-Эро слышал еще в детстве, от своего наставника. Объясняя никогда не видевшему снега маленькому лорду, что такое «зима в северных провинциях империи», он привел в пример замерзающий на зиму водопад. Квейг тогда ему просто не поверил. Вода не может замерзнуть, иначе, как будут плавать корабли? Теперь молодой герцог знал, что вода замерзает, даже морская, а уж снега, гостя у Иннуона в прошлый раз, он навидался на всю оставшуюся жизнь. Но до водопада той зимой они в предсвадебной суматохе так и не добрались.

Ивенна действительно была у водопада, наверху, примостившись со своей маленькой лошадкой на небольшом уступе, совсем рядом с ревущей стеной воды. Она стояла на самом краю каменного выступа, опасно наклонившись вперед, нависнув над водопадом. Квейг направил недовольно фырчащего коня по узкой тропинке вверх. Герцогиня заметила его только тогда, когда он спрыгнул с лошади прямо за ее спиной – места на каменной площадке было слишком мало для двух всадников. Она торопливо отошла от края, поближе к лошади. Квейг наклонился к ее уху и крикнул, чтобы заглушить рев воды:

– Мне нужно поговорить с вами!

– Говорите, – голос Ивенны и вовсе терялся в шуме, герцог скорее догадался, чем расслышал, что она ответила.

– Не здесь, я и себя тут не слышу!

Ивенна не испытывала ни малейшего желания тратить время на разговоры – она пришла сюда не для этого. Но если настырному гостю так не терпелось побеседовать, что он нашел ее даже здесь – простым отказом от него не отделаешься. Проще уж поговорить, а потом вернуться. Только надо будет выждать, чтобы Квейг точно успел уехать. Она развернулась, взяла лошадь под уздцы и молча поманила Квейга за собой, к его удивлению, не вниз, а еще выше, по совсем уже незаметной тропинке. Вскоре они оказались в небольшой, но просторной пещере, каменные стены гасили шум водопада, и он слышался мерным гулом. Квейг не знал, с чего начать разговор – нельзя же сразу сказать: «Ваш брат предложил мне на вас жениться. Вы не против?», – но и затянувшееся молчание становилось смешным! Первой не выдержала Ивенна:

– Вы хотели со мной поговорить или помолчать?

Квейг снова вздохнул, уже который раз за последние сутки и сказал вдруг совсем не то, что хотел:

– Вы слишком близко стояли к краю. Так можно упасть.

– Или полететь.

– Люди не умеют летать.

– Я никогда не проверяла.

На лбу Квейга проступила испарина, несмотря на прохладу:

– И решили проверить?

– С чего вы взяли? Я просто захотела взглянуть на водопад. Никогда не видела его летом.

– Не верю!

– Да по какому праву! – Возмущенная герцогиня дернула свою лошадь за повод, собираясь немедленно уйти.

– Пока – без всяких прав, – Квейг переместился влево, перекрывая Ивенне выход из пещеры, от души надеясь, что в драку с ним девушка не полезет.

– Что значит – «пока»?!

Квейг вдохнул поглубже:

– Выходите за меня замуж, Ивенна.

– Вы с ума сошли! Оставьте свои шутки для служанок в тавернах!

– Я не шучу.

Герцогиня несколько успокоилась, осознав, что ведет себя не лучше той самой служанки, когда к ней лезут за корсаж:

– Послушайте, Квейг, вы красивый молодой человек, свободны, богаты и знатны. Если ваше предложение не шутка, то что оно тогда? Я старше вас на шесть лет и я сестра своего брата.

– Знаю.

– Знаете? Что же вы знаете? Сплетни прислуги? Так вот, эти сплетни – правда. Теперь я могу идти?

– Не можете. Вернее, можете – но назад в замок. К водопаду я вас сегодня больше не пущу.

– Зачем вам это нужно? Вы не похожи на влюбленного.

– А я и не влюблен. Вы много знаете дворянских браков по любви? Мне нужна жена, так почему не вы? По крайней мере, меня оставят в покое все эти озабоченные отцы семейств.

– Это не объяснение. Почему именно я?

Теперь, глядя на осунувшееся лицо девушки, Квейг больше не сомневался – нельзя говорить, что этот брак – идея Иннуона:

– Вам плохо здесь, а деваться – некуда. Я просто хочу помочь. Вам понравится в Квэ-Эро.

– Иннуон никогда не согласится.

– Тогда придется вас украсть. Надеюсь, вы не страдаете морской болезнью?

– Я не собираюсь с вами никуда уезжать! С чего вы взяли, что мне плохо в моем собственном доме?

– А вы с Иннуоном все-таки разные. У него лгать лучше получается, – Квейг сумел не покраснеть, подумав, что он тоже неплохо наловчился.

Ивенна опустилась на каменный пол и села, обхватив колени руками:

– Ну, хорошо, да, все стало неправильно и мне плохо. Но почему мне должно быть хорошо с вами?

– Хотя бы потому, что я не Иннуон. В Квэ-Эро все по-другому: небо – яркое, солнце – горячее, море – теплое, вино – сладкое. Здесь можно замерзнуть насмерть даже летом. Мой дворец – не крепость, а дом из теплого розового мрамора с маленькими башенками и поющими на ветру флюгерами. – Он опустился на колени перед Ивенной, так, чтобы видеть ее лицо. – У нас нет витражей, потому что нет нужды стеклить окна, и по залам свободно гуляет ветер, а полы выкладывают мозаикой из кусочков слюды, и они холодят ноги, если ходишь босиком.

Ивенна подняла голову и с удивлением смотрела на молодого человека, а Квейг говорил дальше:

– По обочинам растут персиковые и абрикосовые деревья, когда они цветут – дороги становятся бело-розовыми от лепестков, крыши домов в городах выкладывают разноцветной черепицей, а девушки носят только яркие юбки – желтые, красные, синие. В тавернах пахнет жареной рыбой и молодым вином, а когда приходит время собирать виноград – ночи напролет жгут костры и девушки танцуют в давильных чанах. Больше всего детей появляется на свет через девять месяцев после сбора винограда, и никто не станет упрекать родившую без мужа.

Он замолчал на секунду, и прежде, чем успел продолжить, Ивенна попросила:

– Еще!

– В августе с неба падают звезды и матери позволяют ребятне бегать чуть ли не до утра в поисках упавшей звезды. Говорят, кто найдет ее – будет счастливым. Зимой из-за моря приходят колючие ветра, и моросит дождь, окна завешивают тяжелыми занавесями, или закрывают ставни, а руки греют о глиняные жаровни – горшки с углями, закрытые решеткой. Снега у нас не бывает даже в самые холодные зимы. Весна начинается, когда мальчишки-ныряльщики открывают сезон – они прыгают с прибрежных скал за губками, а потом продают их в порту. Купаться еще холодно, солнце не прогрело воду, а вот когда на пристанях швартуются первые корабли из холодных краев – самое время, значит вода уже теплая. Летом ловят креветок, их потом кидают на раскаленный лист железа и едят горячими, обмакивая в лимонный сок. Прямо на пристани продают самую свежую рыбу, там и жарят, на открытых очагах. А после бури собирают водоросли, из них делают бумагу, а некоторые мастерицы наловчились даже ткать.

– А что у вас сейчас?

– Сейчас лето и очень жарко, но мы приедем уже ближе к осени, как раз перед праздником урожая.

– Я еще не согласилась.

– Я подожду. До вечера еще много времени.

– Мы будем сидеть здесь весь день?

– Если понадобится, то и ночь, а утром я, как честный человек, буду просто обязан на вас жениться.

Ивенна замолчала, сама не понимая, чего ждет, почему сразу не скажет «нет». Сказки – прекрасны, их приятно слушать вечером у камина, но жизнь не имеет с ними ничего общего. И двадцативосьмилетние старые девы не выходят замуж за красавцев-герцогов младше себя на шесть лет. Не бывает чудес, да и не хочет она такого чуда! Не хочет замуж, не хочет уезжать, ведь расстояние ничего не изменит – только в посмертии разорвутся эти узы, паутиной залепившие душу. Сейчас она скажет «нет», только помолчит еще немного, подождет, пока замолкнет эхо сказки.

Иннуон стоял у окна, закрыв глаза: он не хотел смотреть на дорогу. Великие боги, как же он ненавидел ожидание! Когда от него уже ничего не зависит, и все, что остается – ждать, пока другие решат. Он всегда думал, что умеет ждать, умеет загнать ненависть на самое дно души, может размеренно дышать, знает, как заставить сердце биться в обычном ритме. Но сегодня ничего не помогало. Где-то там Квейг говорил с Ивенной, а его сестра должна была решить, уходить, или оставаться. И если еще вчера он колебался, терзаясь между ставшей привычной тягостью уз и предвкушением неведомой свободы, сегодня, сейчас, он жаждал только одного: чтобы все закончилось. Сколько же боли она причинила ему, его сестра, половина его души! Вырвать, вырвать эту боль с корнем, и его руки неосознанно двигались, словно рвали незримую паутину.

Ивенна съежилась, будто по вечной прохладе пещеры внезапно промчался ледяной ветер. Как же она устала от подспудной борьбы, от молчания, от тяжелых взглядов! Квейг хотя бы честен и хочет помочь. Лучше принять его милость, чем терпеть врезающиеся в плоть узы, что никак не могут разорваться. Или же посмертие… Иннуон будет свободен, а она? Но, так или иначе – решить, решить сейчас, немедля, потому что каждое слово, каждый жест, каждая мысль только сильнее затягивает путы. Она хочет вырваться!

– Хорошо, герцог. Вы меня убедили. Я принимаю ваше предложение, при одном условии – мы сегодня же уедем.

– Но вы не успеете собраться!

– Я ничего не хочу брать с собой.

Квейг не стал спорить. Наверное, так даже лучше, пусть начнет все сначала. А захочет что-нибудь – можно будет забрать потом, не сожжет ведь Иннуон все вещи сестры, как только она выедет за ворота. Жаль, что визит к Ланлоссу придется отложить, он не может ездить в гости с Ивенной до того, как назовет ее своей женой.

* * *

Квейг зашел в свою комнату, подхватил собранный еще вчера баул и отправился искать Иннуона. Если Ивенна не хочет проститься с братом – это ее право, а гость не может уехать, не поблагодарив хозяина за гостеприимство, да и потом – Иннуон ждет известий. Действительно, герцог Суэрсен нервно вышагивал по своему кабинету, из одного угла в другой. Увидев Квейга, он сразу же, обойдясь без приветствия, спросил:

– Ну что?

– Все в порядке, твоя сестра согласилась стать моей женой.

Иннуон опустился в кресло, на его обычно невозмутимом лице явственно показалось сначала облегчение, потом расстройство и, завершающим аккордом, гнев:

– Ты сказал ей, что это по моей просьбе?

– Нет, и ты не скажешь. Никогда.

Впервые со времени их знакомства Квейг был зол на друга: он не знал, что на самом деле произошло между братом и сестрой, возможно, что виновата была Ивенна, но над водопадом стояла она, а не Иннуон.

– Но как ты ее убедил?

– Иннуон, давай не будем. Убедил и убедил. Теперь надо жениться, пока невеста не передумала.

– Мы не сможем приехать на свадьбу. Соэнна…

– Знаю, так даже лучше. Для Ивенны.

– Похоже, тебе не пришлось ее долго уговаривать, – с горечью заметил Иннуон.

– Ты ведь сам этого хотел! А ей действительно будет лучше уехать отсюда. Не знаю, кому из вас хуже – но ей плохо, даже я это вижу.

Иннуон почти кричал:

– Ты ничего не понимаешь! Думаешь, она тебе спасибо скажет? Да она тебя возненавидит за то, что ты увез ее! Узы не рвутся!

– Вот чтоб тебе вчера быть столь же убедительным. Поздно, Иннуон. Я женюсь на твоей сестре, и ты сам просил меня об этом. А благодарности я от нее и не жду. – Квейг не стал добавлять: «Как, впрочем, и от тебя».

Иннуон взял себя в руки:

– Прости. Вчера я чувствовал себя предателем, сегодня – преданным. Я только хочу, чтобы она была счастлива. Ты справишься?

– Не знаю.

– И еще, Квейг, если у вас родятся мальчик и девочка – ради всех богов, воспитайте их раздельно! Наша мать думала только о себе, не захотела расстаться с дочерью, а мы теперь расплачиваемся.

Квейг молча кивнул: он сомневался, что Ивенна сможет родить ему наследника, разве что, к белым ведьмам обратиться. Чтобы знатная дама в двадцать восемь лет первенца рожала – о таком еще не слыхивали. Впрочем, не велика беда – в Квэ-Эро снисходительно относились к бастардам. Не будет законного сына – всегда можно признать побочного. Иннуон продолжал:

– Да, о деньгах. Я даю за Ивенной пятьсот тысяч и драгоценности.

– Ого! Я младшим только по пятьдесят дать смог. Сразу видно, что у тебя одна сестра, а не девять. Только знаешь что: не надо драгоценностей. Ивенна все равно их носить не станет. Лучше отправь за нами следом этот витраж, – Квейг указал на прозрачное стекло, – раз Ивенна его так любит.

– Я его тоже люблю. Хорошо, прикажу, чтобы вынули из рамы и упаковали. А драгоценности отойдут твоей дочери.

– Только ты успей отправить его, пока морской путь открыт.

– Что значит «успей»? Заберете с собой.

– Мы уезжаем прямо сейчас.

– Сейчас? Но ведь уже темнеет!

– Так хочет Ивенна.

– Вы оба с ума сошли!

– Да какая разница? Лето, дорога широкая, разбойники у тебя тут не водятся. Через два дня будем в Солере, а там морем.

– И проститься со мной она тоже не хочет. Ну что ж, передай, что я желаю вам легкой дороги.

– Передам. Иннуон, послушай, все наладится. Мы еще в гости приедем. Только не сразу.

– Да, я подожду.

Иннуон подошел к столу, взял лист пергамента:

– Вот тебе вексель на приданое.

Квейг спрятал документ в кошель. Пожалуй, кроме герцога Суэрсен выдать вексель на пятьсот тысяч могла только наместница, да и то в урожайный год. Старая привилегия, позволяющая Суэрсену оставлять себе три четверти взимаемых налогов, и железные рудники принесли роду Аэллин огромное богатство. Квейг не завидовал, земли Квэ-Эро исправно приносили прибыль, но тоже бы не отказался от возможности оставлять себе хотя бы половину имперского налога вместо положенной по закону четверти.

– Нам пора.

– Да, езжайте, – Иннуон пожал протянутую руку, но не обнял друга на прощание.

Оставшись один, он некоторое время молча сидел в кресле, наблюдая, как камин выплевывает ошметки сизого дыма – надо было подложить дров и пошире открыть втулку, но не хотелось шевелиться. Ивенна уезжает навсегда и даже не хочет увидеть его на прощанье. Проклятье! Он сам устроил этот брак, но сейчас больше всего хотел закрыть ворота перед самым носом всадницы на маленькой серой лошадке, остановить ее, задержать, запереть! Как в старых легендах о непокорных королевнах – закрыть наверху самой высокой башни! Невозможно и глупо – если порвались узы, не спасут никакие засовы, но как же хочется повернуть время вспять. Он подвинул к себе тяжелый бронзовый кубок, плеснул вина, выпил, не почувствовав вкуса и, со всего размаха швырнул кубок прямо в витражное окно. Хрупкое стекло, не защищенное внутренней оправой, осыпалось осколками. «Вот так, – сказал он сам себе, – вот так». Он подошел к оконному проему, наклонился, взял полную пригоршню осколков и сжал кулак. Стекло впилось в кожу, потекла кровь, а он все стоял, прислонившись лбом к стене, и не разжимал руки. Стемнело, из окна он увидел в лунном свете, как два всадника выехали на дорогу и поскакали прочь от замка, но издалека не мог заметить, оглядывались ли они назад.

XXXVIII

Как только Квейг и Ивенна выехали за ворота, девушка вскрикнула и выронила поводья. Квейг наклонился к ней:

– Что с вами?

– Не знаю. Вдруг заболела рука. Как от пореза, – герцогиня стянула тонкую перчатку и посмотрела на ладонь – ни царапинки, – вроде все в порядке.

Она снова подхватила поводья и, раз уж все равно остановились, украдкой оглянулась. Глупо, даже если кто и смотрит вслед – отсюда не разглядишь. Но и он не увидит, что она оглянулась. Ивенна сжала бока лошади, прибавляя ходу: поскорее отъехать от замка, чтобы не видеть эти стены, не подчиниться настойчивому голосу в глубине души, такому родному и любимому, не вернуться. Она чувствовала, что для нее есть только одно спасение – не думать, не оборачиваться, не слушать. Ехать вперед, куда приведет дорога.

Лошадиные подковы отстукивали ритм, Квейг придерживал коня, на широкой дороге лошадка Ивенны не угналась бы за горячим кавднийцем. Луна заливала дорогу теплым сливочным светом, и профиль Ивенны в нем казался отлитым из черненого серебра. Повисшее молчание вызывало в Квейге глухое раздражение – он словно ехал вдоль нескончаемого серого забора, даже не зная, зачем. Он согласился жениться на этой женщине, если не любить, то, хотя бы, уважать ее, а, самое главное, постараться сделать ее счастливой. И вот они едут бок о бок не более часа, а Ивенна молчит, словно не замечая своего спутника. А ведь у них впереди жизнь рядом, так что же, теперь его вечно будет окружать молчание?! Герцог попытался втянуть невесту в разговор:

– Приедем домой, я куплю вам настоящую лошадь.

– А это кто, по-вашему?

Квейг насмешливо фыркнул:

– А это помесь осла с бараном, только для вашей мерзлоты и годится.

Ивенна против воли улыбнулась:

– Зато тройная польза: можно ездить верхом, как на лошади, стричь шерсть, как с овцы и доить, как ослицу. А от вашего коня одни только хлопоты: холодной водой не пои, грудь теплым вином растирай, отборным ячменем корми, не дай боги застудить или утомить.

Тут Ивенна была права – с породистыми лошадьми хлопот было не меньше, чем с дворянскими детьми, недаром конюх среди челяди всегда стоял на первом месте.

– Зато какие от него жеребята получаются!

– Чисто мужской взгляд на жизнь.

Так в пустой, ни к чему не обязывающей болтовне они спустились с гор на равнину. Ивенна, пожалуй, была даже благодарна Квейгу за беседу. Он снова каким-то неведомым чутьем угадал, что именно ей сейчас нужно. Сама она никогда не начала бы разговор. Над горизонтом как раз появился красный ободок солнца. Остановились передохнуть, Квейг повел лошадей к небольшому озерцу, напиться. В наступившей тишине Ивенна осторожно, с испугом вслушалась в себя, пытаясь понять, что происходит с надорванной струной в глубине души. Первый раз за последние годы она чувствовала умиротворение. Перестало болеть сердце, она даже приложила ладонь к груди – проверить, бьется ли еще. Дышалось свободно, необходимость поддерживать разговор не вызывала привычного раздражения. Неужели быть живым не обязательно означает чувствовать боль? Жить можно и без любви, а Квейг… он милый юноша, с ним легко быть рядом, он, сам того не ведая, щедро делится южной праздничностью и радостью. По сравнению с Иннуоном Квейг все равно, что молодое искрящееся вино, еще не до конца сбродившее, перед изысканным лоренским. Но пускай драгоценное лоренское услаждает вкус, а молодое вино пенится виноградным соком, именно оно пьется как вода и туманит голову что лорду, что крестьянину, тогда как смакование дорогого вина превращается в лишенный смысла ритуал. Ивенна устала от зимы, холод выстудил ей кровь, быть может, она сумеет согреться под южным солнцем. И все же… все же, если она до сих пор сомневается – значит, там, в глубине, пусть тонкой нитью вместо каната, но осталась привычная связь, и как ни рви – не выдерешь с корнем.

К вечеру они были в Солере. Герцоги Суэрсен традиционно не любили свою столицу, считая ее постыдным свидетельством слабости. Город заложили в честь присоединения княжества Аэллин к империи. Поэтому они не жалели на нее денег: так отчим покупает больше сладостей пасынку, чем родному сыну, чтобы соседи не обвинили, что жестко обходится с сиротой. Храмы Солеры поражали роскошью, улицы были выложены мраморными плитами: герцог оплачивал городу двадцать подметальщиков, и еще пятнадцать содержала торговая гильдия. Сточные воды текли по свинцовым трубам, спрятанным под землю, и по таким же трубам летом в дома подавали воду. Зимой жителями приходилось ходить к колодцам, трубы перекрывали, чтобы замерзшая вода не разорвала их в клочья. На рынки Солеры приезжали и приплывали купцы со всех сторон света, а правитель Кавдна приглашал местных мастеров украсить свой дворец.

Ивенна, не стесняясь, вертела головой по сторонам, рассматривая столицу своего бывшего герцогства, в которой была всего дважды, еще при жизни отца и из всего города запомнила только герцогский дворец, огромный, прекрасный и пустой. Как можно было столько лет пренебрегать такой красотой из-за старой гордыни! Герцогиня подолгу задерживала взгляд на мраморных фасадах и затейливых мозаичных узорах, запоминая навсегда, чтобы унести с собой память о доме, не связанную с прошлым, не запятнанную общностью с братом – эта красота принадлежала только ей. Ивенна до сих пор не свыклась с мыслью, что Иннуон остался позади, и всё, что увидит и узнает, она будет разделять с другими – с этим светловолосым юношей, что через несколько недель станет ее мужем, с людьми, которых она еще не видела и не знает, со своими детьми… Детьми… она ведь давно смирилась, что никогда не будет матерью, с четырнадцати лет травила себя отварами. И вот теперь родить ребенка – долг, а не позор, счастье, а не кощунство.

Жизнь в городе продолжалась и в темноте, когда фонарщики зажигали фонари на улицах. В порту кипела торговля, только продавцам приходилось пристальнее следить за товаром: при свете факелов ловко промышляли воришки. Квейг с гордостью показал Ивенне флагман своей флотилии – трехмачтовый галиот, на борту которого, выведенное светящейся краской горело название: «Злата». Ивенна из вежливости скрыла свое безразличие – корабль как корабль, не умела она пока еще чувствовать эту лебединую красоту, и спросила:

– А почему «Злата»?

Квейг заметно смутился:

– Просто так… на закате солнце красиво золотит паруса и волны.

На самом деле он хотел назвать корабль «Золотоволосая» в честь Энриссы, но тогда его тайну знали бы все, а так он один понимал подлинный смысл названия. Этот маленький секрет словно связывал его с наместницей незримой нитью. Галиот весьма удачно спустили на воду прошлым летом, и Квейг смог назвать его по своему усмотрению: переименовывать старые корабли считалось дурной приметой. Ивенна впервые увидела, как ее будущий муж заливается краской, словно девица на первом балу. «Боги всемогущие, с тоской подумала она, – что же я делаю!»

Они ночевали на корабле, в капитанской каюте, и, засыпая под мерный гул моря, Ивенна чувствовала себя маленькой девочкой, которой няня поет на ночь колыбельную без слов, убаюкивая протяжным напевом. Корабль чуть покачивался на волнах, пахло рыбой и водорослями, а в фонарике под потолком догорала свеча. Она закрыла глаза, прислушиваясь к дыханию спящего мужчины. Сон не спешил, она лежала на спине, и ждала, что вот-вот услышит шаги и ощутит руку на своем плече, но Квейг и в самом деле спал. Ивенна недоумевала: зачем ему нужна эта женитьба? Он ведь не только не любит ее, но даже и не хочет! Няня вечно твердила, что «всем мужикам только одно и надо, а к алтарям вести никто не торопится», а этот совсем странный уродился – все наоборот делает. И почему он так покраснел, когда Ивенна спросила про название корабля? Уже ближе к рассвету бессонница, наконец, сдалась, и Ивенна заснула.

* * *

Свадебные традиции в Квэ-Эро отличались от других земель. Там жених и невеста, в сопровождении родственников и друзей, переходили из одного храма в другой, начиная и заканчивая церемонию перед алтарем Эарнира, в Квэ-Эро же свадьбы всегда проводили под открытым небом. Жених и невеста сами выбирали место, где они хотят заключить свой союз, в назначенный день туда приходили жрецы и проводили церемонию. Богатые пары выставляли на месте свадьбы семь деревянных алтарей, и считалось, что брак будет нерушим и счастлив, пока стоят алтари. В некоторых семьях из поколения в поколение венчались в одном и том же месте, и алтари, перед которыми обменивались кольцами молодые, помнили еще их прадедов и прабабок.

Герцоги Квэ-Эро женились на берегу моря, недалеко от семейного кладбища, чтобы ушедшие предки могли порадоваться в посмертии, глядя на своих детей и внуков. Семь каменных алтарей стояли полукругом, примерно на треть погруженные в воду, жених и невеста подходили к ним босиком, жрецы, чтобы не намочить парадных одеяний, стояли на берегу. Кроме жрецов и новобрачных при обряде никто не присутствовал – считалось, что в этот момент жених и невеста посвящают себя друг другу перед ликами богов и предков. Гости ждали молодых за пиршественными столами. Праздновали всю ночь, а утром, с восходом солнца, новобрачные уходили в спальню и выходили оттуда на закате, после чего праздновали вторую ночь, а на следующее утро гости разъезжались по домам, вручив подарки.

Ивенна торопилась со свадьбой, желая доказать самой себе, что жизнь продолжается. Она не знала, можно ли заставить себя быть счастливой, но всеми силами души отгоняла страшный призрак несчастья. Они поженились через неделю после возвращения, без гостей и шумных торжеств. Мать Квейга, похоже, так и не поняла, что теперь эта молчаливая темноволосая женщина – жена ее единственного сына, а младшая сестра герцога думала только о том, что скоро уедет из дому, и слишком любила старшего брата, чтобы осуждать его выбор. Глашатаи объявили в портах и на городских площадях, что герцог сочетался законным браком с леди Ивенной, урожденной герцогиней Суэрсен, в храмах вознесли положенные благодарственные моления, беднякам раздали милостыню, а герцог освободил молодое вино этого года от пошлины.

Оказавшись в одной постели с мужем, Ивенна закрыла глаза. Она не хотела видеть то, что сейчас неизбежно произойдет. Муж не вызывал отвращения, она не испытывала страха, свойственного невинным девицам, но сама мысль, что она по доброй воле отдает себя другому мужчине, вводила в оцепенение. Пускай ее связь с братом для всего мира была кощунством и грехом, она-то знала, что только такие отношения между мужчиной и женщиной свободны от всякой скверны. Они ведь всего лишь соединяли вместе, пусть на краткий миг, то, что изначально было единым целым. Но этот человек чужой ей, они разной крови, между их душами не протянута нить, так как же можно отдаться ему? Но Иннуон смог быть с другой женщиной, он первый нарушил их чистоту, он предал узы близнецов! Все, что случится сейчас – лишь воздаяние, она выдержит, ведь это ее выбор!

Квейг смотрел на женщину, неподвижно лежащую в его постели, и не знал, как к ней подступиться – все равно, что с мертвой переспать. Не то, чтобы у молодого человека был подобный опыт, но другое сравнение в голову не лезло. Разумеется, в свои двадцать два года красавец-герцог давно уже потерял невинность, но все женщины, разделявшие с ним ложе, сами стремились к этому, и еще ни одна не осталась недовольной. Ну уж нет, жена она ему или не жена, а лежать бревном он ей не позволит. Квейг рывком стянул с Ивенны простыню и через некоторое время с удовольствием отметил, что женщина подает признаки жизни.

Когда все закончилось, Ивенна повернулась к мужу спиной и закуталась в простыню. Ничего не произошло, небо не рухнуло на землю, воды не затопили сушу, тонкая нить, связывающая ее с братом, не порвалась окончательно в момент соития. Теперь она знала, что нельзя убежать от самой себя. Она сможет жить с Квейгом, будет ему хорошей женой, другом и советчицей, если боги окажут милость – станет матерью его детей, но никогда не полюбит. Все настоящее, что было в ее жизни – осталось в прошлом, в заснеженном Суэрсене, среди высоких башен замка Аэллин. Впереди – только тени, в ярком обрамлении цветущего юга.

Иннуон поздравил сестру с бракосочетанием письмом, а еще через месяц пришел его подарок: брат-близнец того витража, что Ивенна подарила ему на свадьбу, только жизнь и смерть поменялись местами, Иннуон заменил бога жизни его женской ипостасью, Эарнирой, а вместо Келианы Неотвратимой, которая сама смерть, приказал изобразить Келиана, бога смерти. Долг неизбежно приводит к платежу, но Ивенна не испытала ни гнева, ни обиды. Пусть Иннуон по-прежнему считает, что она виновата в его страданиях, она больше не принадлежит ни брату, ни родовому проклятью. Связь сохранилась, но превратилась в память о навеки утраченном.

Ивенна привыкала к новой жизни, ее персиковую кожу покрыл темно-коричневый загар: дамы в Квэ-Эро не прятались от солнца. Квейг не жалел времени, чтобы познакомить жену с ее новым домом. Они объездили все мелкие городки на побережье, ели руками обжигающе горячую рыбу в деревнях, дуя на пальцы, собирали виноград на празднике урожая, заплывали на острова на маленьком баркасе и кормили нахальных чаек. Ивенна научилась плавать, различать по вкусу, из какого сорта винограда сделано молодое вино, и спать днем в самую жару.

Квейг же первое время никак не мог смириться с тем, как обернулась его женитьба. Днем не было женщины, с которой он проводил бы время охотнее, чем с Ивенной, даже сияющий образ наместницы отступал вдаль, не теряясь, впрочем, из виду полностью. Но ночи неизменно оказывались разочарованием: он не находил в Ивенне ничего особенного. Через месяц после свадьбы Квейг впервые не пришел ночевать в супружескую спальню, проведя ночь с симпатичной служанкой, давно уже вздыхавшей по хозяину. Ивенна ничего не сказала. С тех пор он навещал ее все реже и реже, понимая, что не может отказаться от этих визитов полностью, он все-таки надеялся на рождение законного наследника. Со временем они оба привыкли к такому положению дел и не желали друг от друга большего.